Сейчас Тихон – директор муниципальной гостиницы. А два года назад управлял ЖЭУ, еще раньше – сапожной мастерской, работавшей исключительно на богадельни, то есть на дома престарелых, где и поднаторел по части оказания сервисных услуг населению.
…Утро. Тихон сидит в своем кабинете и скучающе глядит в окно, где по главному проспекту веселый и суетливый народ шастает: туда-сюда, туда-сюда. Народ свободен, потому и неугомонен. А он? Как каторжный. Не уйдешь никуда. Его подопечные нуждаются в неусыпном надзоре.
Тихон фыркает и зло сплевывает себе под ноги.
– Сволочи!
Крепенько так он часто выражается. По адресу? Не трудно догадаться. При Горбачеве, в самый закат перестройки (тогда он управлял банно-прачечным комбинатом) не раз вызывали в райком партии, укоряли: нельзя, мол, по адресу банщиц соленые словечки отпускать, они, мол, как бы тоже люди. Тихон, конечно, кивал, соглашаясь со всем, но, вернувшись в собственную «епархию», напрочь об укорах забывал. В райкоме его любили: за соглашательство…
Задребезжал на столе телефон. Потянувшись, Тихон лениво поднял трубку, приложил к уху и, нехотя, буркнул:
– У телефона! – узнав, кто звонит, преобразился. Сокольников даже угодливо оторвал от кресла свою разжиревшую задницу. – Очень-очень приятно… Ну, как же!.. Ну, что вы!.. Да ваш голосочек и сквозь сон расслышу… Да… Какие могут быть шутки!.. Он?.. Как его самочувствие?.. А жена?.. А дети?.. Всем кланяюсь… Как это?.. Даже так?.. По вопросу?.. По-нят-но, – тревожно произнес по слогам Тихон. – На месте, так на месте… Привыкший… Может, все-таки, Дашенька, скажете?.. Хорошо-хорошо… Буду… Минута в минуту…
И вот Сокольников в приемной. Двадцать минут сидит. Сидит, ёрзает тревожно на стуле, бросает взгляды на ту самую Дашеньку, что звонила час назад. Дашенька будто забыла про его существование: либо роется в кипах бумаг, либо звонит кому-то. Тихону бы спросить, когда дойдет очередь и до него, а не решается. Сам себя мысленно останавливает: «Не лезь по перед батьки в пекло». Вот и сидит, не лезет. Знает: кошка скребет на свой хребет. В томлении минуло еще двадцать минут, и лишь после этого перед ним раскрылись двери начальственного кабинета. Согнув спину, Тихон вошел. А иначе нельзя: гордая осанка здесь не поощряется.
– Доброго здоровьица, Михаил Аркадьевич, – по-старинному поприветствовал Тихон хозяина.
Ответного приветствия не последовало. Для Сокольникова не в диковинку: для того и начальство, чтобы перед ним гордость свою демонстрировать.
Стоит: ждет приглашения присесть.
– Какого черта стоишь тут столбом? – спросил хозяин.
– Жду… Не смею, Михаил Аркадьевич…
– Еще чего?.. Давай без этих… без церемоний, – рука власти простерлась в сторону одного из стульев.
– Ага… Понял…
Тихон просеменил; осмотревшись, присел на краешек стула. И стал по-пёсьи смотреть на хозяина, ожидая последующего. И дождался.
– Народ требует, – произнес мэр города и замолчал. Тихон хотел спросить, чего такого опять требует народ, но не стал. Начальство любит терпеливых. Начальство само знает, когда сказать и что сказать. – Посоветовались и решили пойти навстречу народу… В порядке эксперимента… открыть первый в городе публичный дом, – Тихон сначала опешил, а потом угодливо закивал: понимаю, мол, и принимаю новые веяния. А градоначальник продолжил развивать идею. – Есть у нас подходящее помещение… И место бойкое. Почти в центре. Посоветовались и решили, Сокольников, поручить тебе возглавить это новое дело. Думаем, что справишься. Ну, так как? Принимаешь предложение?
