Живой щит
Рогожин провожал взглядом самолет, пока тот не скрылся из виду.
У КПП части его встретил Липин.
– Я говорил! – тараторил ефрейтор, стараясь попасть в ногу с сержантом. – Порешат «духов»…
– Кто? Каких «духов»? – не понял Рогожин. Все его мысли были о взводном.
– Наших пленных! Ты уехал, а комбат их «педикам» передал… – захлебывался Липин. – Они пленных вывели к арыку, рядком построили и как свиней… – Ефрейтор глотнул воздуха и продолжал: —… Один идет, за волосы башки поднимает, второй ножом глотку подрезает. Скотобойня, блин… Димыч, перебазарь с зампотылом, тельники новые пусть выдадут дембелям. Домой ведь скоро. Ехать не в чем разведчику-десантнику…
– Скажу, Липин! Скажу, дорогой…
Ночью Рогожину приснился сон. Будто огненный вал, дойдя до канала, в котором они прятались, повернул обратно. И вроде пронесся этот смерч над Кабулом, Салангом и Пандшером, перевалил через Гиндукуш, замутил воды Амударьи и ринулся в глубь России. А он, Дмитрий Рогожин, бежал вслед за смерчем по руслу старого канала, проваливаясь в вязкую почву, как в трясину, и ничего не мог сделать, чтобы остановить смертоносный ураган.
* * *Вывода ограниченного контингента ни Рогожин, ни его взводный не дождались. Подошел дембель, и Рогожин направлялся домой.
По дороге Дмитрий навестил командира в ташкентском госпитале. Обрадованный визитом, Новиков моментально организовал застолье. Пошептавшись с улыбчивой медсестрой-узбечкой, он заполучил ключи от кладовой и, заговорщицки подмигнув, поманил Рогожина за собой.
Уединившись, боевые товарищи, вольготно расположившись на стопках белья, пропустили по чарке, закусили сочными янтарными среднеазиатскими дынями, и неторопливая беседа потекла как ручей.
– Тошно тебе будет дома! – неспешно цедил Новиков. – Отвык ты от гражданки! Здесь, в Афгане, мы понимали друг друга с полуслова! А там… – Он неопределенно махнул рукой.
Рогожин согласно кивал головой.
– В Союзе никому ни до кого нет дела. Народ какой-то психованный стал. Торчит в очередях и грызется между собой. Ты, Дмитрий, возвращайся в армию. Поступай в училище, продолжай семейную традицию. У тебя на роду написано военным быть. С таким послужным списком тебя куда угодно примут, – выстраивал лейтенант сослуживцу планы на будущее.
Поговорив о перспективах, они пропустили еще по одной и предались воспоминаниям, не забывая помянуть погибших да поднять чарку за здоровье живых. Особенно живо обсуждали не битву за дорогу на Хост, а предшествующий ей рейд.
Взвод Новикова передали под командование подполковника-контрразведчика. Подполковник, выражавшийся исключительно матюгами и короткими, рублеными фразами, дал несколько минут на сборы. Сам, не разъясняя задачи, забрался под броню разведывательной машины десанта, засекая время по часам швейцарского производства. Чтобы приобрести такой хронометр, нужно было бы собрать чеки всех офицеров полка и добавить еще столько же.
Форсированным маршем группа добралась до отдаленного кишлака, оставленного жителями. Люди убежали от ужасов войны в соседний Пакистан, забрав с собой скот и нехитрый скарб. Там, в заброшенном селении, подполковник поставил перед десантниками боевую задачу.
Оказалось, что начальник штаба мотострелкового батальона дал деру к «духам», прихватив оперативные карты. Его ловила чуть ли не вся армия. Перебежчик давно установил контакт с афганцами и все тщательно продумал. Моджахеды прикрывали отход беглеца тремя крупными группами. Но контрразведчики пронюхали, что предатель будет уходить в Пакистан по подземным каналам, из которых специально спустят воду.
Необходимо было взять перебежчика до того, как он спустится в каналы. Взвод Новикова пятеро суток просидел у колодца-входа безрезультатно. Люди устали, продукты заканчивались, а подполковник-контрразведчик все сторожил колодцы в кишлаке, словно пес на цепи.
Даже получив сообщение о том, что беглец добрался до Пешавара и раздает интервью западным журналистам, подполковник не снимал засаду. Десантников поражало тупое упрямство контрразведчика, не желавшего признать поражения. Поразмыслив, Рогожин и Новиков пришли к выводу, что, возможно, так и должно быть. Упрямство порой единственный путь к достижению цели.
