Потерянные

Глава первая

– С днем рождения, Витя, – тихо сказал я себе, проснувшись. Сегодня мне исполнилось девятнадцать.

Привычно стало грустно, захлестнула тоска по папе. Единственный близкий в моей жизни человек, понимавший и принимавший меня, умер много лет назад, когда мы только переехали в Германию. Поздние переселенцы, значит. Таких, как я, в тридцатые называли фольксдойче, то есть принадлежащие к немецкому народу. А сейчас – переселенцы. Вроде бы немцы, и даже гражданство дали, но… Довольно много этих «но» в Германии.

Поднявшись с кровати в своей комнате опостылевшего общежития, я привычно занялся зарядкой, как учил когда-то папа. У него был рак, папа знал об этом, но никому ничего не сказал, а потом стало просто поздно. Впрочем, мама быстро утешилась с этим Юргеном.

Захотелось сплюнуть.

Делая маховые движения, я вспоминал, каким был дураком, пытаясь понравиться «новому папе». Я ему был не нужен, что до меня довольно быстро дошло, поэтому от меня и избавились. Мать моя ни слова не сказала против отправки меня на учёбу, даже денег не пожалели, твари.

Ненавижу её за предательство памяти папы!

Так и вышло, что я остался один. Мне, двенадцатилетнему тогда пацану, было трудно – без тепла, без поддержки, без… Да без всего. Но я руки не опустил – это было бы предательством по отношению к папе. Его последние слова я помню до сих пор и буду помнить всю жизнь: «Стань человеком, сынок».

Я стану, папа! Клянусь тебе!

Сегодня мне девятнадцать. Наверное, поздравят учителя, психологи эти доморощенные, но никогда больше не будет папиных рук, его голоса, его мудрости. Что мне эти лицемерные равнодушные поздравления?

Да и нечего мне праздновать. Нечего, не с кем, незачем. Ну стал я на год старше, кого это порадует? К тому же завтра у меня очередной экзамен матуритата – математика. Самый страшный, по слухам, экзамен. Наши все дёргаются уже неделю, что-то повторяют, что-то судорожно учат, даже неприступная Светка. Есть у нас девчонка одна – окружающие считают её фифой, но посмотришь на неё – и возникает ощущение какой-то задавленной боли. Я уже и так пробовал пообщаться, и эдак – без толку всё, выставит колючки, как ёжик, и всё.

Впрочем, пора умываться и выползать наружу, как улитке из раковины. Натянуть на лицо привычную маску вежливой доброжелательности, хотя хочется устроить истерику. Но кому тут устроишь истерику? Книгам? Стенам? Кому может открыть душу никому не нужный пацан? Вот то-то и оно, что никому.

Закончатся экзамены, будет месяц поездок с классом – тут так принято, а потом – универ. Появятся новые безразличные лица. Пусть так. Лишь бы не «домой». Не видеть эту лоснящуюся от жира рожу отчима и то, как перед ним стелется мать. Как же можно себя так не уважать?

Ладно, что-то меня сегодня несёт по кочкам, расслабился я, что ли? Нельзя. Просто нельзя, и всё. Застыть, закрыть глаза, повторять как заклинание, как мантру: я мужчина, я сильный, я смогу.

Думая именно так, я шагнул за дверь своей комнаты, привычно запирая её на ключ. Здесь не воруют, просто так принято. За прошедшие семь лет я так и не сумел ощутить это место домом, как ни старался. Видимо, не положено мне дома… Тяжело вздохнув, продолжил путь, улыбнувшись по дороге веселушке Хельге, опять кому-то перемывавшей косточки вместе со своей верной подружкой Хелен.

Привычные серые коридоры с белым потолком, привычные светильники дневного света, дверь в столовую нашего курса и отдельные столики, разбросанные по залу. Привычно взглянув на окошко раздачи, я задумался о том, что у нас сегодня на завтрак. Но ответ был на витрине – всё как всегда: каши, мюсли, хлеб, колбаски… Фруктовые соки, молоко, кофе, чай… Тьфу. Борщ я вижу только во сне, а иногда так хочется – наваристого, как бабушка варила.

