Темный мир. Равновесие
В ярком свете я сразу увидела свой кулон на дне урны. Парень с фонарем наклонился, подцепил кулон за цепочку и поднял на уровень глаз:
– Вот это?
Я цапнула кулон – и на секунду зажала в кулаке. И снова увидела мир измененным: человек передо мной казался вырезанным из горного хрусталя, его фигура светилась золотисто-зеленым. Фонарь лупил в землю белым лучом, таким ярким, что я зажмурилась.
Неожиданный помощник молчал. Другой бы на его месте уже сто раз прокудахтал бы – «Ой, что с тобой?», «Тебе плохо?», «Тебя проводить?».
– Спасибо, – пробормотала я, пряча свою драгоценность в карман.
Он кивнул, принимая благодарность. Я поняла, что, если сейчас начну с ним говорить, обязательно ляпну глупость. А если промолчу – буду потом жалеть.
– Ты… всегда носишь с собой фонарь?
Нет, бывают и более идиотские вопросы. Но редко.
– Видишь, пригодился, – отозвался он кротко.
– Ты из университета?
– Второй курс. Мехмат.
– Общага?
– Нет. Мы с подругой квартиру снимаем. У знакомых.
Я перевела дыхание. Сейчас не время об этом думать… Но я, кажется, унаследовала от мамы ген полной неудачливости в личных отношениях. Если мне кто-то нравится – этот чел всегда не мой, и я гордо смотрю в сторону, мол, не больно-то надо. Не унижаться же, не клянчить внимание, не лезть с умильной мордашкой в чужую равнодушную жизнь…
– Спасибо, – сказала я еще раз. – Пока.
Он кивнул и выключил фонарик, и тут меня будто за язык дернули.
– Послушай… А ты мне не одолжишь фонарь… на один вечер, а?
* * *– Выключи свет! – крикнула Настя, натягивая на голову одеяло. – Можешь оставить меня в покое?!
Еще вчера я бы так и сделала. Не в моих правилах вмешиваться в чужую приватную жизнь. Но сегодня у меня в кулаке был мой кулон… Мой амулет. И смутное чувство, что рядом творится темное, страшное, глухое, рядом убивают – а никто не видит. Кроме меня.
Я остановилась рядом с ее кроватью, сжимая амулет в кулаке:
– Насчет Павлика… Тут что-то не так. Он тебя любит.
– Любит?! Сука!
Она отбросила одеяло.
Ее лицо было покрыто сплошной коркой крови. Кровь сочилась из каждой поры. Постель была в крови, и пол, и вся комната, я закричала от страха – и выпустила амулет. Кровь исчезла; у Насти было опухшее, но чистое лицо с глазами несчастной злой старухи:
– Все мужики сволочи! Правду мне мама говорила, а я не верила!
Она кричала не своим обычным голосом, веселым, низким и немного хрипловатым. Это был визг, сухой и надрывный, визг бензопилы, которая вгрызается в мертвое дерево:
– И мой папаша был такой! Перепихнуться по-быстрому – и дальше бегом! Все мужики одинаково устроены!
Слова выскакивали из нее готовыми блоками – как будто кто-то заранее написал ей текст. Мне стало нехорошо.
– Настя… Послушай, не кричи… Погоди минуту, просто подумай…
– Что-о?! Ты их покрываешь, ты за них, да? Ты за этих козлов вонючих?!
Она глядела на меня с таким омерзением, что я попятилась. Если бы я не знала эту девушку два года… Если бы я не училась с ней на одном потоке, не жила в одной комнате, не пила чай… Может, ее подменили? Подсадили в мозги чужое сознание? Вывернули наизнанку, заколдовали? Что с ней сделали, в конце концов?!
Пятясь, я снова вышла в коридор и закрыла дверь. Надела на шею амулет – и он показался мне очень теплым, почти горячим.
– Потерпи, я разберусь, – сказала я Насте, хотя она меня не слышала.