Настойчивого контрразведчика, не снимавшего засады до последнего, звали Петр Михайлович Банников. С солдатами он общался свысока, постоянно подчеркивая свою значимость. Крупный, физически крепкий подполковник, несмотря на излишек веса, хорошо переносил жару и недостаток питьевой воды, выдаваемой строго по норме.
Он часами просиживал на солнцепеке у глинобитного полуразрушенного колодца, бывшего входом в обезвоженные каналы. Иногда подполковник вскакивал на ноги. Сгибался, навалившись грудью на осыпающееся ограждение колодца, и вглядывался в черный непроницаемый туннель. В такие мгновения Банников походил на огромную хищную рыбу, приготовившуюся к атаке. Сходство усиливали идеально прямой нос и широкий рот со скошенными книзу уголками губ. Но, пожалуй, самыми удивительными были округлые глаза Банникова. Холодные, чуть навыкате, они не отражали никаких эмоций. Такие глаза могли принадлежать осьминогу или скорее акуле, чем человеку. За высокомерие и повадки хищника десантники наградили подполковника кличкой Акула, намертво приклеившейся к Банникову.
Долгое сидение в заброшенном кишлаке закончилось безрезультатно. После возвращения в часть подполковник растворился, словно его и не было. Вскоре началась кутерьма с деблокадой дороги на Хост, и о Банникове окончательно забыли.
– А знаешь, этот хмырь-контрразведчик резко рванул на повышение! Получил еще одну большую звезду на погоны и теплое местечко в структурах Генерального штаба! Далеко пойдет! – несколько туманно выразился Новиков, кроя на дольки очередную дыню остро отточенным ножом. – Возможно, Акула будет моим непосредственным начальником. Малозаманчивая перспектива, но мы люди военные, приказы обязаны выполнять!
Рогожин сочувственно пожал плечами.
Прощальное застолье прервалось самым неожиданным образом. Прибежала запыхавшаяся медсестра-узбечка и с порога завопила:
– Сворачивайте банкет, мальчишки! Начальник госпиталя прибыл в отделение. Незапланированная проверка. Ой, намылят же мне голову!
Как полагается настоящим джентльменам и просто мужчинам, умеющим оценить серьезность ситуации, они скоренько ликвидировали следы трапезы. Полупустая бутылка была спрятана в сапог, а дынные корки, выброшенные со второго этажа, удобрили цветочные клумбы госпиталя.
Немного хмельной лейтенант проводил Рогожина до ворот. Постояв в тени, перекурили, оттягивая момент прощания.
– Сколько до самолета? – выпуская едкий дым сигареты без фильтра, спросил Новиков.
– Часа три. Еще успею добраться до аэропорта.
– Значит, расходятся наши дорожки? Свидимся ли еще когда-нибудь?
– Свидимся, командир! Не нагоняй тоску! Войне скоро каюк, так что поживем, поездим друг к другу в гости! Ну, Виктор, до скорого! – Рогожин впервые назвал командира по имени и протянул ладонь для рукопожатия.
За воротами раздалась трель автомобильного гудка. Из здания контрольно-пропускного пункта выскочил дневальный – солдатик в застиранной добела форме. Открыв ворота, он взял под козырек, отдавая честь офицерам, сидевшим в «уазике». Машина въехала на территорию госпиталя. «Уазик» со снятым брезентовым верхом проехал мимо, а затем, притормозив, сдал назад.
Офицер, сидевший рядом с водителем, по-видимому, знал Новикова в лицо. Он весело улыбнулся:
– Как здоровье, лейтенант?
– Заживает словно на собаке! – бодро откликнулся тот, не выпуская ладонь Рогожина.
– Тогда собирайся в столицу. Москва ждать не любит. Хватит бока пролеживать! Пора карьеру делать!
Офицер-балагур тронул водителя за плечо. Подняв облако пыли, «уазик» рванул к корпусу, где располагалась администрация госпиталя.
– Новиков, подгребай оформлять бумаги на выписку! – привстав в машине, выкрикнул офицер, зазывно махнув рукой.
Машина скрылась за поворотом. Товарищи по оружию крепко обнялись. Расставание не было печальным. Скорее наоборот. Позади оставались кровь, пот, изматывающие рейды, свист пуль над головой и бессмысленная война. Так по крайней мере казалось двум десантникам, прошедшим ад Афгана. Они прощались с прошлым, надеясь на будущее.
