Книга В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов - читать онлайн бесплатно, автор Алексей Валерьевич Голубев. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов
В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов

В современной историографии рост интереса к концепции внутренней колонизации связан с монографией Александра Эткинда[64], получившей широкий (и неоднозначный) резонанс в научном сообществе[65]. Несмотря на натянутую доказательную базу, монография Эткинда стимулировала другие исследования, в том числе на материалах советского периода[66], а понятие внутренней колонизации оказалось полезным для переосмысления исторических форм взаимодействия между государственной властью и территорией, на которую распространялся ее суверенитет. Данные исследования, в частности, показали, что советский государственный аппарат нередко относился к территории страны как к колонии, а к ее жителям как к колониальным субъектам, в массы которых необходимо нести цивилизацию и культуру. После окончания гражданской войны темную, безграмотную, мелкобуржуазную и нередко открыто контрреволюционную Россию необходимо было колонизировать новыми советскими идеями, новым советским бытом и новыми советскими людьми, которых можно было воспитать из имеющегося населения, но которые могли прийти и извне. В Советской Карелии такими новыми людьми стали финские политэмигранты. Собственно автором проектов, определивших облик создаваемой карельской автономии, был бывший член финляндского парламента от социал-демократической партии Финляндии (СДПФ), доктор философии и «красный финн» Эдвард Гюллинг.

Гюллинг родился в 1881 г. в городке Икаалинен в достаточно состоятельной финско-шведской семье и с детства был двуязычным. В 1903 г., после трех лет занятий в Хельсинкском университете, он защитил магистерскую диссертацию об экономическом положении сельскохозяйственных рабочих в области Икаалинен. Его докторская диссертация была посвящена чрезвычайно актуальному для Финляндии начала ХХ в. торпарскому вопросу (истории финских крестьян-арендаторов – торпарей)[67]. Во время учебы в университете Гюллинг увлекся не только вопросами экономики и статистики, но и социал-демократическими идеями, широко распространенными в начале ХХ в. среди студенческой молодежи. В 1904 г. он вступил в СДПФ и благодаря своим исследованиям по торпарскому вопросу вскоре стал ведущим партийным специалистом в области аграрной политики. На выборах 1908 г. Гюллинг впервые избрался в парламент от СДПФ, позже его избирали повторно – в 1911 и 1917 гг.[68] Перед ним открывалась и университетская карьера – с 1910 г. он являлся доцентом статистики Хельсинкского университета.

Внутри СДПФ Гюллинг занимал особую позицию, настаивая на сотрудничестве с партией «Аграрный союз» с целью проведения социальных реформ. Он был одним из немногих, кто старался до последнего не допустить поляризации финского общества и тем самым избежать гражданской войны. Изо всей верхушки СДПФ лишь двое голосовали против инспирированного красными гражданского переворота (30 января 1918 г.), и одним из них был Гюллинг. После того как гражданская война всё же началась, Гюллинг в знак протеста в течение недели не занимал никаких постов, и лишь убедившись, что большинство рабочих не поддерживало его позицию, принял пост уполномоченного по финансовым вопросам в правительстве красных. Его стремления к компромиссу и миру с белыми окончательно сошли на нет после того, как белое правительство обратилось за помощью к правительству Германии, чтобы обеспечить окончательный разгром красных повстанцев. Когда советское правительство рекомендовало красным финнам прекратить сопротивление и эмигрировать в Россию, теперь уже Гюллинг выступил за решительное продолжение борьбы[69]. Он единственный изо всего партийного руководства отказался бежать в Россию, остался в подполье, а затем нелегально перебрался в Швецию.