Вздохнув, я поплёлся к витрине – надо начинать новый день, готовиться к завтрашнему, за девчонками присмотреть, они на нервняке могут и сорваться. Пацаны наши об этом не думают, а напрасно. Девчонок нужно беречь. Так папа говорил, значит, это правильно.

Взял апельсинового сока, яичницу, хлеба, конечно, ну и колбасок венских – они на наши сосиски похожи.

Пока жую, рассматриваю зал. Рихард из параллельного класса смотрит на окружающих с паникой во взгляде – он себе так сердце угробит, но у парня, в отличие от меня, есть родители. И они его любят.

Вообще, народ всё больше с книгами, только Светка – легка на помине – сидит с царственным выражением лица и прямой спиной, а в глазах – боль. Но я уже знаю – она к себе не подпустит, что только ни делай. Ладно, будет день – будет пища, надо только понаблюдать. Может, и дождусь подходящего момента.

Спущусь вниз – погуляю, подумаю. В конце концов, мне девятнадцать! Могу я отойти от расписания? Вот, отхожу, значит. Мимо расписания и разглядывая привычную за столько лет местность.

Гимназия у нас обычная – забор, серые коробки корпусов. Напротив – Женевское озеро, а хочется-то совсем другого… Но я уже решил: выучусь и сдрысну в Россию. Я там родился, там, если что, и умирать легче будет. Депрессивное у меня сегодня настроение, а какое оно может быть у никому не нужного и всем мешающего?

Надо пройтись вдоль озера, хоть немного побыть просто самим собой. Ещё можно представить, что папа просто отошёл на минутку и скоро вернётся. Если напрячься, я смогу представить что угодно, лишь бы не сосало под ложечкой от тоски.

Боже, как же я хочу обратно в детство!

Наверное, все это говорят…

Что-то действительно развезло меня сегодня.

Неподалеку вон пятилетняя девочка играет, а на неё с улыбкой смотрит её мама.

Так, пора брать себя в руки, мне ещё целый день учиться.

– Виктор, привет! – мой приятель Вилли с разбегу ударил меня рукой по плечу – здоровается он так. В Европе нет друзей, понятие «друг» воспринимается чаще всего как «половой партнёр», что бесит неимоверно.

– Привет, Вилли!

Держать радостное выражение на лице, даже если на душе кошки скребут. Все мы тут лицемеры, все.

– С днём рождения, дружище!

Надо же, вспомнил. Считай, редкость по нынешним временам.

– Спасибо! – как можно более искренне поблагодарил я. – Сегодня отпразднуем!

Это святое – традиция праздновать дни рождения с теми, кого, будь моя воля, удавил бы. Распрощались, отправились учиться. Ему тоже нужно – экзамены никуда не делись, а вечер съест это глупое празднование, где надо будет постоянно держать на лице улыбку дебила. Нельзя обижать коллег, кто знает, где встретиться придётся. Коллегами в гимназии принято называть соучеников, ибо в будущем вполне можем быть и коллегами.

Все мы тут лицемеры, воспитание такое.

Хорошо, что напомнил о дне рождения, надо пройтись, народ поприглашать. И Светку, конечно, как без неё… Вот и она, кстати, глаза мокрые… Случилось, что ли, чего?

– Привет, приходи сегодня на празднование, – мой голос негромок, знаю, что откажется, но, может быть…

– У тебя? – господи, сколько всего в её голосе… Она, конечно, держит себя в руках, но я же чувствую. Мой дар и моё проклятье – чувствовать такие вещи.

– Да. Приходи, буду тебе рад.

Я действительно буду тебе рад, девочка. Может быть, немного радости развеет и твою непонятную мне пока тоску.