И, одной рукой сжимая амулет на груди, другой включила фонарик.
* * *Коридор был зыбким туманным проходом, кишкой огромного зверя, шахтой на дне океана. Стены подрагивали, липкий кисель то скрывал их от меня, то снова расползался, и тогда под лучом фонаря на стенах проступали надписи на чужом языке. Это не была ни арабская вязь, ни иероглифы, ни латиница, ни любая знакомая мне знаковая система. Почему-то я была уверена, что язык этот не просто веками мертвый, но даже нечеловеческий.
Я прошла по коридору из конца в конец, поднялась по лестнице на этаж выше и никого не встретила, хотя время было людное, вечер. Уже подходя к двадцать девятой комнате, где жил беспутный Соколов, я увидела на стене надпись, сделанную по-русски: «Тень приходит, чтобы погубить».
Я разжала кулак, который успел онеметь. Здесь, в повседневном мире, никакой надписи не было: стену недавно белили.
Я постучала в двадцать девятую. Никто не ответил. Дверь была приоткрыта. Я вошла.
Стол в комнатушке был завален грязной пластиковой посудой. Здесь отмечали бурно, пили много, закусывали молочной колбасой и беляшами. Среди множества пустых бутылок в углу одиноко стояла пачка из-под кефира.
На кровати храпел, не сняв даже кроссовок, некто – лицом к стене. Еще один некто, тощий, в красной футболке, слушал что-то в наушниках и подергивался, подпрыгивал, не отрывая подошв от пола, похожий на поплавок во время интенсивного клева. Ничего вокруг он, казалось, не видел, поглощенный своим глубоким внутренним миром.
На подоконнике сидела объемистая девица в джинсах и коротком топике. Потягивала пиво из горлышка. Смотрела лениво и нагло:
– Заблудилась?
У нее был особый выговор – так говорят провинциалы, когда издеваются над произношением москвичей. Но я не собиралась с ней говорить. Оглядевшись, я увидела еще кое-что – вернее, кое-кого в этой комнате.
Кто-то сидел на полу за маленьким холодильником, привалившись к стене. Сперва я заметила ногу в синем носке. Размер обуви сорок пятый. Признаков жизни не наблюдается.
Я подошла поближе. Павлик сидел, с виду мертвецки пьяный, бледный, неузнаваемый. Этот ли парень совсем недавно ждал свидания, готовился, заглядывал мне в глаза: «Я люблю ее, я хочу сделать ей предложение»…
– Павлик? – спросила я неуверенно.
– Тут уже все кончилось вообще-то, – сообщила с подоконника девица.
Я склонилась над Павликом:
– Эй! Ты меня слышишь?
Амулет выскользнул из-за воротника и закачался у меня перед глазами. Я поймала его в кулак, и мир изменился.
Нет, Павлик не был пьян. Он выглядел как жестоко избитый человек, который ночь пролежал в сугробе. Без сознания, оглушенный, больной; кто с ним такое сделал?!
– Оставь его, пусть проспится, – все так же лениво сказала за моей спиной девица. Я обернулась, по-прежнему сжимая в кулаке амулет…
Оно сидело на подоконнике.
Существо без лица, черная текучая тварь, похожая на живую отливку из битума. Так мог бы выглядеть бред Сальвадора Дали под очень тяжелыми наркотиками. Я выпустила амулет; девица как ни в чем не бывало разглядывала меня, ее белый живот молодым жирком свешивался поверх брючного ремня.
– Увидела? И че? Че ты мне сделаешь?
И, запрокинув бутылку, она стала шумно хлебать свое пиво. Непонятно как – по наитию – я поняла, что нельзя позволить ей допить.
– А ну… стой!
Мне бы кинуться на нее, выбить бутылку. Крикнуть, бросить стулом, огорошить ее хоть как-то. Но я растерялась и упустила момент. Одним глотком она прикончила бутылку, растянула губы, облизнулась большим языком:
– Лови!
