Такие разные дороги жизни

– Плохо, что природа против нас. Ветер дует в нашу сторону, – согласился с ним сослуживец.

И Котлинский, и Стржеминский, и все другие офицеры рот и полков пошли по своим подразделениям, собирали командиров взводов, ставили перед ними задачу. Всех сзывать в одну толпу не рекомендовалось, чтобы единственный снаряд не поразил сразу всех собравшихся.

Котлинский пригласил прапорщиков, фельдфебелей, рассказал им все, что слышал от генерала.

– Вот сволочи немчура, – прогудел вахмистр Сенькин, – не могут честно воевать. Ужо я им… – и сжал кулаки.

– Честно они у нас никогда не выигрывали. Сколько раз нападали и всегда по соплям получали, – дополнил вахмистра прапорщик Богданов, самый долго служащий в этой крепости. Ему не один раз предлагали смениться, он отказывался, говорил, его предки начинали строить эту крепость, и он должен отстоять их творение.

– И на сей раз получат, – согласился с ним Котлинский. – По местам, господа. Проследите, чтобы все прикрыли лицо во время газовой атаки.

Он сам прошел по взводам, останавливался вместе с командирами взводов и отделений в точке их сосредоточения, проникновенно увещевал:

– Не робеть, братцы! Русские воины и не такое видали! Если уж случиться воевать в новых реалиях газовых атак, старайтесь переждать эту напасть, крепко защищайте глаза и дыхание мокрыми портянками, полотенцами, газ ветром унесет дальше. Немцы не сунутся, пока газ будет идти в нашу сторону. А там мы свое слово скажем.

– Не сумлевайтесь, ваше благородие, немцы нам за все ответят… – отвечали не по уставному солдаты.

Конечно, не знал тогда никто, насколько газовая атака смертельна для обороняющихся. Наслышаны офицеры от других сослуживцев об ужасной смерти солдат на поле боя, не могли до конца поверить в повсеместное применение запрещенного международной конвенцией ядовитого газа.

В четыре утра шестого августа на русские позиции со стороны немецких траншей потекло темно-зеленное облако газа. Передовые траншеи русских, несмотря на предупреждение, газовая атака застала врасплох. Бодрствовали только часовые, весь личный состав спал. О каком-то не обычном движении на немецких позициях заметил один из часовых, ранее немцы в это время тоже предпочитали отдыхать. Он доложил разводящему, тот разбудил подполковника Хмелькова. Вглядывались в позицию немцев, бинокль в это время бесполезен. Траншеи немцев скрылись в предрассветном темном тумане. Сыграли тревогу, спешно стали обматывать лица смоченными в воде портянками, полотенцами. Мало чего успели предпринять, газ достиг передовых траншей через пять минут. Немцы открыли ураганный огонь из всех артиллерийских орудий. Началась паника. Те, кто выскакивали из траншей и пытались бежать в сторону крепости, погибали первыми, поскольку учащенное дыхание способствовали более быстрому проникновению газа в легкие. Кто остался в окопах старались как можно ниже укрыться от газа, не понимая, что газ тяжелее воздуха, он скапливался в окопах, низинах. Молоденький солдатик выскочил в отчаянии на бруствер, хотел закричать, хватанул отравленного воздуха, схватил обеими руками себя за горло, захрипел и упал навзничь. Еще несколько минут его тело билось в конвульсиях. Солдаты и офицеры умирали в мучениях. Повсеместно слышался надрывающийся кашель, солдаты теряли ориентацию. Пытаясь глотнуть свежего воздуха, воины выползали на бруствер, не зная, что высота газовой волны достигает пятнадцати метров и шириной до восьми километров. Спасения не было. В бледном рассвете оставшимся в живых открылась страшная картина: трава почернела, листья на кустах и деревьях пожухла, у цветов облетели лепестки, птицы падали на лету замертво, перестали квакать лягушки. Кто-то бросив оружие, амуницию, брел наугад в сторону крепости, которая едва виднелась в утреннем тумане. В крепости наблюдалась такая же картина. Солдаты падали замертво, некоторые оставляли открытыми только глаза, тяжело, с хрипом дышали. Все медные части оружия, бытовых приборов покрывались зеленым налетом окиси хлора. Артиллерийские расчеты оставили свои боевые расчеты, пытались укрыться в закрытых помещениях. Кто-то из них успел, закрылись в помещениях, конопатили щели, поливали двери водой. Не успевшие падали замертво. Три передовые роты Землянского полка погибли полностью. Двенадцатая рота Котлинского, с солдатами которой они накануне тренировались укрывать лицо мокрыми тряпками, так же умирали в мучениях, мокрые полотенца не очень помогали выжить, вид едва выживших был ужасен. Котлинский вылил на голову ведро тухлой воды, которая после дождей сливалась с крыши в бетонные бочки, использовали ее в технических целях. Обмотал полностью голову исподней рубахой. Помогало мало, дышать становилось все тяжелей, он с ужасом наблюдал, как падали без сознания его воины, бились в конвульсиях полдня назад здоровые, жизнерадостные солдаты, унтера и прапорщики. От общего числа воинов роты еле подавали признаки жизни человек сорок. У подпоручика Стржеминского от трех рот в живых осталось чуть больше, чем у его товарища, около шестидесяти воинов при двух пулеметах. Их спасло то, что некоторые воины успели наглухо забаррикадироваться в казематах. Немцы для верности продолжали ураганный артиллерийский огонь по русским позициям, они обстреливали гарнизон снарядами начиненными хлорпикрином, что добавляло смертоносного газа в воздухе. Погибли свыше тысяча шестисот солдат и офицеров. Оставшихся в живых, если их можно назвать живыми, спешно начал собирать в единую команду комендант крепости Бржозовский. Он тоже обмотал лицо полотенцем, ходил среди едва подававших признаки жизни солдат, подбадривал их. В бинокль видел, немцы готовятся к атаке. Они не скрываясь, встали в полный рост возле своих траншей, полагая, что стрелять по ним со стороны крепости некому. После обстрела немцы выждали несколько минут, чтобы убедиться, что ответного огня не последует. Да и не могло последовать, по их твердому убеждению никого живого в округе не должно остаться. Умирали не только русские воины, умирали польские крестьяне в близ лежащих деревнях, погибал скот и мелкие животные.