– Хорошо… – немножко подумав, явно выбирая между «остаться наедине с собой» и «прийти», кивнула она. – Как всегда, в шесть?

– Да, спасибо.

Мы всегда собираемся в шесть, никто уже время и не спрашивает – просто традиция.

Не могу сказать, как я к Свете отношусь, просто чувствую себя рядом с ней так, что хочется обнять её и сделать так, чтобы эта девушка никогда не плакала.

Ненавижу женские слезы… Что угодно сделаю, чтобы девушка улыбалась. Иногда мне кажется, что это верно в отношении любой девушки, а не только Светки. Но вот её согласие как-то неожиданно подняло настроение – захотелось улыбаться этому миру. Необычное ощущение – как будто я кому-то могу быть нужным. Что это со мной?

Мне страшно. С этой мыслью я засыпаю и просыпаюсь – мне до чёртиков, до жути страшно. В снах приходит прошлое, звуками, шорохами, болью. Я открываю глаза, глядя на белый потолок привычной уже комнаты и пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Зовут меня Светланой, это имя мне дала бросившая меня мама. Я оказалась ненужной своей маме, она ушла из семьи, оставив меня с этим зверем. Как описать ощущения ребёнка, ставшего ненужным… маме?

Главное – не вспоминать, не думать, прогнать этот липкий страх, преследующий меня ночами, отчего может даже случиться неприятность. Давно уже не случалась, конечно, ведь мне девятнадцать, но всё равно я каждое утро в панике проверяю постель. Не дай бог, приснится… то. Нужно принять душ, чтобы смыть оставленный снами пот, заодно и сердце успокоится, я-то знаю. Я уже много чего знаю – и брезгливость в глазах тех, кто назначен обо мне заботиться, и угрозы, от которых становится не просто страшно – жутко, потому что больше всего на свете я боюсь психиатрической клиники. Я боли не так боюсь, как психиатра.

Надо идти на завтрак. Натянуть на лицо привычное насмешливо-брезгливое выражение, чтобы все видели: фифа упакованная пошла. Да, у меня есть и планшет, и телефон, и ноутбук, закрытый личным паролем, в котором горы книг. Я специально выискиваю их в Интернете – книги о том, как любят детей. Там и сказки, и исторические книги, и романтика – мне все равно, главное, чтобы не бросали детей. Это мой пунктик, я знаю о нём, но никому не позволю залезть мне в душу.

Завтра у нас математика. Говорят, самый страшный экзамен, а мне, наверное, уже всё равно. Надо брать себя в руки и жить, но в такие дни у меня нет сил жить. Просто ничего не хочется, разве что плакать… Но кому тут поплачешь, стенам? Парни желают только одного, я-то уж знаю. Подруги… Все мы тут лицемеры. Лживо улыбаемся, лживо сочувствуем, лживо скорбим. Вокруг – только ложь. И я лгу, иначе тут не выжить.

Завтрак обычен – колбаски, варёные яйца, тосты с маслом. Надо бы беречь фигуру, но для кого её беречь, для чего? Пройдут экзамены, будет надежда поступить в университет. Да хоть на завод, лишь бы не возвращаться туда, где я – лишь помеха. Не-хо-чу! Буду поступать, получится – хорошо, а нет… Тогда подумаю, что делать. Пока что надо сдать матуритат – именно им заканчивается гимназия-интернат.

Не думать о плохом. Нельзя! Потом, вечером, вернусь в комнату, там есть подушка, в неё можно поплакать. Но настроение донельзя грустное, возвращается страх, липкими щупальцами заползая под униформу. Здесь есть школьная форма – престижное учебное заведение, как же иначе? Надо пыль в глаза пустить… Герб этот на лацкане, и мы все тут одинаковые, как оловянные солдатики.

