Епитимья
Эмма улыбнулась, и ей впервые стало противно чувствовать это выражение у себя на лице, чувствовать себя частью этой толпы. Сейчас, когда она была на пороге какого-то открытия, рутина была худшим из наказаний. Эмма попыталась выгнать все неподобающие мысли из своей головы, но сделать это было невозможно – неподобающих мыслей стало только больше. Она заставила себя приступить к работе и до обеда не проронила ни слова.
Обычно Эмма проводила свободное время вместе с Томом, но в этот раз нигде не могла его найти. Наверное, он затерялся в толпе мужчин или просто забыл о её существовании. Такое объяснение Эмму даже не удивляло. Суп, который ей налили в тот день, был таким же холодным, как и их с мужем отношения.
Когда она подходила за своей порцией, ей почему-то показалось, что наблюдатель пристально разглядывал её, хотя через маску определить это было невозможно. Наверное, это были проделки паранойи, которая не покидала её весь день.
Ребекку она тоже не нашла, и поэтому села обедать рядом с первой попавшейся группой женщин. Каждую из них Эмма видела до этого тысячу раз, но ни одно лицо не выглядело знакомым.
К счастью, за время перерыва никто с ней не заговорил, и со своим единственным заданием Эмма справилась: не привлекла ничьего внимания. За обедом вообще не произошло ничего интересного, только одна рабочая вдруг поднялась посреди разговора и сказала:
– Рабочий, помни о других рабочих.
Это была ещё одна заповедь из кодекса, и Эмма никак не могла понять, в чём состоял её смысл. Как они могли не помнить о тех, кого видели каждый день?
Ей было противно их общество, их улыбки, их пустые глаза, но она терпела. Терпела во имя высшей цели, о которой она не имела ни малейшего понятия. Она бы вылила этот мерзкий холодный суп прямо там, но не хотела свалиться от упадка сил в середине рабочего дня и силой вливала едва густую похлёбку себе в рот.
Эмма не могла дождаться окончания обеденного перерыва: за работой отвлечься от назойливых мыслей было куда проще.
Наконец, тележка снова была у неё в руках. Каждый новый груз был для Эммы лотерейным билетом: она по-прежнему ожидала найти хоть что-то ещё, но её ждало только разочарование: один и тот же равнодушный чёрный асфальт, который она к концу дня искренне ненавидела.
Неожиданно ей на глаза попался Том. Он шёл и улыбался. Улыбался непонятно чему и катил тележку. Эмме захотелось подойти к нему и спросить, о чём он думал. Сказать ему, что она его не любила, что и без него она могла найти компанию для обеда. Любым способом убрать эту мерзкую улыбку с его лица. Если бы не слова Ребекки, именно так она бы и поступила.
Куда бы она ни посмотрела, повсюду дружно вышагивали улыбающиеся люди. Со всех сторон её окружали улыбки, глупые и ненастоящие. «Улыбайся, рабочий». Ей хотелось закрыть глаза и оказаться где угодно, но не здесь. Не среди предметов, лежавших на земле, и предметов, улыбавшихся во весь рот.
Эмма опять стояла на одном месте слишком долго. Как легко было лишиться всего, так и не узнав ответ ни на один вопрос. И последним, что она бы увидела, были бы бесчисленные улыбки рабочих и тележки с грузами. От этой мысли её передёрнуло. Эмма бросила осторожный взгляд на наблюдателей, но тем по-прежнему не было до неё никакого дела. Никому не было до неё дела.
Её ладони вспотели, и она сняла резиновые перчатки, оставаться в которых стало невыносимо. Прохладный порыв ветра пробежался по её бледной коже, и ей захотелось, чтобы это ощущение никогда не проходило, однако у ветра, судя по всему, были и другие обязанности. Прикосновение голыми руками к очередному грузу вызвало странное и неприятное чувство. Эмма трогала что-то мягкое и рыхлое, что-то такое, что никогда не хотела бы трогать добровольно.
Почему никого из рабочих не волновало, чем именно они занимались каждый день? О чём молчали наблюдатели?
– Нужно переставать задавать столько вопросов, – прошептала Эмма, – я ведь могу никогда не найти ответов.
В этот момент мимо неё прошла Ребекка, но Эмма решила, что это было лишь совпадение. У Ребекки не могло быть ответов на все вопросы – ни у кого их не было.
