Народные русские сказки
Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу под добало[16] подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу-сом с большим усом:
– Будь ты, – говорят, – нашим судьей.
Сом послал за ершом – добрым человеком и говорит:
– Ерш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?
– Потому, – говорит, – я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня и до Ильина дня, выгорело оно снизу и доверху и запустело.
– Ни вовек, – говорит рыба-сом, – наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?
– Есть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: сорога-рыба[17] на пожаре была, глаза запалила, и понынче у нее красны.
«Повесть о Ерше Ершовиче». Раскрашенная гравюра на меди. XIX в.
И посылает сом-рыба за сорогой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей[18], туды же понятых, зовут сорогу-рыбу:
– Сорога-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
Сорога-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась. И говорит ей сом:
– Здравствуй, сорога-рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
– Ни вовек-то, – говорит сорога-рыба, – не гарывало наше озеро!
Говорит сом-рыба:
– Слышишь, ерш, добрый человек! Сорога-рыба в глаза обвинила.
А сорога тут же примолвила:
– Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!
Ерш не унывает, на бога уповает:
– Есть же у меня, – говорит, – в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь-рыба на пожаре был, головешки носил, и поныне у него крылья красны.
Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:
– Окунь-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба:
– Скажи, окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
– Ни вовек-то, – говорит, – наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!
Ерш не унывает, на бога уповает, говорит сом-рыбе:
– Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: щука-рыба, вдова честная, притом не мотыга[19], скажет истинную правду. Она на пожаре была, головешки носила, и понынче черна.
Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:
– Щука-рыба! Зовет рыба-сом с большим усом пред свое величество.
Щука-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась:
– Здравствуй, ваше величество!
– Здравствуй, щука-рыба, вдова честная, притом же ты и не мотыга! – говорит сом. – Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
Щука-рыба отвечает:
– Ни вовек-то не гарывало наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!
Ерш не унывает, а на бога уповает:
– Есть же, – говорит, – у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: налим-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче он черен.
Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят к налим-рыб е и говорят:
– Налим-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
– Ах, братцы! Нате вам гривну на труды и на волокиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городе не бывал, пред судьям не стаивал, говорить не умею, кланяться, право, не могу.
Эти государские посыльщики пошли домой; тут поймали ерша и посадили его в петлю.
По ершовым-то молитвам бог дал дождь да слякоть. Ерш из петли-то да и выскочил; пошел он в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Трос-реку, из Трос-реки в Кам-реку. В Кам-реке идут щука да осетр.
– Куда вас черт понес? – говорит им ерш.
Услыхали рыбаки ершов голос тонкий и начали ерша ловить. Изловили ерша, ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко! Пришел Бродька – бросил ерша в лодку, пришел Петрушка – бросил ерша в плетушку.
– Наварю, – говорит, – ухи, да и скушаю.
Тут и смерть ершова!
Курочка
Жил-был старик со старушкою, у них была курочка-татарушка, снесла яичко в куте под окошком: пестро, востро, костяно, мудрено! Положила на полочку; мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко разбилось.
Старик плачет, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась. Идет просвирня, спрашивает: что они так плачут?
Старики начали пересказывать:
– Как нам не плакать? Есть у нас курочка-татарушка, снесла яичко в куте под окошком: пестро, востро, костяно, мудрено! Положила на полочку; мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко и разбилось! Я, старик, плач у, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась.
Просвирня как услыхала – все просвиры изломала и побросала. Подходит дьячок и спрашивает у просвирни: зачем она просвиры побросала?
Она пересказала ему все горе; дьячок побежал на колокольню и перебил все колокола.
Идет поп, спрашивает у дьячка: зачем колокола перебил?
Дьячок пересказал все горе попу, а поп побежал, все книги изорвал.
Журавль и цапля
Летала сова – веселая голова; вот она летала-летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела и опять полетела; летала-летала и села, хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела… Это присказка, сказка вся впереди.
