«Эй, трусы, ждет вас ныне смертный бой.
Вас предал ваш защитник и оплот:
Зря бросил вас в горах глупец-король.
Падет на вашу Францию позор,
А Карл простится с правою рукой».
Что еще могло возжечь негодованием дух Роланда, как не такое оскорбление короля? Для него это было все равно что красная тряпка для быка! Вельянтиф, понукаемый острыми шпорами графа, пустился в галоп, быстрее молнии сократил расстояние, и копье нашего предводителя раздробило щит язычнику, раскололо доспех, прорезало ребра, пронзило грудь насквозь, от тела отделив хребет спинной, вышибив вон злую душу из сарацина.
Тут вновь, как в песне о Роланде, услышал я воззвание Роланда над мертвецом:
«Презренный, ты сказал о Карле ложь.
Знай, не глупец и не предатель он.
Не зря он нам велел прикрыть отход.
Да не постигнет Францию позор!
Друзья, за нами первый бой! Вперед!
Мы правы, враг не прав – за нас господь».
Аой!
Тут и началась та страшная сеча, подробности которой донесли до нас легенды. Прервите здесь дыханье ровное и перечтите то повествованье: удары доблестных мужей, налеты врагов, ярость и беспощадность, безумие и отвага, что накрыли узкую теснину у маленького поселения Ронсесвальес.
Древние горные породы взрыхлили конские копыта, окропили теплой кровью поверженные други и недруги! Сколько их пало, наших товарищей в цвете лет! Сколько их не дождутся матери и жены!
В пылу сраженья темного неисчислимые воинства все приступали к нам, ведомые уже самим Марсилием. В бой вступили наши пэры. Я рядом с ними. Сражался как лев. Но числом нас превосходили. Великие потери мы несли, усеяв весь луг телами рыцарей. Пали и многие из пэров. И в роковую минуту, когда вражьи силы обступили нас со всех сторон, Роланд наконец сказал:
«Возьму я Олифан
И затрублю, чтоб нас услышал Карл.
Ручаюсь вам, он повернет войска».
Тут-то Оливье и принялся попрекать Роланда за прежнее сумасбродство. Разгорелся спор. Тогда-то я воткнул свой меч в землю. От страшного удара пошла она трещиной. Никто в пылу того не замечал, как опустился я на одно колено, обратив глаза к небу в мольбе:
– Дева, что дала мне силу, что сделала тем, кем я стал в чудесном мире бесконечных чудес. Услышь меня на этой земле, омытой кровью моих братьев! Пришла та самая минута, когда я открываю свои уста, о чем и предупреждала ты! Мое сердце разрывается от боли. Если еще не поздно, сделай так, чтобы силой наполнился рог Роланда, чтобы ссора их не помешала ему воззвать на подмогу! Если мавры нас здесь одолеют беспощадно и в тыл ударят королю, то вся Европа обречена на гибель и не родится с Возрождением новая жизнь!
Мой голос дрожал от самых тихих нот до верхнего до, но, казалось, никто того не слышал. В земную трещину, как в губку вода, уходили все звуки.
Но вы, конечно же, захотите узнать, к какой же Деве я обращался?
Глава 2. Прекрасная дева
Когда мне было десять лет, а сновидения стали такими живыми, что захватили все мое детское воображение и чувства, и произошло событие, перевернувшее всю дальнейшую жизнь. И не только мою.
Мама отправила меня сбегать в соседнюю деревню к тете за маслом. У той оно выходило превосходнейшее, топленое, с таким янтарным оттенок, что сверкало на солнце, с такой карамелизацией и ореховым привкусом, что даже самое пресное блюдо приобретало необычайный вкус.
Уже второе лето, как я мотался туда-обратно наравне со старшим братом и сестрой. Но брат уехал с отцом в город, а сестра помогала маме по хозяйству. Да и ничего особенного не было в такой прогулке. Всего-то каких-то пять километров в одну сторону. Для молодых ног плевое дело! Тем более что дорога пролегала, пусть и петляя, по равнинам да небольшим взгорьям вдоль нашей мелкой речушки, в которой разве что ноги мочить. На лужках мирно паслись овцы, коровы болтали хвостами, отгоняя приставучих слепней. Жар стоял нестерпимый.
Ничего удивительного, что я решил сойти с хоженой тропы и побрел вдоль речушки, временами шлепая прямо по ней босыми ногами. Маленькие детские ботиночки из кожи я бережно нес в руках. Не дай бог, что с ними сделаю, от отца достанется изрядно не только на орехи!
– Странно! – пробормотал я вслух, когда заметил, что иду по речушке, а вода мне добралась уже до коленей. – Такого здесь не было на той неделе!