Витька целенаправленно ко мне топает. Хороший он парень, наверное, но я точно не знаю и боюсь ошибиться. До паники боюсь, так что прости меня, Витя… Подошёл, помялся, спросить хочет. Я помню, что у тебя день рождения, парень, но ни за что не покажу своего знания, я же фифа. Я неприступная избалованная девчонка, ведь так же?

– Привет, приходи сегодня на празднование, – негромко предложил мне Витька. И вижу же, что он не надеется на положительный ответ, но из года в год приглашает. Упорный.

– У тебя? – спросила я, просто чтобы что-то спросить. Это шанс не быть весь вечер одной. Пусть не будет весело, зато я не буду одна! Ну, один разочек можно же?

– Да. Приходи, буду тебе рад.

Как он обрадовался, просто невозможно. Неужели кто-то мне может радоваться? Да нет, не может быть.

– Хорошо… – ещё раз всё обдумав, я всё-таки кивнула. Я давно знаю Витьку и уверена, что он под юбку не полезет, а ведь именно этого я боюсь с того самого дня. – Как всегда, в шесть?

– Да, спасибо!

Обрадовался, смотри-ка, даже поблагодарил. Попыталась разозлиться на него и не смогла. Наверное, потому что не за что. Почему-то ощущение такое внутри появилось тёплое. И приглашение тёплое, и сам Витька как будто хочет разделить со мной свою радость. Но разве так бывает?

Об этом можно подумать и потом, а сейчас надо взять конспекты и повторять самые сложные части, ибо экзамен ожидается очень невесёлый, даже Хелен перестала трындеть с подружкой, отправившись учить. Мне очень важно хорошо сдать все экзамены, просто кровь из носу, как важно! А вечером я приду на день рождения к Вите, где все будут фальшиво улыбаться друг другу, но я хотя бы не буду совсем одна, а это уже немало.

В таком настроении я дошла до своей комнаты, аккуратно, чтобы не помять, повесила на плечики школьную форму, взяла конспект из стенного шкафа и упала на кровать в одном белье, горько расплакавшись. Что со мной сегодня? Почему всё происходит именно так? Может быть, этот голубоглазый блондин что-то расшевелил в моей памяти, во мне самой? Витька красив, мускулист, держит себя в отличной форме. Сколько раз я наблюдала его утреннюю пробежку с голым торсом из окна своей комнаты. Летом и зимой, в любую погоду, только вот сегодня – нет. Наверное, дал себе поблажку в честь дня рождения. Как со старых плакатов об истинных арийцах – просто классический немец, не то что я…

Сказав себе прекратить слёзоразлив, я сделала ещё одну попытку повторить материал перед экзаменом. Нельзя думать о мальчиках – только о будущем. Потому что если я плохо сдам математику, то очень сильно об этом пожалею, мне это твердо обещали… эти… у которых я живу, когда не в школе, и куда никогда и ни за что не хочу возвращаться. Надо учить!

Глава вторая

Лёжа в своей кровати глубокой ночью, я вспоминал прошедший вечер. Казалось бы, празднование прошло как обычно – те же неискренние улыбки, потуги радости, танцы опять же… Только отчего-то холодно на душе. Я бы, наверное, всё отдал за то, чтобы папа был в этот день со мной, но это, увы, невозможно. Страшное слово, если подумать.

Собирались приглашённые как всегда – те же дежурные поздравления, в которых я не чувствовал тепла, и вроде бы радостные улыбки, но… Проклятие моё – умение чувствовать. Умение понимать, что собеседник ощущает на самом деле, поэтому я знаю наверняка: им всем было всё равно. И только яркой звёздочкой – Светка, которой просто больно. Её бы обнять, но девушка сторонится, словно боится любого прикосновения, и что это значит – я не понимаю.

Надо спать, но почему перед глазами Светка? Обычная девчонка, спрятавшаяся от себя самой, как и все мы тут. У нас у всех маски, под которыми кто-то прячет равнодушие, кто-то – тоску, кто-то – боль. Интернат очень хорошо этому учит, ведь стоит приоткрыться – и обязательно найдётся кто-то, кто ударит в беззащитное. Так было и сегодня – улыбки, поздравления, торт опять же. Но всё не то, не могу объяснить, но не то. И холодно на душе.

