Сказания новой Руси. Рассказы, сказки, памфлеты, эссе
Страх в глазах и дрожь в коленках явно свидетельствовали о том, что судьба Дениски висит на волоске: еще чуть-чуть и полетит, без учета многолетнего верного служения, в тартарары. И полетел бы! Но тут судьба вновь улыбнулась, улыбнулась широко и самым загадочным образом. Ну, не чудо ли, а!?
Ближе к вечеру зазвонил заветный, украшенный двуглавым орлом, телефонный аппарат. Дениска, не ожидавший от звонка ничего для себя хорошего, лихорадочно схватил трубку.
– С радостью слушаю, дорогой Василий Васильевич!
На том конце провода, очевидно, не разделяли его восторженные эмоции, поэтому коротко и бесстрастно прозвучало:
– Завтра едем на охоту и на шашлыки.
По правде говоря, то было единственное увлечение Наставника, которое не влекло Дениску и на которое соглашался скрепя сердцем.
Путинцев не любит лишних вопросов, но Дениска, отлично зная об этом, все-таки решился спросить:
– А… Кто еще?..
– Только ты и я, – и абонент, чтобы исключить неуместное любопытство, отключился.
Эту ночь провел Дениска спокойно. Такого безмятежного сна не было давно. Так что по утру чувствовал себя, как никогда, бодро. Почему? А стоит ли объяснять? Впрочем, скажу, но коротко: кто-кто, а главный канцелярист отлично понимал, что «на шашлыки» Он приглашает вовсе не для того, чтобы надрать ему задницу, ибо для оной экзекуции лучше всего использовать не опушку леса, а личный кабинет в белокаменных палатах.
Этот день, как на заказ, выдался на славу. Морозы спали, облака ушли, небо заголубело, установилось безветрие. Вертолет приземлился на большой лесной поляне, обрамленной березами, елями и мелким кустарником, в котором пряталась личная стража, о чем догадывался Дениска. Чья стража? Ну, не Дениски же!
Вертолет, взревев двигателями и взвихрив винтами снежную пыль, поднялся и скрылся за макушками деревьев.
Наступила тишина, нарушаемая лишь постукиванием дятла да попискиванием неведомой пичужки.
Наставник, кивнув на оставленные вертолетчиками мягкие кресла, бросил:
– Присаживайся!
Дениска понял, что ни охоты, ни шашлыков не будет, что обмундирование и бельгийская винтовка за спиной всего лишь камуфляж. Дениска с легким сердцем и еще более возвышенным настроением, сняв и отставив в сторону винтовку, удобно устроился в кресле. Его Попечитель долго и пристально смотрел на подопечного, как будто пытаясь увидеть что-то новое, пока неизвестное ему. Не узрев ничего необычного, Путинцев плюхнулся в другое кресло, напротив Дениски. Путинцев молчал. Дениска терпеливо ждал, когда заговорит Повелитель.
И Повелитель разжал-таки тонюсенькие уста.
– Хорошо здесь, не так ли?
В личном общении, особенно с глазу на глаз, Наставник с опекаемым был на «ты», чаще всего либо никак не называл, либо, когда был в хорошем душевном состоянии, просто Дениской. Последний же, держа всегда дистанцию (он помнил еще один отцовский наказ: «Субординация – превыше всего!»), обращался на «вы» и по имени, отчеству.
– Замечательно, дорогой Василий Васильевич, – воскликнул он и еще раз окинул взглядом поляну.
Путинцев ухмыльнулся чему-то своему.
– Оставим эмоции в стороне. Времени мало. Поговорим о главном.
– Слушаю, Василий Васильевич!
– Как с моим поручением?
Дениска догадался, что у наставника главный интерес не в этом, что этот вопрос всего лишь прелюдия к основному разговору, а иначе не стоило устраивать весь этот маскарад с охотой и шашлыками.
– Прорабатываем вопрос. Изучаем. Подключены ученые мужи. Задействованы даже СМИ. Идет мозговой штурм.
Дениска показывал себя мастером обтекаемых фраз, которые в его кругу имеют широкое хождение. Наставник дернулся в кресле.
– Результат!
– Держава хочет, чтобы вы пошли на третий срок.
Со злой иронией Путинцев спросил:
– Я того же самого хочу, но как это себе мыслит держава?
– Проще некуда, Василий Васильевич: пойти на третий срок и все!
– Если я правильно понял, держава подталкивает меня, юриста, к попранию главного законодательного Уложения, в котором нет третьего срока.