Тихон зазаикался.
– Так это… Михаил Аркадьевич, благодарствую, почту за честь, однако… Приложу усилия, использую весь свой опыт руководящей деятельности, но…
– Что такое, Сокольников? Уж не собираешься ли отказаться?
– Не совсем… То есть… Возникнут проблемы…
Мэр, подмигнув Тихону, ухмыльнулся.
– Проблема одна: вольничать начнешь с рабочими лошадками. Ничего. Мы станем смотреть и если что, остановим, охальник этакий.
– Тут другое, Михаил Аркадьевич…
– Оклад? Хороший положим… Плюс процент с чистой прибыли.
– Все не заработаешь, – скромно опустив глаза, сказал Тихон. – Боюсь, что предприятие будет терпеть убытки.
– А ты на что? А экономическая служба?
– Опыт подсказывает, что не все в моей воле будет.
– Это еще почему?
– Самые престижные рабочие места будут простаивать.
– Почему? Наоборот, мы думаем, что спрос будет большой.
– Так-то оно так, однако ж…
Мэр грозно сдвинул брови к переносице.
– Не юли! Говори, в чем дело?
– Так ведь как будет?.. Яснее ясного! У губернатора – бронь, у – мэрии, само собой, бронь, у профсоюзов, ФСБ, милиции, налоговой службы и представительства Президента – тоже самое. Народ все сильно занятой, ему не до моего публичного дома будет. Простой, короче, сплошные убытки.
Несмотря на возражение, Тихон Сокольников принял-таки лестное предложение и вот уже полгода успешно руководит новым муниципальным унитарным заведением. Так ли уж успешно? Мэр считает, что да. А Тихон – нет. Такой уж у него неугомонный характер. Ему хочется большего, сверх прибылей. И затеял Тихон реконструкцию: побелил-покрасил заново номера, сменил шторы на окнах, постельное белье – тоже, покрывала заказал заграничные, с балующимися голенькими амурчиками; по-новому переставил мебель. И ради чего? А ради того, чтобы производительность труда выросла, окупаемость койко-места поднялась. Новизна Тихону по нраву. Но не Аксинье, уборщице. Аксинья ходит с пылесосом и гундит себе под нос:
– Тоже мне… – она презрительно и по слогам цедит. – Ре-кон-струк-ция… Не знамо чем народ занимается. А того не понимает, что все впустую. Бабка моя, вспоминая про старый, царский режим, говорила, что порядку было больше… Почему?.. Козе понятно: тогда, если хозяин хотел добиться большей пользы, не кровати или тумбочки переставлял с места на место, а проституток менял на новых.
Тихон Сокольников слышит ворчание Аксиньи, но пропускает мимо ушей. Ну что, полагает он, понимает в новых веяниях поломойка. Ну, куда с ее-то куриными мозгами?!
Из грязи да в князи
Глядит Тимоня из бойниц личного замка на просторы, что в окрест, и сильно грустит. Нет у него, говоря по чести, повода для чувства оного. Еще двадцать годков не минуло с той поры, когда Тимоня либо (в короткие промежутки) бомжевал, либо (длительно) сидел на нарах, как король на именинах. И то общество называло его не иначе, как отребьем, омерзительно пахучей отрыжкой царизма.
А вот ныне… О, го-го! Не человек, а человечище, хозяин жизни, некоронованный король России, деньгу гребет лопатой, жен меняет, будто сезонные перчатки, не минуло и месяца, как удовлетворил очередную прихоть: обзавелся шикарным кабриолетом, можно сказать, эксклюзивом. Для вождения игрушки нанял совсем не игрушечного водителя. Для него сделал заказ на пошив спецодежды. Чтобы с золотыми вензелями на отворотах пиджака, с серебряным шитьем по воротнику и по обшлагам, с высокой тульей шляпой, с перчатками из змеиной кожи. Чтобы, как он пояснил мастерам, не стыдно было появиться в обществе «графьёв» или иных всех прочих «тузов».