Я едва успела увернуться. Бутылка грохнулась о стену за моей спиной, и по всей комнате полетели осколки. Тот, что спал на кровати, даже не пошевелился. Парень в наушниках по-прежнему танцевал на месте, но в глазах его появился слабый проблеск интереса.
Девица вскочила на подоконник. Махнула мне рукой и шагнула наружу. С десятого этажа.
Парень с наушниками разинул рот. Мы с ним вместе подскочили к распахнутому окну…
Девица стояла внизу, на газоне. Снова махнула рукой – как юнга на мачте отбывающего корабля. Повернулась и затрусила прочь – вертя задом, подпрыгивая.
Фонари светили ярко, все было видно как на ладони. Из-за угла наперерез попрыгунье выскочила другая девушка – блондинка на высоченных шпильках.
Блондинка вскинула руки. Синеватая вольтова дуга беззвучно ударила попрыгунью в грудь – и та свалилась, как кукла, как пластиковый манекен. Блондинка на каблуках схватила ее за щиколотку и куда-то деловито поволокла, на ходу вытаскивая мобильный телефон из сумочки у пояса.
– Никогда больше не буду курить эту дрянь, – жалобно заныл парень с наушниками.
Я молча бросилась к двери.
* * *Она лежала в траве и с виду была неотличима от манекена. Я снова засомневалась в своем рассудке, тем более что над ней стояла блондинка с телефоном и говорила устало и совершенно буднично:
– Погрузка закончена, прошу доставки.
Потом блондинка посмотрела на меня, как будто давно ждала, что я появлюсь:
– Для первого раза прилично.
– Это что такое? – тихо спросила я, глядя на неподвижное тело в траве. – Она…
– Просто Тень, – сказала блондинка с таким выражением, каким говорят «просто стул». – Умбра Вульгарис. По-латыни.
Она поймала мой взгляд:
– Ты не обольщайся, она не сдохла. Их нельзя убивать.
– Типа, запрещает «Гринпис»? – пробормотала я.
– Типа, они бессмертные, – без тени улыбки отозвалась блондинка. – Ну, где он там…
Из-за куста, за которым еще секунду назад никого не было, вынырнул мужчина лет тридцати, в майке с ярким анимешным рисунком. «Наруто», насколько я могу судить о таких вещах. В руках у него поблескивал баллончик дезодоранта.
– Я сошла с ума, – сказала я обреченно. – Какая досада.
– Не надейся, – приветливо сообщил мужчина. – Ты кто?
Вместо меня ответила блондинка:
– Это наша новенькая. Зовут Дарья. Инструктор подбросил.
В ушах у меня снова зазвучали скрежет и звон аварии, так что пришлось крепко зажать их ладонями:
– Инструктор?!
– Разбор полетов потом, – доверительно сказал мужчина. – Сперва дело надо сделать, так?
Он подскочил к стене трансформаторной будки и стал рисовать что-то на кирпичах – баллончик в его руке оказался вовсе не дезодорантом, а пульверизатором с краской. Он рисовал граффити серебристо-металлической струей, размашисто, умело, даже, пожалуй, красиво.
– Доставка готова…
Он отступил от стены, и я увидела, что кирпичей под граффити больше нет. Есть дыра с оплавленными краями, внутри струится воздух, как над костром, и что-то еще просвечивает, будто далекий фонарь в тумане.
– Грузим, – блондинка снова подхватила девицу за ногу, но та уже потеряла сходство с манекеном – возилась, двигалась, шарила ладонями по траве. – Она очухалась, Гриша, помоги!
Мужчина не заставил просить дважды. Вместе они подхватили девицу и, шагнув один за другим в дыру, исчезли и утащили ее с собой. Еще через секунду кирпичи вернулись на место – только слабая тень граффити проявилась на секунду и тоже растворилась. Осталась кирпичная стена. Крепкая – хоть головой бейся.