Судьба разводила дороги сержанта Дмитрия Рогожина и старлея Виктора Новикова, чтобы свести их вновь в совсем иной стране, в другое, жестокое, время перемен.
Будущее никому не дано предугадать.
Глава 3
Поистине те, которые пожирают имущество сирот по несправедливости, пожирают в своем чреве огонь, и будут они гореть в пламени!
Коран, сура 4, аят 10Пятеро спецназовцев и их командир шли по песку равнины. Двигались они осторожно, с оружием на изготовку, напряженно всматриваясь в гряду холмов.
Ничто не нарушало тишины. Лишь иногда резкий посвист степных зверюшек, предупреждавших собратьев о появлении чужаков, заставлял солдат непроизвольно вздрагивать.
«Молодые, необстрелянные, – думал Святой. Он шел впереди твердым, пружинистым шагом, словно под ногами был не песок, а гладкий асфальт. – К пустыне привыкнуть надо, почувствовать ее…»
Годы, проведенные в военном училище, не стерли из памяти навыки, приобретенные в Афгане. У командования молодой офицер был на особом счету. Ему доверяли исключительно сложные поручения, миссии, которые другим были просто не по плечу. Этот рейд в пустыне относился к разряду экстраординарных.
У склона невысокого холма группа остановилась.
– Мать моя женщина! Падлы, что это они вытворяют! – ахнул Паша Черкасов, солдат второго года службы, оттягивая рукой тельник, словно тот душил его.
Приятель Черкасова, весельчак и балагур младший сержант Коля Серегин, взволнованно добавил:
– Предупреждают! Пойдем по следу, и с нами такое будет…
– Ну уж хрен! – забасил Голубев, прозванный во взводе Слоном. – Я голыми руками им чердаки поскручиваю.
– Заложник?! – полуутвердительно высказался москвич Сергей Скуридин, невысокий жилистый парень с непокорным русым чубом, торчащим из-под выцветшей добела панамы.
Пятый спецназовец, Иван Ковалев, призванный в армию из глухой деревни Архангельской области, как и подобало потомственному помору, эмоции держал при себе.
На деревянном шесте, воткнутом в макушку бархана, была насажена отрубленная человеческая голова. По кровоподтекам, ссадинам и слипшимся от крови темным волосам было ясно, что убитого перед смертью зверски били. Правое полуоторванное ухо едва держалось на тонкой полоске кожи. Зияющие пустые глазницы смотрели вдаль поверх голов десантников. Рот навеки ощерился в дьявольской застывшей улыбке.
У шеста на склоне бархана лежало обезглавленное тело в изорванной гражданской одежде.
– Водитель заводской! – узнал замученного Святой.
Под солнцем тело начинало раздуваться, в нагретом воздухе повис тяжелый запах.
– Передайте: нашли труп водителя, – распорядился лейтенант.
Скуридин снял рацию, отодвинулся от убитого и принялся подстраивать частоты.
– Снимите! – показал Святой на голову, но никто из солдат не шелохнулся.
Командир сам выдернул шест. Отрубленная голова слетела с палки и глухо шлепнулась в песок.
– Похоронить надо! – неуверенно произнес Ковалев. – Лисы объедят.
– Некогда. – Святой обеими руками взял голову и положил рядом с туловищем. – Подберет милиция, передаст родным. Скуридин, что со связью?
– Батареи дохлые! – развел руками радист.
– Проверить поленился?
– По тревоге подняли, когда было проверять! – обиженно шмыгнул носом Скуридин.
Отделение Голубева было лучшим в первом взводе.
Рогожин лично подбирал парней, присматривался к ним, проверял на прочность. Опыт Афгана подсказывал Святому – уверенность в подчиненных удваивает и собственные силы. Жаль, «афганцы» разъехались. Кто домой, кто по госпиталям… А кто нашел успокоение под скромными стандартными гранитными плитами…
Обезглавленное тело спецназовцы присыпали землей. Скуридин продолжал возиться с рацией. Он тщетно вызывал оперативный штаб, координирующий преследование:
– Роза, ответьте Пиону… Роза, я Пион…
Согнутая в дугу порывами ветра, антенна болталась, будто сломанная мачта парусника после бури.
– Нет связи, товарищ старший лейтенант! – Скуридин виновато смотрел воспаленными от попавшего песка глазами. – Может, ракетницей сигнал подадим? «Вертушки» тоже бандюг ищут.