Они впервые за день встретились глазами, и Эмма снова увидела в зрачках Ребекки ту неуловимую искру, которой не было в глазах их сослуживцев. Эмма заметила и едва различимое напряжение в уголках рта соседки: им обеим улыбки давались с трудом, хотя причины у каждой наверняка были разные. Эмма переборола желание заговорить с Ребеккой и молча продолжила путь, улыбаясь каждому встречному.
Рабочий день подходил к концу, низкое солнце медленно окрашивало весь мир в оранжевый цвет, отражаясь от зеркальных поверхностей редких зданий, встречавшихся в рабочей зоне. Эти здания не были похожи на дома, в которых жили рабочие. Высокие и узкие, они почти доставали до неба, и для Эммы, привыкшей видеть в своём районе одинаковые одноэтажные домики, оставалось тайной, кому могло понадобиться столько места.
Когда последний на сегодня грузовик уехал, Эмма облегчённо выдохнула, впервые радуясь окончанию рабочего дня. Несколько женщин, стоявших рядом с ней, посмотрели на неё, даже не пытаясь изобразить удивление. Этих людей жизнь Эммы совсем не волновала, но она всё равно испугалась, решив, что её радость была слишком заметной. От ответов её всё ещё отделяло непреодолимое болото. Она стояла на узкой тропинке, и любой её шаг мог стать последним. Эмме нужен был проводник на тот берег, и у неё на примете был только один кандидат.
Ребекка обладала уникальной способностью появляться рядом с Эммой как раз тогда, когда та о ней думала. И в тот момент соседка в свойственной ей манере возникла из ниоткуда в метре от Эммы, продолжая не обращать на неё внимания. Только теперь обе женщины понимали, что это была лишь мера осторожности.
В автобусе они, как и утром сидели порознь, и Эмму это раздражало. Столько времени пропадало зря, столько нового она могла узнать за эти сорок минут, от стольких беспокойных мыслей могла избавиться… Ребекка была слишком осторожна, и Эмме оставалось только выслушивать рассказы сидевшей рядом с ней женщины о здоровье её мужа.
Большая часть автобуса опустела, когда тот подъехал к дому Эммы. Ребекка вышла первой и, не сказав ни слова, повернула в сторону своего жилища. Она даже не попрощалась, как будто нарочно играла на нервах соседки.
Эмма стояла и смотрела ей вслед, стиснув зубы от обиды. Она могла бы крикнуть, остановить Ребекку, но риск был слишком велик. Может быть, это была проверка. Может, она должна была выдержать это давление и показать, чего она стоила. Почему-то ей самой приходилось искать оправдание каждому новому поступку Ребекки. Глаза Эммы намокли.
Прохладный ветер пригнал откуда-то стаю пожелтевших листьев, но в форме было тепло. Осень, наконец, выводила свои войска из тени.
Не было слышно ни звука, отчего стоять посреди улицы одной было ещё страшнее. Идеальный мир Эммы трещал по швам, и теперь темнота была уже не такой приятной: в ней могло скрываться что угодно.
Шторы в доме Ребекки были задвинуты, но, если это действительно была проверка, она наверняка нашла иной способ следить за соседкой из-за стен своего дома – Эмма решила не делать глупостей и использовать время до приезда мужа с умом: ещё раз внимательно рассмотреть реликвию, спрятанную между страниц книги на её прикроватной тумбочке.
Она вставила ключ в замочную скважину и только тогда осознала, что дверь весь день была не заперта. Эмма не придала этому значения, но, когда она зашла внутрь, ей сердце остановилось: её встречал только пустой коридор. Кота нигде не было видно. Она не могла вспомнить ни одного дня, когда он изменил бы своим привычкам и не вышел бы встречать её у порога.
Не было его ни в спальне, ни на кухне, ни в ванной – нигде. Уйти сам зверь не мог, потому что дверь была захлопнута, а значит… Значит, всё пропало. И Ребекка была не в силах ей помочь. Никто уже не мог ей помочь.
Кто-то вломился к ним в дом и забрал кота – самое дорогое, что у неё было. А скоро они должны были вернуться и за ней. Эмма не знала, кто и когда, но была уверена в этом. Не сегодня, так завтра. Свою судьбу она была готова принять, но кот… Ни в чём не повинному животному не суждено было ещё раз уснуть у неё в ногах, потереться о полы её халата серым лбом или случайно разбудить её тихим мурлыканьем.