* * *Минут десять я сидела на скамейке у входа в общежитие. Думала, до утра здесь просижу в шоке и трепете.
Но – ничего подобного. Я замерзла, отдышалась… и вспомнила о Павлике. Да жив ли он до сих пор?!
Бегом вернулась в комнату Соколова. Кружила ночная бабочка над остатками пластикового застолья, все так же храпел на кровати неизвестный гость, зато танцор в красной футболке сбежал, оставив на подоконнике свои наушники. Павлик сидел, привалившись спиной к стене, но был в сознании – оглядывался вокруг, будто пытался понять, где он.
Я сжала в кулаке амулет. Павлик выглядел еще неважно, но уже гораздо, гораздо лучше: синева с лица уплывала, черные «очки» рассасывались, в глазах появился смысл.
– Привет… Это тут что?
– Это у Соколова был день рождения, – я вздохнула.
В глазах Павлика появился ужас:
– А я тут… как? Зачем?
Я молча помогла ему подняться.
Всю дорогу по коридору он лепетал огорченно и жалобно: шел к Насте… позвонил и… он шел, и вдруг…
– Шел в комнату, попал в другую, – сквозь зубы процитировала я, очень кстати вспомнив Грибоедова.
– Она обиделась, да? – Павлик смотрел на меня с надеждой. Ждал, наверное, что я скажу – пустяки, дело житейское, девушка простит…
Я заглянула в нашу комнату. Настя спала. Я поколебалась… Нет. Ждать до утра не надо.
– Настя… Слышишь?
Она открыла мутные глаза:
– Который час?
– Да неважно. Тут к тебе… тут Павлик хочет что-то сказать.
– А это кто? – спросила она и мигнула.
– Перестань, – я посмотрела укоризненно. – С ним беда случилась, случайно траванулся паленой водкой. Ни на каком дне рождения он не пил, а в отключке валялся, спасибо, что вообще не помер…
Настя зевнула и посмотрела на часы:
– Свинья ты. Четыре утра, ты мне какие-то байки рассказываешь про алкоголиков.
Павлик просунул голову в приоткрытую дверь.
– Настя! – протянул так жалобно, что даже Снежная королева разрыдалась бы. – Со мной что-то случилось, я шел к тебе, я…
– Дайте поспать, – сухо сказала моя соседка. – Закрой дверь, имей совесть.
И натянула на голову одеяло.
Глава третья
Портал
Я встретила рассвет на набережной. В это время здесь не было ни туристов, ни торговцев, только пара дворников в оранжевых жилетах, да и те скоро ушли.
Я стояла и смотрела на Москву.
Передо мной лежал огромный город… или мир. Всякий раз, когда я сжимала в кулаке свой амулет, этот мир перерождался перед моими глазами, и требовалось все мое мужество, чтобы смотреть и заново видеть.
Небо казалось светлее и выше. Земля переливалась опаловым мягким свечением. Внизу, в кустах, на мгновение показались желтые дикие глаза – и пропали, и я так и не поняла: померещилось мне или нет.
Кружились огненные полотнища над рекой, похожие не то на бабочек, не то на протуберанцы. С мостов опускались сталактиты – ледяные, а может, известковые. Поднимались на горизонте столбы света, что-то шевелилось под темной водой, я ждала, что вот-вот пролетит дракон…
Но дракона не было. Был мир, не похожий на все, что я знала раньше, живой, прекрасный… жуткий. Я была как птенец, который прожил в гнезде всю юность и впервые выглянул наружу. Или как монах, добравшийся до края земли и высунувший голову за прозрачный небесный купол. Постепенно наступало утро, оживлялась улица за моей спиной, а я стояла и смотрела.
– Красиво, правда? – спросил знакомый голос. Я чуть не выронила амулет – к счастью, цепочка была крепко намотана на ладонь.