– Зачем нарушать Уложение, если можно его легонько подправить, и тогда незаконное станет законным. Сочиним, внесем в парламент, а он у нас, как известно, ручной, послушно примет.
– Ты так считаешь?
– Не только я, но, главным образом, большинство общества: политологи, экономисты, депутаты, ученые и даже деятели культуры. Последние, кстати, из кожи вон лезут, чтобы доказать вашим поданным, что без третьего вашего срока держава рухнет и погребет под своими обломками весь народ – от Первопрестольной и до самых дальних окраин.
Путинцев поморщился.
– Знаю, что держава меня любит и готова проголосовать за меня на третий, пятый, десятый срок. Но… Мир… Либералы…
– Нашли на кого оглядываться: плюньте и растерите. Какое вам дело до них?
– Э, нет! Так не пойдет. Опыт подсказывает: прямой путь – не всегда самый короткий или результативный.
– Не сомневайтесь, Василий Васильевич…
– Либералы такой визг поднимут… Мне это надо? Тоньше я должен действовать: не меняя главного законодательного Уложения, добиться того же результата, то есть не упустить из рук бразды державного правления.
– Хорошо бы, но как?!
– Давай, Дениска, замутим, а? Начнем шахматную партийку и такую, что ухохочешься. Игра будет, что надо: комар носа не подточит; ни одному либералу в голову не придет.
– У вас есть план?
– Есть, Дениска, есть, – и поведал он опекаемому «главный план Путинцева», в реализации которого ключевой фигурой, ферзём становится он, Дениска.
Дениска опешил от столь дерзкой игры и возмутился.
– Я?.. Вы?.. Это невозможно, Василий Васильевич!. Чтобы я и… Никогда! Ни в жизнь! Хоть убейте!
– А кто говорил совсем недавно, что ради меня готов на все; что без лести предан; что костьми готов лечь? А!?
Дениска, пригвожденный к столбу правдой Наставника, смущенно опустил глаза.
– Готов вместе с вами и замутить, но… А! Будь, что будет! Сыграем, что ли, Василий Васильевич? Я, как ваш верный раб, готов на время стать господином.
– Понарошку, понял?! – сурово сдвинув к переносице реденькие бровки, предостерег Великий Правитель.
– Само собой, Василий Васильевич!.. Ха-ха-ха! То-то повеселимся над дурачьем, то есть над государевым электоратом. Похимичим всласть.
Путинцев согласен: его поданные – дурачье набитое, но все же еще разок предостерег младшего друга.
– Рано веселишься, – сказал, – придется, – сказал, – прежде попотеть. Наш Ванюшка – дурак, однако и ему, – сказал, – палец в рот лучше не класть. Может, – говорит, – и оттяпать. Помни, – говорит, – лишь один неверный ход, – говорит, – и ты в проигрыше. Не думай, – говорит, – что ты на этом поле единственный игрок. Конкуренция, – говорит, – у тебя, Дениска, большая. В эндшпиле, – говорит, – я буду решать, кто продолжит игру, а кто, – говорит, – на том и закончит, так сказать, останется при своем интересе.
Часть четвертая
После той памятной «охоты» не прошло и месяца, как Верховный Правитель учинил Высочайшее повеление: быть отныне Денису Александровичу Макарову первым заместителем главы Кабинета Министров и курировать «Планы Путинцева».
Игра началась с традиционного хода пешкой белых с Е2 на Е4. Гроссмейстеры и ухом не повели. Когда к ним обратились за комментариями, то прожженные игроки лишь хмыкнули: нечего, дескать, рассусоливать; всякий, дескать, салага начинает партию обычно с этого хода. Корифеи-западники пришли к тому же мнению.
И лишь одни отдельно взятые державники задались вопросом: «Неужто Великий Правитель готовит себе преемника?» Тотчас же зазвучали возражения других, особенно с правого фланга: «Этот? Преемник!? Серая мышь? Да куда ему! Его же за спинами стражников вблизи не разглядеть».
Либералы в очередной раз показали свою близорукость, о чем еще горько пожалеют, да будет, увы, уже поздно. Знали бы, где упадут, соломки, возможно, подстелили бы.