Эмма заставила себя дойти до спальни, чтобы не упасть прямо в коридоре. Это был конец её жалкого существования. Глупо было полагать, что всё могло пройти так легко. Она не была готова к тому, что свалилось на неё в одночасье, и такой исход был вполне закономерен. Они – те безликие злодеи – начали с самого сильного удара, чтобы у неё не оставалось ложных надежд. Они знали, как сломить её одним ходом.
Эмма посмотрела в окно: шторы в доме Ребекки были по-прежнему задвинуты. Может, и она в тот день лишилась частички себя. Вдвоём было не так страшно встречать конец. Конец жизни, которая только успела начаться. Глаза Эммы наполнились слезами. Она научилась чувствовать, чтобы почувствовать боль.
Эмма села на кровать и вытерла слёзы. Нельзя было показывать, что они победили. Надо было встретить их с улыбкой. Она открыла книгу, чтобы провести отведённое ей время с пользой, и ахнула: листок по-прежнему лежал между страниц нетронутый, книгу, видимо, никто даже не брал в руки. Она осмотрелась: все вещи остались ровно там, где Эмма с Томом оставили их с утра. Хотя за эти тринадцать часов можно было успеть перевернуть их скромное обиталище вверх дном и вернуть всё на свои места минимум три раза. Но кто и зачем стал бы тратить время на это?
Эмма упала на кровать и закрыла глаза. Всё это не имело смысла, но она уже убедила себя, что кто-то вот-вот должен был вломиться в их дом по её душу. Может, она даже успела бы увидеть кота перед смертью. Почему-то она была уверена, что её преступления карались именно смертью. И никого не волновало, что она улыбалась, как порядочный рабочий, и чистила зубы каждый день.
Дверь открылась, а Эмма только сильнее зажмурилась. Вот он, конец. Теперь уже точно. Прятаться было бессмысленно. Решили долго её не мучить, и за это она была благодарна. Раздались шаги. Наверное, сначала они проверили в кухне, где она по-хорошему должна была быть в это время, а потом…
– А почему ужин ещё не на столе? – Эмма совсем забыла про существование Тома и вздохнула с облегчением. Впервые за долгое время она была рада его приходу.
Том заглянул в комнату, довольно улыбаясь, и никак не прокомментировал то обстоятельство, что Эмма лежала на кровати в рабочей форме, сжав руки в кулаки. Она не знала, имело ли смысл в её положении придумывать правдоподобное объяснение, но нужные слова сами пришли на ум:
– Я подумала, что ты теперь хочешь этим заниматься. С утра ты меня приятно удивил, – на самом деле её приятно удивило только то, что первым, что она увидела, был не его лысый затылок.
– А я уже успел забыть об этом, – Том выглядел растерянным, и его улыбка стала ещё более отталкивающей. – Не знаю, что на меня нашло.
Молчание становилось всё более неловким. Эмма не помнила, когда в последний раз они с мужем говорили о чём-то, кроме работы, а мысли Тома занимал только предстоявший ужин. Не хватало только стекавшей слюны, чтобы завершить его образ.
– А где, кстати, твой кот? – он всегда называл кота «её котом». – Я не увидел его, когда зашёл.
Эмма поразилась, но сказала сухо:
– Убежал, когда я открыла дверь. Наверное, разлюбил консервы.
Ничего умнее она придумать не смогла и, сказав это вслух, поняла, как неубедительно это звучало. Ей всё ещё не хотелось посвящать мужа в свои тайны, она бы и на смертном одре не сказала ему ни слова.
Эмма вдруг представила, как её убивали у всех на глазах. Первого человека, преступившего через кодекс. Рабочие улыбались и смотрели на неё так же равнодушно, как и на всё остальное, а её тело медленно пожирал огонь.
Её муж стоял рядом с Ребеккой и держал ту за руку. Они тоже улыбались.
Том даже не был знаком с Ребеккой, но Эмме почему-то показалось, что радоваться её смерти они будут вместе. Она была зла на Ребекку, потому что так и не узнала от неё ничего полезного. И уже никогда не узнает. Она винила соседку не меньше всех остальных.
– Очень жаль. Всё-таки кот был членом семьи, – голос Тома развеял её фантазию.
Да что на него нашло такое? Не хватало ещё, чтобы он начал признаваться ей в любви. Хватит с неё на сегодня сюрпризов – Эмма ничего не ответила и повернулась на бок. Она всё ещё верила в силу зрительного контакта.
