Ученик чародея

Ночь на Ивана Купала

Несмотря на обычную дождливость июня в этих краях, на этот раз погода была на стороне гуляющих. Лодки одна за другой отваливали от освещенного берега маленького заводского сада. Стоило гребцам сделать несколько ударов веслами – и суда исчезали в темноте. Они без шума скользили по черной, гладкой до маслянистости поверхности Лиелупе. Лодка удалялась от берега, и на ней возникала песня. Молодые голоса славили лето, славили народный праздник Лиго, прошедший до социализма от языческих времен, сквозь тысячелетия христианства, сквозь века неметчины, – праздник, ставший просто радостным зрелищем, с цветами, с песнями, с прогулками по реке и с прыжками через костры. Цветы и огонь были приметами этой ночи. Цветы, огонь и песни.

Из полосы света, отбрасываемой яркими электрическими шарами с пристани, ускользнула и лодка, в которой, среди других, были Эджин Круминьш и Карлис Силс, недавно появившиеся среди заводской молодежи. Оба сидели на веслах. Но когда лодка удалилась от берега, Круминьш положил весла и повернулся к Мартыну Залиню. Залинь был парень огромного роста и, что называется, косая сажень в плечах. Его маленькая голова, остриженная бобриком, казалась еще меньше на этом большом тяжелом теле, занимавшем всю лавку на корме между девушками.

– Передай мне аккордеон, – сказал Круминьш Мартыну.

Получив инструмент, он заиграл. Одна из девушек запела:

Но другая девушка остановила ее:

– Перестань, Луиза!.. Что ты затянула какую-то древность, будто действительно стала старушкой… Если уж вспоминать старинные песни… Эджин, сыграй так, – и, пристукивая ногой, подсказала Круминьшу несколько незамысловатых тактов. Тот растянул свой аккордеон. Девушка весело запела:

Она со смехом оборвала пение и крикнула:

– Пусть-ка Эджин и Карлис споют что-нибудь из того, что пели там, у себя!.. – На словах «у себя» она сделала особенное ударение.

– Послушай, Ирма, – возмутилась Луиза, – почему ты сказала это так, словно «у себя» они были именно там, а не тут, с нами.

– Ты думаешь, что я не должна так говорить?.. Но ты же поняла меня.

– Я-то поняла, но мне думается, неправильно так говорить о наших ребятах.

– Хм… – иронически пробормотала Ирма. – Наши ребята!.. Кстати, Карлис: почему вы очутились именно тут, на нашем комбинате?

– Мне кажется… – несколько смущаясь, начал было Силс, но Луиза снова сердито крикнула Ирме:

– А почему ты об этом спрашиваешь? Что ты за контролер, какое тебе дело?

– Помолчи, Луиза, я ведь не тебя спросила, а Карлиса.

– Все равно, ты не имеешь права…

– Почему же, – с усмешкой вмешался Круминьш, – почему Ирме и не спросить, если ей это интересно?.. Мне кажется, что власти определили нас сюда потому, что мы знаем свое дело.

– Ты-то бумажник, а Карлис?.. Он всего только монтер. Почему же вы оба здесь, вместе? – настаивала Ирма, и в голосе ее звучала неприязнь, все больше раздражавшая Луизу.

– Мы друзья, мы всегда были вместе, и мне кажется… – негромко начал опять Круминьш.

– Все-таки тебе кажется… а мне вот кажется… – Ирма вдруг умолкла и после паузы иронически повторила: – Подумаешь, друзья!

Молодые люди переглянулись, и Круминьш пожал плечами.

– Не обращайте на нее внимания, – сказала Луиза. – Ирма, отстань!

Но та упрямо продолжала:

– Оба вы работаете у сетки?

Вместо ответа Круминьш бросил на Ирму сердитый взгляд. При свете спички, от которой он прикуривал, было видно, как сошлись его брови.

Он взялся за аккордеон и снова заиграл, но вовсе не то, о чем просила Ирма. Луиза поняла желание Круминьша петь именно то, что поют здесь, а не там, откуда он и Силс не так давно пришли. Луиза запела, но Ирма все не унималась и мешала ей. Круминьш отложил аккордеон и вернулся к веслам. Однако было заметно, что ему не хочется грести. Только мало-помалу дурное настроение разошлось. Круминьш опять принялся шутить и смеяться, как шутил с самого начала, когда они готовили лодку, укладывали в нее палатку и продукты, со смехом и спорами выбирали места. По всему было видно, что Круминьш – весельчак и душа этой компании.

Сильными ударами весел Круминьш и Силс дружно погнали лодку на середину реки, в самую быстрину. И тут Круминьш снова оставил весла и, пробравшись на нос, стал с чем-то возиться, чего не было видно с кормы. Вот он чиркнул спичкой. Блеснул огонек, разгорелся, вспыхнул листок бумаги, ветка, и через минуту костер, сложенный из сухой коры и ветвей, ярко пылал на носу лодки. Легкий ветерок сдувал в сторону пламя, но Силс изменил направление лодки, и пламя стало почти вертикально.