Жили-были на болоте журавль да цапля, построили себе по концам избушки. Журавлю показалось скучно жить одному, и задумал он жениться.
– Дай пойду посватаюсь на цапле!
Пошел журавль – тяп, тяп! Семь верст болото месил; приходит и говорит:
Г. Нарбут. Обложка книги сказок
Цапля. Фрагмент иллюстрации Н. Ольшанского и П. Беллингерста
– Дома ли цапля?
– Дома.
– Выдь за меня замуж!
– Нет, журавль, нейду за тя замуж: у тебя ноги долги, платье коротко, сам худо летаешь, и кормить-то меня тебе нечем! Ступай прочь, долговязый!
Журавль как не солоно похлебал, ушел домой.
Цапля после раздумалась и сказала:
– Чем жить одной, лучше пойду замуж за журавля.
Приходит к журавлю и говорит:
– Журавль, возьми меня замуж!
– Нет, цапля, мне тебя не надо! Не хочу жениться, не беру тебя замуж. Убирайся!
Цапля заплакала со стыда и воротилась назад. Журавль раздумался и сказал:
– Напрасно не взял за себя цаплю; ведь одному-то скучно. Пойду теперь и возьму ее замуж.
Приходит и говорит:
– Цапля! Я вздумал на тебе жениться; поди за меня.
– Нет, журавль, нейду за тя замуж!
Пошел журавль домой.
Тут цапля раздумалась:
– Зачем отказала? Что одной-то жить? Лучше за журавля пойду!
Приходит свататься, а журавль не хочет.
Вот так-то и ходят они по сю пору один на другом свататься, да никак не женятся.
Комментарий к сказке «ЖУРАВЛЬ И ЦАПЛЯ»
Сюжет сказки «Журавль и цапля» берет свои корни в индийском фольклоре «Панчатантры» и в басне Эзопа о журавле и раке, текст которой не дошел до нашего времени. Эзоповская басня впоследствии послужила основой для ряда средневековых басен, например, «Куропатка и лиса» сборника Адемара и «Лиса и куропатка» сборника Вардана.
Варианты сказки существуют в украинском, белорусском, латышском фольклорном материале, а также встречаются в сборниках татарских сказок.
Если сравнивать русскую сказку с латышской, особых расхождений в сюжете не обнаруживается. Отличия в основном касаются стилистических особенностей, связанных с национальными традициями повествования. Так, русская сказка начинается забавной и необычной присказкой – своеобразным мини-рассказом:
Летала сова – веселая голова; вот она летала-летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела и опять полетела; летала-летала и села, хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела… Это присказка, сказка вся впереди.
Латышская сказка начинается намного прозаичнее:
Жил на краю болота аист, а по другую сторону болота жила цапля. Подумал аист, что скучно жить одному, и решил он к цапле посвататься. Вот в один прекрасный день аист – шлеп, шлеп, шлеп! – побрел через болото к цапле. Прошлепал он эдак верст семь, подошел к гнезду и спрашивает…
Если сравнивать диалоги цапли и журавля в сказках, то легко заметить стилистические отличия. В латышской сказке речь персонажей более правильная, «литературная»:
– Дома ли хозяюшка?
– Хозяюшка-то дома, – отвечает цапля, – а вот ты зачем здесь?
– Жениться хочу. Пойдешь за меня?
А цапля ему в ответ:
– Что-то ноги у тебя больно длинные да штаны короткие, и бегаешь ты неважно. Не пойду я за тебя, пожалуй, ты меня и прокормить-то не сможешь.
В сказке «Журавль и цапля», как и во многих других сказках о животных, подробно воссоздается быт народа. Речь зверей и птиц, мотивы их поступков, описания обстановки свидетельствуют о том, что герои сказок наделены человеческими качествами, они живут жизнью людей, а точнее – простых крестьян.
Журавль и цапля живут не просто на болоте, а в избушках, они носят одежду, как люди. Рассуждения цапли, которые решили исход сватовства, тоже вполне «человеческие», обыденные: сможет ли журавль, у которого «платье худо», прокормить жену?