– Продолжай вызывать! – приказал Святой. – Еще десять минут отдыхаем – и вперед! Проверьте оружие, почистите. Можете перекусить…
– Около мертвяка? – Младший сержант Николай Серегин скорчил трагическую мину. – И по такой жаре! Я, если поем, сразу оперу «Риголетто» исполню…
– Тебе шалман посреди пустыни подавай, – подколол его Паша Черкасов.
– Желательно с пивком холодненьким, симпатюлечкой за соседним столиком и музоном отвальным! – продолжал упражняться в мазохизме Серегин. – Пенку с пивка сдуть, пригубить глоточек, посмаковать и рыбки кусочек пожевать… – Он вытянул губы дудочкой, наглядно изображая процесс.
– У нас знатная рыба! – поддался общему расслаблению Ковалев. – Батяня засолит – пальчики оближешь. Сам председатель колхоза его сельди уважает! Когда сына женил, к нам прибежал рыбешки попросить!
– Деревня, глухомань! – переключился Серегин на северянина. – Колхознички! Растят хрен да лебеду кормить сограждан, не поднявших целину.
– Зачем лебеду… Сама растет, – невозмутимо ответил Ковалев. – А хрен я очень уважаю. Особенно со студнем!
– Иван! Ты тормозом прикидываешься или по жизни такой приторможенный? – упражнялся в остроумии младший сержант, сидя на безопасном расстоянии.
Физическая сила спокойного помора была во взводе хорошо известна. Земляк Ломоносова без труда двадцать раз подтягивался на перекладине, а уж крутить «солнышко» мог бесконечно.
– Я же архангельский. У нас «дергунчиков» не любят! – с достоинством, как и подобает истинному «моржееду», отозвался Ковалев.
Он снял рюкзак десантника, достал тряпочку, запакованную в маленький полиэтиленовый пакет, и принялся заботливо протирать затвор автомата.
– Серегин, подвязывай болботню! – сказал командир отделения, старший сержант Голубев. По нраву он походил на Ковалева: такой же рассудительный, скупой на слова. – Трындишь без толку, а автомат весь в песке. Тебе басмачи башку точно спилят!
– Уделаются, Слон! Я же боец непобедимого первого взвода отдельного батальона спецназа! – шутил неунывающий Коля.
– Глохните! Связь есть! – крикнул Скуридин. – Товарищ старший лейтенант! Роза ответила…
– Гербарий какой-то! – сострил напоследок Серегин и умолк.
– …Обнаружили труп! – Святой говорил, прижимая переговорное устройство к губам. – Координаты передаю… Да! Труп обезглавлен!.. Голова отделена от туловища! Так тебе понятно?.. Да. Предположительно – водитель. Вышлите вертолет забрать останки. Мы продолжаем преследование в северо-западном направлении. На связь выйдем в условленное время. Отбой!
Солдаты прислушивались к разговору. Рация – единственная нить – связывала пятерых спецназовцев со знакомым и понятным миром, где были друзья, гарнизон, солдатская чайная и кино по выходным дням.
Сейчас же они пребывали словно в ином измерении, наполненном страхом, опасностью, лишениями и изнурительным зноем.
– Пашка, тарантул! – восторженно заорал Серегин.
– Где?
– Вон, к Ваньке крадется неформал пустыни! Здоровенный! – указывал пальцем младший сержант. – Щас цапнет его за помидоры! Вань, тикай! Деревня жениха потеряет!
Паук, перебирая мохнатыми лапами-ходулями, прытко преследовал лишь ему видимую добычу. Черные точечки глаз казались застывшими капельками смолы, овальная спина, покрытая пушком, была прочерчена невыразительным узором.
Ковалев нашел сухую веточку, осторожно перекрыл дорогу пауку и стал отгонять его в сторону.
– Мочи урода! Он же ядовитый! – подскочил на ноги Серегин.
– Не надо. Пусть живет! – ответил Иван.
– Слон! Ванька тарантула прибить отказывается! – притворно обиженно обратился к командиру отделения Серегин. – Поймать гада хочет, откормить и на тебя натравить за то, что ты его строевой задолбал!
Спецназовцы обступили насекомое и стали тыкать в него палочками, заставляя тарантула бегать по кругу. Ребята обменивались шутками, устроив забавную перебранку.
– Морда точь-в-точь как у нашего старшины! – заливисто хохотал Серегин.