А что Дениска? Из последних сил рвал гужи, стало быть, сильно старался, чтобы уйти в отрыв, ведь конкуренты дышали в затылок. Особенно Ивановский, наиболее перспективный и опасный, как считал Дениска, соперник. Почему? А потому что (для Дениски не было секретом) Путинцев и Ивановский, во-первых, ровесники, оба, во-вторых, прошли одну и ту же школу воспитания, следовательно, их убеждения идентичны, они, в-третьих, долго в одном и том же ведомстве считались «рыцарями плаща и кинжала», то есть уничтожали врагов на всех фронтах.
Да и Наставник не позволял расслабляться, все время подстёгивал. Вот демонстративно взял и возвысил статус основного соперника до его, Дениски, уровня, повелев впредь считать Ивановского также первым заместителем главы Кабинета Министров. Это, как догадывался Дениска, было сделано после жалобы на то, что права Ивановского ущемлены, что игроки ведут партию не на равных.
Тревожило Дениску и то, что на стороне соперника единым фронтом выступили патриотически настроенные державники, громко заявляя, что только он, Ивановский, в силах защитить национальные интересы государства. И аргумент: лишь Ивановский в полной мере наделен силой воли, которую он сможет обратить во благо великой и уникальной державы.
Дома Дениска впадал в ярость, но на государевой службе мило улыбался в лицо сопернику, униженно тряс ему руку, заботливо интересовался его здоровьем и здоровьем семьи: он усыплял бдительность конкурента, потому что на самом деле он готов был его размазать по стенке. И размазал бы, да руки у него связаны Наставником.
Дозволь, читатель, дать одно пояснение. Наверное, в сказочках кое-какие выражения неуместны (например, «замутить», «размазать по стенке» и прочие), но как быть, ежели таковы лексические особенности речи моих героев? Исправить их? Но это уже будет обеднять сами сказочки. Да, сказка – ложь, но, право, и в ней надо знать меру: завравшись, можно и впросак угодить. Я не прав? Возможно, а посему падаю в ноги и взываю к милосердию…
А вчерашний тихоня-столоначальник канцелярии Великого Правителя к удивлению многих оказался сильно прытким мужичком: метр с кепкой, а юркий до ужаса. Известно: маленький (во всех смыслах этого слова) человечек с трудом переживает свои поражения, а посему бьется до конца, не щадя ни своего живота, ни живота врагов, ни даже живота единомышленников-дружков.
Игра, впрочем, стоит свеч. Как ведь потопаешь, так после и полопаешь. Дениска рвет гужи, шастая по бескрайним просторам страны-чудесницы. Государев ковер-самолет, на котором он перемещается, не выдерживает таких нагрузок и начинает, перегревшись, бурливо кипеть, а Дениске хоть бы хны. Как у классика: Фигаро тут, Фигаро там – Фигаро, Фигаро, Фи-га-ро!
Вот Дениска со всей своей свитой (вообще-то, он уже давно Денис Александрович, но для меня-то он по-прежнему малец) на дальнем-предальнем востоке, где ходит в обнимку с местным воеводой Дарьиным и милостиво принимает победные реляции, из коих явствует: аборигены живут счастливо, всем и всеми довольны, особенно по части внедрения в жизнь одного «Плана Путинцева», а именно: неудержимого роста благосостояния поданных.
Дениска радуется. Его обволакивают эмоции. Он теряет над собой контроль и весь шар земной облетает его выкрик:
– Во, попёрло!
Борзописцы как-то пропустили (не придали, наверное, значения) один инцидент, можно сказать, крохотный казус, приключившийся во время визита гостя из Первопрестольной на рыболовецкую шхуну. Стоит, значит, на верхней палубе принаряженная толпа (якобы, экипаж) и преданно таращит глаза на Дениску, который и так перед ними повернется, и эдак, стало быть, пыжится. И тут, откуда ни возьмись, на первом плане появляется мужичок в замызганной рыбацкой робе. Он, икнув в сторону, отчего толпу обнес специфичный запах, начал речь:
– Ты, любезный, не сумлевайся… Мы ведь что… Как нам скажут… Полюбили твоего Попечителя, полюбим и тебя, поганца этакого…
Денискин шеф протокола аж позеленел, ибо он понял, что в его списках сего оратора не было и не могло быть. Воевода Дарьин, прячась за спину гостя, засмущался, отступил назад, достал платок (подарок очередной любовницы, а, возможно, и братков-подельников) и приложил к своему благородному носу: запашок, идущий от оратора-земляка, столь свеж и до того ядрен, что его чуткое обоняние не в силах выдержать такого испытания.