Как только с других лодок увидели этот костер посреди реки, со всех сторон послышался плеск весел, раздались веселые крики. Лодки стекались к костру, как к центру, и закружились вокруг него в широком хороводе.

– Теперь нужно прыгать через этот костер, – сказала Ирма. – Кто первый?

– Перестань! – оборвала ее Луиза. – Доедем до берега, там и будем прыгать.

– Я хочу здесь! – не унималась Ирма.

– Сама и прыгай!

– Пусть начинают они, – Ирма указала на Круминьша и Силса.

Силс насмешливо вздернул крепкий подбородок. Он был рассудительный парень и понимал: на лодке никто через костер не прыгает. Ведь и прыгать некуда, кроме воды. Ирма, разумеется, только шутит.

А Круминьш сказал Ирме:

– На берегу я разведу специально для тебя такой костер, что ты опалишь себе юбку.

– Трусы! – с пренебрежением проговорила Ирма.

В ярких отблесках костра было хорошо видно лицо Круминьша, когда он повернулся к девушкам. Оно казалось совсем красным, и его волосы из русых стали ярко-рыжими.

– Ой, Эджин, какой ты страшный! – вскрикнула Ирма. – Такими рисуют разбойников! А в общем, трусишки!

– Разумеется, мы трусы, – шутливо согласился Силс. – Самые настоящие трусы.

При этих словах Круминьш повернулся к корме. Лицо его стало еще красней, и волосы запылали, как второй костер. Ни слова не говоря, он нагнулся и быстро расшнуровал ботинки. Одним движением сбросил пиджак. Увидев это, Луиза испуганно вскрикнула и сделала было порывистое движение, намереваясь удержать Круминьша. Но сидевший рядом с нею Мартын схватил ее руку так крепко, что Луиза охнула и послушно опустилась обратно на лавку. Между тем Круминьш был уже на носовой банке и, оттолкнувшись, перескочил через нос лодки, где пылал костер. Толчок был так силен, что лодка только-только не зачерпнула воды. На этот раз и Ирма вскрикнула от испуга.

С нескольких лодок, откуда видели прыжок, раздались рукоплескания. Гармоника заиграла марш. Крики, подхваченная кем-то песня и громкий смех – все смешалось в нестройный хор. За ним не было слышно, как перепуганная Луиза умоляла Мартына спасти Круминьша. А Мартын только глядел на нее исподлобья своими маленькими глазками и смеялся.

Силс бросил весла. Не отрывая глаз от поверхности воды, он торопливо расшнуровывал ботинки. Но вот после длительного нырка показалась голова Круминьша. Он был уже далеко от лодки и сильными взмахами плыл к берегу.

Силс подогнал к нему лодку.

– Влезай!

Круминьш оттолкнул протянутую ему руку Силса и продолжал плыть в прежнем направлении.

– А ты не трус, – виновато проговорила Ирма. – Когда ты вылезешь, я тебя поцелую.

– Сначала тебе придется его хорошенько выжать и просушить, – угрюмо сказал Мартын.

– Не беда, – заявила Ирма. – Такого можно поцеловать и мокрым.

Мартын с подчеркнутым пренебрежением повернул свою широченную спину плывущему Круминьшу. Потом вдруг подвинулся к Силсу, взял у него весло и принялся быстро грести, отгоняя лодку прочь от Круминьша.

– Что ты делаешь?! – крикнула Луиза, пытаясь отнять у Мартына весло. Она была слишком слаба, чтобы справиться с огромным парнем, однако все-таки ему мешала. Движения Мартына стали неловкими – весло то чертило по воде, то погружалось в нее по самый валек. Мартын оттолкнул Луизу и сильно занес весло вперед. Широкая лопатка прошла над самой головой Круминьша, едва не ударив его по затылку.

– Отбери же у него весло, Карлис! – закричала Луиза со слезами в голосе. – Он убьет Эджина!.. Он его убьет.

– Это было бы лучше всего! – вырвалось у Мартына.

Силс взялся за весла и продолжал держать лодку возле Круминьша, пока тот не нащупал ногами дно и не пошел к берегу.

Костер догорал. Расправленная на козелках одежда Круминьша подсыхала. А он лежал у огня в одних трусах и помешивал угли. Рядом с ним, на песке, забросив за голову короткие, сильные руки, вытянулся Силс. Остальные спали в палатке.

Продолжая, по-видимому, давно уже начатый разговор, Силс вполголоса говорил:

– …Тебе теперь нравится Луиза! Это твое дело. А я по-прежнему люблю Ингу.

– Как же ты можешь не порвать с нею, если ты здесь, а она там? – возразил Круминьш.

– Я должен быть с нею.

– Что значит «должен»? – нахмурившись, спросил Круминьш.

– Не знаю… Но так… должно быть… Мне не надо другую.

– Ты ответь мне ясно, – настаивал Круминьш, – что значит твое «должен»?

– Ну что ты пристал?!

Силс не договорил и отвернулся. Круминьш придвинулся к нему и, повернув его за плечи лицом к себе, посмотрел ему в глаза.

– Что ты злишься? – спокойно спросил Круминьш.