В сказке не только воссоздан человеческий быт, но также нашли отражение реальные наблюдения за животными, то есть сказочные герои-животные наделены чертами птиц из реальной жизни. Известно, например, что журавль – очень обидчивая птица, он может помнить обиду долгие годы. А цапля всегда считалась злобной и жадной птицей. Сказочная цапля думает прежде всего о том, чем ее будет кормить сватающийся журавль, она приняла его совсем не ласково: «Ступай прочь, долговязый!»
Даже в описании внешности сказочных персонажей передаются человеческие черты, речь как будто бы идет о птицах, но мы их воспринимаем как людей.
Все эти примеры убеждают нас, что искусство народной сказки состоит в тонком переосмыслении подлинных повадок птиц и зверей в человеческие действия и характеры.
Иносказательность сказки «Журавль и цапля» достигается использованием аллегорической (басенной) образности, которая является характерной чертой прежде всего русских анималистических сказок. Отсюда основные темы русских сказок о животных: человеческие характеры, достоинства и пороки людей, человеческие взаимоотношения. Так, в сказке «Журавль и цапля» высмеиваются спесь и высокомерие.
Животные в сказке лишь до некоторой степени действуют в согласии со своей природой и в гораздо большей степени выступают носителями того или иного характера, присущего людям. Поэтому мир зверей в сказке одухотворен и домыслен человеческим воображением, он является формой выражения мыслей и чувств человека, его взглядов на жизнь. Все это придает сказке характер реализма, делает ее правдивой и художественно убедительной.
Байка о щуке зубастой
Вночь на Иванов день родилась щука в Шексне, да такая зубастая, что боже упаси! Лещи, окуни, ерши – все собрались глазеть на нее и дивова лись такому чуду.
Вода той порой в Шексне всколыхалася; шел паром через реку, да чуть не затопился, а красные девки гуляли по берегу, да все порассыпались.
Экая щука родилась зубастая!
И стала она расти не по дням, а по часам: что день, то на вершок прибавится; и стала щука зуба стая в Шексне похаживать да лещей, окуней полавливать: издали увидит леща, да и хвать его зубами – леща как не бывало, только косточки хрустят на зубах у щуки зубастой.
Экая оказия случилась в Шексне!
Что делать лещам да окуням?
Тошно приходит: щука всех приест, прикорнает[20]. Собралась вся мелкая рыбица, и стали думу думать, как перевести щуку зубастую да такую торовастую. На совет пришел и Ерш Ершович и так наскоро взголцил[21]:
– Полноте думу думать да голову ломать, полноте мозг портить; а вот послушайте, что я буду баять. Тошно нам всем тепере в Шексне; щука зубастая проходу не дает, всякую рыбу на зуб берет! Не житье нам в Шексне, переберемтесь-ка лучше в мелкие речки жить – в Сизму, Коному да Славенку; там нас никто не тронет, и будем жить припеваючи да деток наживаючи.
И поднялись все ерши, лещи, окуни из Шексны в мелкие речки Сизму, Коному да Славенку.
По дороге, как шли, хитрый рыбарь многих из ихней братьи изловил на удочку и сварил забубенную ушицу, да тем, кажись, и заговелся.
И. Билибин. Щука
С тех пор в Шексне совсем мало стало мелкой рыбицы. Закинет рыбарь удочку в воду, да ничего не вытащит; когда-некогда попадется стерлядка, да тем и ловле шабаш!
Вот вам и вся байка о щуке зубастой да такой торовастой. Много наделала плутовка хлопот в Шексне, да после и сама несдобровала; как не стало мелкой рыбицы, пошла хватать червячков и попалась сама на крючок.
Рыбарь сварил уху, хлебал да хвалил: такая была жирная! Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало.
Зимовье зверей
Шел бык лесом; попадается ему навстречу баран.
– Куды, баран, идешь? – спросил бык.
– От зимы лета ищу, – говорит баран.