Его друг, Паша Черкасов, возражал, дергая Серегина за рукав:
– Усы поменьше будут…
– У прапора?
– У таракана этого!
Замечание вызвало новый приступ хохота. Невозмутимый Голубев, обычно не отлучающийся от командира, присоединился к компании.
– И вправду, Ванька, забери паука домой! Посадишь на цепь у порога хату стеречь! – изнемогал от собственных приколов Серегин. – Никакой председатель за рыбой к батяне ходить не станет.
Тарантул наконец не выдержал и угрожающе встал на задние лапы.
– Ого, наглющий, паскуда! – отступил младший сержант. – Огрызается!
– «Черная вдова»! – авторитетно, словно профессор-энтомолог, определил присоединившийся к компании Скуридин. – Эпоксидным клеем его залить и в коробочку. Отвальный брелок для ключей получится!
Ребята галдели, подталкивали друг друга, забыв о трупе, о предстоящем пути, о возможной схватке.
«Детский сад, ей-богу! – думал Святой. – Зачем в армию с восемнадцати лет берут? Ладно бы не воевали, а так в каждой бочке затычка! Но ведь ты-то, старлей, из сапог с восемнадцати не вылезаешь!»
Дмитрий сидел на песке, укрывшись с наветренной стороны бархана. Хребет холма не закрывал от него панорамы пустынной равнины, на просторах которой скрылись преследуемые люди.
«Почему они не устроили здесь засаду? – задавал себе вопрос командир. – Среди них есть бывшие военные, это факт! Вон как четко распределили силы при нападении на завод, обезоружили часовых, выбрали пути отхода…»
Вытертая добела «афганка» Святого потемнела от пота на груди и на спине.
«Твердый дезодорант «Олд Спайс» избавит вас от неприятного запаха… придаст уверенности и освежит… «Олд Спайс» для тех, кто любит приключения!» – вспомнил он почему-то рекламу, показанную по телевизору как раз тогда, когда посыльный вломился в дверь с приказом срочно прибыть к командиру батальона.
Отдельный десантно-штурмовой батальон спецназа, выделенный из состава Душанбинской дивизии воздушно-десантных войск, подчинялся непосредственно командованию Среднеазиатского военного округа.
Девяностые годы начинались для южной провинции советской империи страшными погромами в Ферганской долине, первыми нападениями на военнослужащих-славян, попытками разграбления армейских складов.
Батальон напоминал кочующий цыганский табор. До прибытия Святого две роты батальона участвовали в ферганских событиях.
Его непосредственный командир майор Виноградов, опираясь локтями на кухонный стол, застеленный прорезанной, истертой клеенкой, делился воспоминаниями. Свою жену майор под благовидным предлогом попросил выйти из комнаты.
– Едем, механик-водитель в триплексы смотрит и вдруг выть начинает! По-волчьи, знаешь, так, с подвыванием! Я люк открыл, высунулся, а у дороги кол стоит, и на нем человек нанизан.
Командир потер лицо ладонью, словно хотел снять с него гримасу боли и отвращения.
– Скорчился бедолага, как бабочка, на иглу наколотая, грудь, живот до мяса раскровянил собственными руками. Мучился страшно. Я спать лягу – все его вижу, а в ушах крик солдата!
– Из-за чего это происходит? – допытывался Святой.
– Погромы-то? Повод всегда найдется, а в причинах не нам разбираться!
– Осточертело воевать, не зная за что!
– Заваривается здесь каша. Принимай взвод, знакомься с людьми. Чует моя душа, еще навоюемся на родной землице…
Майор как в воду глядел…
– Построиться по полной боевой выкладке! – передал дневальный приказ комбата.
Лязгнули решетчатые двери оружейки. Руки солдат соприкасались с холодной вороненой сталью стволов, пальцы торопливо снаряжали магазины.
В казарму ворвался Виноградов, которого срочно вызвали из дома посыльным.
– Где комбат? – выдохнул он.
– У себя в штабе! Из округа приказ пришел: перебросить батальон в Ош! – ввел его в курс дела Святой.
– Куда? – недоуменно переспросил майор.
– Ош, Киргизия… Самолеты заправляются. К двадцати ноль-ноль мы должны погрузиться вместе с техникой!
– Взводные, ко мне! – скомандовал командир роты и принялся нервно расхаживать по коридору казармы. – Ну что вы там копаетесь?
– Товарищ майор, комбат к себе вызывает! – по-петушиному звонко прокричал дневальный, не опуская трубки телефона.