Инструктор ухмылялся. У тротуара стояла знакомая мне машина с буковкой «У» – как раз под знаком «Остановка запрещена».
– Хочешь выбросить эту штуку? – он смотрел на амулет.
Такая мысль мне тоже приходила.
– Дело не в нем, а в тебе, – сказал он серьезно. – Ты посвященная. А это твой предмет силы. Кольцо Всевластья, волосы Самсона, иголка Кощея… Сама знаешь лучше меня.
– И если я его выкину…
– Лучше не выкидывай. Пригодится. Я серьезно.
Он больше не улыбался.
Проехала милицейская машина, не пожелав даже чихнуть на вопиющее правонарушение «ученической» «Лады».
– Вы кто такой? – спросила я очень тихо.
– Посмотри, – посоветовал он все так же без улыбки.
Я сжала амулет в кулаке. Он стоял передо мной, белый, будто вмороженный в лед, не похожий на человека.
– Вы что, тоже Тень?!
– Обижаешь, – он в самом деле, кажется, немного обиделся.
Я не знала, о чем еще с ним говорить. Я его боялась… и одновременно понимала, что надо сейчас расспрашивать, много, жадно. Чтобы потом не жалеть всю жизнь.
– Авария была на самом деле? Там, на мосту…
Он посмотрел насмешливо:
– Ты знаешь, что такое инициация в традиционной культуре?
– Обряд взросления, связанный со смертью и возрождением, – ответила я, не задумываясь.
– Вот ты и возродилась. Поздравляю.
Я закусила губу. А ведь верно. Во всех традициях начало новой жизни, обретение нового статуса именно так и происходит: претендента как бы убивают – понарошку… а затем он рождается заново.
– Это какая-то… секта?
Он помотал головой. Пошел к своей машине, распахнул пассажирскую дверцу – садись, мол.
Я не двинулась с места.
– Садись, – сказал он примиряюще. – Не бойся… На этот раз я за рулем.
* * *Он отвез меня на задворки университета, где я за два года ни разу не была. Припарковал машину, снял с пожарного щита железный багор и поддел крышку канализационного люка. Открылся колодец, снизу ощутимо пахнуло сыростью и гнилью.
– Не пойду, – сказала я.
Он посмотрел укоризненно:
– Ты мне не веришь?
Я вдруг поняла – верю. Вот этому странному существу, которое, вполне возможно, не человек вовсе. Который сперва орал на меня, как фельдфебель, потом загнал под грузовик, чуть не убил…
Я верю, что он не хочет мне зла и не допустит, чтобы меня кто-то обидел.
– Там грязно и темно, – сказала я уже не так твердо.
– У тебя вроде фонарик есть?
Он смотрел на меня, совершенно уверенный, что я полезу в коллектор. И я полезла, хоть и молча себя проклиная. Авантюристка.
Внизу было вовсе не так грязно, как я боялась. Вслед за Инструктором я пробралась по довольно широкой трубе и оказалась перед дверью с кодовым замком. Дверь была по виду очень старая, массивная, годов эдак из пятидесятых прошлого века. Или сороковых. А сейфовый замок относительно новый.
Замок сработал, дверь лязгнула. Инструктор вошел первый. За дверью была железная лестница с ржавыми ступеньками, мой фонарик выхватывал из темноты черные бетонные стены, покрытые грязью и плесенью, три очень крутых этажа вниз – запах ржавчины, влаги, гнилой органики, земли…
– Куда мы идем?!
– Уже скоро.
Он спрыгнул на бетонное перекрытие и подал мне руку.
Луч фонаря уткнулся в дверцы лифта. Инструктор нажал на единственную кнопку – лифт заскрежетал и открылся, был он просторный, изнутри обшитый красным деревом, очень дорогим и очень старым.
– Мне страшно, – сказала я.