Глаза Тома в момент снова стали безжизненными: временное помутнение закончилось. Казалось, он тотчас же забыл, что у них когда-то был кот.
Когда Том вышел, Эмма почувствовала, как начали слипаться веки. Она пыталась бороться, но желание спать оказалось сильнее, чем голод. Даже шум, доносившийся с кухни, не стал препятствием на её пути в мир снов.
Она уснула, так и не раздевшись.
Глава 3
Эмма проснулась посреди ночи: экран на стене показал 3:42. С улицы не доносилось ни звука – тишину нарушало только тяжёлое дыхание Тома. Их личный маленький мирок казался в точности таким, каким он и должен был быть в это время – не хватало только какой-то маленькой, но очень важной детали. Словно художник забыл сделать заключительный мазок. Осознание пришло не сразу, но мгновенно накрыло Эмму волной адреналина. Она начала как в беспамятстве водить руками по кровати и только потом вспомнила, что кота в её жизни больше не было. К ней в одночасье вернулись все переживания и страхи прошедшего дня. Стены спальни закачались, и Эмма, как в замедленной съёмке, полетела сквозь крышу куда-то высоко, где было невозможно дышать, где было слышно только, как текла по венам кровь, где рождались и умирали бесчисленные звёзды и спешили куда-то огромные горящие кометы.
Падение с такой высоты оказалось болезненным, но вернуло Эмму в чувство. Она снова могла дышать, снова могла рассуждать трезво. В конце концов, ей было даровано то, о чём она могла только мечтать: время подумать в тишине.
Ей не хотелось бежать. Всё равно в своём жёлтом комбинезоне и без еды далеко бы она не ушла: с утра её бы нашли посреди дороги без сознания, а оказывать им такую услугу Эмма не собиралась. Да и куда она могла пойти? В лес, в котором и коту негде было спрятаться, или к Ребекке, в которой Эмма с каждой секундой сомневалась всё больше и больше? Смысла оттягивать неизбежное она не видела: от смерти не убежать.
Она вдруг осознала, что Том раздел и укрыл её перед тем, как лечь спать. От этой мысли ей стало ещё неприятнее находиться с этим человеком на одной кровати. Наверное, он после этого ещё и поцеловал её в плечо. Эмма поёжилась.
Она тихо встала и подошла к окну, но шторы не раздвинулись. Эмма никогда раньше не просыпалась в такое время и не догадывалась, что у штор тоже был режим. Она была лишней тут, в месте, которое раньше называла домом.
Эмма была уверена, что утром за ней придут. Глупо было полагать, что её странное поведение останется незамеченным. Жалкие остатки надежды исчезли вместе с котом. После этого её будущее уже не виделось светлым, после этого у неё вообще не осталось будущего.
Спустя полчаса в тишине ко всем неприятностям прибавилось ещё и знакомое жжение в животе. Выход напрашивался только один: в прошлый раз еда помогла унять боль. Эмма наощупь добралась до кухни, но очень быстро поняла, что в такое время там нельзя было даже попить воды. «Ночью Рабочий спит». И рабочие спали. Не шлялись по дому в поисках ответов, а спали, не видя снов.
Ей оставалось только попытаться снова уснуть. Эмма дошла до спальни, ударившись по пути о дверной косяк, и легла, скрестив руки на груди. В кровати было тепло, спокойное дыхание мужа усыпляло, но она ещё долго не могла сомкнуть глаз и смотрела в темноту, туда, где висел чёрный экран, пока её мысли пребывали где-то далеко. Там, где она никогда не была и никогда не побывает.
Эмма зевнула и повернулась на бок спиной к Тому. Веки оказались тяжелее, чем тревожные мысли, и она погрузилась в сон.
Во второй раз Эмма проснулась от звона посуды на кухне. На экране появились красные цифры: 7:55. Она протёрла глаза и убедилась: точно 7:55 – так поздно она ещё не просыпалась. Тома на кровати не было: он снова проснулся первым и уже заканчивал завтракать. Казалось, ему было абсолютно безразлично, опоздает его жена на работу или нет. Ей и самой это было безразлично.
Эмма накинула халат и пошла в ванную: есть ей не хотелось, несмотря на пропущенный накануне ужин, – ей хотелось хорошо выглядеть в последний рабочий день. После такого её желудок потерял всякую надежду увидеть еду ещё хоть раз на своём коротком веку.