Я попробовал подойти к Светлане, она действительно очень красива – ничуть не похожа на немку, но просто привораживает. Тонкая, кажется, сейчас переломится, но при этом не выглядит, как немки, пересушенной воблой. Почему-то не хочется оценивать её «экстерьер», как это делают парни в нашей группе. Какая разница, какая у неё грудь или там зад? Не понимаю я этого. Круглое лицо, зеленющие ведьмовские глаза, чуть приоткрытые в задумчивости губы, открывающие ряд ровных белых зубов, классический носик и обрамляющие всё это великолепие светло-русые волосы. Светка притягивает взгляд, конечно, но сила воли у меня есть, и не любоваться ею я как-то умудряюсь. Хотя если послушать разговоры о ней… Мерзко отчего-то становится. Разве можно о девушке говорить так потребительски, что ли? Это же девушка!

Мы, конечно, обменялись дежурными фразами, но я видел – она жалеет уже, что пришла. Поэтому и попытался её развеселить, добившись робкой улыбки. Нет, я не влюблён, у меня нет времени на чувства и томления – надо учиться, просто очень надо, но… уж очень красивая она, а я нормальный пацан, хоть и держащий себя под жёстким контролем. Все-таки, почему она так боится прикосновений?

Всю ночь мне снилась Светка. Почему-то во сне она улыбалась – ярко, солнечно, освобождённо. Мы гуляли среди берёз, играли в догонялки, дурачились. Если бы это могло быть правдой! Социальное положение наших семей очень разное, а играть в Золушку парню неуместно. Поэтому такое может только присниться.

Пора вставать. Кажется, только закрыл глаза, а вставать уже пора, ибо будильник. Подъём, зарядка, пробежка, которую я вчера профилонил, душ. Пока бегу, хорошо думается, ну, и время взять себя в руки есть. Сон какой-то необыкновенный был, давно мне такого не снилось, видимо, накрыло вчера сильно в честь инкремента прожитых лет. Все жё мысли остались: девочке больно, и я это чувствую. Что конкретно я могу сделать? Ничего. Или всё же?.. Надо подумать.

Поворот, ещё один, и возвращаюсь. К заинтересованным женским взглядам я давно привык, вот только неискренние они. Кто-то хочет интрижки, кто-то просто секса, а я так не могу. Это у меня от папы – нужно чувствовать, любить, чтобы это было не голой физиологией, а вершиной чувств, взрывом, истинным единением. Поэтому девушкам от меня и не светит – фальшивые они. А может, это мир вокруг насквозь фальшивый? Швейцария эта… Жить здесь, может, и сладко, но вот хочется мне до слёз к родным берёзкам. Ладно, отставить самокопание! Сейчас главное – экзамен, чтоб он сгорел вместе с этой школой!

Сначала, конечно, пож… принять в себя хлеб наш насущный, завтрак то есть, а потом уже и экзамен. Всё-таки, что такое со Светкой происходит? Как ей помочь? Ладно, потом подумаю, сейчас умище надо на математику переключить. Хочешь не хочешь, а надо. Потому ставлю рекорд по скоростному поеданию завтрака. Светки что-то не видать, видимо, поела уже. Хм… А если не успела? Надо позаботиться, я иначе просто не умею.

Большая аудитория, и нас там понатыкано видимо-невидимо – вся параллель сдаёт. Потом ещё будет немецкий, потому что французский мы уже сдали, легко пошло, кстати. Девчонки выглядят спокойными, парни – паникующими, некоторые делают это демонстративно, но церберам-наблюдателям на это глубоко и надолго. Они и не такое уже видели. Потому спокойно сел, достал пенал и сижу. Сейчас цербер подойдёт – проверять будет, чтобы я, значит, ничего запрещённого не приволок. А запрещено многое – от калькулятора до гранаты.