Мужичок же, просморкавшись прямо в ноги гостям и густо дыхнув в ту сторону, продолжил речь:
– Живем, а и, правда, мы, надо сказать, хорошо, даже великолепно, однако одно худо, – заметив на лице гостя налетевшую тень неудовольствия, решил исправить впечатление. – Ну… Это… Не то, чтобы совсем худо, а так… чуть-чуть… Край-то наш рыбный, а рыбки в магазинах – тю-тю… Уплывает, значит, рыбка-то наша… Куда? Того я не ведаю, а вот воевода наш…
Толпа каким-то непостижимым образом дружно раздвинулась, потом сдвинулась, поглотив в своих недрах оратора, не оставив после него даже национального запашка. Мистика? Ну, уж нет! Результат действия шефа протокола, который, очухавшись от подобной дерзости, принял меры, а стража их реализовала.
А на другой день Дениска уже на крайнем севере. И здесь глубокомысленно важничает; ходит, а грудь колесом; пробует, закидывая головёнку назад, смотреть на толпу сверху вниз, снисходительно, стало быть, но это ему не дается, потому как североморцы не народ, а косая сажень в плечах, богатыри, короче, еще те, однако, смущаясь, стоят на полусогнутых, чтобы свое превосходство над гостем не бросалось сильно в глаза. И Дениске чудится, что он умнее всех, сильнее всех, выше всех, уже мнит себя не иначе, как национальным героем.
Не мог не заглянуть Дениска и к подводникам, стражникам морских рубежей великой державы. Поднявшись на верхнюю площадку атомной подлодки, крепко держась левой дрожащей рукой за поручень, он неожиданно поднял вверх кулачок правой руки и кому-то помахал им. Другой мир, увидев в телевизорах сей знак, ахнул и задался вопросом: что бы это значило? Кабы кулачком махнул на рыболовецкой шхуне, то в пот бы никого не бросило. Тут же…
Потом господин Маркин, воинственно настроенный придворный политолог, разъяснит:
– Младший друг Великого Правителя поднятием кулачка прозрачно намекнул: не злите, а то ведь можем и жахнуть. Никому мало не покажется.
Отсюда мой вывод: не зря, ой, не зря другой мир хорошенько пропотел.
Спустя несколько дней, борзописец, представляющий другой мир, предложил дать комментарий Путинцеву. Тот, коротко хохотнув, мрачно изрек:
– Что, наклали в штаны? – после паузы добавил. – То ли еще будет, когда…
Фразочка была оборвана, но борзописец все понял без слов.
Через неделю, а, может, и раньше, Денискин ковер-самолет приземлился в краю, именуемом исстари «каменным поясом» державы, на границе двух континентов. Народ здесь обитает своеобразный, о чем Дениска знает; ему, Дениске, тем более важно заручиться поддержкой таких своенравных, довольно мрачноватых аборигенов. Заручился? Растопил их твердокаменные сердца? Даже придворная камарилья не смогла однозначно ответить. С первых шагов по «каменному поясу» что-то не заладилось. Руководство одного местного телеканала, стремящееся продемонстрировать особый взгляд на вещи, обратилось к уже известному нам шефу протокола.
– Челом бьем!.. Нижайше просим включить в свиту сопровождения высочайшего гостя нашу съемочную группу.
Шеф протокола нахмурился, из чего следовало сделать вывод: даже нижайшая просьба ему не понравилась, более того, показалась дерзостью.
– Зачем? – коротко, но ёмко спросил он.
Руководство телеканала смущенно замялось и стало что-то мямлить:
– Нужна… Ну… Это самое… Картинка, – дока телевещания знает, о чем речь. – Как без нее?
– Дадим, – усмешливо пообещал шеф протокола, – и картинку дадим, и комментарий свой дадим, всё дадим, готовенькое дадим.
– Но, – сварливое руководство телеканала предпринимает последнюю попытку, – у нас особый взгляд…
Шеф протокола, услышав, развеселился.
– Эх, провинция! «Особый взгляд»? Это у вас, что ли? – он ткнул перстом в сторону двери. – П… шел с «особым взглядом» на…
Последнее слово, составленное из трех букв, я не решаюсь повторить.
Однако, отдаю должное, во всем остальном Дениска сильно старался. Зачем? За тем же, что и в других краях: заручиться любовной поддержкой теперь уже горнозаводских аборигенов. Престарелый, но по-прежнему шустрый краевой воевода Эдгар Эдуардович Стессель, загадочно ухмыляясь и подмигивая, сверкая на солнце золотым шитьем, везде следовал за Дениской по пятам: угодливо внимая и подобострастно заглядывая в рот залётной столичной пташке, готов был торжественно рапортовать обо всем и везде. Но мало Дениске изустных рапортов.