– Но тебе же интересно, правда? Когда человек исследует новое – ему всегда страшно…
Я вошла в лифт вслед за ним. Кнопок было всего две: «Верх» и «Низ». Двери закрылись, лифт пошел вниз, покачиваясь, скрежеща, завывая и, кажется, вот-вот грозя оборваться.
– Мы не упадем?
– До сих пор не падали.
Лифт ехал страшно долго и наконец остановился. Мы вышли в огромный бункер с бетонными стенами – здесь уже не было темно, горели тусклые аварийные лампочки в железной оплетке. На полу стояла давняя зеленая лужа. Воздух был очень влажным и неожиданно холодным.
– Одевайся, – Инструктор открыл дверь огромного шкафа. Я ожидала увидеть там что угодно, хоть костюм супергероя. Но там были стеганые ватники, валенки и ушанки, настоящие, судя по запаху.
– Я лучше так останусь.
– К стенке примерзнешь, – сказал он веско. – Оденься, или никуда не пойдем.
Это была странная угроза. Но я уже так втянулась в происходящее, что даже не стала спорить. Надела ватник, более-менее подходящий по размеру, сунула ноги в валенки, которые доходили мне до колен, нахлобучила шапку…
И сразу стало как-то уютнее.
– Пошли.
Он зашагал по коридору, тускло освещенному редкими лампочками. Я шла за ним, сжимая фонарь. Через минуту рука заледенела, и я ниже натянула рукав.
На стенах блестел иней. Изо рта вырывался пар. Я догнала Инструктора:
– Почему здесь так холодно?
– Нобелевская премия за 1910 год, – отозвался он, не оборачиваясь. – Некто Ван-дер-Ваальс открыл уравнение состояния газов. Спасибо ему: люди получили жидкий водород и жидкий гелий и научились строить холодильные установки…
Луч моего фонарика уткнулся в светлое полотнище на стене. Я присмотрелась: это был инженерный чертеж Главного здания МГУ – а под ним многоэтажное подземелье с линией подземки.
– А это что?!
– Не тормози, – он шел не останавливаясь. – Времени нет.
Я снова догнала его, боясь отстать, боясь остаться в одиночестве в этом холоде, в этой темноте. Мои валенки шелестели по заиндевелому бетону, звуки странно отдавались от стены к стене, с потолка свисали сталактиты, блестели кристаллы льда, как драгоценные камни…
«В пещере горного короля» – вот что это напоминало. Заколдованная пещера, которую охраняют духи или привидения, а если повезет, то и дракон. И мы идем туда, где хранятся его сокровища…
Я замедлила шаг. Стены были оклеены обоями, старыми газетами. Очень старыми: «Правда» за 1948 год…
– «Сейчас пустынны Ленинские горы, – пробормотал Инструктор нараспев, – но флаги стройки вьются на ветру, здесь корпуса взойдут до неба скоро, сюда придут студенты поутру…»
– Мы что, под Главным зданием?! – до меня только теперь дошло.
Он ухмыльнулся:
– Все, что ты хотела узнать о Темном Мире, но боялась спросить. В тысяча девятьсот сорок восьмом году мы начали рыть котлован… Знаешь эту легенду насчет заморозки?
Я знала. Каких только легенд не рассказывали про Главное здание: якобы грунты под котлованом были слабые, поэтому их залили жидким азотом и поставили тайные криогенные генераторы…
Зубы мои начали отбивать дробь. Не то от холода, проникающего под ватник, не то еще от чего-то.
– Вы сказали… вы сказали: «мы»?!
Он посмотрел серьезно и даже немного грустно:
– Нормальные были грунты.
* * *Они работали днем и ночью – спешили. Ковш экскаватора натолкнулся на преграду, машина дернулась и встала. Экскаваторщик дядя Толя выбрался из кабины, да так и замер, глядя вниз.