Словом, Тимоня из грязи да прямо угодил в князи. Кажется, живи себе в удовольствие да радуйся. Но нет! Нутром чует, что для полного счастья ему не хватает какой-то безделицы. Вот и пытается «надыбать» ее, безделицу ту самую, значит.
Тимоня отчаянно чешет не по летам голую макушку и зло фыркает, вспомнив. Он вслух ворчит:
– Во, суки, а! Обманули! Кого обманули? Меня обманули! «Кинули» видавшего виды «кидалу»?!
Он имеет в виду рекламу, обещающую за две недели покончить с облысением: несколько манипуляций, мол, и на башке вновь густая шевелюра.
Он гладит лысину и обидчиво бросает:
– Хрен, а не шевелюра!.. И повелся… Развели как последнего лоха…
Специалисты объяснили неудачу так: кожный покров на голове, будто бы, какой-то неправильный. Тимоня глядится во всю стену зеркало справа.
– Покров как покров… Ишь, придумали… Думают, что я им ишшо раз на лоха поведусь… А ху-ху не хо-хо?
И тут в его голове начинает вертеться обрывок где-то и когда-то слышанного стишка.
– Мистер… Министр… Владелец заводов… Так-так-так… Газет, пароходов… А дальше?.. Пароходов… Да… На палубе играет в мяч… Надыбал-таки!.. Нужен пароход, с палубой, чтобы можно было баловаться с мячом, – тут же поправляется. – Не пароход надобен, а королевская яхта.
Тимоня достает из кармана мобильник, отделанный множеством мелких бриллиантов. Звонит по адресам. И натыкается на крутую фирму, торгующую благородными плавсредствами. Там – большой выбор.
Вызвал кабриолет. Чтобы внушить продавцу, что дело имеет не с абы каким клиентом. Яхту выбрал после долгих ползаний. Но ему показалась слишком скромна. Высказал пожелание: чтобы в отделке побольше ореха и золочения.
– Сделаем, – откликается продавец, – только, – и начинает мяться и чесать затылок, – цена возрастет до неприличия.
Тимоня по-приятельски хлопает продавца по плечу и хихикает.
– Не на хлебе, слава Богу, одном сижу… Кое-что имею… Зачем мелочиться? Однова живу.
Прошел месяц. Тимоне сообщили, что работы по яхте закончены, что даже проведены все необходимые ходовые испытания, и он хоть сейчас может пуститься в плавание по морям-океанам.
Тимоня поехал на осмотр исполненного заказа. Заплатил кучу «бабок». Нанял команду. В капитаны рекомендовали старого и опытного «морского волка».
Наконец-таки Тимоня, ступив на палубу собственной «посудины», узрев ее сказочное благолепие, воспрянул духом и телом.
– Может, хозяин, пройдемся до того берега и обратно, а? – спросил капитан.
– Почему «пройдемся»? Ходят лохи, а я езжу.
– Понял, хозяин… Значит… – он кивнул в сторону, где должен был находиться другой берег.
– Валяй, паря, да пошибче, – милостиво кивнув, сказал Тимоня и направился в сторону своей каюты.
Капитан командует:
– Отдать швартовые!
Тимоня, услышав, останавливается и возвращается назад. Он, грозно сдвинув реденькие белесые ресницы, рычит:
– Ты чё, в натуре, ополоумел? А?! Как это «отдать швартовые»? Кому отдать? Твои, что ли? Ишь, раскомандовался… Ты прежде купи… эти самые… швартовые-то, а после и отдавай. Ясно?
– Ясно, хозяин, – капитан согласно кивает и снова отдает команду. – Отдать концы!
Тимоня того пуще осерчал.
