Здесь стреляют только в спину

ПРОЛОГ

Июль, 2002 год

В затрапезной гостинице на окраине Тикси к вечеру 12 июля были зарегистрированы всего четыре постояльца. На первом этаже проживал тучный бухгалтер из Склада, на втором – три иркутских геолога. В среду они прилетели с Новосибирских островов, утром ожидали борт, но рейс отменили, и пришлось пьянствовать. Без особого энтузиазма, но, как говорится, надо. В родном Иркутске под присмотром жен и тещ особо не разгуляешься. Двухкомнатный номер напоминал казарму. Голые стены, кровати с несвежим бельем, сваленные грудой рюкзаки. На столе – нехитрая снедь.

Бутылку уже усидели.

– Продешевили, – мрачно поведал долговязый бородач, распечатывая вторую. – По три штуки баксов за редкую находку… Ну, не знаю, мужики. Бакс, он, конечно, вещь, но всего по три штуки… На бедность разве что.

– Зато ноги унесли, – сказал худой и угловатый. – Я доволен. Забудем про платину. Девять тонн «зелени» за месяц работы – приличный навар, не жадничай. Доживем до утра, и гуд бай, моя черешня. С долгами рассчитаюсь, Соньку под мышку – и на курорты Краснодарского края. Я ей Дагомыс уже четыре года обещаю…

Бородач невесело хохотнул.

– Ну, ты развеселил! С женой на курорт… Васёк, ты в Тулу со своим самоваром не пробовал?

Третий, приземистый и в годах, помалкивал. Он сильно нервничал. Два дня назад на геологическую партию наехали серьезные люди. Подошли прямо на пристани, под разгрузку. «Девять тонн, и молчок, – предложил хмурый усач с манерами гэбиста. – Вы искали хромистый железняк – вы его нашли. На острове Надежды. Там его – горы. Остальное забудьте. Нам – материалы, вам – девять тысяч, подписка о неразглашении и самолет в субботу. И никакой болтовни». Не та эпоха, чтобы грудью на амбразуру. За открытый пласт им светила благодарность и квартальная премия в несколько тысяч «крепнущих» российских рублей. Несерьезно. А позавчера появились еще одни «клиенты» – серьезные и богатые. Сотоварищи как раз за пивом ушли – в буфет, там «Сибирскую легенду» завезли. «Двадцать тысяч, – сказали серьезные, – к пятнице подготовить материалы». Тут и понял Листвянский, что продешевил. Как последнего лоха обули! Пришлось вести двойную игру. Даже тройную: коллеги о последнем визите оставались в приятном неведении. Технических проблем он не видел: богатые и серьезные образцов пород не требовали, а документацию Листвянский всегда хранил в двойном экземпляре. На всякий случай. Чемоданчик для усатого он отдал намедни вечером, за папкой с копиями прибудут сегодня ночью (он должен вынести в коридор), а тут коллеги пьянку закатили. Да еще и проституток заказали – можно подумать, сутки не протянут до встречи с законными…

Выпили еще – за жен, за удачу, за секс в работе.

– Ладно, – хлопнул стаканом по столу худой, – не в бабках счастье. – Потянулся к банке, ковырнул сморщенный овощ. – Скоро девчата придут. Оттянемся напоследок, и на крыло.

– Без меня, – пробормотал Листвянский, – спать пойду. Поздно уже.

– Лучше поздно, чем ни с кем, – резонно заметил высокий. – Уймись, Иваныч. Давай стаканюгу…

В дверь постучали.

– Опаньки, – подскочил угловатый. – А халдей не промах. Где тут наши бабоньки сомнительного поведения?

В номер ввинтились две девицы. В принципе нестарые. Якутка и белобрысая. У первой было мало волос, у второй они не вполне естественно кудрявились, из губ торчала сигарета, а на коленке красовался фиолетовый рубец.

– Холостякуем, мальчики? – Якутка хихикнула, но как-то натянуто.