Убедившись, что крепость не подает признаков жизни, командование восьмой немецкой армии приказало зачистить крепость. Вот он тот момент, когда они полагали, что теперь крепость непременно пала. Они подготовили похоронные команды, те с обозами пошли вслед за наступающими солдатами собирать трупы. Четырнадцать батальонов немецкой пехоты, кто в противогазах, кто тоже с полотенцами на лице, а то и вовсе без них, развернувшись цепью, пошли на зачистку территории крепости. Семьдесят шестой полк ландвера стремительно рванул вперед, им не хотелось упускать пальму первенства по взятию крепости. Переступая через трупы русских солдат, добивая подававших признаки жизни, быстро заняли обезлюдевшую позицию передовых русских траншей, не останавливаясь пошли дальше. В итоге попали на территорию, где газ не успел еще улетучиться, стали массово погибать от своего же газа. Остальные немецкие полки продвигались вдоль железной линии в сторону Рудского моста, захват которого грозил рассечением всей обороны западнее крепости и потерю Сосненской позиции. Генерал Бржозовский понимал, если им это удастся, захват крепости останется делом времени. Он увидел шатающегося подполковника Хмелькова, не приказал, попросил, собрать оставшихся в живых солдат и офицеров и организовать контратаку. Сам скорым шагом, насколько позволял возраст и отравленный воздух, спустился к артиллерийским расчетам, которые лежали неподалеку от пушек, кто умер, кто едва мог шевелить рукой, открывал глаза, все тяжело кашляли, при виде генерала силились встать.

– Вставайте, братцы, – подбадривал генерал. – Не гоже нам отдыхать в такое время…

Сам подошел к ящику со снарядами, взял снаряд и понес к пушке, затолкал его в патронник. Обессилено присел на лафет, силы покидали его. Артиллеристы видя, что сам генерал является примером мужества, ползком стали собираться у своих расчетов.

– Мы счас, ваше высокоблагородие… мы счас… – шептали они через силу, поднесли снаряды к пушкам, стали наводить прицел на немецкие траншеи.

Генерал, шатаясь, пошел к другим расчетам.

Подполковник Хмельков, также успевший глотнуть смертоносного газа, коротко обрисовал задачу подпоручикам Котлинскому и Стржеминскому, сам возглавил оставшихся в живых воинов. Подпоручик Котлинский собрал остатки своей роты, не более тридцати еле живых солдат при одном пулемете, к нему примкнули солдаты восьмой и тринадцатой рот, несколько солдат второй саперной роты Стржеминского. Подпоручик Стржеминский собирал остатки саперной роты и резерв добровольцев чуть севернее от роты товарища.