– У вас нет запрещённых вещей?

Они всегда спрашивают и в большинстве случаев верят на слово. Кстати, и чиновники так же, что странно в стране, полной лицемеров.

– Нет, конечно, – моя лёгкая улыбка его в этом убеждает. Отошёл к следующей жертве. А вот Светку проверили… Чем-то она церберам не понравилась, но возмущаться нельзя – только хуже сделаю. Только бы до слез не довели, перед экзаменом это плохо.

Решено, если доведут – напишу жалобу.

Не довели, держится девочка, вот и ладненько.

Сейчас раздадут задания, и мы начнём марафон на пять с лишним часов. Дурное дело нехитрое, как папа говорил, знай себе пиши. Главное – настроиться на то, что я всё знаю, ведь я действительно всё знаю. Интересно, их о Ренате предупредили? Если нет, то будет часа через два пауза на вызов медиков. У девочки сердечная недостаточность, а изверги родители послали Ренату в интернат, вместо того чтобы заботиться о ней дома. Я о своих одногруппницах многое знаю. Кого-то успокаивал, кому-то помогал. Просто, по-дружески, без намеков на постель. Так тоже бывает, особенно у меня. Правда, у меня только так и бывает. Всё, отбросили посторонние мысли, пишем.

В принципе, ничего неожиданного на дне рождения Витьки не произошло. Все они такие, эти празднества, как под копирку. Улыбки, поздравления, объятия, хотя ко мне Витя не полез, будто что-то почувствовал. Странный он, смотрит в глаза, а не на грудь или ещё ниже, как другие. Что-то было в его глазах на этом вечере, что-то такое, как… Не могу выразить. Понимание? Да что он может знать, домашний мальчик! Его хотя бы мама не бросила! А я… А меня…

Вернувшись в свою комнату, приняла душ и улеглась – наутро экзамен. Важный экзамен, без вариантов. И вот тут меня накрыла такая тоска… Сначала стало привычно страшно, показалось, что из тёмного угла тянутся ко мне мужские руки, чтобы… Не думать! Есть вещи, которые невозможно забыть, но совсем нельзя вспоминать, хватит мне и кошмаров наяву, чтобы ещё в воспоминаниях ко мне приходил самый страшный кошмар моего детства.

Надо закрыть глаза и спать, но вот почему-то стоит закрыть глаза – и возникает Витька. Эта его грустная улыбка, понимающий взгляд, остановленное движение. Ведь хотел же обнять, что его остановило? Неужели мой взгляд? Да, я боюсь. Боюсь объятий, прикосновений и вообще мужчин на расстоянии ближе, чем «четыре лаптя». И тайна этого страха скрыта в моем безрадостном детстве. Зачем я вообще родилась? За что?

Вот, довела себя до истерики. Надо теперь вымыть лицо и улечься, наконец, спать. Спать, впереди экзамен, который я обязана сдать отлично, а иначе… эти… у которых я живу, они точно придумают что-то максимально унизительное. На свете есть люди и есть эти – они не люди, а твари. Равнодушные, жестокие, отвратительные по сути своей. Спать, спать, спать…

Всю ночь мне почему-то снился Витька, точнее, я с ним. Гуляли, держась за руки, в каком-то странном, почти прозрачном лесу. Эти деревья я знаю, хотя родилась в Германии, они называются берёзами. Почему-то к ним какая-то особенная тяга у русских. Вот во сне мы с Витькой дурачились в таком вот лесу. Почему-то на душе было так легко и свободно, как никогда в жизни. Он тоже улыбался. Надо же, оказывается, я никогда не видела, как Витька улыбается по-настоящему. Странный сон, необыкновенный. Я никогда не видела такого леса, да и улыбку эту, что преследовала меня, пока я просыпалась, видеть не доводилось. Внезапно очень сильно, просто до слёз захотелось, чтобы это было правдой, но я же знаю, что это невозможно. Зачем домашнему мальчику сирота?

