Ангард!

Он живо представил себе захолустный городок: комната в общежитии, отвратительные дороги, население сто тысяч жителей, а то и меньше, один рынок, один парк, который, как правило, называется Центральным, и один Драмтеатр. Либо Дом Культуры. Вот и все места культурного отдыха населения. Зал на двести мест, в холле ряды откидных стульев и полутора- литровые стеклянные банки вместо пепельниц. На стульях сидят «артисты». Курят. Беспрерывно курят. Это вполне может быть Народный театр, значит, люди приходят сюда после работы. То ли играть, то ли расслабляться. И первым делом изливают душу. Жалуются на бытовые проблемы и начальство. И он, Евгений Рощин, в отвратительном пиджаке, с засаленными волосами, пытаясь преодолеть сонливость и равнодушие, объясняет, как и что надо играть…

Рощина невольно передернуло. Можно, конечно, бросить камень в это болото. Не спиться, не опошлиться, сколотить блестящую труппу, поставить сногсшибательный спектакль, вызвать столичную прессу на премьеру и добиться перевода в Москву. Но сколько лет на это уйдет? Два года, три, пять? Заканчиваются восьмидесятые, в воздухе чем-то запахло. Словно грозовые разряды носятся. Нет, надо во что бы то ни стало остаться в Москве. Нельзя отсюда уезжать, необходимо держать руку на пульсе жизни.

И выход есть. Рощин давно уже его нашел. Курсом младше учится на артистку единственная дочь «народного», чье лицо известно всей стране, от мала до велика. Она некрасива, и, кажется, бездарна, но кого это волнует? Тот, кто взял ее в свой мастер-класс, близкий друг папы. Вместе они появляются в популярных телевизионных передачах, и о многолетней дружбе своей отпускают веселые шутки. В том, что после окончания института Милочка получит работу в одном из лучших столичных театров, куда публика валит толпами, никто не сомневается. Потому что папа там звезда первой величины. На него и идет публика. И он, не стесняясь, диктует главному режиссеру свою волю. Вот бы устроиться туда режиссером! Хотя бы на полставки! На Малую сцену! На Большую, понятное дело, никто не пустит. Но Малая…

Надо жениться на Милочке. И все. Примкнуть к клану. Обзавестись родословной. Получить протекцию. Тогда все увидят, наконец, какой талантливый парень Женька Рощин. А не будут равнодушно пожимать плечами: «Да, мило. Но таких много».

Рощин знал, что нравится женщинам. По принципу, чем меньше, тем больше. Потому что сам он никогда ни за кем не бегал. Ведь у него была Марго. Их роману было уже лет пять. Имеется в виду, серьезному роману, не вздохам на скамейке и боязливым пожатиям руки. Этап, который давно уже пройден, как и первые поцелуи, первое, осторожное узнавание друг друга, как мужчины и женщины. Пять лет они с Марго спят вместе. Урывками, когда есть возможность остаться наедине. Пять лет он клятвенно обещал, что женится. И она верила.

У него были причины, чтобы жениться на Марго. И веские причины. Во-первых, любовь, во-вторых, любовь, и, в-третьих, любовь. Четвертая причина вызывала прилив чего-то, похожего на раскаяние, и Рощин старался об этом не думать. Он был законченным эгоистом и любил также, эгоистически. Для своего же спокойствия, чтобы не отвлекаться и сохранить силы для дел более важных. Любовь он к таковым не относил.

Итак, у него был шанс. Маленький шанс добиться успеха. И большая проблема, из-за которой сражение можно было запросто проиграть. Эта проблема называлась Марго. Сначала Рощин провел блестящую атаку. Он завоевал Милочку за один вечер, показав все, на что способен. Актрисе как нельзя кстати муж-режиссер. Со стороны профессии Евгения Рощина у Милочки не было никаких возражений. Кроме того, он был хорош собой, остроумен, умел изъясняться в любви по-французски, что безумно нравилось женщинам, и целовался так, что у Милочки ноги подкашивались. В кольце его железных объятий она теряла остатки разума.