– Покажь, – сурово требует от воеводы, – как реализуешь национальный проект «Здоровье»!?
Спина воеводы, похрустывая старыми косточками, обретает форму дуги.
– С превеликим удовольствием, многоуважаемый Денис Александрович! – не переводя дыхания, гаркает Стессель.
Воевода щелкает пальцами, перед гостем и его свитой вырастает тотчас же кортеж из множества иноземных карет (их Дениска в обиходе называет «крутыми тачками»). Не проходит и минуты, а кортеж уже мчится по вылизанным полупустым улицам краевой столицы. Городовые – при полном параде и со счастливыми лицами – козыряют проезжающему гостю, редкие прохожие, особенно дамочки, машут в след холеными ручками и посылают воздушные поцелуи.
– Люблю, – говорит гость, – когда во всем порядок.
Гость милостиво треплет воеводин загривок и улыбается.
– Рад стараться! – вновь гаркает Стессель, растаивая как медовый пряник на солнце.
– А что, – спрашивает Дениска, – живете, гляжу, без пробок?
– Так точно, без пробок! – спешно подтверждает воевода, а сам продолжает загадочно ухмыляться чему-то.
– Ну и молодец, – говорит Дениска и покровительственно хлопает воеводу по старческому плечу.
– Рад стараться!..
– Не ори, – мягко говорит Дениска, – так-то… Могу оглохнуть…
Стессель переходит на полутон и начинает оправдываться:
– Это я из величайшего почтения к Вашей драгоценной особе… Не велите казнить, ежели переусердствовал малость…
Дениска кивает и ласково говорит:
– Прощаю, мошенник ты этакий, – потом, вздохнув, возвращается к ранее заявленной теме. – А вот в Первопрестольной совсем не так… Нет порядка в Первопрестольной.
Горнозаводской воевода округляет в ужасе глаза и с придыханием спрашивает:
– Неужто… Вы?.. И… пробки?!
– Хе! – отрывисто хохотнул Дениска в ответ. – Я, слава Богу, нет, но вот теща…
– А что теща?
– Жалуется…
– Ваша теща? Она и застревает в пробках?!
– Бывает…
– А… Где стражники с мигалками и матюгальниками?
– Увы, – Дениска огорченно разводит руками, – моя теща не входит в список особо охраняемых персон нашей державы.
Стессель, чтобы потешить душу гостю, искренне возмущается.
– Непорядок! Безобразие! Не градоначальник у вас, а рохля! Будь я на его месте!.. Да я б…
– Остынь, голубчик. Что можешь сделать, если список…
Горнозаводской воевода продолжает с еще большей страстностью возмущаться:
– Список? Бумажка – и только! Да я б вашу драгоценную тещу, по крайности, – он протянул вперед дряблые свои лапы, – вот на них носил и был бы при этом безмерно счастлив. Ведь почитание тещи – это явный и неопровержимый факт глубочайшего почитания ее зятя.
Намёк был понят теми, кому адресовался. Дениска разомлел до того, что потрепал реденькие и седенькие волосенки воеводы.
– А ты, – поощрительно сказал он, – ушлый.
– Покорнейше благодарю, многопочитаемый Денис Александрович, – воевода, смутившись, опустил глазёнки. – Таким уж уродился.
Кортеж остановился напротив помпезного дворца, на высоком крыльце которого столпился народ. Стессель пояснил:
– Главный управитель богоугодного заведения и его паства.
Глянув, Дениска заметил:
– Хорошо выглядят – сытненько и чистенько. Особенно управитель: просто блещет здоровьем, лопается от избытка жизненных сил. Старушенции, его подопечные, впрочем, – тоже, – потом заключил. – Факт успешной реализации национального проекта «Здоровье» в горнозаводском крае – налицо.
От подобной оценки воевода аж подскочил на месте, и хотел было броситься в ноги Дениске и облобызать его пятки, но передумал. Посчитал, что могут воспринять искренние чувства за лесть. Все хорошо, по мнению воеводы, лишь то, что в меру.
Лихо проскакав по богадельне, выслушав пару-тройку панегириков обитателей, которые в голос твердили, что живут они здесь весело и счастливо, что о другой жизни и о других попечителях и мечтать не смеют, Дениска вместе со свитой на обратном пути (будто невзначай) заскочил и в лекарню, иначе выражаясь, в аптечную лавку, где тоже больной, но упитанный и розовощёкий народ, изобразил на лицах безмерное счастье.