В Швеции Гюллинг активно заинтересовался карельским вопросом, с которым он частично уже сталкивался во время переговоров с правительством Советской России. Вначале он не верил в победу большевиков в российской гражданской войне и проектировал объединение Скандинавии в федерацию с присоединением к ней автономной российской Карелии[70]. Убедившись, что большевики в России побеждают с широкой, как ему казалось, народной поддержкой, он создал новый проект, в соответствии с которым автономная российская Карелия оставалась бы в составе Советской России и становилась плацдармом для эскалации социалистической революции на европейский север. По мнению Гюллинга, посредством образования «особой Карельской коммуны, границами которой были бы Белое море, Онежское озеро, финляндская граница и Ледовитый океан», советскому правительству удалось бы разрешить две главные проблемы: удовлетворить национальные интересы карельского населения и лишить Финляндию оснований претендовать на эти территории[71]. Он считал, что претворять в жизнь эти идеи должны те, кто хорошо понимает суть карельского вопроса, а именно красные финны. Следствием этих предложений и переговоров Гюллинга с наркоминделом РСФСР Чичериным, а также Лениным и Сталиным, стало решение советского правительства об образовании из местностей Олонецкой и Архангельской губерний, населенных карелами, автономного областного объединения – Карельской Трудовой Коммуны (далее КТК). Эдвард Гюллинг стал первым руководителем карельской автономной республики (1920–1935 гг.).

Таким образом, Советская Карелия возникла в результате переплетения и борьбы идей, истоки которых лежали в националистических устремлениях, дипломатических переговорах, колониальных практиках и революционных ожиданиях. Финские националисты XIX в. первыми начали рассуждать о Карелии в терминах национального самоопределения; их последователи ХХ в. воспользовались крушением Российской империи, чтобы мечом и дипломатией заявить свои права на Карелию; это в свою очередь подтолкнуло советское руководство к предоставлению карелам национальной автономии. Сами карелы начали проникаться идеями самоопределения лишь под действием этих факторов в годы гражданской войны[72].

История не знает сослагательного наклонения, и поэтому сложно рассуждать о том, могла ли появиться автономная Карелия на советской политической карте 1920 г. без финского фактора, но ее концепции, траектории и даже административные границы сложились под влиянием идей финского национализма и их критического освоения в коммунистической риторике и практике. Разногласия, существовавшие в московском руководстве относительно статуса и уровня карельской автономии[73], не помешали тем не менее принять принципиальное решение о создании автономной республики. Поскольку местные власти к карельскому вопросу никакого интереса не проявляли, немногочисленные члены РКП(б) не вызывали доверия центра (практически все они относились к послереволюционному партийному набору), а в среде местных карельских националистов большевиков не было вовсе, при образовании автономии была сделана ставка на внешние силы – финских политэмигрантов, членов созданной в Москве в 1918 г. Коммунистической партии Финляндии (ФКП), которых большевистское руководство Советской России считало соратниками по борьбе. Красные финны имели солидный опыт партийной и государственной работы, среди них были бывшие депутаты финляндского Сейма, активные деятели ФКП и РКП(б), закаленные в революционных боях и гражданских войнах обеих стран. Образовательный уровень финнов, оказавшихся в руководстве КТК, также был существенно выше, чем у местных представителей власти: около 40 % из них имели высшее образование (против 1 % среди остальных), еще 30 % получили среднее образование (в целом по политическому руководству КТК эта доля была 10–15 %)[74]. Привлечение красных финнов для управления новым автономным образованием позволило центру решить проблему отсутствия в регионе проверенных большевистских кадров и национальной интеллигенции, а также активно использовать трансграничные этнические связи политэмигрантов для распространения своего влияния на Финляндию и сопредельные государства.

Для самих красных финнов, воспитанных и получивших образование в финской культуре, которая испытала сильное влияние карелинизма XIX в., эта роль была естественной, поскольку она соответствовала их культурным стереотипам о Карелии как отсталой территории, которую нужно было поднять до уровня цивилизованного Запада, разве что Запад теперь понимался в социалистических терминах.

Наконец, в долгосрочной перспективе и советское руководство, и красные финны планировали, что российский север станет своего рода форпостом мировой революции, а Карелия превратится в «образцовую социалистическую республику, способную революционизировать соседнюю Финляндию и скандинавские страны»[75].