И правда: из воды то и дело выступали камни, которых я не помнил, а вдоль берега склоняли головы почтенные ивы, в то время как мне казалось, что тут стояли молоденькие деревца. И чем дальше я шел, тем становилось все запутанней: один за другими на той стороне речки (уже не речушки) вырастали пригорки и вересковые холмы – каждый последующий выше предыдущего! А следом пошли невысокие кустарники и целые рощи маслин. Зеленые ложбины меж ними манили свежестью утра.
Вдали я расслышал какой-то чудный звон и направился туда. Точно бабочки порхают по полевым цветам и стряхивают с них пыльцу! Моему детскому любопытству не было границ.
Она явилась мне верхом на коне, когда я взобрался на очередной пригорок. В тени величественных дубов, укрытая от палящих солнечных лучей, явилась она – прекрасная леди! Вы же знаете, что ребенком проще увидеть настоящую красоту? Когда еще не властвуют над нами мощные стихии страсти?
И вот как раз в тот день она произвела на меня то впечатление, которое производит сияние нимба над головами святых на фресках на добрых людей! Она запала мне в самое сердце. Ее платье из лилового шелка и нежно-розовый бархатный плащ укрывали хрупкую фигуру. Волосы цвета зрелой пшеницы ниспадали на молочные плечи. Конь ее, что не уступал чистотой цвета белоснежным шапкам гор, грациозно ступал вдоль лесной рощи. Что меня потрясло вдвойне: его седло и уздечка казались полупрозрачными, кожа блестела, как от росы, а кончики прядей на гриве заканчивались фиалковыми колокольчиками. Именно они так чудно звенели!
Можно ли сказать, что моя детская неокрепшая душа была потрясена до самого основания? Едва ли не без чувств упал я ниц на землю перед такой красотой. И лежал, не шелохнувшись, пока она не произнесла:
– Встань, юный Паскаль!
– Вы знаете мое имя, госпожа? – удивился я.
– Я знаю не только твое имя, но и твои самые сокровенные мысли, и твою душу, юный борец за правду! Наша встреча здесь не случайна. В очередной раз… Ты, конечно, не помнишь наши славные возлияния на извергающей лаву горе?
– Нет, госпожа. Я бы вас не забыл, если бы увидел!
– Ты уже не так юн в этот раз. А то, может, и вспомнил бы меня… Но я была занята, не могла явиться тебе раньше.
– Чего же вы желаете, госпожа? Я готов послужить вам… вот только мне бы сходить за маслом к тете…
– За маслом к тете? – прекрасная дева так весело и от души рассмеялась, что мне стало неловко, будто я притащил хворост вместо камина на шикарно накрытый стол, где собрались уважаемые люди. – Не за этим ты здесь, чтобы таскать масло. Твое место займет вскоре твой младший брат.
– Ему же только шесть.
– О, дети быстро растут. Уж поверь моему опыту.
– Тогда чем же…
– Подай мне руку…
И она протянула руку такую нежную, такую неземную, пахнущую какими-то ароматными травами, цветами. Несмотря на то, что голова у меня кружилась, я не забыл пару уроков этикета, которые давала мне матушка в свое время, и постарался проявить всю галантность, на которую был способен. Судя по всему, дама осталась довольна.
– Я хочу тебя наградить, но для этого ты должен что-то сделать. Сыграй мне на лютне, Паскаль.
Каково же было мое удивление, когда рядом с раскидистым деревом, в тени которого мы расположились, я обнаружил лежавшую в густой траве лютню. Точно странствующий бард намеренно оставил ее здесь, зная, что она пригодится именно в этот день. Я, конечно, видел несколько раз, как играли проезжавшие мимо нашей деревеньки странствующие певцы и музыканты… но одно дело видеть – другое дело осуществить самому! Не знаю, что со мной произошло, но в ее присутствии у меня появилась какая-то тайная смелость, решимость, готовность пробовать новое, даже если прежде никогда не делал такого. Смело я взял музыкальный инструмент, зажал несколько струн и четырьмя ударными пальцами сделал пару переборов. Странное дело: раздались вполне себе музыкальные звуки! Я закрыл глаза, отрешился от всего и… перестал чувствовать свои пальцы… музыка лилась, казалось, сама по себе, окрашивая воздух гармоничными тонами. Зазвенели серебряные колокольчики, а дева запела такую чарующую песню, что мое воображение разыгралось не на шутку.
Она пела, что зовут ее Вивиен , хотя имен у нее много, что некогда я был ее Ланселотом, но позабыл те времена. Что земля французская вскоре потребует от меня подвига самоотверженности, и для этого она вновь явилась. Но мне предстоит возмужать.