– Пойдем со мною!
Вот пошли вместе; попадается им навстречу свинья.
– Куды, свинья, идешь? – спросил бык.
– От зимы лета ищу, – отвечает свинья.
– Иди с нами!
Пошли втроем дальше; навстречу им попадается гусь.
– Куды, гусь, идешь? – спросил бык.
– От зимы лета ищу, – отвечает гусь.
– Ну, иди за нами!
Вот гусь и пошел за ними. Идут, а навстречу им петух.
– Куды, петух, идешь? – спросил бык.
– От зимы лета ищу, – отвечает петух.
– Иди за нами!
Вот идут они путем-дорогою и разговаривают промеж себя:
– Как же, братцы-товарищи? Время приходит холодное: где тепла искать?
Бык и сказывает:
С. Малютин. Иллюстрациия к сказке «Зимовье зверей»
– Ну, давайте избу строить; а то и впрямь зимою позамерзнем.
Баран говорит:
– У меня шуба тепла – вишь какая шерсть! Я и так прозимую.
Свинья говорит:
– А по мне хоть какие морозы – я не боюсь: зароюся в землю и без избы прозимую.
Гусь говорит:
– А я сяду в середину ели, одно крыло постелю, а другим оденуся, – меня никакой холод не возьмет; я и так прозимую.
Петух говорит:
– И я тож!
Бык видит – дело плохо, надо одному хлопотать.
– Ну, – говорит, – вы как хотите, а я стану избу строить.
Выстроил себе избушку и живет в ней.
Вот пришла зима холодная, стали пробирать морозы; баран – делать нечего – приходит к быку:
– Пусти, брат, погреться.
– Нет, баран, у тебя шуба тепла; ты и так перезимуешь. Не пущу!
– А коли не пустишь, то я разбегуся и вышибу из твоей избы бревно; тебе же будет холоднее.
Бык думал, думал: «Дай пущу, а то, пожалуй, и меня заморозит», – и пустил барана.
Вот и свинья прозябла, пришла к быку:
– Пусти, брат, погреться.
– Нет, не пущу; ты в землю зароешься, и так прозимуешь!
– А не пустишь, так я рылом все столбы подрою да твою избу уроню.
Делать нечего, надо пустить; пустил и свинью. Тут пришли к быку гусь и петух:
– Пусти, брат, к себе погреться.
– Нет, не пущу. У вас по два крыла: одно постелешь, другим оденешься; и так прозимуете!
– А не пустишь, – говорит гусь, – так я весь мох из твоих стен повыщиплю; тебе же холоднее будет.
– Не пустишь? – говорит петух. – Так я взлечу на верх[22], всю землю с потолка сгребу; тебе же холоднее будет.
Что делать быку? Пустил жить к себе и гуся и петуха.
Вот живут они себе да поживают в избушке. Отогрелся в тепле петух и зачал песенки распевать. Услышала лиса, что петух песенки распевает, захотелось петушком полакомиться, да как достать его? Лиса поднялась на хитрости, отправилась к медведю да волку и сказала:
– Ну, любезные куманьки, я нашла для всех поживу: для тебя, медведь, быка; для тебя, волк, барана; а для себя петуха.
– Хорошо, кумушка, – говорят медведь и волк, – мы твоих услуг никогда не забудем! Пойдем же, приколем да поедим!
Лиса привела их к избушке.
– Кум, – говорит она медведю, – отворяй дверь, я наперед пойду, петуха съем.
Медведь отворил дверь, а лисица вскочила в избушку. Бык увидал ее и тотчас прижал к стене рогами, а баран зачал осаживать по бокам; из лисы и дух вон.
– Что она там долго с петухом не может управиться? – говорит волк. – Отпирай, брат Михайло Иванович! Я пойду.
– Ну, ступай.
Медведь отворил дверь, а волк вскочил в избушку. Бык и его прижал к стене рогами, а баран ну осаживать по бокам, и так его приняли, что волк и дышать перестал.