За два дня Эмма похудела ещё больше: сквозь прозрачную кожу можно было увидеть тончайшие вены, о выступавшие скулы, казалось, можно было порезаться – но сильнее всего изменились глаза, в которых не осталось и доли былого запала. Собственный болезненный вид пугал её, хотя она и смирилась со своей судьбой. Эмма была готова встретиться со смертью, только представляла их встречу совсем иначе.
Слишком часто она стала думать об этом в последнее время.
Хлопнула дверь: Том ушёл на работу. Не попрощался, не подставил щёку под поцелуй и даже не поинтересовался, всё ли было в порядке. Эмму это успокоило: принять смерть гораздо проще, когда вы никому не нужны.
Она вышла из ванной и села на кровать, уставившись в стену. Окружавшие её краски как будто померкли, знакомые предметы из-за этого стали чужими.
Эмма достала из книги листок. Люди, смотревшие на неё оттуда, выглядели умиротворёнными и даже счастливыми. Их улыбки были искренними, а глаза казались совсем живыми, словно их хозяева в любой момент могли заговорить или выпрыгнуть из своего бумажного плена, но они, конечно, продолжали хранить молчание.
Чем дольше Эмма смотрела на них, тем больше вопросов у неё появлялось.
– Нет, сегодня я не умру, – её голос эхом разнёсся по пустой комнате. Она сама удивилась этой мысли: никаких гарантий на этот счёт у неё не было.
Никто до сих пор не пришёл за ней, а значит ей дали второй шанс. Эта наивная мысль пронзила её электрическим зарядом. Эмма вскочила с кровати и начала поспешно натягивать комбинезон: ни в коем случае нельзя было опоздать на автобус, она должна была оправдать ожидания тех, кто управлял её судьбой.
На ходу застегивая куртку, Эмма выбежала из дома и успела запрыгнуть в автобус в самый последний момент. За её спиной беззвучно сомкнулись автоматические двери, чуть не зажевав края её одежды. Первое на сегодня испытание она прошла.
По лицу Ребекки в этот момент пробежала тень испуга, но никто этого не заметил.
На следующей остановке к Эмме подсела темнокожая женщина с глазами янтарного цвета. К сожалению, это была единственная её отличительная черта. Всю дорогу она говорила о своём муже и о том, как тот забавно храпел, – Эмма смотрела попутчице прямо в глаза, но не могла разобрать ни одного слова, как будто её уши были плотно зажаты.
Её мысли были заняты другим: усилившимся чувством голода, который растекался по её органам жгучим огнём. Эмма думала только о том, как бы не упасть в обморок посреди рабочего дня и дотянуть хотя бы до обеда. Глупо было отказываться от еды, устраивать этот бессмысленный протест против собственного здоровья, но поняла она это слишком поздно.
Автобус бесшумно остановился. За два дня рабочая зона заметно изменилась: виднелись только редкие скопления грузов возле оградительной ленты. Эмма знала, что это было лишь начало: на следующий день им предстояло убирать грузы внутри зданий, постоянно ходить вверх-вниз по лестницам, чтобы вечером валиться с ног от усталости. Обычно на одну зону уходило не меньше двух недель.
Эмма как бы ненароком окинула взглядом наблюдателей, но те по-прежнему никак не выделяли её из общей массы рабочих. Может, кот и правда просто сбежал. Голос здравого смысла пытался отрицать, что коту было под силу открывать двери, но Эмма его не слушала и всё больше верила в собственные нелепые объяснения. На воле кот был в безопасности, там он был в состоянии найти себе нормальную еду, у него была сотня причин уйти. В этих жалких попытках обмануть саму себя она находила успокоение.
Эмма не могла поверить, что прошло всего два дня с тех пор, как она нашла перевернувший жизнь листок, и ещё меньше – с исчезновения кота. Она вдруг почувствовала, как что-то мягкое коснулось её ноги, и безумная мысль молнией пронеслась в её голове, но там ничего, кроме голой земли, не оказалось. Её глаза намокли, а в горле что-то сжалось. Улыбаться стало невыносимо.
Она наклонилась, чтобы вытереть слёзы и поднять очередной груз, и услышала, как кто-то наклонился рядом с ней.
– Не смотри на меня, продолжай заниматься делом, – голос Ребекки был спокойным.