– Второй, третий взводы – крепить технику, первый – получите сухпай. Рогожин, командуй… – на ходу бросил Виноградов.
Роту он нагнал на аэродроме. Солдаты построились в колонну по двое и стояли, готовые погрузиться в самолет.
Была та самая доля секунды, когда все замирают перед тем, как сделать первый шаг, доверившись крылатой машине. Лица парней были сосредоточенны. Никто не произнес ни единого слова, не говоря уже о шутках. Солдаты придерживали оружие и подсумки, чтобы, не дай бог, звон металла не нарушил тишину.
Острые лучи прожекторов аэродрома прокладывали световые трассы по серому бетону, высвечивали серебристый бок самолета, проникали в его чрево. А надо всем этим нависла чернильная тьма азиатской ночи – молчаливая и загадочная.
Строй спецназовцев походил на фалангу древних воинов, готовых по приказу повелителя выступить в поход – покорять неведомые земли. Они подчинялись чужой воле, не задумывались, в какое пекло их собираются бросить.
Виноградов выглядел расстроенным. Правда, он лихо соскочил с командирского «уазика», уверенным шагом продефилировал по бетонке и нарушил тишину бодрым окликом:
– Как настроение, орлы?
– Нормалек… отлично, товарищ майор! – откликнулся строй по-мальчишечьи радостными голосами.
Сам вид ротного – статного, широкоплечего мужика – вселял уверенность: с таким командиром не пропадешь, выдержишь и огонь, и медные трубы.
– Рота, слушай мою команду! – зычно крикнул Виноградов. – Повзводно шагом марш!
Колонна дрогнула. Первые спецназовцы, грохоча сапогами по металлу аппарели, вошли в самолет.
– Технику надежно закрепили? – спросил ротный у Святого.
– Я проверял…
– Растяжки натянуты?
– Я проверял, товарищ майор! – повторил Святой. – Что стряслось?
– Беда, Рогожин. В городе второй день погромы идут. Киргизы узбеков, русских… – Майор закурил, сломав несколько спичек. – Под нож, в общем, пускают.
– А милиция где, краснопогонники?
– Ну что ты заладил? Какая, к лешему, милиция! Какие внутренние войска! Комбату округ приказал срочно перебазироваться в Ош. Взять под охрану объекты.
– Какие объекты? – непонимающе переспросил старлей.
– На месте укажут. Представитель округа с нами летит. Давай, Рогожин, дуй к взводу!
Самолет летел уже несколько часов. Фонари светились тусклым молочным светом. Десантный отсек напоминал внутренности библейского кита, который пообедал множеством людей в придачу к пророку Ионе.
Святой прислонился головой к жесткому ребру остова корпуса и заснул. Проснулся он с тяжелой, словно налитой свинцом головой, одуревшей от надсадного рева двигателей.
Самолет оставлял позади все новые километры. Хитроумные электронные приспособления помогали ему не сбиться с пути в ночной мгле.
– Эй, кто курит? – Святой засек в глубине отсека огонек. – Курит кто? Правила напомнить?
– Я это, товарищ старший лейтенант!
– Кто я? – не узнал голоса взводный.
Поднявшаяся с места фигура заслонила проход.
– Голубев, – виновато пробасил командир первого отделения.
– Не ожидал от тебя, сержант! Нарушаешь… – назидательно начал Святой и, внезапно поняв, как глупо его наставления будут звучать сейчас, смущенно замолк. – Садись на место. Я сам к тебе подойду.
Пол самолета исходил мелкой дрожью, и лишь иногда его сильно встряхивало. Осторожно переступая через ноги спящих солдат, Святой пробрался к сержанту.
– Подвинься! – легонько потеснил он одного из отдыхавших спецназовцев.
– А по рогам?! – сквозь сон пробормотал тот.
Голубев легонько поддал плечом забияку, да так, что весь ряд покачнулся.
– Я тебе их пообломаю, Скуридин. Совсем нюх потерял! Взводного не пускаешь!
– Извините, товарищ старший лейтенант. Я не разглядел в темноте! – встрепенулся радист первого отделения. – Слон, ты сказать не мог, да? Обязательно как бульдозер…
– Не ерепенься! Спи… – положил руку на плечо солдата Святой.
– Какой тут сон! Рядом с этим мамонтом! Придавит, – недовольно пробурчал Скуридин.
Из полумрака отсека донесся ехидный голос Серегина:
– Тебя задавишь, бобика московского…