Первым к нему подбежал Серго, молодой геодезист, и тоже встал, как оглушенный. Инструктор оказался на месте происшествия через несколько секунд:
– Почему не на рабочем месте?!
Глянул – и закричал в рупор, вызывая Ивана Ивановича, который считался самым толковым инженером на участке. Иван Иваныч успел подбежать…
Тут-то их и накрыло.
* * *На фотографии почти семидесятилетней давности трудно было различить лица. Котлован, экскаватор, прожектора…
– Мы не знали, до чего тут докопаемся, понимаешь? Мы не поняли, что произошло… поначалу. Честно говоря, не человеческое это дело, да только так получилось…
У него зазвонил телефон.
– Идем, – буркнул он в трубку обыкновенно-ворчливым голосом. – Пришли уже. Минуту подождите!
* * *Огромный зал – странно огромный, учитывая, сколько земли, камней, перекрытий, сколько труб и жил в оплетке у нас над головами. Везде иней, страшный холод, похоже на разоренный космический ангар на другой планете. Железные стеллажи, стойки, огромные баллоны со сжиженным газом. И напротив этого нагромождения – голая белая стена, покрытая кристаллами льда.
Меня передернуло, когда я увидела, что девчонка сидит на заледеневшем полу под стеной: как была, в джинсах и коротком топике, понурая, злая. А чуть в стороне стояли мои знакомые – блондинка и Гриша. Оба были в валенках, в ватниках и шапках, да еще и перетянутые шарфами, в рукавицах, видно, что люди опытные.
– Нам уже можно работать или еще чуток подождать? – спросила блондинка в пространство.
– Работайте, – разрешил Инструктор.
– Покурить дайте, – вдруг хрипло сказала девица.
Блондинка фыркнула:
– Пошла отсюда!
– Ну пусть покурит напоследок, – неожиданно вступился Гриша. – Жалко, что ли?
Он бросил свою пачку вместе с зажигалкой. Девица поймала, тут же закурила – привычным движением, жадно, торопливо. Потом сдержала себя, стала курить нарочито медленно, выпуская дым вверх.
Я секунду поколебалась – и сжала свой амулет в кулаке.
Оно… это… по-прежнему было черным существом без лица, подвижным, текучим, отвратительным. Но не потому у меня перехватило дух: на месте стены у существа за спиной был провал. Огромное пустое пространство, дыра… куда? В преисподнюю?
– Стой, – сказал Инструктор и взял меня за локоть. Я выпустила амулет и только тогда поняла, что иду к стене или к дыре, иду туда, будто меня тянут на веревочке.
– Осторожно, – серьезно сказал Инструктор. – Оно тянет с непривычки. Отойди.
Девица бросила на пол дареную пачку:
– Сволочи вы. Гады. Эти, сатрапы.
– Вот так угощай их сигареткой, – сквозь зубы процедила блондинка. – Они потом добром отплатят.
Она широко расставила ноги в больших валенках, сплела пальцы, будто разминаясь перед фортепианными экзерсисами:
– Вали отсюда. Тень, знай свое место!
Девица зарычала и стала отползать к стене – не сводя с блондинки злобного взгляда… А потом вдруг глянула на меня:
– Ты с ними, да? Ну ничего, ты пожалеешь, скоро нас будет много… мы к вам войдем, вломимся, тут все будет наше…
– Пошла вон! – рявкнула блондинка.
Я успела сжать амулет в кулаке и увидела, как из сплетенных ладоней блондинки вырывается белый столб. Свет ударил в черное существо, как огромный кий по бильярдному шару, и вколотил в гигантскую потустороннюю лузу. Смутные вихри, серые кисельные водовороты подхватили Тень, и черная фигура моментально исчезла из виду, осталось потревоженное чужое пространство, но и оно успокоилось – как поверхность пруда после брошенного камня.
Я обнаружила, что сижу на ледяном полу и борюсь с тошнотой. Блондинка, мягко ступая валенками, подошла и встала рядом: