– Как правило, такое обсуждение заканчивается воспитанием и дружбой. Здесь все соглашаются, что щедрость – это добродетель. Ваш список обязанностей нужен для того, чтобы вы смогли все успеть. Ребенок, который тратит свое время на проверку списка своих сестер, чтобы у них было не меньше домашних обязанностей, или пытается обмануть других, или сам очень сильно обманывается. Пусть это и звучит заезженно, но быть ушельцем – значит относиться ко всем, как к своей семье.
Девушка вздрогнула. Лимпомо подумала, что нашла ее слабую сторону.
– Хорошо, придерживаться такого же отношения к другим, какое вы хотели бы видеть в своей семье.
– Христианство, по сути, – сказал хохмач, вытянул руки крестом и уронил голову набок, закатив глаза.
– Христианство, да, если бы оно зародилось в материальном достатке, – ответила Лимпопо. – Вы здесь не первые, кто пытается сделать подобное сравнение. Во многих из наших мест поселяются аспиранты политеха, социологии, антропологии, и все они пытаются выяснить, кто мы: фабианские социалисты эпохи пост-дефицита или светские христианские коммунисты, а может, кто-либо еще. Большинство из них финансируется богачами из частного сектора, которые хотят знать, когда мы спалим их офисы и можно ли нам что-нибудь продать. Треть этих аспирантов становится ушельцами… Ну ладно, теперь мы готовы приступить к замерам и выбору стиля?
Они были готовы. Камеры в конюшнях сняли их изображения, после чего они проверили геометрию, снятую алгоритмами. Системы отрисовали их в новых одеждах, дав им возможность поиграть с цветами и узорами. Они хорошо знали, что все это было и в дефолтном мире: потребительские трансы от щелчков мыши за компьютером во время непрерывного шоппинга. Они быстро прокрутили разные возможности, применили свои конфигурации и посмотрели на таймер.
– Шесть часов, – сказала девушка. – Серьезно?
– Можно и меньше, – ответила Лимпопо, – но такая скорость позволяет нам использовать сырье с меньшими дефектами, добавляя дополнительные проходы для устранения ошибок. Посмотрите, – она показала на своем рукаве место, где шов был повторно пройден во время производства. – Никто не говорит, что избыток – это так просто.
[IV]
Когда Итакдалее наконец решился приударить за ней, она, к своему удивлению, сказала «Да».
Эти трое уже долгое время жили в «Б и Б» с тех пор, как получили все необходимое, чтобы отправиться в дальнейший путь. И это ее не удивило. Они хорошо прижились. Хохмач, продолжавший называть себя Гизмо фон Пудльдакс, – а все остальные начали звать его просто «Даки», здорово рассказывал всякие интересные истории, и с ним было весело играть в разные настольные игры. Оба этих навыка ценились в общем зале «Б и Б», поэтому он стал здесь постоянным завсегдатаем. Девушка присоединилась к разведгруппе, исследовавшей отдаленные, содержащие сырье объекты, которые предварительно разведывались парком дронов. Она возвращалась после тяжелого дня в очередном городе-призраке, стойкая, гибкая, вымазанная с ног до головы грязью, одетая в безрукавку и рабочие ботинки, ведя за собой целую вереницу рабочих, которые изможденно падали в конюшне, сбрасывая с плеч грузы ткани, металлов и пластика – удручающих остатков умершей промышленности и образа жизни тех людей, которые по-рабски на нее пахали.
А Итакдалее не прижился нигде, несмотря на все свои попытки. Ничего не увлекало его. Никакой досуг не вызвал в нем интереса. У него не было стопок книг, которые он хотел бы прочитать; он не обнаружил какие-либо навыки, которые мог бы развить; не выбрал никакого проекта, в котором смог бы поучаствовать. Он был или слабаком и лузером, или мастером, познавшим истинный дзен.
При всем при том он не был паразитом. Итакдалее выполнял поденную работу, подсчитывал запасы в конюшне, проводил техобслуживание, смеялся над шутками Даки, ходил в составе разведгруппы под руководством девушки, которую звал Натали, а та, в свою очередь, сменила свое имя с «Стабильные стратегии» на «Ласку». Однако ему до всего этого действительно не было никакого дела.
Как-то вечером на восходе солнца она пошла в онсэн и обнаружила его там, лежащего в бассейне под открытым небом и выставившего над водой только нос и рот. Клубы пара поднимались в воздух при каждом его выдохе. Она соскользнула в воду рядом с ним, желая поскорее согреть ноги, ставшие ледяными от хождения по холодным камням. Он поднял голову, приоткрыл глаза, нехотя кивнул и погрузился обратно в воду. Она кивнула в ответ в сторону пара от его дыхания и также ушла под воду. Тут же к ней подплыли рыбки и начали легонько пощипывать кожу. Она закрыла глаза, медленно погружая лицо в воду, пока на поверхности не остался только рот и нос.
Рыбка коснулась ее руки, потом еще раз. Лимпопо поняла, что это вовсе не рыбка, а его рука, случайно вытянутая вдоль ее руки, мизинец к мизинцу. Она сверилась со своими внутренними инструментами и решила, что это даже приятно. Она приподняла руку и положила ее поверх его руки.
Они лежали неподвижно в течение некоторого времени, пока их пощипывали рыбки. Конечно, присутствие рыбок делало все несколько странным. Она и Итакдалее были основным блюдом чьей-то еще оргии, что делало соприкосновение их тел практически целомудренным. Их пальцы едва двигались, расслаблялись и переплетались. Возможно, на это понадобилось около получаса. Каждое движение руки словно вопрошало: «Так можно, все в порядке?» в ожидании ответного движения: «Да, в порядке», что давало повод к новому движению. Они как будто слали друг другу импульсы синхронизации/подтверждения/синхронизации по подтверждению[26 - Компьютерный термин SYN/ACK/SYNACK обозначает «алгоритм установки подключения в сетевой среде».] через громоздкую, медленно работающую сеть.
Когда их пальцы окончательно сплелись, наступило секундное разочарование. Теперь что? Пробный подводный физический контакт был своего рода магическим действом, однако они не собирались заниматься мастурбацией в бассейне. Ну, Итакдалее, это было романтично, а теперь что?
Ей надоело угадывать, что будет дальше, она освободила свою руку, вылезла из бассейна и пошла внутрь. Лимпопо редко вставала так рано, а когда все-таки поднималась, то шла в онсэн, так как могла побыть здесь наедине с собой. Здесь было пусто. Она стояла у самого горячего бассейна, уже успев остыть после прогулки по морозному воздуху до двери парилки. Дверь за ней открылась, и вошел Итакдалее, смущенно улыбаясь. Он подчерпнул ведро воды, практически кипятка, смочил в нем свое полотенце и выжал его, так что пошел пар.
Она улыбнулась в ответ, радуясь тому, как все развивается. Повернулась к нему спиной, посмотрела на него поверх плеча и позвала его, едва кивнув головой. Этого было достаточно. Он робко тер ее спину горячим, обжигающим полотенцем, а она пыталась давить на него всей массой своего тела. Он тер сильнее, смочив полотенце. Он наклонился, чтобы достать до ее ягодиц и ног, она повернулась, когда он достиг ее щиколоток и начал двигаться вверх. Когда он снова встал на ноги, она уже приготовила свое полотенце, все еще испускавшее пар после ведра, и начала тереть его грудь и плечи. Они снова взялись за руки и зашли в самый горячий бассейн. Вода была настолько обжигающей, что проняла их насквозь, кроме крепко сжатых ладоней. Они опустились в воду, сжимая руки так, что побелели костяшки пальцев. Также рука об руку они зашли в самый холодный бассейн, взяли полотенца и омыли друг друга с головы до пят.
Перемещаясь вперед и назад, его левая рука в ее правой, они мыли друг друга, прижимаясь телами, погружались в онсэн, сливаясь в одно то холодное, то обжигающе горячее тело, один сгусток нервов. Закончив, они сидели в душе и натирали друг друга мылом, брызгая друг на друга водяными струями. Они ушли в раздевалку, облеклись в балахоны, на миг разлучившись. В это время они чувствовали касания призрачных рук. Когда они снова переплели пальцы, то им показалось, что наконец вернулось нечто родное и потерянное.
Рука об руку они шли слабо освещенными коридорами. Они обошли общий зал, укрывшись от тех людей, чьи голоса были слышны за журчанием кофия. Они медленно взошли по лестнице, шаг в шаг, слыша, как под ногами на стыках скрипел грубый ламинат. Когда достигли первого пролета, она свободной рукой коснулась сенсорной поверхности, запросив сведения о свободных комнатах, нашла одну на верхнем четвертом этаже, где размещались самые маленькие комнаты, размером практически с гроб.
Не говоря ни слова и тяжело дыша, они поднялись наверх, прислушиваясь ко всем звукам в здании: плакал ребенок, кто-то спустил воду в туалете, кто-то принимал душ. Еще один пролет, несколько крутых поворотов по небольшому извивающемуся лабиринту четвертого этажа, и вот он уже кладет свою ладонь на табличку на двери, после чего дверь откатывается в сторону. Включилась лампа, осветив пустую комнатушку с кроватью-чердаком, аккуратно заправленной свежим бельем. Под кроватью стояли стол и стул, вещи были расставлены в неуклюжей попытке создать обстановку домашнего уюта: несколько книг, несколько скульптурных отпечатков геометрических твердых тел. Какая-то часть сознания Лимпопо вспомнила, как она расставляла эти вещи когда-то, завершая отделку комнаты. Она уже год не поднималась сюда и была очень довольна, что система «Б и Б» поддерживала комнату в порядке. Или ее жители были достаточно сознательными, или система «Б и Б» отмечала, что комната становится неухоженной, и вносила ее в список неотложных дел, после чего ее кто-то прибирал.
Теперь они зашли в эту комнату, и дверь захлопнулась за ними до щелчка. Он протянул руку, чтобы приглушить свет, однако она снова включила свет на полную мощность. Лимпопо поняла, что ей нравится смотреть ему в лицо при хорошем освещении. Смотреть в лицо практически незнакомцу при ярком освещении, не притворяясь, что ты смотришь куда-то еще, ощущая при этом на себе взгляд этого незнакомца – такая возможность ей редко выпадала. Это было по-своему интимным переживанием, как и любой физический контакт.
Он сконфуженно улыбался. А ей нравилось, как изгибаются его губы.
– Все хорошо? То есть я хотел сказать…
– Мне просто хотелось посмотреть на тебя.
Ей нравилось то, насколько быстро он ее понял, нравилось, как он отвечает взаимностью, как блестят его глаза, когда он откровенно рассматривает ее лицо, быстро переводя взгляд с глаз на лоб, на нос, на уши. Эта откровенность напомнила ей, как они переплели пальцы и крепко держали друг друга за руки.
Именно это и нравилось ей в жизни ушельцев. В дефолтном мире она нередко соблазняла и поддавалась соблазну, но ее никогда не оставляло ощущение, что это все пустая трата времени. Лучше закончить эти романтические шашни и от души потрахаться, ведь скоро собрание, работа, протесты, приготовление пищи или какие-нибудь обязанности по дому. Даже в «Б и Б» трудно было избавиться от этих ощущений. Но сейчас она радовалась, пребывая в этом бесконечном забытьи. Она вспомнила нежелание Итакдалее выполнять рутинную работу в «Б и Б», его неспособность подобрать себе работу или определенную роль. Это означало, что они могли быть вместе настолько долго, насколько сами пожелают.
Она поддела его балахон большими пальцами и медленно провела ими между тканью и плотью, обнажая с мучительной медлительностью его кожу, которую уже видела, которой касалась в онсэне, любуясь тем, насколько привлекательной может быть частично скрытая человеческая нагота. Он положил руки на ее балахон, распахнул его, чтобы высвободить ее груди: одну, затем вторую. В дефолтном мире она бы переживала из-за них: не та форма, не тот размер; явно завышенные требования к своей неидеальной плоти. Жизнь ушельцев освободила ее от этой еще только зарождавшейся нервозности, – и самое главное: ожоги полностью устранили ее, заняв собой все ее сознание.
Балахон сползал вниз, открывая ее ожог. Он провел рукой по шраму. Она вздрогнула, и он одернул руку, сказав «Извини», однако она взяла его руку и положила обратно на шрам. Шрам не болел, а, скорее, тянул кожу и мышцы, а когда она занималась йогой, то чувствовала, как кожа на туловище закручивалась вокруг практически неподвижного шрама. Она очень долго не могла касаться этого инородного нароста, возникшего там, где когда-то была ее гладкая кожа, только мыла его губкой. Во сне она касалась шрама рукой, а затем просыпалась с частичками коллагена[27 - Белок, составляющий основу соединительной ткани организма и обеспечивающий ее плотность.] на кончиках пальцев. Но в конце концов она смирилась с ним, больше не ощущая шрам как нечто чужеродное.
Его руки теперь лежали на ее шраме, ощущая все его выпуклости и углубления. Его глаза не ощупывали, а словно смотрели сквозь нее, а дыхание почти не ощущалось. Она неровно дышала и чувствовала его слабое дыхание, ведь они были настолько близки. Однако до поцелуя дело еще не дошло. Она стянула балахон с его плеч и отбросила в сторону, так что ему на секунду даже пришлось оторваться от нее. Он снова положил на нее свои руки. В движении он приблизился к ней настолько, что мог дотянуться до ее лопаток, позвоночника, более мелких ожогов на спине, которые напоминали следы разрушений после падения метеорита. Он приблизился настолько близко, что она почувствовала на своем бедре его эрекцию: теплое, эластичное касание, заставившее ее улыбнуться. Он улыбнулся в ответ, и она поняла, что он знает, почему она улыбается.
Его ладони коснулись ее ягодиц. Она накрыла своими ладонями его ладони, привлекая Итакдалее к себе, обняла его и коснулась своей грудью его груди. Ее губы сложились для поцелуя и нашли его ключицу. Она прикусила кость зубами, затем оттянула кожу. Он застонал и еще сильнее притянул ее к себе. Потом закинул голову назад, открыв шею, и она целовала ее, наслаждаясь прикосновением его щетины к губам, словно ласкала кожу подростка. Ее губы настойчиво присасывались к его сонной артерии, чувствуя его пульс. Она как будто провоцировала его оттолкнуть себя, прежде чем она оставит на его шее большой засос, но он шумно выдохнул, а его напряженный пенис терся в такт пульсу о ее живот.
Он вытянулся, взгромоздив свои бедра на ее. Она раздвинула ноги, позволив его бедрам соскользнуть вниз к ее вульве, обхватила бедрами его ногу, защемив волосы. Сначала все внизу было раздражающе сухим, но потом с каждым приятным моментом становилось все влажнее и влажнее. Ее ноздри стали раздуваться. Она вдыхала запах секса, источаемый его подмышками и пахом. Она с наслаждением присасывалась к его самому уязвимому месту, где соединялись шея, челюсть и ухо.
Они все еще не целовались.
Своими сильными руками он притянул к себе ее зад. Она вспомнила, как его рука сжимала ее ладонь в бассейне. Он поднял ее на цыпочки, а затем опустил ее промежность на свою ногу. Она почувствовала его квадрицепс и стала касаться его клитором, слегка отпуская и откидываясь назад, чувствуя, как напрягаются его мышцы в попытке поддержать ее. Она изогнулась так, что ее руки коснулись стены, затем оттолкнулась от нее, и они немного позабавились игрой мышц и силой притяжения, затем он притянул ее к себе, чуть пошатнувшись.
Снова встав на ноги, она потянула его к кровати, поставила ногу на лестницу и забралась наверх. Он последовал за ней.