– Не посрамим родину! – прохрипел Котлинский. – Вперед!

И оставшиеся в живых, которые никогда уже не смогут быть здоровыми, даже если останутся жить, ринулись в штыковую атаку, пытаясь кричать «Ура!!», кашляя и выплевывая сгустки крови.

Безвестный пулеметчик дополз до своего пулемета, расстрелял по немцам две полные ленты. При зарядке третей замертво упал на свой пулемет. О силе духа того пулеметчика всегда вспоминал поручик Ефимов. Он знал, что тот пулеметчик не успел даже закрыть от газа лицо, потерял сознание в первые же минуты газовой атаки, затем очнулся. Нашел в себе силы доползти до пулемета и дать свой последний бой.

Передовые части восемнадцатого немецкого полка шли на зачистку крепости довольно беспечно, по их мнению сопротивление оказывать просто некому. В атаку на русские позиции в полный рост пошли четырнадцать батальонов ландвера, около семи тысяч солдат. И вдруг из хлорного тумана на них обрушилась контратака русских. Вид атакующих был ужасен. Обезумевшие глаза, лица обмотаны окровавленными тряпками, хрипы и сгустки крови на гимнастерках атакующих привел немецких солдат в ужас. Они были настолько шокированы, что в ужасе без сопротивления кинулись назад, затаптывая упавших своих солдат, повисали на проволочных заграждениях, которые в свое время были возведены для защиты от русской пехоты. Остатки наступавших рот сумели выбить противника из занятых позиций. При этом захватили в плен двадцать пять немецких солдат. Солдаты четырнадцатой роты под командованием поручика Тидебеля восстановила положение на левом фланге Сосненской позиции и тоже захватили в плен более пятнадцати немцев. В довершение, по отступающим немецким солдатам стала бить, казалось бы, погибшая русская артиллерия. Генерал Бржозовский лично корректировал огонь.

– Отрежьте огнем общий резерв немцев от основного полка, – приказал он. Затем велел сосредоточить огонь по отступающим войскам.

Немцы бежали, забыв о сопротивлении. И только оставшийся в немецкой траншее резерв вел стрельбу по наступавшим русским. Подпоручик Котлинский в пылу атаки вскочил на бруствер немецкой траншеи, пуля попала ему в грудь, пробила его записную книжку, куда он собирал сведения о своих солдатах и младших унтер офицерах, он упал, и первым возле него оказался вахмистр Сенькин.

– Что же вы… ваше благородие… – сокрушенно прохрипел он, поискал глазами сослуживцев, окликнул солдата из соседней роты. – Помоги… – через силу прокричал он.

Солдат ринулся в его сторону. Пуля догнала его раньше, он упал, не добежав до воронки несколько шагов. Вахмистр собирая последние силы, потащил Котлинского в воронку от снаряда. Разорвал на груди гимнастерку, отбросил в сторону пробитую и залитую кровью записную книжку (поэтому мы никогда и не узнаем имена многих защитников крепости), сорвал со своего лица полотенце, постарался зажать рану, остановить кровь. Котлинский очнулся, открыл глаза.

– Как там? – беззвучно спросил он одними губами.

– Дали им перцу, вы помолчите, ваше благородие, мы унесем вас…

Вахмистр выглянул наружу. Русская контратака приостановилась, солдаты залегли, чтобы не попасть под огонь своих батарей. Увидел подпоручика Стржеминского, замахал руками, тот ползком скатился в воронку.

– Все, Станислав, отвоевался, – произнес тихо, тяжело дыша, Котлинский, – Продолжай атаковать. Прими командование на себя.

– Держись, Володя, я сейчас организую, чтобы тебя в лазарет, – засуетился Стржеминский.