– Ты, ублюдок, не понял, да? Я что тебе сказал? Тут все мое, все, понял, недоносок! И никакие «концы» не сметь отдавать! Повторяю, недоумок: ты сначала купи, а потом и раздавай налево и направо. Благодетель нашелся…
Тимоня тут же скрылся в роскошной каюте, где ждали его богато накрытый стол и роскошные молодые тёлки, такие, у которых ноги растут от шеи.
А яхта сорвалась с места и полетела. Только ее и видели.
Ванькино хобби
История, о коей хочу сейчас поведать вам, ребятушки, случилась в достославные времена (как характеризуют летописцы, во времена великого застоя, когда народ безмолвствовал, потому что счастлив был). Ну, так вот…
Прибыл, стало быть, на нашу землю с важным визитом правитель очень плохой заморской державы. Почему «плохой», милостивые ребятушки? Потому что та самая держава все пыталась нас, дураков набитых, учить уму-разуму, а мы всячески отбрыкивались, говоря свысока: сами, мол, с усами.
Правителю заморскому захотелось накоротке пообщаться с простым человеком.
– Хочу, – говорит, – и точка!
Собрался наш Совет Старейшин (иногда еще, как гласят легенды, сей правящий орган заковыристо называли «ПОЛИТБЮРО») и стал судить-рядить: как быть? Отказать? Но неудобно как-то, потому как гость, хоть и вражина, явно чуждый элемент, но правила этикета, знаете ли, чего-то там предписывают.
– Пущай общается, коли нужда такая, коли так приспичило, – почти единодушно порешил Совет и поручил оное важное государственное помышление исполнить главной государственной страже, стоявшей всегда начеку, бдевшей о безопасности денно и нощно.
Главный стражник встретился с заморским гостем и сказал:
– Ладно уж… Общайся, так и быть, например, с «водилом»…
– А что есть «водьиллом»? – переспрашивает тот.
– Ну… это… – главный стражник показал руками, будто крутит баранку.
– Yes, yes! – отчаянно закивал гость. – Поньято… Это – car driver… Yes?
Главный стражник подтвердил:
– Yes! – это было одно из десяти слов его полного аглицкого словарного запаса.
– А он, «водьиллом», простой русский парень, да? – интересуется далее гость.
– Проще, сэр, некуда, – ответил наш и незаметно ухмыльнулся.
– Карращё! – на ломаном нашем согласился гость и по-приятельски хлопнул главного стражника по плечу, а тот сморщился от боли, так как давно уже страдал почечной недостаточностью. А после, видимо, для ясности, продублировал на своем. – Well!
Наши ведь не лыком шиты: все предусмотрели. Они подсунули заморскому лидеру, в самом деле, простого мужика, шоферюгу, из своего закрытого гаража. Однако снабдили даже оного инструкциями: о чем ему надлежит говорить, а про что лучше уж и не заикаться.
Мужик с перепугу заартачился. Но стражники, коих еще называли «чекистами», ну, то есть те самые, которые народ обычно чикали, быстрёхонько успокоили.
– Не тушуйся, – сказали они, – рядом всегда будет наш человек, толмач. В случае чего – даст знать.
Мужик спрашивает:
– А как?
– Например, дернет за фалду пиджака.
– Ну, и что?!
– Один раз дернет, то это будет означать, что тебя начинает заносить не в ту степь. Два раза и сильно дернет, то это будет означать, что уже тебя занесло и очень круто.
И вот заморский правитель изъявил горячее желание посмотреть вечернюю Москву. Ему подали машину, которую наш народ прозвал «членовозом». За баранкой – ясное дело, наш Ванька сидит. При параде. Деревенские, которые Ванюшку еще видели бегающим по задворкам голозадым, не признали бы. «Не иначе, как арабский шейх», – подумали бы деревенские.
Крутит, значит, Ванюшка наш баранку, а глаз опасливо косит на заморского правителя. Только выехали с Кутузовского проспекта на улицу Горького гость и спрашивает Ванюшку на нашем ломаном:
– Слышь, Ваньушечка, давно за рульем, а?