И они все еще медлили с поцелуями. Она изогнулась, взяла его за щиколотку, поймала ртом палец на его ноге и прикусила, когда он попытался вырваться. Она слегка царапала ногтями свод его стопы, а другой рукой поймала его напряженный орган и сжала ладонь в кулак так, что снова почувствовала его пульс. Его бедра дернулись, но она смогла его удержать, затем повернулась, накрыв его своим телом. Она поймала его руки и силой своих накачанных на стройке мышц потянула его запястья вверх, скрестив их над его головой и прижав к матрасу. Его подмышки пахли свежим потом. Она чувствовала его дыхание на своем лице. Чувствовала, как ее дыхание обдувает его лицо.
Она снова сложила губы для поцелуя и застыла так, а потом быстро подалась назад, когда он попытался ее поцеловать. Она хотела, чтобы эта игра длилась бесконечно. Потом коснулась его губ сперва одной губой, потом обеими. Потом языком. Его рот приоткрылся. Его лицо приблизилось к ней, но она снова дернулась назад, чтобы все начать сначала. Он все понял правильно и лежал, позволяя ей контролировать себя, принимать решения, когда они все-таки сольются в поцелуе. Она делала все очень медленно.
Это было чудесно, и это длилось и длилось…
Рты слились, он взял ее за ягодицы, а она в ответ прижала их к его рукам, давая понять, что желает большей активности. Он случайно провел своим членом по ее шраму, чего раньше не случалось. Она едва обратила на это внимание, поощрив его стоном. Он застонал в ответ.
Она снова прижалась промежностью к его ноге, зажав его член между телами. Его пальцы ощупывали ее пах, там, где волосы становились гладкими. Он, ритмично надавливая, прошелся по всей длине ее промежности, задержавшись у самого устья. Она застонала в его открытый рот. Мурашки пробежали по ее спине и животу. Взрывное чувство нарастало, и она подалась назад, призывая его двигаться глубже и быстрее, а он в ответ с силой приблизился к ней. Она не была с мужчиной уже больше года. Это пробудило в ней некий ностальгический эротизм, и странным образом вспомнились все мужчины, с кем она была ранее, ее содрогания, каждый пронзительный оргазм. Эти образы проплывали перед ее закрытыми глазами с каждым движением. Кровь теплой знакомой волной прилила к шее.
Он удивил ее, внезапно оборвав движение. Жар между их телами заставил ее испытать сладостные конвульсии, завершившиеся громкими звуками, которые когда-то так ее смущали.
Она наполовину скатилась с него, нечаянно ударив в солнечное сплетение, так что он сказал уф, достала рукой и притянула наверх его балахон, лежавший снизу на столе, и вытерлась им.
– Ох, ничего себе, – сказала она.
– Еще.
Она посмотрела вниз, не веря своим ушам.
– Что, уже?
Он облизал губы.
Он был хорошим любовником. Это чувствовалось по бешеному сердцебиению после так долго ожидаемого соития. Она не сразу сообразила, в чем дело, но, когда кончила еще раз, сжимая бедрами его уши, поняла: отсутствие спешки. Даже после долгих лет жизни ушельца она делила время на тонкие, как рисовая бумага, полоски, каждая из которых знаменовала одно дискретное событие или дело, которое нужно было завершить, прежде чем перейти к следующему. В большинстве случаев она спешила закончить текущее дело, прежде чем в дверь постучится следующее. Каждый знакомый ей взрослый человек жил в таком же ритме: чтобы заняться следующим неотложным делом, нужно было в спешке закончить текущее.
Итакдалее делил свое время на более крупные отрезки. Он вытянулся вдоль ее тела и уткнулся своим лицом в ее груди, и долго так лежал, прежде чем приступил к легким покусываниям. Это продолжалось дольше, чем она ожидала. Это было гораздо лучше, чем просто «хорошо». Ее внутренние часы синхронизировались, метроном тихонько тикал, замедляясь до томного сердцебиения, в котором, казалось, теперь было сосредоточено все время этого мира. И это чувство угасания поражало больше, чем липкие соки на ее пальцах, серовато-синий засос на левой груди, разбухший мужской сосок, который она катала своими пальцами.