– А болоночка ничего, симпатюристая, – определил угловатый. – Чур, моя, Серега. А тебе японочка – справедливо?

– Да мне столько не выпить, – скис сидящий за столом долговязый. – Или за добавкой в буфет сбегаем?

– Удачи, мужики, – поднялся Листвянский. – Всем совет да любовь. Я на боковую. Вы с ними того… не засиживайтесь.

И тут все разом сменилось. Отпихнув якутку, в номер ворвались посторонние. «По-честному» – трое на трое. Угловатый и бровью не успел повести – получил выкидухой в «солнышко». Умер не сразу – ползал в ногах у курчавой, давился кровью. Листвянского толкнули к окну, он упал на подоконник, в сохлый кактус – а встать уже не мог: из горла торчала рукоятка. Высокий схватил пол-литра, подпрыгнул. Рывком перевернул стол – налетчик со шрамом на носу протаранил столешницу. Высокий махнул бутылкой, как шашкой, – хрустнуло стекло или череп… Рябой захрипел, выпучил глаза, но дружки уже летели, выставив ножи. Парень пытался защищаться, закрывался руками, но пропускал удары по корпусу, кричал от боли. Обливаясь кровью, упал на колени, опрокинулся навзничь. Озверевшие налетчики били ножами – смачно, с удовольствием, входя в раж.

– Хорош… – прохрипел рябой, держась за голову. – Ищите бабки и бумаги…

– Мы пойдем? – нервно дергая губой, спросила якутка.

– Стоять, – процедил рябой. – И молчи, мочалка.

– Валет, имей совесть, – надула губы блондинка. – Вы поймали нас на лестнице, прикрыть просили – мол, с парнями потереть надо. Вы потерли? Сам сказал – войдем, и свободны. Ну, в натуре, Валет, мы пойдем?

Блондинка покосилась на дверь. Рябой перехватил ее взгляд, заступил дорогу. Разбитая голова не мешала: он схватил ее за руку. От рывка девица развернулась – взвизгнуть не успела, он зажал ей рот и ввел в спину нож. Плавно, точно шприц. Блондинка замычала – рябой провернул лезвие. Вынул, опустил обмякшее тело.

– Какого хрена возитесь? Гаси Марьянку…

Якутка уже трепыхалась в татуированных лапах. Молодой отморозок с угрями на роже полоснул лезвием. Ударил фонтан – подельник едва успел отпрыгнуть.

Рябой потрогал разбитую голову.

– Ну, чего вылупились, ишаки? Искать, я сказал!..

Крепкий, уверенный в себе мужчина с усами щеточкой протянул руку.

– Всё забрали?

Рябой ощерился, демонстрируя нехватку зубов. Отдал невзрачную папку с тощими завязками.

– Всё путем, командир. У них бумажки отдельно лежали – вот в этой фигне, поверх барахла. Как договаривались – баксы нам, макулатуру вам.

– С проститутками проблем не будет?

– Не, начальник, не будет, – заржал угреватый.

– Ты только вот чё, командир, – вспомнил рябой, – с этими жмурами двое тутошних бичей ездили. За копейки их наняли. Ну, лопаты там таскать, рюкзаки с харчами, в грязи ковыряться. Они сейчас в теплотрассе сидят в центре, копейки пропивают. Архар и Кунявый. Если хочешь, можем и их. За отдельную, так сказать, плату…

– О бичах позаботятся, – нахмурился усатый. – Спасибо. Вы свою работу сделали, мужики.

Он бросил папку на заднее сиденье «Гелендвагена», мельком осмотрелся. Два часа ночи. Дорога пуста. В ближайших домах за оврагом окна завешаны газетами – «июльскими шторами» (попробуй поспи, когда ночь напролет светит солнце).

– Ну, как знаешь, командир, – пожал плечами рябой. – Мое дело предложить. Бывай, не кашляй.

– До встречи, – кивнул усач.