Дениска просто тает, и лицо его светится довольством. Ну, да, национальный проект «Здоровье» не его придумка, а Великого вождя Путинцева, то есть его Покровителя. Однако ж, кому Покровитель поручил курировать? Ему, Дениске! Стало быть, чья заслуга, что нация пышет здоровьем? То-то же! Что мое, рассуждает полулежа в карете, проносящейся с ветерком по городу, Дениска, то мое и никакой сволочи своего не отдам.
Тут Дениска встрепенулся, вспомнив нечто важное, уставился в воеводу.
– А, братец, как реализуешь другие национальные проекты, к примеру, «Жильё»? А?! Что молчишь? Скажи, нечем тут похвастаться, ведь так, да?
Дениска не видит, но воевода кожей чувствует, как шеф протокола сверлит его своим пронзительным взглядом.
Воевода Стессель не обременен скромностью, поэтому лезет в карман, вытаскивает бумаженцию-рапорт и бойко отвечает:
– И с «Жильём», – говорит, – в моем краю преотлично.
Потом утыкается в бумагу и начинает сыпать квадратными метрами, километрами, кубометрами и прочими эквивалентами.
– Э, голубчик, погоди, – останавливает Дениска. – С цифрами я не в дружбе. Скажи лучше, а инновации внедряешь в строительстве?
– Еще как! – восторгаясь самим собой, отвечает воевода. После короткой паузы добавляет. – В моем загородном домишке даже унитазы инновационные…
– Не о тебе речь, – прервал воеводу Дениска.
– Так ведь в горнозаводском краю, коим я имею честь править, так: что у меня, то и у народа.
Дениска треплет воеводин загривок.
– Находчив!
– Так ведь… Учён… И не раз.
– Ну, хорошо, – Дениска кивает, – а все-таки, как у вас говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Покажи что-нибудь.
Воевода выглядывает из оконца кареты и радостно возглашает:
– А мы туда и едем!
– То есть?
– На один заводик, где этих инноваций хоть пруд пруди. Хозяин из дерьма конфетку сделал.
На заводе гостю всё пришлось по душе. Например, в одном цехе, где в одном конце, как говорится, чик-чирик, а в другом – дом уже готов.
Но особенно понравился хозяин, Черепков, значит. Такой вёрткий и до того скромный, что все время отворачивался от телекамер, но операторы все равно ловили моменты. Вот один: прощаясь, Дениска крепко и долго пожимает руку Черепкову, а после от избытка чувств даже обнимает. Такое дорогого стоит. Это получше самой настоящей охранной грамоты. Кто посмеет тронуть? А никто!
Вскоре, кстати, народ воочию в том убедится. После убытия гостя с завода, превращенного в картинку, пожалуют полицейские, заломают руки Черепкову и уволокут в каталажку, а разгневанным борзописцам скажут: Черепков-де – дважды судимый за разбой и грабеж, то есть рецидивист; у него и с завладением завода не все чисто, к тому же с налогами… Шлейф, короче, за ним тянется. Начались суды да пересуды в народе: меньшая его часть от злобы давилась и удовлетворенно заявляла, что Черепкову место только на нарах; другая, то есть большая часть, стала возмущаться и задаваться вопросом, что-де будет в государевых вотчинах, ежели после всякого обнимания престолонаследником поданный, удостоенный столь высокой милости, будет оказываться на нарах?
На сторону бунтующей общественности встал воевода Стессель, призвал к себе с отчетом главного полицейского и сказал ему:
– Как смеешь?! Сейчас же дай свободу Черепкову! Или… Сам знаешь… Я не потерплю… Не дам никому борзеть и даже пальцем притрагиваться к тому, которому руку пожимал сам престолонаследник. Что скажут, – он уперся пальцем в потолок, – если дойдет до самого?
Главный полицейский, взяв под козырек, ответил:
– Есть!
И исполнил воеводин указ в точности. А иначе быть не может.
Покидая горнозаводской край, Дениска, между прочим, оставил много своих почитателей и, если верить воеводе, народ, как один, присягнул в верности, по меткому выражению того же самого народа, инфанту.
После множества вояжей по державе Дениска, до невероятности окрыленный, вернулся в Первопрестольную, где его ждал с нетерпением Наставник. Именно к нему, чтобы отчитаться, перво-наперво направил свои стопы Дениска.