– Но… – Хофф взглянул на Байяза, который едва заметным кивком позволил ему продолжать, – …может быть, будет лучше подождать более благоприятного момента. Когда положение будет более устойчивым. Ведь и здесь есть множество дел, которые требуют внимания вашего величества!
– Множество. Дел, – подтвердил верховный судья.
Вздох Орсо больше походил на рычание. Его отец всегда презирал Белый Кабинет с его жесткими, бездушными креслами. Презирал жестких, бездушных людей, которые на них сидели. Он не раз предупреждал Орсо, что в Закрытом совете еще не было сделано ничего хорошего. Но если не здесь, то где? Эта тесная, лишенная воздуха, лишенная индивидуальности комната была тем местом, где пребывала власть.
– Не хотите ли вы сказать, что правительственный механизм без меня застопорится? – спросил он. – Мне кажется, вы несколько переслащиваете пилюлю.
– Некоторые вопросы должен решать только монарх, и люди должны видеть, что он их решает, – сказал Глокта. – В Вальбеке ломателям был нанесен сокрушающий удар.
– Трудная задача, с которой ваше величество превосходно справились, – пробубнил Хофф, едва не пуская слюни в приливе льстивого восторга.
– Однако эта зараза пока еще далеко не искоренена. И те из них, кому удалось сбежать, стали… еще более радикальными в своих взглядах.
– Сеют раздор среди рабочих. – Верховный судья Брюкель резко встряхнул костистой головой. – Стачки. Забастовки. Нападения на персонал. Вред имуществу.
– Да еще эти чертовы памфлеты! – добавил Бринт.
Со всех сторон раздались стоны.
– Чертовы. Памфлеты.
– Я всегда считал, что образование простолюдинам ни к чему, а теперь могу добавить, что оно попросту опасно!
– Этот треклятый Ткач умеет так обращаться со словами…
– Не говоря уже о непристойных гравюрах.
– Они склоняют народ к неповиновению!
– К нелояльности!
– Эти их разговоры о грядущей Великой перемене…
По левой стороне изможденного лица Глокты снизу вверх пробежала волна подергиваний.
– Они обвиняют Открытый совет! – (И публикуют карикатуры, где его члены представлены в виде свиней, дерущихся возле корыта.) – Они обвиняют Закрытый совет! – (И публикуют карикатуры, на которых его члены трахают друг друга). – Они обвиняют его величество! – (И публикуют карикатуры, на которых он трахает все, что попадется под руку.) – Они обвиняют банки!
– Они распространяют нелепые слухи о том, что государство… погрязло в долгах… перед банкирским домом «Валинт и Балк»…
Городец замялся, не договорив. Комната погрузилась в нервное молчание. Наконец Байяз оторвал взгляд своих жестких зеленых глаз от окна и устремил его вдоль стола:
– Этот поток дезинформации должен быть пресечен.
– Мы уничтожили дюжину печатных станков, – проскрипел Глокта, – но они строят новые, и с каждым разом все меньших размеров. Теперь любой глупец может не только писать, но и печататься, и выражать свое мнение.
– Прогресс! – посетовал Брюкель, возведя взгляд к потолку.
– Эти ломатели – как чертовы кроты у меня в саду, – проворчал лорд-маршал Рукстед, кресло которого стояло слегка наискосок, создавая впечатление беспечной отваги. – Убьешь пятерых, нальешь бокальчик, чтобы отпраздновать, а утром глядь – снова весь газон в чертовых дырах!
– Даже от моего мочевого пузыря меньше беспокойства, – добавил Бринт, вызвав смешки у всех присутствующих.
Глокта с негромким чмоканьем пососал пустые десны:
– И потом, есть еще сжигатели…
– Безумцы! – рявкнул Хофф. – Одна эта женщина, Судья, чего стоит!
Лица вокруг стола скривились от отвращения – трудно сказать, то ли в принципе из-за упоминания такой твари, как женщина, то ли при мысли об этом конкретном экземпляре.
– Я слышал, на Колонской дороге нашли убитого фабриканта. – Городец с особой яростью дернул себя за бороду. – С памфлетом, прибитым к его лицу гвоздями!
Рукстед положил на стол большие кулаки:
– А тот бедолага, которого задушили, запихнув ему в глотку тысячу листков с правилами, которые он распространял среди своих работников…
– Еще немного, и можно будет подумать, что наши действия только ухудшили положение, – заметил Орсо. В памяти всплыл образ Малмера. Как болтались его ноги, свисая из покачивающейся на ветру клетки. – Возможно, мы могли бы сделать какой-нибудь жест доброй воли. Определить минимальный размер заработной платы? Улучшить рабочие условия? Я слышал, что недавний пожар на одной из фабрик унес жизни пятнадцати малолетних рабочих…
– Было бы глупостью, – произнес Байяз, уже вновь переключивший внимание на сад за окном, – препятствовать свободному развитию рынка.
– Рынок служит интересам всех и каждого! – поддакнул лорд-канцлер.
– Неслыханное. Процветание, – согласился верховный судья.
– Малолетние рабочие, без сомнения, приняли бы его с восторгом, – заметил Орсо.
– Без сомнения, – подтвердил лорд Хофф.
– Если бы не сгорели вместе с фабрикой.
– От лестницы нет проку, если у нее ступеньки только наверху, – сказал Байяз.
Орсо открыл было рот, чтобы возмутиться, но верховный консул Матстрингер влез первым:
– К тому же нам неизменно противостоит целый спектр зарубежных противников. – (Координатор внешней политики Союза вечно путал цветистость слога с глубиной мысли.) – Может быть, гурки и погрязли во всеобъемлющих затруднениях внутри своей страны…
Байяз отметил эту мысль удовлетворенным хмыканьем.
– …но имперцы не прекращают бряцать мечами у наших западных границ, подстрекая население Старикланда к новым актам неповиновения, в то время как на востоке вновь набирают смелости стирийцы…
– Они строят собственный флот! – Ради этой ремарки лорд-адмирал даже проснулся, приподняв тяжелые веки. – Новые корабли. Вооруженные пушками. В то время как наши суда гниют у причалов из-за недостатка инвестиций!
На этот раз хмыканье Байяза имело хорошо знакомый недовольный оттенок.
– Причем они действуют исподтишка, – продолжал Матстрингер, – сея раздоры в Вестпорте, подговаривая старейшин поднять мятеж. Что говорить, им уже удалось подстроить голосование по вопросу возможного выхода города из состава Союза! Оно состоится через месяц!
Собравшиеся старики принялись соревноваться в проявлениях патриотического негодования – зрелище, породившее у Орсо желание выйти из состава Союза самому.
– Измена. Бунт, – пророкотал верховный судья.