Пистолет с глушителем возник в руке, как голубь из котелка факира. Интересный способ прощаться. Рябой продолжал тупо скалиться, когда пуля пробила сердце. Двое других бросились врассыпную – угреватый, визжа, прочь, татуированный – на усача. Вторая пуля сбила его с ног, две другие успокоили. Из джипа прозвучали несколько хлопков. Угреватый мешковато завалился в траву, откатился, подмяв куст.

– Убедись, – бросил усач.

Человек вышел из машины. Осмотрелся, зашагал к неподвижному телу. Дважды выстрелил в голову.

– И этих, – зевнул усач, садясь в машину. Глупо, но правила писаны кровью. Бывает, и мертвецы пробуждаются.

Баргузин – Лорду:

Горячий информатор сообщает: результаты исследований подтверждают Клондайк. Ожидается вывоз материалов на материк. Пункт отправки – аэропорт Тикси. Пункт назначения – Мирный. Местонахождение Клондайка неизвестно.

Лорд – Баргузину:

Сообщите условия высылки материалов. Есть ли возможность проникнуть на борт?

Север – Стерегущему:

Группа Листвянского ликвидирована. В пригороде Тикси найден труп Жидкова. Есть опасения, что он выдал информацию – на теле следы пыток. Предлагаю форсировать пересылку материалов.

Стерегущий – Северу:

Пересылку разрешаю. Соблюсти все меры предосторожности. Удвоить охрану. Материалы ожидаю лично – в Мирном. Удачи.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Июль, 2002 год

Где-то между Приленским плато и Центрально-Якутской равниной

Я не феминистка. Не умею, не хочу и никогда не буду. Надоело ежедневно любоваться «полосой спецназа», венчаемой голой скалой (не говоря уж о попытках ее преодолеть).

Однако приходится это делать – вид в окне незыблем.

«Райское» местечко – тренировочный лагерь спецназа МЧС. Три жилые пятиэтажки, клуб, санчасть, материальный склад. Рычащий аэродром, спортивный городок, чуть поодаль – госпиталь. Упомянутая полоса как часть учебной базы. За сопками – стрельбище, за стрельбищем – «дорога в ад» – лабиринт в пещерах, наводящий панику на курсантов-новичков.

И я, за каким-то фигом зависшая между двух сопок. Круглая сирота, «недоучка» из медицинского, жена инструктора по выживанию, сосланного в Якутию…

Когда-то это место называлось воинской частью, но с тех пор утекло почти полтора десятилетия. Армию били и унижали. От важного звена в цепи ракетных войск стратегического назначения остался лишь свинарник (местные якуты после ухода военных взяли на прокорм недорезанных чушек, сотворив тем самым небольшое продовольственное чудо). Вокруг этого жизненно важного подразделения и начал возводиться летом 1999 года учебный центр уважаемого министерства. Якутов прогнали, строения отремонтировали, завезли контингент. Говорят, на «параде» побывал лично Сергей Кужугетович, одобрил начинание и пообещал помочь. А может, и не было здесь никакого министра – так, красивая легенда.

Вода в этот день отсутствовала – меняли трубы в подвале. Я занималась сухой чисткой посуды, когда в дверь влетел Борька Липкин, инструктор из третьего отряда. С утра он, кажется, хвастал, что выбил выходной.

– Рахманова не было? – выпалил Борька.

– И тебя бы не было, – невозмутимо ответствовала я, – да вот явился.

– Понял, – сообразил Борька, – спасибо. – И смылся.

Не успела я поменять тарелку, как он возник вторично. Черные очки на идеальном римском носу озадаченно блеснули.

– А чего это ты делаешь?

– Посуду мою, – объяснила я, обдирая ножом последнюю алюминиевую плошку. – Больным шевелиться нельзя, они заразные.

– Понял, – неуверенно повторил Борька. – Хотя и не совсем… – Потом помялся и добавил: – У меня такое ощущение, Даша, что будут проблемы. Самолет под Ханангой навернулся.