– Без малого тридцать, – отвечает наш мужик и смотрит в зеркало, чтобы убедиться по лицу толмача, что он никакой хренятины не отчебучил.
Толмач одобрительно кивнул.
– Ваньуша, – вновь обращается гость, – скажи, кто твои старьики, как говорьят русские, предьедки, или того кручше, шнурики?
– Простые работяги, – отвечает с гордостью наш Ванюшка и радостно на душе становится, а после еще и добавляет. – Батя всю жизнь «водилом»…
– Yes! Я знаю, кто есть «водильом»! Это… car driver… Thanks… Шофферьюга, yes?
Ванюшка кивнул, хотя ни хрена из абракадабры не понял. Он благоразумно промолчал, чтобы со своими вопросами не попасть впросак. А правитель дальше спрашивает:
– Ваньа, какой дохо… доходягу зарабатываешь?
«Вот оно чё, – опять же с трудом догадался Ванюха, – в мой худой карман, где ветер свищет, пытается заглянуть». Вслух самодовольно сказал:
– На жизнь хватает, – ответил так, как его инструктировали.
– Много, да? – уточняет гость.
– Много, очень много.
– Сколько-сколько?
– «Стольник».
– Что есть «столонник»?
– Сто рублей, – отвечает Ванюшка и тут чувствует, что толмач дернул за полу пиджака. Он хотел было уточнить, но гость опередил.
– За месьяц?
– Нет, что вы, – ответил Ванюшка, – в день.
– Well!
Воскликнул гость, и Ванюшке показалось, что его ответ понравился всем, поэтому захотелось еще прихвастнуть.
– Не считая премий, – добавил Ванюшка и с чувством собственного достоинства поглядел сначала на гостя, а после и на толмача.
А заморский правитель подступает к Ванюшке все с новыми и новыми вопросами.
– Где живьешь, Ваньа?
– В Москве, само собой…
– Вилла?
– Какая на хрен вилла? Квартира.
– Болшааая?
– Двадцать квадратных метров, – отвечает Ванюшка и чувствует, что его дергают опять за пиджак, поэтому на ходу поправляется. – Это не считая гостиной, двух спален, прихожей, кухни и джакузи.
Ванюшка не знает, что такое «джакузи», но где-то краем уха слышал. Сказал, чтобы прибавить веса своим словам
– O, yes! – воскликнул гость и снова спрашивает. – А какое у тебя, Ваньа, хобби?
– Хобби? – переспрашивает Ванюшка. Он не знает, как выглядит это самое «хобби», но, поразмыслив чуток, догадывается и отвечает. – Настоящее… ядреное.
– Какое-какое?
– Двадцать сантиметров, – отвечает Ванюшка и не понимает, почему тотчас же следуют два сильных рывка за полу пиджака. Мало, посчитал он, поэтому поспешил добавить. – Это – не считая залупы! – следуют не два, а три рывка за фалду, что означает, что совсем охренел он, что пора пришла завязывать со всем этим.
– Ваньа, что есть «залупы»? – спрашивает гость.
– Слушай, ну, что ты ко мне привязался?! – в сердцах кричит Ванюшка на гостя. – Не видишь разве, что машина неисправна? Едем в гараж, едем!
Он поворачивает назад, и машина мчится по темным и мрачным столичным улицам. А гость? Он так и не понял: а) что есть русская «залупа»; б) почему Ванюшка так неожиданно в сердцах закрутил баранку? Даже объяснение толмача не помогло. И закончилось у заморского правителя знакомство накоротке с нашим мужичком. Что сталось с Ванюшкой? Право слово, не знаю, ибо о том даже исторические хроники умалчивают.