Эмма послушно опустила голову ещё ниже и начала укладывать груз в тележку, делая вид, что тот был неподъёмно тяжёлым.
– Хочешь найти ответы – откажись от еды на сутки, – эти слова, казалось, дались Ребекке с большим трудом. – И не пытайся говорить со мной, пока я сама не подойду к тебе: это слишком опасно.
– Но я… – Эмма не успела закончить: Ребекка уже шагала в направлении грузовиков.
Эмма сразу почувствовала нестерпимый голод ещё сильнее: узел в животе становился туже с каждым поднятым грузом. Не есть целые сутки? Это звучало безумно. И как это могло помочь ей найти ответы? Слова Ребекки только добавили ещё больше вопросов. Зачем вообще это могло быть нужно? До этого таинственные послания Ребекки ещё можно было попробовать объяснить логически, но это… Это могла быть ещё одна проверка на стойкость, однако Эмма с трудом верила в это объяснение. Простые объяснения давно утратили свою силу.
Эмма решила довериться соседке в последний раз.
Рабочие ходили, гордо выпрямив спины, а Эмма делала всё возможное, чтобы не стать одним из грузов. В тот день что-то в них отталкивало её, что-то неуловимое и почти неощутимое. Они как-то изменились со вчерашнего дня, как будто обрели более чёткие очертания… Эмма отгоняла эти мысли подальше.
Ещё сложнее было не думать о предстоявшем обеде. Что делать со своей порцией, она пока не решила. Незаметно вылить куда-нибудь или просто не брать порцию, чтобы не было соблазна? А может, съесть этот несчастный суп и наплевать на указание Ребекки? Чем ближе был обеденный перерыв, тем больше она склонялась к последнему варианту, тем слабее становилась жажда ответов.
За обедом Эмма терпеливо дождалась своей очереди и подошла к дежурному наблюдателю за порцией супа. Как назло, именно в тот день похлёбка была горячей и даже приятно пахла. Соблазн был слишком велик. Вряд ли одна ложка супа могла навредить. Одна маленькая ложка такого горячего и такого ароматного супа…
Эмма уже подносила наполненную до краёв ложку ко рту, когда напротив неё села Ребекка, чей взгляд был наполнен нежностью и надеждой. К своей порции супа соседка даже не притронулась. Это испытание они проходили вместе. Эмма стыдливо опустила ложку. Один только взгляд Ребекки обладал удивительной властью над ней – она не могла противостоять силе этих карих глаз. Эмма снова поверила, что всё это было не простой проверкой или глупым розыгрышем, а чем-то большим, чем-то глобальным.
Свои порции супа они с Ребеккой, не произнеся ни слова, незаметно вылили, когда рабочие начали расходиться. Ничего ещё в этой жизни не давалось Эмме с таким трудом: она словно вылила вместе с супом свои последние силы – и даже присутствие Ребекки не помогало. От одной мысли о предстоявшей работе ей становилось дурно.
Когда они остались в шатре вдвоём, Ребекка положила руку Эмме на плечо и произнесла почти неслышно:
– Ещё чуть-чуть, скоро всё это закончится. Ты должна поверить, Эмма.
А потом Ребекка ушла, оставив Эмму наедине с её верой, от которой снова зависела вся её жизнь. Она верила – только сама не знала, во что.
Эмма подкатила тележку к лежащему в отдалении грузу и прислонилась спиной к гладкой стене одного из заброшенных домов. Она заставляла себя продолжать дышать, но даже это было выше её сил – её тело медленно сползло на твёрдую землю. Скоро всё это должно было закончиться. Радовало только, что кот успел убежать до того, как это случится. Эмма закрыла глаза и принялась считать оставшиеся у неё секунды.
Перед ней вдруг простёрлось бескрайнее синее море. Она чувствовала, как лёгкий бриз играл её волосами, как шуршал под ногами мягкий песок, как чуть быстрее, чем нужно, стучало от радости её сердце. Она повернула голову: рядом с ней стоял Том, которого она снова безумно любила, и держал на руках их маленького сына. Они заразительно смеялись над шуткой, которую она уже не помнила. Эмма не была уверена, но, похоже, это и было счастье. Смерть оказалась ничуть не страшной.
Чья-то тень скрыла солнце, и Эмма очнулась. Приторно-сладкий мираж мгновенно испарился, оставив только неприятную сухость на кончике языка.