Первые политэмигранты начали прибывать в Карелию уже в 1918 г., но до начала 1920-х гг. их было немного, скорее всего, не более 500 человек. В начале 1920-х гг. приток красных финнов в республику вырос, и к 1926 г. численность финской диаспоры Карелии увеличилась до 2,5 тыс. человек (0,9 % от всего населения края)[76]. Основными местами расселения политэмигрантов были столичный Петрозаводск и Петрозаводский уезд (49 % всего финского населения республики, причем половина из них в самом Петрозаводске), а также крупные национальные карельские районы – Ухтинский (20,4 %) и Олонецкий (13,2 %)[77]. Доля финнов в составе Карельского правительства (ЦИК АКССР) в 1923–1924 гг. составляла около 26 % и около 21 % – в уездных исполнительных комитетах. Позже, в 1925–1928 гг., она была в среднем 17 % в ЦИК и около 6 % в УИКах[78]. Многие иммигранты, оставаясь членами ФКП, вступали в РКП(б). В 1924–1929 гг. доля финнов в республиканской парторганизации составляла в среднем 14 %[79].

В начале 1930-х гг. финское население Карелии существенно увеличилось за счет новых волн иммиграции – перебежчиков и североамериканских переселенцев. К 1935 г. в республике проживало около 15 тыс. финнов – половина всей российской диаспоры[80]. Составляя в начале 1920-х гг. менее одного процента, а в 1933 г. лишь 3,2 % от всего населения края, финны на протяжении 15 лет занимали видные должности в советском партийном государственном аппарате, руководили крупными предприятиями, учреждениями, организациями вроде МОПРа и Осоавиахима, работали в области культуры, образования, науки, оставив заметный след в истории своей новой родины (так называемый финский период истории Карелии, 1920–1935 гг.)[81]. Многие становились кадровыми военными – значительную часть рядового состава и почти весь офицерский корпус Карельской егерской бригады (национальных войск республики) составляли военнослужащие финской национальности.

Таким образом, своеобразие этнической и политической ситуации в Советской Карелии в 1920-е – начале 1930-х гг. заключалось в том, что у руля в республике с русским и карельским населением (причем карелы даже не составляли большинства, хотя и дали название автономии) находилась небольшая группа финнов-политэмигрантов, которые сыграли ключевую роль в строительстве национальной карельской автономии. Подобная ситуация могла сохраняться только при условии полного одобрения политики красных финнов в республике со стороны руководства страны. Как только отношение московских властей к приграничной автономии и деятельности правительства Гюллинга изменилось, пришел конец финскому периоду в истории Карелии.

Глава 2

Переселенческая политика советской власти и правительства АКССР

Особенности иммиграционной политики советской власти

Для России явление иммиграции уходит своими корнями в глубокое прошлое. Несмотря на многочисленное население, в стране всегда ощущался дефицит рабочих рук. Для амбициозных планов российских правителей часто не хватало квалифицированных специалистов, а обширные необжитые районы испытывали недостаток даже в неквалифицированных работниках. Обе эти проблемы старались решить за счет привлечения иностранцев еще со времен Ивана Грозного – первые Иноземные слободы (места поселения иностранцев в русских городах) появились в России в XVI в. При Петре I приток иностранцев в страну существенно возрос, а при Екатерине II началась широкая колонизация европейцами (прежде всего немцами) пустовавших земель Поволжья и Причерноморья[82]. Столь же масштабной была и экономическая миграция в приграничные районы Российской империи во второй половине XIX в., в первую очередь корейцев, китайцев и финнов[83]. Колонисты и переселенцы получали значительные льготы от правительства для освоения новых земель, включая освобождение от воинской повинности, право не платить налоги в течение длительного времени и др.