И снова убежал. Я устало посмотрела в окно. Пейзаж за рамой надоел до чертиков: макет подорванного дома и фигурки в камуфляже, ползущие по веревкам. Посуда кончилась. Задрапировав «бытовой» уголок, я вернулась к изучению труда Бориса Акунина «Статский советник» (наша библиотека пополняется раз в пятилетку). Времени – вагон. Двое больных, находящихся под моим патронажем, спали в палате. Одного из них я должна была уколоть через два часа, другого – после ужина (на мой непросвещенный взгляд, курсант Анищенко просто симулировал пищевое отравление, чтобы увильнуть от тактических занятий).

Культурная жизнь на этой «зоне» разнообразием не отличалась. Пойти – некуда. В клубе в тридцатый раз – «Тридцатого уничтожить». В магазине – всего битком, но для кого стараться? До ближайшего города – шестьсот миль. Друзей – ни одного. Круг общения – пять особ из числа жен инструкторского состава, и тема разговоров в этом месяце одна – как супруга инструктора Гречкина переспала с зампотехом Кравченко, а Гречкин в порядке вендетты переспал с поварихой. Соседи неразговорчивы. Собаки запрещены. Любовника не нажила. Муж до полуночи бегает по сопкам, выживать там кого-то учит…

От изящного слога Бориса Акунина меня отвлекли громкие звуки. Кто-то проскакал по коридору. Потом вернулся, грозно кашлянул и распахнул дверь. Переспелая мадам Зоя Мартыновна Калистратова, тяжелая во всех отношениях, – делопроизводительница при директоре учебного центра Рахманове.

– Липкин был? – грозно вопросила она, прижимая к персям коленкоровую папочку.

Я удивленно подняла голову.

– А разве он болен?

– Но ведь где-то он должен быть, – с убийственной логикой ответствовала Зоя Мартыновна и побежала дальше.

Я закрыла глаза. Исходя из замкнутости круга, следующим должен появиться сам Рахманов и спросить, не видела ли я Зою Мартыновну, а то ему надо срочно отпечатать донесение в центр, а самому это делать не позволяет положение.

Через плац в гробовом молчании протопала колонна курсантов. Каждый день в одно и то же время колонна возвращалась с тактических занятий, а я, как классическая русская баба, их жалела. В курсанты набирали добровольцев, отслуживших срочную. Обучение – год, опрятные казармы, отпуск. Выжимали из них все соки…

Как в воду глядела. Дверь в санчасть в третий раз заскрипела, и в проеме образовался Игорь Евгеньевич Рахманов, Герой России, заслуженный работник МЧС и глава учебного центра. Мужественный, харизматический мужчина.

– Ой, – сказала я, – здравствуйте. Вы ищете Зою Мартыновну? Она была пять минут назад, спрашивала Липкина. А Липкин был до этого, спрашивал вас…

– Дарья Михайловна, зайдите ко мне через десять минут, – сухо распорядился Рахманов. – И переоденьтесь, пожалуйста.

Дверь захлопнулась. Кошки заскребли на душе.

Помимо Рахманова, в кабинете находились ухмыляющийся Борька Липкин и каменная Зоя Мартыновна.

– Где ваш муж, Дарья Михайловна? – спросил Рахманов, пристально глядя мимо меня. Я пожала плечами.

– На работе. А что?

Игорь Евгеньевич досадливо щелкнул пальцами.

– Ч-черт… Дождь обещают к ночи…

И замолчал, созерцая условное яблоко на моей макушке.

– Самолет упал под Ханангой, – объяснил Липкин, – час назад сообщили.

– Пятьдесят две минуты назад, – поправила Зоя Мартыновна.

– А поточнее? – сказала я.

– А куда уж точнее? – покосилась каменным глазом делопроизводительница.

– Будем надеяться, не теракт, – скрипнул Рахманов, – разве что тунгус из двустволки… Словом, история туманная, Дарья Михайловна. Похоже, рейс был тупо засекречен. А значит, нас решили посадить в дерьмо…

Ничего удивительного. Любое утаивание информации от собственной персоны Игорь Евгеньевич расценивал как заговор против государства. Но при чем здесь я?