Ахиллесова пята Моисея
Моисей – ортодоксальный еврей и ни у кого из окружения тут нет никаких сомнений: все религиозные праздники чтит и отмечает, носит большую широкополую черную шляпу и не снимает ее даже за трапезой, обожает мацу и хорошее вино, и, что для него крайне важно, на короткой ноге с раввином ближайшей к его дому синагоги, наконец, без ума от жены, которая платит ему той же монетой. Между ними – полное единодушие.
Вчера, к примеру, за ужином Моисей с присущей лишь ему хитринкой спрашивает Софочку:
– Угадай с трех раз: какой народ на земле самый гениальный?
Софочка – что? Промолчала. Потому что вопрос глупый – без слов понятно.
Короче, Моисей счастлив… Ну… почти счастлив. Потому что даже в его семейке есть слабое звено, одно больное место, так сказать, Ахиллесова пята – это мерзавец Аркашка, единственный его наследник и продолжатель рода. Столько сил ухайдакал на то, чтобы Аркашку воспитать в своем духе, чтобы сделать из него еще одного ортодоксального еврея. И результат? Вконец замучился с оболтусом-сыном. Когда Аркашке еще не исполнилось два года, купил скрипку: он и Софочка решили, что тот будет скрипачом. А Аркашка? Ни в какую, черт бы его побрал. Даже в руки скрипку не берет, а все бацает на ударнике. От рук отбился и не слушается. Явно теряет Моисей родимого сынульку.
Решил Моисей, как отрезал: надо, мол, предпринимать нечто радикальное. Софочка с вопросом:
– Что именно?
Моисей рассержено бросил:
– Сам не знаю! Схожу-ка я, пожалуй, к другу, посоветуюсь.
Пошел Моисей не к кому-нибудь, а к раввину. Раввин выслушал, поморщил лоб, раздумывая, поцокал языком, покачал головой и предложил:
– А, – раввин машет рукой, – приводи-ка, Моисей, своего незадачливого Аркашку в синагогу. Проведет здесь денька три и станет истинным представителем еврейского народа.
– Не пустомелишь, нет? – просто, по-дружески поинтересовался он.
– Гарантирую! – воскликнул раввин – Опробовал на других.
Моисей так и сделал.
Через три дня сын вернулся домой, увы, прежним: учиться хорошо не хочет, скрипачом или, на худой конец, финансистом отказывается быть, во дворе озорничает, как какой-нибудь русский пацан.
Моисей и Софочка тяжело повздыхали, даже чуть-чуть глаза слезинками оросили:
– Не помог раввин, – горько сказал Моисей, продолжая обильно лить слезы, – может, православный батюшка поможет?
Идет ортодокс-еврей, а никуда не денешься, в православную церковь. Делится бедой с батюшкой. Батюшка, выслушав, говорит:
– Э, нет проблем. Приводи своего Аркашку ко мне и оставь денька на три, потом твоего сыночка будет не узнать.
– Но… Раввин тоже… Это самое… Гарантировал…
– Э, голубчик, не путай божий дар с яичницей. У нас все по-другому.
Выбора у Моисея нет, поэтому соглашается и отводит Аркашку в православный храм.
В тот же день, буквально не прошло и часа вернулся Аркашка домой и Моисей не узнает своего паршивца: такой послушный стал, со всем соглашается, даже (о, чудо!) не против достать из кладовки скрипку и стать отменным скрипачом. Более того, во всем слушается бабушки. Отец изумлен. Ему не верится. Но факт налицо.
Отец подступил с расспросами.
– Послушай, сынок, синагога тебя не исправила, а что с тобой делали в православной церкви, если ты за короткое время стал примерным еврейским сыночком?
Аркашка – зарыдал и слезами стал умываться
– Я все-все понял…
– Что именно, Аркашенька, драгоценный мой?
– А то самое… Когда, отец, – Аркашка округлил в ужасе глаза, – я пришел в церковь, – с придыханием начал рассказывать он, – и увидел распятого на кресте еврея, то сразу понял: здесь парни крутые и не привыкли с нашим братом церемониться.