Перед советской властью также довольно быстро встала проблема формирования собственной иммиграционной политики. Еще в годы Гражданской войны во многих западных странах началось движение в поддержку «республики рабочих и крестьян». Нередко на митингах солидарности рабочие объявляли о своем желании отправиться в страну советов строить новую жизнь. Во многих случаях такие резолюции принимались во время забастовок, чтобы лишний раз припугнуть работодателей радикализмом. Однако было много и тех, кто действительно желал переселиться в Советскую Россию, в частности в Германии, которая в начале 1920-х гг. переживала тяжелый экономический кризис. О своем намерении ехать в Советскую Россию заявили тысячи немцев, а многие отправлялись в путь безо всякого разрешения с германской или советской стороны[84].

В 1919 г. в советских государственных учреждениях, ВСНХ и Наркомземе начались переговоры о переселении в Россию западноевропейских рабочих для работы в промышленности и сельском хозяйстве. Весной 1920 г. Совнарком принял ряд постановлений, определявших условия иммиграции сельскохозяйственных и промышленных рабочих из Западной Европы[85]. Изначально они касались переселенцев из Германии, но впоследствии послужили основой при заключении договоров и с другими иммигрантами. Основной смысл всех документов, регламентировавших иммиграцию германских квалифицированных рабочих определенных профессий, сводился к распределению их на работу группами на фабриках, заводах и в совхозах, чтобы обеспечить таким путем рост производства. Переселенцам предоставлялся ряд льгот по сравнению с остальными гражданами РСФСР: освобождение на 5 лет от уплаты государственных и местных налогов, освобождение от отбывания воинской повинности при условии выполнения норм производства и исполнения законов. Предусматривались и повышенная оплата их труда и дополнительное снабжение, «связанное с увеличением производительности труда». Предпочтение отдавалось холостым и малосемейным рабочим[86].

Стремление правительства привлечь в страну трудовых иммигрантов, вооруженных дефицитными инструментами и передовыми знаниями, изначально натыкалось на сопротивление различных ведомств, каждое из которых старалось сделать так, чтобы льготы переселенцам оплачивал кто-нибудь другой. В документах Совнаркома, приложенных к постановлениям, отчетливо видна «конкуренция» ведомств и параллелизм в решении вопросов, связанных с переселением из-за рубежа[87]. Некоторые исследователи, указывая на бюрократическое сопротивление со стороны советских ведомств, а также на общую экономическую разруху в России в годы Гражданской войны, считают это доказательством того, что переселенческое движение носило исключительно идеологический характер и не имело никакой экономической мотивации[88]. Однако сами советские руководители неизбежно подчеркивали экономический характер иммиграции рабочих в Советскую Россию. Решающим в тех условиях оказалось заявление Ленина о том, что «десяток, сотня иностранных высококвалифицированных рабочих могли бы обучить сотню и тысячу рядом с ними работающих наших русских рабочих», а потому привлечение иностранцев и желательно, и необходимо[89]. Впрочем, важна была и идеологическая составляющая иммиграции: тот же Ленин опасался, что из-за трудных условий жизни иммигранты начнут массово возвращаться домой и тем самым нанесут ущерб международной репутации Советской России. Именно поэтому он неоднократно настаивал на необходимости получения от германских делегатов, которые приезжали в Россию для ведения переговоров о переселении, расписки, подтверждавшей, что они знакомы со всеми трудностями жизни рабочих в России[90].

Другим потенциальным источником массовой иммиграции были США. Правда, ехать в Россию здесь собирались в основном не американцы, а не сумевшие вписаться в американскую жизнь эмигранты, в том числе и из самой России. Иммиграция и реэмиграция происходили под девизом помощи восстановлению советского хозяйства. В конце 1920 и начале 1921 г. в Россию прибыло примерно 16 тыс. иммигрантов из США, часто не имевших на руках разрешения на въезд. Все реэмигранты (возможно, за исключением политических) и иностранные иммигранты по собственному решению и в соответствии с условиями въезда в советскую страну приобретали технические средства для предстоящей работы и обеспечивали себя всем необходимым на два года[91]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Baines D. Emigration from Europe, 1815–1930. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1995. P. 2.

2

Lindquist H. A History of Sweden: From Ice Age to Our Age. Stockholm: Norstedts, 2006. P. 592–593.

3

Danielsen R. Norway: A History from the Vikings to Our Own Times. Oslo: Scandinavian University Press, 1995. P. 274.

4

Kero R. Suuren Länteen: Siirtolaisuus Suomesta Yhdysvaltoihin ja Kanadaan. Turku: Siirtolaisuusinstituutti, 1996. S. 58.

5

Русскоязычную историографию вопроса см.: Журавлев С.В. «Маленькие люди» и «большая история»: Иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920-х – 1930-х гг. М.: РОССПЭН, 2000. С. 31–36.

6

Kero R. Neuvosto-Karjalaa rakentamassa: Pohjois-Amerikan suomalaiset tekniikan tuojina 1930-luvun Neuvosto-Karjalassa. Helsinki: SHS, 1983.

7

Kero R. Emigration of Finns from North America to Soviet Karelia in the Early 1930's // The Finnish Experience in the Western Great Lakes Region: New Perspectives. Turku: Institute of Migration, 1975. P. 213.

8

Boucht C. Onnea etsimässä: Punaisesta Karjalasta Kaukoitään. Helsinki: Kirjayhtymä, 1973; Tuomi K. The Karelian Fever of the Early 1930s: A Personal Memoir // Finnish Americana. 1980. No. 3. P. 61–75; Boucht C. Karjala kutsuu. Helsinki: Kirjayhtymä, 1988; Hokkanen S., Hokkanen L., Middleton A. Karelia: A Finnish-American Couple in Stalin’s Russia, 1934–1941. St. Cloud: North Star Press, 1991; Komulainen E. A. Grave in Karelia. New York: Braun Brumfield, 1995.

9

В семье единой: Национальная политика партии большевиков и ее осуществление на Северо-Западе России в 1920-1950-е гг. / Под ред. Т. Вихавайнена и И.Р. Такала. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1998; Килин Ю.М. Карелия в политике советского государства, 1920–1941. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1999; Kangaspuro M. Neuvosto-Karjalan taistelu itsehallinnosta. Helsinki: SKS, 2000; Laine A., Ylikangas M., eds. Rise and Fall of Soviet Karelia: People and Power. Helsinki: Kikimora Publications, 2002; Ylikangas M. Rivit suoriksi! Kaunokirjallisuuden poliittinen valvonta Neuvosto-Karjalassa 1917–1940. Helsinki: Kikimora Publications, 2004; Барон Н. Власть и пространство: Автономная Карелия в советском государстве, 1920–1939. М.: РОССПЭН, 2011; Бутвило А. И. Карельская Трудовая Коммуна. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2011.

10

Gelb M. “Karelian Fever”: The Finnish Immigrant Community during Stalin’s Purges // Europe-Asia Studies. 1993. Vol. 45. No. 6. P. 1091–1116; Lindström V., Vähämäki B. Ethnicity Twice Removed: North American Finns in Soviet Karelia // Finnish Americana. 1992. No. 9. P. 14–20; Pogorelskin A. New Perspectives on Karelian Fever: The Recruitment of North American Finns to Karelia in the Early 1930s // Journal of Finnish Studies. 1997. Vol. 1. No. 3. P. 165–178.

11

Андриайнен А. И. Замечательный пример интернациональной солидарности // Вопросы истории КПСС. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1968. С. 87101; Андриайнен А.И. Движение пролетарской солидарности зарубежных финских трудящихся с Советской Карелией // 50 лет Советской Карелии. Петрозаводск: Карелия, 1969. С. 180–198.