– Чартер вел диспетчер из Мирного. Там и планировалась посадка, – продолжал Рахманов. – Как нам объяснили, «Як-40» летел из Тикси. Хотя и не факт. Новосибирские острова тоже ничем не хуже. А Чукотка еще лучше – там концов вообще не найдешь. Дозаправка в Жиганске и Вилюйске. Но до Вилюйска он недотянул. В районе 65-й параллели и 120-го меридиана исчез с экрана радара. По словам диспетчера, пилот напоследок что-то крикнул, но что – тот не понял.

– Кроме того, самолет отклонился от курса, – добавил Борька Липкин, загадочно поблескивая «хамелеонами». – Либо ошибка диспетчера, либо пилота. Возможно, здесь и причина катастрофы – в сопку, например, врезался.

«А я тут при чем?» – хотела спросить я, но передумала. Сами скажут.

– Борт перевозил секретный груз, – процедил Рахманов. – Похоже, этот перелет курировали спецслужбы. Информации не дают никакой, но требуют спасать! А мы ведь даже не знаем, где он упал. И упал ли вообще.

– Короче, пакуй котомку, Дарья Михайловна, – сочувственно ухмыльнулся Борька, – настал твой черед защищать Родину.

– Не поняла, – испугалась я. – Больше некому?

– Очень просто, – объяснил Рахманов. – Спасательную группу сформировали в Мирном, об этом сообщили сорок минут назад. Она уже в пути – через час вертушка будет здесь. Но в группе нет врача: единственный медик на базе в Мирном вывихнул плечо. А врач по штату необходим – случись «разбор полетов», нас взгреют по полной программе, ибо это грубое нарушение инструкции. Понимаете, куда я клоню, Дарья Михайловна?

Наступила зловещая тишина. Осознав величие готовящейся миссии (и не возрадовавшись), я попыталась отбиться.

– Я не врач, я форменный вредитель. Даже институт не окончила. Почему бы вам не попробовать доктора Загибайло? Он с удовольствием сменит обстановку.

– Перестаньте, Дарья Михайловна, – поморщился начбазы, – доктор Загибайло не подлежит транспортировке. На высоте он начинает задыхаться – слабые легкие. Это отмечено в его личном деле (интересно, подумала я, а как его доставили в наш лагерь – на нартах?). Не волнуйтесь, Дарья Михайловна. Ваше присутствие в группе – формальность, перестраховка на случай проверки. Кого вы собрались лечить? По данным диспетчера, за минуту до исчезновения с монитора самолет находился на высоте минимум тысячи метров. Понимаете мысль?

– Не факт, Игорь Евгеньевич, – возразил Липкин. – Он мог снизиться и лететь над тайгой, не доступный радарам. Но в одном вы правы: посадочную полосу вблизи Хананги он вряд ли найдет. Выживших не будет.

– На семьдесят процентов поиски ничего не дадут – слишком обширен район возможного падения, – продолжал утешать меня Рахманов. – Покружите пару часов над местностью и вернетесь. Даже с трапа не сойдете. А с вашим мужем мы уладим, не переживайте. Прививку от клеща сделали?

– От энцефалита, – поправила я. От клеща, как и от волков, одна прививка – в лес не ходить.

– Не слышу ответа, – нахмурился Рахманов.

– Так точно, – сказала я. – Трижды.

– А мне вот кажется порою, что солдаты… – Борька ухмыльнулся и сделал музыкальную паузу, – принесли бы больше пользы. Снять дивизию ракетчиков с Вилюя – и бросить на прочесывание, все равно ни хрена не делают – там единственная «Сатана», и та заржавела, а гептил в газолин мутировал. Успех гарантирован. Не найдут самолет, так парочку беглых зэков доставят.