Котлинский едва махнул отрицательно рукой, он понимал, все обессилены, отравлены, санитаров нет, некому нести его тело, собрал последние силы, сказал:

– Подполковника Хмелькова уведите с передовой, погибнет… – и впал в беспамятство. Вахмистр от бессилия заскрипел зубами. Стржеминский приказал оставаться вахмистру возле подпоручика, выполз из воронки, поднял залегших солдат и ринулся в последнюю в этом бою атаку. Солдаты под его командованием выбили немцев с первого и второго участка Сосненской позиции. Помнят ли предки, как около ста отравленных газами русских воинов обратили в бегство около семи тысяч немецких солдат? Должны помнить! Несмотря на замалчивание советских идеологов, которые семьдесят лет находились у власти. Мы бы и о Брестской крепости не узнали, если бы не немецкие документы, которые год спустя обнаружили у захваченных в плен немцев.

Противник занял позицию у деревни Леоново, возникла угроза нежелательной группировки немцев вблизи русских позиций. Подполковник Хмельков собрал остатки трех рот, а также ополченцев, приказал прапорщику Тидебелю выбить немцев из занятой позиции. С большими потерями немцев выбили. Помогла артиллерия, огонь которой генерал Бржозовский приказал сосредоточить на отступающих немцах.

Котлинский скончался до прибытия санитаров. Вахмистр Сеньков прикрыл ему глаза, горестно проговорил: «Что же вы, выше благородие, совсем мальчик, пожить еще не успели…», и заплакал. Сжал кулаки, подхватил свою винтовку и ринулся вслед за атакующими. И дальше его следы теряются. Погиб ли он в том бою, или позже, осталось тайной. Как и тайна тысяч и тысяч погибших воинов в той войне, о которой не любили вспоминать все последующие семьдесят лет. Чуть позже подпоручик Стржеминский стоял над телом своего боевого товарища, шептал:

– Наша взяла, Володя… Ты бы видел, как горстка наших еле живых солдат гнали этих вояк… И всегда гнать будем… Эх, не увидел ты этих минут! Мы отомстим за тебя, Володя… отомстим!..

Когда все стихло, комендант крепости генерал-майор Бржозовский обошел остатки своего гарнизона, молча каждому пожал руки, слова здесь бессильны, он знал, могли погибнуть все, если бы не случай, газ благодаря сырому утру большей массой скапливалась в низинах болот, а перед крепостью газ скопился во рву с водой, и только через некоторое время ветер пригнал газ чуть меньшей концентрации за стены фортов. И тем не менее погибло свыше тысячи шестисот солдат и офицеров. Он так же знал, что первыми жертвами газов стали разведывательное партии и секреты, затем солдаты и офицеры первой и второй траншеи. Потери невосполнимые.

Позже, уже в более торжественной обстановке комендант крепости Бржозовский собрал на разбитой снарядами площади остатки гарнизона, произнес проникновенную речь, благодарил от имени государя императора и командования гарнизона солдат и офицеров за стойкость и мужество, что не посрамили русского оружия, наградили всех оставшихся в живых и погибших. Он зачитал телеграмму Государя, в которой говорилось: «Выражаю самую горячую благодарность всему личному составу доблестного гарнизона Осовец». Подпоручика Котлинского посмертно наградили орденом Святого Георгия 4-й степени, подпоручик Стржеминский стал Георгиевским кавалером. Генерал велел всем, кто пострадал от газов готовится к отбытию в тыл в госпиталя. К нему подошел подпоручик Стржеминский, попросил:

– Ваше высокоблагородие, разрешите мне остаться в крепости. Хочу отомстить за своих боевых товарищей сполна.

Генерал посмотрел на него, проговорил:

– Вам нужно подлечить легкие. Подлечитесь и возвращайтесь. Сочту за честь воевать с такими офицерами, как вы, Станислав Максимилианович, – чем не мало удивил подпоручика, который не предполагал, что генерал может помнить его по имени и отчеству.

Он поблагодарил генерала, и тот пожал ему на прощание руку.

Самые тяжелые минуты генерал Бржозовский испытал, когда в крепость за останками сына приехала мать подпоручика Котлинского. Больно смотреть на убитую горем женщину, у которой погиб единственный сын. Ее и гроб провожали на вокзал всем полком, почетный караул сопровождал лафет на котором разместили гроб, оркестр играл траурную мелодию, генерал стоял с непокрытой головой, единственными словами, которые он смог произнести на прощание, были: «Гордитесь своим сыном, Наталья Петровна. Родина не забудет его, как всегда о нем будем помнить мы, его боевые товарищи». Мать увезла прах сына на родину, в Псков.