– Я? – Силс пожал плечами. – Просто хочется тебе сказать: неприятно, когда ты… одним словом, когда вмешиваются в мои отношения с Ингой. Ведь я не касаюсь твоих дел с Луизой…

Круминьш испуганно оглянулся на палатку и приложил палец к губам. Ему вовсе не хотелось, чтобы этот разговор услышал Мартын, хотя Круминьш и не видел ничего предосудительного в том, что ему нравится Луиза. Если бы она была женой Мартына – другое дело. Тогда Круминьшу и в голову не пришло бы обнаружить свое чувство к ней. Да и она не стала бы слушать Круминьша. Он в этом уверен. Ну а то, что Мартына и Луизу считают женихом и невестой, вовсе еще не означает, будто он, Круминьш, не может… не должен… Что в самом деле связывает его?.. Мартын ему не друг, не приятель. Был бы на месте Мартына Карлис Силс – другое дело!.. Но ничего, кроме неприязни, Круминьш не чувствует к грубому верзиле и считает, что тот вовсе не пара такой девушке, как Луиза. Правда, Круминьшу передавали, будто Мартын как-то проговорился, что не простит Круминьшу, если тот отобьет у него невесту. Если это случится, говорил Мартын, – то он посчитает Круминьшу ребра. Наплевать, мол, Мартыну, на то, что с этим «опытно-показательным перебежчиком» Эджином (так сказал Мартын) носятся как с писаной торбой! А самым лучшим, по словам Мартына, было бы, если б нашелся «смелый и честный» советский человек, который покончил бы с этим Круминьшем – ни богу свечка, ни черту кочерга!..

Да, так сказал Мартын. Это многие слышали.

Если после этого Круминьш счел возможным плыть с ним в одной лодке, то лишь потому, что Луиза умоляла не делать скандала. Но рано или поздно им придется столкнуться на узкой дорожке. Круминьша нисколько не пугает то, что Мартын силач и что у него опыт в драках, приобретенный еще во время беспризорничества – Круминьш тоже не напрасно обучался приемам рукопашного боя…

Силс долго сидел, молча вороша головни костра. Наконец сказал:

– Пора спать.

– Спать?.. – рассеянно переспросил Круминьш. – А как тебе нравится то, что давеча болтала Ирма?

– Что именно?

– Насчет нас с тобой, насчет комбината и… все такое.

– Пусть болтает, что хочет, – беспечно ответил Силс.

– А почему она спросила насчет сетки?

– Пусть, говорю, болтает… Мне все равно.

– А мне не все равно, – твердо проговорил Круминьш. – Нет, мне не все равно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь смел болтать такое…

– Ничего особенного.

– Ты думаешь?.. А я не думаю. Сетка – самая уязвимая часть производства. Выход из строя сетки означает остановку комбината.

– Сегодня остановился, завтра снова пошел.

– Нет, это не так просто. За одной сеткой всегда может порваться вторая.

– За второй – третья и так дальше? – рассмеялся Силс.

– Ты напрасно смеешься, Карлис: что-то здесь есть, – в раздумье возразил Круминьш. – Запас сеток не бесконечен.

– Ну нет сеток, есть сетки – какое мне до этого дело. Оставь меня в покое с этой чепухой.

– Это не чепуха, Карлис. Если так говорит Ирма, значит…

– Ничего это не значит! Выбрось это из головы. Ирма злая девчонка. Вот и все!

Он снял с прутьев одежду Круминьша и положил ее рядом с другом.

– Давай-ка спать, – повторил Силс, – все твое просохло.

Силс полез в палатку, а Круминьш стал одеваться.

Оставшись один, он собрал в кучу рассыпавшиеся угли, подбросил в них несколько сухих веток и остановился над костром. Хвоя потрещала, словно лопающиеся на сковороде орехи, пустила густой клуб белого дыма и вспыхнула ярким пламенем. Ветки сгорели быстро и сразу рассыпались в легкий пепел, припудривший крупные уголья. Головни под ним то делались ослепительно яркими, то серенькая пленочка пепла быстро одевала их, как веко одевает засыпающий глаз, и снова исчезала. Будто угольки лукаво подмигивали Круминьшу. Он долго глядел, как они мигают, и у него зарябило в глазах. Он зажмурился и постоял с закрытыми глазами.

Круминьш не пошел в палатку. Расстелил пиджак возле костра и лег, подперев голову. Так лежал он, глядя на звезды, пока голова не склонилась сонно на подложенный в изголовье рюкзак…

Полотнище, закрывающее вход в палатку, приподнялось, и из-под него выглянула Луиза. Некоторое время она приглядывалась к лежащему Круминьшу и прислушивалась к дыханию спящих в палатке товарищей. Затем осторожно, шаг за шагом, передвигаясь на коленках, вылезла из палатки. Присев на корточки, огляделась, пригладила растрепавшиеся волосы, по-прежнему на четвереньках подкралась к Круминьшу и села возле него. Долго глядела на него, осторожно протянула было руку к его лбу, но только подержала ее над головой спящего, не решаясь притронуться. И так же осторожно, словно даже это движение могло нарушить сон Круминьша, отвела руку в сторону и только тогда опустила себе на колено.