– Ты, Липкин, не понимаешь пикантности ситуации, – глаза начбазы сузились в лазерные шарики, – «Як-40» перевозил секретный груз. Мы не знаем, какой, и черт меня подери, если я хочу это знать. И вам не советую проявлять любопытство. Методы работы спецслужб я знаю (еще бы, подумала я, МЧС и есть огромная, набирающая вес спецслужба). Никакой армии. Никаких посторонних гражданских лиц. Данные о катастрофе, а тем паче о грузе, в каком бы состоянии он ни находился, – информация закрытая. К содержимому этого… долбаного крылатого ящика, – Рахманов смачно чертыхнулся, – имеют доступ единицы…

– И поисковая группа МЧС, прибытия которой мы ожидаем, – негромко, но ехидно выпало из Борьки. Как из дырявого мешка.

Нависла тяжелая пауза. Начбазы не шевелился. Зоя Мартыновна преданно смотрела ему в переносицу, ожидая указаний. Борька сдержанно зевнул (ему-то что, у него выходной). А у меня заныла на душе несмазанная петля. Пока еще не страх, так – беспокойство.

– Ты прав, – допустил Рахманов, – с этими поисковиками уже, по определению, не вяжется. Возможно, в вертолете есть люди, связанные со спецслужбами. М-да, неприятно… Но я не могу ослушаться приказа. Группа должна быть доукомплектована. Всё, – Рахманов ударил ладонью по столу. Потом внимательно и впервые посмотрел мне в глаза, изобразив дозированное недоумение. – Хотя и причудливо это как-то. Я говорил с начальником базового лагеря; он уверен, что все ребята – из МЧС. Правда, набраны в спешке: кого от жены оторвали, кого от рыбалки… Воскресенье, господа.

Он явно недоговаривал. Но я уже решила: еду. Всем назло и себе в первую очередь. Не могла я больше находиться в этой дыре! Кирилл пластался без выходных, уходил в семь, бывало, в пять, приходил к полуночи, без сил падал в койку – долететь не успевал, уже храпел. До секса руки не доходили (вернее, руки-то доходили, а вот дальше…), общались три минуты в сутки. А до конца контракта – восемь долгих месяцев. И никаких гарантий, что он не подпишет новый…

Вертолет не задержался. Вынырнул из-за Южной сопки, пролетел над лагерем, завис с работающим винтом над посадочной площадкой и начал медленно снижаться. Это был старенький «Ми-8» грязно-зеленой расцветки с продольной желтой каймой под иллюминаторами и ржавым брюхом. Рабочая лошадка российской авиации. На хвосте – порядковый номер с пропиской: «Служба лесоохраны». Республиканское управление по борьбе с пожарами.

Несущий винт продолжал работать, возмущая окрестную флору, а двое курсантов уже забрасывали в салон коробки с оборудованием. Помимо лекарств и прочих бинтов, санчасть отгрузила аппарат искусственной вентиляции легких и мини-станцию переливания крови – итальянского производства, «весьма хрупкую и нуждающуюся в бережном обращении» (то есть желательно не распаковывать).

Один из курсантов что-то вопросительно рыкнул в кабину. Пилот, улыбчивый сахаляр, покачал головой и выразительно провел по шее, отвечая, видимо, на вопрос о количестве горючего.

Я раздумывала – уже можно идти или еще подождать? Неожиданно меня толкнули в спину:

– Бегать нужно, товарищ боец! А ну живо на борт!

Я оглянулась. Борька Липкин и тут поспел! Откуда взялся?

– Ты пришел меня проводить? – проорала я и осеклась.

Инструктор «выходного дня» был одет явно по-походному. Плотная дерюга-камуфляж до колен, сапоги, штаны с резинками, за спиной мешок. Шапочка с мягкой подкладкой.

– Нет, мы с тобой неразлучны! – прокричал Борька. – Рахман приказал – он боится, что одна ты выйдешь на путь воина, и это плохо кончится! Не доверяешь? – Он показал неплохие зубы. – Или я в масштабах ваших недостаточно хорош, Дарья?

Я бы так не сказала. Подтянутый Липкин в боевом камуфляже смотрелся что надо. «Узи» на грудь – и вылитый коммандос израильской армии.