В крепость прибыло пополнение воинов взамен раненых от пуль и с пораженными легкими от газов. Прибывшие воины разглядывали воронки и разрушения, не могли поверить, что остатки гарнизона обратили в бегство превосходящего численностью противника. Генерал Бржозовский напутствовал их превзойти по геройству своих предшественников, которые ценою жизни удержали крепость. Только защищать крепость им уже не пришлось. Крепость оказалась под угрозой окружения, поскольку русские войска отступили, немцы захватили Ковно и Новогеоргиевск. Они так же продвинулись еще дальше в Галиции. Оборона крепости теряла всякий смысл. Генерал Бржозовский получил приказ командования оставить крепость. Восемнадцатого августа началась эвакуация защитников крепости Осовец. Эвакуация техники производилась под секретом от немцев, ночью грузили на платформы пушки и другое оружие. Днем эвакуацию незаметно провести не удалось бы, аэропланы бомбили дороги, на которых русские попытались было вывезти имущество крепости. Чуть позже железная дорога на Белосток немцами была перерезана. Вывозили имущество по оставшейся шоссейной дороге. Лошадей не хватало, артиллеристы сами впрягались в веревки и тянули за собой пушки. Инженерные, продовольственные и прочие грузы вывозили на автомобилях и подводах. Все, что не успели вывезти, комендант приказал взорвать. Генерал Бржозовский приказал начальнику инженеров крепости и саперной роте собрать все взрывчатые вещества и заложить их под основание всех фортов и казарм. К 23 августа в фортах осталось всего две роты саперов и артиллеристы при четырех 150-мм пушках. Они вели по противнику интенсивный огонь, чтобы ввести немцев в заблуждение, скрыть отсутствие пехотных полков в крепости. Генерал Бржозовский, подобно капитану погибающего корабля, покидал крепость последним. Он подошел к поджидавшим его саперам. Тягостное молчание повисло в воздухе. Смотрели на полуразрушенную, осиротевшую, и непобедимую крепость. Генерал вздохнул, перекрестился, сам повернул ручку взрывного устройства. Под ногами дрогнула земля. Груды земли, камней, бетона и железной арматуры взлетели в воздух. Грохот эхом отдавался далеко за пределами крепости. Крепость Осовец перестала существовать. Генерал снял фуражку, минуту помолчал, еще раз перекрестился. Саперы последовали его примеру. Он оглянулся на саперов, проникновенно проговорил: «В развалинах взрывов и пепле пожаров гордо упокоилась сказочная твердыня, и мертвая она еще страшнее врагу, всечастно говоря ему о доблести защиты. Спи же мирно, не знавшая поражения, и внуши всему русскому народу жажду мести врагу до полного его уничтожения. Славное, высокое и чистое имя твое перейдет в попечение будущим поколениям. Пройдет недолгое время, залечит Мать Родина свои раны и в небывалом величии явит миру свою славянскую силу, поминая героев Великой Освободительной войны, не на последнем месте поставит она и нас, защитников Осовца».

Саперы еще раз перекрестились, и нарушая уставной строй, пошли в сторону тыла своей армии. Из защитников Осовецкой крепости был сформирован отдельный корпус, которым продолжал командовать генерал – лейтенант Бржозовский.

Два дня немцы не решались вступить на территорию крепости. Им все казалось, что тишина опять взорвется ответной атакой. С большой опаской передовые разведывательное части проникли на территорию крепости Осовец. Не обнаружили ни одного русского солдата, никакой техники, только разрушенные форты и искореженные взрывами пушки, которые не смогли забрать с собой артиллеристы.

И все же один человек, русский солдат, на территории крепости остался.

Так гласит легенда. В середине 20-х годов в прессу просочилось сенсационное сообщение. Польские власти решили разобрать завалы Осовецкой крепости, расчистить вход в подземные казематы, в которых во время войны хранили продовольствие и обмундирование. Когда расчистили вход, оттуда раздался окрик: «Стой! Кто идет?». Представляю реакцию тех, кто первым спустился в подземелье. Выяснилось, что при взрыве уходившими русскими войсками засыпало подземный каземат, забыли снять часового, который охранял склады с продовольствием и обмундированием. Через девять лет он услышал человеческую речь. Часовой никого не хотел впускать, требовал привести разводящего или приказ самого государя императора. Ему объясняли, что война давно закончилась, царь погиб, нет того государства, которому служил часовой. Нет кайзера и германской империи, исчезла с карты австро-венгерская империя, с которыми воевала Россия. Теперь крепость Осовец находится на территории другого государства – Польши. Часовой после долгих переговоров сложил оружие и вышел на свет, он сразу же ослеп от яркого солнца. Перед взором польских солдат предстал человек, у которого борода выросла до колен и волос на голове до пояса. Позже его, якобы, передали советской стороне. Красивая история, подтверждающая силу духа и стойкость русских солдат. Если эту историю выдумали, все равно ей охотно верили, помня, что пережили защитники Осовецкой крепости, которых засыпали бомбами и снарядами, травили газами, но крепость стояла и не сдавалась. Автору этих строк кажется все это красивой легендой, поскольку трудно поверить, что психика человека может выдержать в кромешной тьме девятилетнее заключение в склепе, где температура в течение года вряд ли поднималась выше десяти градусов. И если продуктов одному человеку, рассчитанному на полк, могло хватить на десятилетие, то как быть с водой? Вода могла протухнуть, если там не было какого либо подземного колодца. Можно ли не мыться девять лет человеку? Может ли выдержат организм, если девять лет питаться одними консервами? Ведь если там имелся запас макарон и крупы, не было огня, на котором можно приготовить. К тому же описывается, что часовой боролся с расплодившимися крысами, которые все бы запасы съели. Он боролся с ними как мог, убивал их сотнями, возникает вопрос: куда он складывал тушки, которые разлагались и тоже не добавляли аромата воздуху. И вши? С которыми не могли справится солдаты наверху в условиях более лучших, чем в подземелье. И, извините за подробность, куда часовой справлял нужду? Был ли для этого туалет? Сомневаюсь. За девять лет в темноте даже отдаленный уголок подземного каземата превратится в зловонную жижу, поскольку по стенам стекала влага, которой, якобы и утолял жажду боец. А как может выдержать психика человека, которому объявят, что он охранял склад несуществующей страны, что царь и все его дети, жена, родственники убиты, в его стране властвует некий генеральный секретарь партии.

Первыми о русском часовом написали польские журналисты в газетах «Курьер варшавски» и «Курьер поранны», затем эти статьи перепечатали многие газеты районного значения. Писали, что забыли часового в спешке отступления. Хотя мы знаем, спешки никакой не было, эвакуировались планово, несколько дней, увозили имущество и военную технику. И все газеты, которые перепечатывали статью о бессменном часовом, не удосужились назвать его имя, откуда он, кто его родные, как они встретили его, считая погибшим? Упоминалось, что он, якобы, родом из Кубани, другие источники указывали, что он родом из деревни Белый Колодезь в Курской области, и более никаких сведений о его личности. Неужели сейчас нельзя найти в архивах те первые польские газеты, которых никто не может прочитать в наше время?

И все равно легенда красивая, в которую хочется верить, подтверждающая, что русский солдат тверже камня и крепче стали. И такому солдату, если такой случай имел место быть, нужно поставить памятник, чтобы молодое поколение могло гордится мужеством своих соотечественников.

А что стало с остальными известными участниками обороны Осовецкой крепости?

Первый комендант Ососвецкой крепости во время войны генерал – лейтенант Карл-Август Александрович Шульман, родился в Гельсингфорсе в 1861 году. Получил образование в Техническом училище морского ведомства, после чего его зачислили во 2-е военное Константиновское училище, окончил в 1881 году, выпущен со званием подпоручик, направлен в армейскую пехоту. Позднее с успехом окончил Николаевскую академию Генерального штаба, за успехи в учебе был произведен в штабс-капитаны. Успешно продвигался по служебной лестнице, в 1906 году произведен в генерал-майоры. За несколько лет до войны служил начальником штабов Керченской, Севастопольской и Кронштадтской крепостей. Так что опыт руководителя крепости он приобрел задолго до начала войны. В 1909 году его назначили комендантом Осовецкой крепости. Кавалер выше перечисленных орденов. С 1915 года генерал – лейтенант Шульман был назначен командующим 30-й пехотной запасной бригадой, с 1916 года командовал 102-й пехотной дивизией. Скончался в 1918 году. Причина смерти не ясна. Все же в год его смерти ему только исполнилось 57 лет. Не самый пожилой возраст. Видимо жизнь крепко потрепала его. Пережить такую страшную войну не каждому суждено. Да и год 1918 навевает на грустные мысли. Не один царский генерал пострадал от новой власти.