Звонок будильника прервал волшебство сна. Сна, в котором было возможно счастье даже для меня. Сморгнув непрошеные слёзы, взяла себя в руки. Душ, опостылевшая школьная форма и… Не пойду на завтрак. Просто не хочу видеть лица всех этих полных лицемерия людей. Не хочу.

Тяжело вздохнув, двинулась к аудитории. Желудок мне за такое пренебрежение, конечно, отомстит, но я просто не могу видеть их всех после такого сна. Хочу пожить ещё несколько минут в сказке. Да, я знаю, что такого не будет никогда! Знаю! Но всё равно…

Сегодня у меня экзамен. Очень важный экзамен, а чувства – в полном раздрае. Надо собраться, вон и местный надзиратель внимание обратил, притащился ко мне.

– Нет ли у вас чего-то запрещённого?

Они всегда вежливы, всегда интересуются.

– Нет, – покачала я головой. Обычно верят на слово, но, видимо, кому-то нужно было компенсировать мой счастливый сон порцией неприятностей. Я давно заметила, что вслед за чем-то радостным обязательно следует расплата – что-то очень плохое, от чего я оправляюсь ещё очень долго.

– Пожалуйста, пройдите со мной.

Не поверил, а это значит, что будут досматривать. Они имеют право на таких экзаменах. Остаётся только надеяться, что в трусы не залезет.

– Оставь её, – посоветовал мсье Лион, встретившийся нам на выходе из аудитории. – Перенервничала девочка, не видишь, что ли?

Мсье Лион – это куратор нашего класса, понимающий, но равнодушный, как и все они. Сейчас вот спас меня от унижения личного досмотра, отчего-то вздохнул и отправил обратно в аудиторию, где уже скопились все наши да ещё из параллельных классов – экзамен общий, для всех. Сейчас раздадут задания, буду писать. Главное – сосредоточиться и ни о чём постороннем не думать.

Первое задание. Первое впечатление – паника. Паника, которую я давлю уже почти рефлекторно. Я всё знаю, всё понимаю, всё смогу. Самое главное – не поддаваться этой панике, контролировать себя и не думать ни о Витьке, ни об этих.

Вот, пошло решение, я умная, я смогу.

Тригонометрия, интегралы, геометрия, все вразбивку, будто специально сбивающие с мысли задания. Не зря экзамен считается самым сложным. Три пи квадрат…

Желудок подводит, надо было всё-таки поесть. Но я буду терпеть и решать эти интегральные уравнения, будь проклят тот, кто их придумал!

Три часа позади, осталось всего два. Успею ли я? Должна успеть, надо ускориться, но при этом не спешить.

Спустя почти три часа надзиратели показали, что либо их не предупредили, либо они сами о Ренате забыли. Рената – это девушка из нашего класса, у неё что-то с сердцем, что-то совсем плохое, ей бы на домашнее обучение среди любящих людей, но похоже, что она в том же положении, что и я, – нет у неё любящих людей, зато есть интернат. Она сильно побледнела и упала в обморок. Окружающие даже сразу не отреагировали, пока кто-то не крикнул: «Вызовите врачей!»

Эта пауза для нас всех – возможность немного расслабиться, демонстрируя беспокойство о коллеге. Лицемерная демонстрация «правильных» реакций для надзирателей, ведь всё это потом пойдёт в характеристику. Хотя наблюдающим за нами сейчас не до наблюдений – они сообразили, что школьница может умереть, а свидетелей у них много, кто-нибудь да стуканёт. Поэтому, мешая друг другу, надзиратели суетятся вокруг Ренаты, не подающей признаков жизни. Я бы, наверное, тоже хотела так, раз – и освобождение. Но думать об этом нельзя, за такое будет психиатр.