Он подсадил меня в утробу вертолета; я пригнулась, взялась за поручень и ощутила холодок в груди. Вот она, романтика: первым делом я увидела нечесаные бороды, переходящие в автоматы…

Баргузин – Лорду:

План «Б» приведен в исполнение. Примерные координаты падения объекта: девяносто шесть градусов северной широты, сто пятнадцать градусов восточной долготы. Агент Мотыль включен в состав группы «Спас». Перехвачены переговоры Севера с Фирмой. Некто Стерегущий вылетает вместе со спасателями. Личность неизвестна. Представляет опасность.

Лорд – Баргузину:

Мотылю предоставить полномочия – вплоть до чрезвычайных. Стерегущего выявить и нейтрализовать.

Первый в жизни полет на вертолете особой паники не вызвал. Мы шли на средней высоте. В иллюминаторе – бескрайний лесной массив. Во всей красе. Ни одного антропогенного пейзажа. Вопреки устоявшимся представлениям о редколесье Западной Якутии природа утверждала обратное: ландшафты менялись поминутно. Темные леса чередовались светлыми, выделялись горные кряжи, покрытые соснами. Змеились речушки, отражая солнечные блики. Меня подташнивало, однако крайних неудобств не было. При такой болтанке могло быть хуже. Но когда вертолет развернулся на северо-восток и солнце полоснуло по глазам, я не выдержала, отвернулась от иллюминатора. Солнце в июле достает до чертиков. Ночей не бывает. Светило опускается к горизонту, ложится на край неба и там «ночует», освещая Якутию, как днем. Утром вскакивает и висит, как лампочка, часов до восьми, после чего опять медленно уходит на ущербный закат. И так изо дня в день – половину лета, пока наконец к середине августа не установится бледное подобие ночи.

Я посмотрела на часы. Начало седьмого вечера. Лететь оставалось часа четыре. Сигнал бедствия прозвучал где-то над Медвежьим кряжем, вернее, над обширным урочищем между кряжем и речушкой Ханангой. Никто там не жил с сотворения мира. Глушь – первобытная. До ближайшего поселка три дня ходьбы (это теоретически, а учитывая прелести тайги, – десять). Об этом поставил в известность старший группы Боголюбов – обладатель трехмесячной щетины и фиолетового шрама над правым глазом. Остальные помалкивали – народ не жаждал общения. Ограничились представлением. Даже болтливый Липкин забился в угол и размеренно сопел, изображая спящего. Лишь к концу второго часа, когда все уже отдавили задницы, а на горизонте показались облака, стали переговариваться. Команда была разношерстной, набранной впопыхах, по трем лагерям. Многие друг друга не знали.

Костяк группы сформировали в Тамангане под Мирным, в штабе по борьбе с лесными пожарами. Двое из четверки непосредственно числились в структуре МЧС, третий работал в республиканском спасательном штабе, четвертый – в департаменте по обнаружению и локализации лесных пожаров. В Ытык-Тюеле приняли на борт еще двоих – с гидродомкратом и резаками по металлу. В Доброволине – меня с Липкиным. В итоге получалось восемь человек плюс пилот, отделенный перегородкой (почему он один, а не двое, как положено по инструкции, мы так и не поняли). Второго бородача, вооруженного короткоствольным автоматом (спасателям, ведущим работы в опасных зонах, рекомендовано носить оружие), звали Антоном Блоховым. Он был моложе первого и на лицо попроще, часто косился на Боголюбова, словно спрашивая разрешения на ту или иную фразу (непосредственный начальник, догадалась я). Все прочие были безбородыми. А работник департамента обнаружения и локализации и вовсе – женщиной. Люба Невзгода, как она представилась. У женщины было скучное, малоподвижное лицо, приплюснутый нос, тонкие губы. Азиатские скулы придавали лицу угрюмость. На такую женщину мужчины обычно дважды не смотрят. Возможно, ее портила униформа, висящая мешком, или что-то другое, не знаю. Но интереса в мужской среде она не вызывала.