Судьбы миллионеров
Предисловие
Как стать миллионером? Не странно ли звучит вопрос? На первый взгляд, да. Потому что ответ напрашивается сразу: если ты молод и полон жизненных сил, то прилежно учись, работай много, почаще шевели мозгами, и успех в виде миллионов к тебе придет.
Просто, не так ли? Если бы!.. На самом деле все куда как заковыристее. Особенно в любимой мною России, где богато хотят жить все, даже миллионы опоек. Но… Все ли они готовы сутками работать, напрягая скудное свое «серое вещество»? Не уверен, знаете ли…
Поскольку вопрос все-таки регулярно возникает, постольку, задумавшись и повращав мозгами, я вознамерился представить два пути к миллионам. Почему два? Чтобы у господ был выбор. Право выбора – неотъемлемое право гражданина свободной страны и лишать оного я не могу.
Первый – совершенно типичный американский путь. Да, средний россиянин терпеть не может «америкашек», но куда деваться, если они существуют и мельтешат вечно перед глазами, раздражая нас, россиян, своей успешностью.
Второй – также абсолютно типичный российский путь, поскольку судьбой нам предначертана особая стать. Мы – уникальны, а посему не похожи ни на кого. Внешне – белые и потому хотели бы казаться европейцами. Внутренне – весьма черны и потому ближе всего (особенно в области интеллекта) к племенам центральной Африки.
Впрочем, бывают и исключения из общих правил… Как в США, так и в России. Но я не намерен акцентировать ваше внимание на сих уникумах.
Итак, приступаю к своему повествованию, иначе говоря, к наставлению тех, кои наставляться горазды.
В Соединенных Штатах Америки
Один из небогатых районов Нью-Йорка. В семье (он – клерк небольшой страховой компании, она – продавщица цветочного магазина на одной из «стрит») подрастает сынишка, которого при рождении назвали Джоном (этих самых «Джонов», кстати говоря, там ничуть не меньше, чем у нас «Иванов»).
Сынишка Джон ходит уже в шестой класс колледжа и начинает задумываться над тем, как стать миллионером. Учится прилежно, но, одновременно, понимает, что одной учебой богат не станешь. Значит? Надо заниматься еще и бизнесом. Он также понимает, что чем раньше займется тем самым «бизнесом», тем скорее достигнет конечной цели.
А что Форсайты, то есть родители? Обеими руками – за. Благословляют на благое дело. Советуют сходить в костел и помолиться, испросить соизволения у Всевышнего. Но при этом отказывают в материальной помощи. Они – небогаты, но все-таки кое-что на «черный день» припасли. Так что при горячем желании могли бы сынишке отстегнуть на «стартовый капиталец». Не дают. Из принципа не дают. Выкручивайся, говорят, сам. Умрем, говорят, – все тебе достанется, а пока… Извини, голубчик! Встав самостоятельно на ноги, говорят, – прочнее будешь стоять, и шаг обретет большую твердость, а это, говорят, очень важно в бизнесе.
Сурово? Да. Но такие уж эти Форсайты уродились. Они сами не из разряда тепличных растений, а потому не хотят, чтобы их ребенок рос особенным. Пусть будет как все.
Как-то раз Форсайт-старший дал Форсайту-младшему один доллар и пятьдесят пять центов на обязательное воскресное посещение сыном ближайшего от дома кинотеатра. Это – семейная традиция: чтобы Форсайт-младший, как и его родители когда-то, не отрывался от культуры и регулярно посещал подобные заведения.
Сумма выверена Форсайтом-старшим до цента, а именно: один доллар на входной билет и пятьдесят пять центов на мороженое.
Как и всякий ребенок, Форсайт-младший попытался выторговать у отца еще пятнадцать центов. Сорвалось! Ну, и ладно, решает Форсайт-младший, надо уметь довольствоваться тем, что есть. Учитывая возраст, довольно мудро рассудил.