12

Лаврушина Н. В. Из истории появления североамериканских финнов в Карелии в начале 1930-х гг. // Карелы. Финны. Проблемы этнической истории. М.: ИЭА РАН, 1992. С. 176–189; Takala I. Eldoradoa etsimässä. Tarina ennen sotia Neuvosto-Karjalaan valtavesien takaa saapuneista amerikansuomalaista // Carelia. 1993. No. 3. S. 4-25; Такала И.Р. Финны в Карелии и России: История возникновения и гибели диаспоры. СПб.: Нева, 2002.

13

SevanderM. They Took My Father: A Story of Idealism and Betrayal. Duluth: Pfeiffer- Hamilton, 1991; Sevander M. Red Exodus: Finnish-American Emigration to Russia. Duluth: OSCAT, 1993; SevanderM. Of Soviet Bondage. Duluth: OSCAT, 1996; Севандер М. О. Скитальцы: О судьбах американских финнов в Карелии. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2006; Устная история в Карелии. Вып. 2. Североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х гг. / Под ред. И. Р. Такала и А. В. Голубева. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2007.

14

Lahti-Argutina E. Olimme joukko vieras vaan: Venäjänsuomalaiset vainonuhrit Neuvostoliitossa 1930-luvun alusta 1950-luvun alkuun. Turku: Siirtolaisuusinstituutti, 2001.

15

Harpelle R, Lindström V., Pogorelskin A., eds. Karelian Exodus: Finnish Communities in North America and Soviet Karelia during the Depression Era. Beaverton, ON: Aspasia Books, 2004; Takala I., Solomeshch I., eds. North American Finns in Soviet Karelia in the 1930s. Petrozavodsk: Petrozavodsk State University Press, 2008; Kangaspuro M, Saramo S, ed. Victims and Survivors of Karelia // Journal of Finnish Studies. 2011. Vol. 15, No. 1–2.

16

Часть из них опубликована в: Устная история в Карелии. Вып. 2.

17

См.: Kero R. Suureen Länteen. S. 16–31.

18

Расила В. История Финляндии. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2006. С. 116.

19

Мейнандер Х. История Финляндии. М.: Весь мир, 2008. С. 116.

20

Kero R. Suureen Länteen. S. 58.

21

Höglund A. W. Finnish Immigrant Letter Writers: Reporting from the U S to Finland 1870s to World War I // Finnish Diaspora II: United States / Ed. M. G. Karni. Toronto: Multicultural History Society of Ontario, 1981. P. 14.

22

Suomen historian pikkujättiläinen. Helsinki: WSOY, 2003. S. 495.

23

Engle E. Finns in North America. Minneapolis: Lerner Publications Company, 1975. P. 32.

24

Новый закон о воинской повинности 1901 г., принятый без согласия финляндского Сейма, наряду с февральским манифестом 1899 г., существенно ограничивавшим конституционные права Финляндии, вызвали в княжестве мощное сопротивление, вначале «пассивное», а затем и «активное» (см.: Юссила О., Хентиля С., Невакиви Ю. Политическая история Финляндии. М.: Весь мир, 1998. С. 84).

25

Мейнандер Х. История Финляндии. С. 117.

26

История США. Т. 3. М.: Наука, 1985. С. 107; Kero R. Suureen Länteen. S. 76.

27

Lindström V. The Finnish Canadian Communities during the Decade of Depression // Karelian Exodus: Finnish Communities in North America and Soviet Karelia during the Depresson Era. P. 16–17.

28

Kero R. Suureen Länteen. S. 103–107.

29

Ibid. S. 131.

30

Ibid.

31

Интервью с Дагнэ Сало // Устная история в Карелии. Вып. 2. С. 54.

32

Liedes L. A., Vesanen U. I. Suomalainen helluntaiherätys Pohjois-Amerikassa. Vancouver: Mission Press Society, 1994. S. 12.

33

Kero R. Emigration of Finns… P. 212. Метафора основывалась на распространенном в европейских культурах понимании носорога как животного, заботящегося только о себе самом; ср. с пьесой Эжена Ионеско «Носорог» (1960).