Вот медведь ждал-ждал:
– Что он до сих пор не может управиться с бараном! Дай я пойду.
Вошел в избушку; а бык да баран и его так же приняли. Насилу вон вырвался и пустился бежать без оглядки.
Кот, петух и лиса
Жил кот с кочетком. Кот идет за лыками в лес и бает кочетку:
– Если лиса придет звать в гости и станет кликать, не высовывай ей головочку, а то унесет тебя.
Вот пришла лиса звать в гости, стала кликать:
– Кочетунюшка, кочетунюшка! Пойдем на гуменцы золоты яблочки катать.
Он глянул, она его и унесла. Вот он и стал кликать:
– Котинька, котинька! Несет меня лиса за крутые горы, за быстрые воды.
Кот услыхал, пришел, избавил кочетка от лисы.
Кот опять идет за лыками и опять приказывает:
– Если лиса придет звать в гости, не высовывай головку, а то опять унесет.
Вот лиса пришла и по-прежнему стала кликать. Кочеток глянул, она его и унесла. Вот он и стал кричать:
– Котунюшка, котунюшка! Несет меня лиса за крутые горы, за быстрые воды!
Кот услыхал, прибежал, опять избавил кочетка.
Кот опять скрутился[23] идтить за лыками и говорит:
– Ну, теперь я уйду далеко. Если лиса опять придет звать в гости, не высовывай головку, а то унесет, и не услышу, как будешь кричать.
Кот ушел; лиса опять пришла и стала опять кликать по-прежнему. Кочеток глянул, лиса опять унесла его.
Кочеток стал кричать; кричал-кричал – нет, не идет кот.
Лиса принесла кочетка домой и крутилась уж жарить его. Тут прибежал кот, стал стучать хвостом об окно и кликать:
– Лисонька! Живи хорошенько своим подворьем: один сын – Димеша, другой – Ремеша, одна дочь – Чучилка, другая – Пачучилка, третья – Подмети-шесток, четвертая – Подай-челнок!
К коту стали выходить лисонькины дети, один за другим; он их всех поколотил; после вышла сама лиса, он и ее убил и избавил кочетка от смерти.
Пришли оба домой, стали жить да поживать да денежки наживать.
Лиса-повитуха
Жили-были кум с кумой – волк с лисой. Была у них кадочка медку. А лисица любит сладенькое; лежит кума с кумом в избушке да украдкою постукивает хвостиком.
– Кума, кума, – говорит волк, – кто-то стучит.
– А, знать, меня на повой[24] зовут! – бормочет лиса.
– Так поди сходи», – говорит волк.
Вот кума из избы да прямехонько к меду, нализалась и вернулась назад.
– Что бог дал? – спрашивает волк.
– Початочек, – отвечает лисица.
В другой раз опять лежит кума да постукивает хвостиком.
– Кума! Кто-то стучится, – говорит волк.
– На повой, знать, зовут!
– Так сход и.
Пошла лисица, да опять к меду, нализалась досыта: медку только на донышке осталось.
Приходит к волку.
– Что бог дал? – спрашивает ее волк.
– Серёдышек.
В третий раз опять так же обманула лисица волка и долизала уж весь медок.
– Что бог дал? – спрашивает ее волк.
– Поскрёбышек.
Долго ли, коротко ли – прикинулась лисица хворою, просит кума медку принести. Пошел кум, а меду ни крошки.
– Кума, кума, – кричит волк, – ведь мед съеден.
– Как съеден? Кто же съел? Кому окроме тебя! – погоняет лисица.
Волк и кстится[25] и божится.
– Ну, хорошо! – говорит лисица. – Давай ляжем на солнышке, у кого вытопится мед, тот и виноват.
Пошли, легли. Лисице не спится, а серый волк храпит во всю пасть. Глядь-поглядь, у кумы-то и показался медок; она ну-тко скорее перемазывать его на волка.
– Кум, кум, – толкает волка, – это что? Вот кто съел!
И волк, нечего делать, повинился.
Вот вам сказка, а мне кринка масла.
Лисичка-сестричка и волк
Жил себе дед да баба. Дед говорит бабе:
– Ты, баба, пеки пироги, а я поеду за рыбой.
Наловил рыбы и везет домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и лежит на дороге.
Дед слез с воза, подошел к лисичке, а она не ворохнется, лежит себе как мертвая.
– Вот будет подарок жене, – сказал дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошел впереди.
Э. Лисснер. Иллюстрация к сказке «Лисичка-сестричка и волк»
Э. Лисснер. Иллюстрация к сказке «Лисичка-сестричка и волк»
А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку из воза все по рыбке да по рыбке, все по рыбке да по рыбке. Повыбросала всю рыбу, и сама ушла.
– Ну, старуха, – говорит дед, – какой воротник привез я тебе на шубу.
– Где?
– Там, на возу, – и рыба, и воротник.
Подошла баба к возу: ни воротника, ни рыбы, и начала ругать мужа:
– Ах ты, старый хрен! Такой-сякой! Ты еще вздумал обманывать!
Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мертвая; погоревал, погоревал, да делать-то нечего.
А лисичка собрала всю разбросанную по дороге рыбу в кучку, села и ест себе. Навстречу ей идет волк:
– Здравствуй, кумушка!
– Здравствуй, куманек!
– Дай мне рыбки!
– Налови сам, да и ешь.
– Я не умею.
– Эка, ведь я же наловила; ты, куманек, ступай на реку, опусти хвост в прорубь – рыба сама на хвост нацепляется, да смотри, сиди подольше, а то не наловишь.
Волк пошел на реку, опустил хвост в прорубь; дело-то было зимою. Уж он сидел, сидел, целую ночь просидел, хвост его и приморозило; попробовал было приподняться: не тут-то было.
– Эка, сколько рыбы привалило, и не вытащишь! – думает он. Смотрит, а бабы идут за водой и кричат, завидя серого:
– Волк, волк! Бейте его! Бейте его!
Прибежали и начали колотить волка – кто коромыслом, кто ведром, чем кто попало. Волк прыгал-прыгал, оторвал себе хвост и пустился без оглядки бежать.
«Хорошо же, – думает, – уж я тебе отплачу, кумушка!»
Е. Поленова. Иллюстрация к сказке «Лисичка-сестричка и волк»
Э. Лисснер. Обложка книги, сказок
А лисичка-сестричка, покушамши рыбки, захотела попробовать, не удастся ли еще что-нибудь стянуть; забралась в одну избу, где бабы пекли блины, да попала головой в кадку с тестом, вымазалась и бежит. А волк ей на встречу:
– Так-то учишь ты? Меня всего исколотили!
– Эх, куманек, – говорит лисичка-сестричка, – у тебя хоть кровь выступила, а у меня мозг, меня больней твоего прибили; я насилу плетусь.
– И то правда, – говорит волк, – где тебе, кумушка, уж идти; садись на меня, я тебя довезу.
Лисичка села ему на спину, он ее и понес. Вот лисичка-сестричка сидит, да потихоньку и говорит:
– Битый небитого везет, битый небитого везет.
– Что ты, кумушка, говоришь?
– Я, куманек, говорю: битый битого везет.
– Так, кумушка, так!
Смерть петушка
Ходят курица с петухом на поповом гумне. Подавился петушок бобовым зернятком.
Курочка сжалелась, пошла к речке просить воды.
Речка говорит:
– Поди к липке, проси листа, тогда и дам воды!
– Липка, липка! Дай листу: лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, – подавился петушок бобовым зернятком: ни спышит[26], ни сдышит, ровно мертвый лежит!
Липка сказала:
– Поди к девке, проси нитки: в те поры дам листа!
– Девка, девка! Дай нитки, нитки нести к липке, липка даст листу, лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, – подавился петушок бобовым зернятком: ни спышит, ни сдышит, ровно мертвый лежит!