Потом ответную атаку провел папа. Народный артист. Его выпад был не острым, а, скорее, сглаженным: «девочка, ты хорошо подумала?» Острие скользнуло, не причинив вреда. Рощин легко парировал: «а где вы найдете лучше?» Все ж таки, его папа был ученый, и жили они в центре, в прекрасной квартире, и мама ни дня не работала, родом она была из обеспеченной и уважаемой семьи, а единственный сын Рощиных хотя и не учился в детстве играть на скрипке, но зато имел разряд по фехтованию. Как это изысканно! Благородно! И он блестяще знает французский! Где вы найдете лучше?

Оставалась проблема: Марго. Рощин все оттягивал момент решительного объяснения. Все ж таки, он не законченный негодяй, а разумный человек, который просто не хочет пускаться в авантюру. В конце концов, его будущее это и ее будущее тоже. В институте Марго не доучилась, взяла академический отпуск. Значит, ей тоже надо остаться в Москве. Если он уедет в провинцию, кому будет лучше? Живет Марго вместе с матерью в однокомнатной квартире, где молодым просто нет места, Вера Федоровна Лепаш – портниха. Не квартира, а проходной двор, куда постоянно заходят клиенты. Мадам Рощина не исключение: появляется, чтобы заказать к очередной вечеринке «что-нибудь этакое». Если сын женится на «этой девице», его отлучат от дома. Причина презирать Марго у матери Евгения есть веская.

И потом: ему светит армия. Отец уже озвучил, что устал доставать липовые справки. Раз институт закончен, диплом получен, будь любезен: отдай долг Родине. Что делать с этим? В общем, Рощин заготовил массу аргументов. Не пригодился ни один.

Марго молчала. Он внимательно разглядывал ее лицо, пытаясь угадать, когда же начнется истерика? А думать мог лишь о том, что она удивительно, просто-таки невероятно красива! В глазах цвета моря, у самой поверхности, притаились солнечные зайчики. Момент – и лицо озаряет вспышка света. Когда Евгений наклоняется к ней, чтобы поцеловать. Как только их взгляды встретятся, глаза ее вспыхнут, засияют, губы дрогнут в улыбке. Полные, чувственные губы, словно бы обведенные по контуру коричневым карандашом, а между носом и верхней губой – очаровательная глубокая ямочка. Ни у кого больше губ таких нет! Во всем мире! Что же он делает?

Что?!

– Je suis coupable, – взволнованно сказал он. – Виноват… Je vous ai fait du mal…

Марго покачала головой: не надо. По-французски он объяснялся ей в любви. Почему-то по-русски не хотел или не умел. Такой уж он был человек, Евгений Рощин.

Пауза затянулась.

– Почему ты молчишь? – спросил он зло, пытаясь скрыть свои чувства. Если бы она сейчас заплакала, стала умолять, чтобы он не женился на другой, Рощин бы не выдержал. Черт с ним! Пусть будет провинция!

– А что сказать?

– Так что мне делать? – с нажимом спросил он.

– По-моему, ты уже все решил.

– А ты?

– Я буду ждать. Как всегда.

– Умница, – с облегчением сказал Евгений Рощин. – Понимаешь, Рита, этот брак не продлится долго. Я получу диплом, получу работу в Москве, закреплюсь в театре, и… Годика через три разведусь. Потом женюсь на тебе.

– Хорошо.

– Это все, что ты можешь сказать?

– Она красивая?

– Что?!

Он был в шоке: и это все, что ее волнует?! Красива ли его невеста? Ну что за народ эти женщины!

– Она не красивая, – сказал Рощин успокаивающе. И Марго с удовлетворением кивнула. Рощин поспешно добавил: – Все будет как прежде. Я буду к тебе приходить. Ничего не изменится в наших отношениях.

Он врал. Не собирался он сюда ходить. Зачем рисковать? Но как потом оказалось, сказал чистую правду. Не видеть ее Рощин не мог. Эта женщина держала в своих руках его сердце. И не знала, что с ним делать. Просто держала. Не разжимая рук, но и не пытаясь крепко сжать пальцы, чтобы брызнула кровь. Рощин никогда не мог ее понять.

Но она его прекрасно понимала…

Потом была пышная свадьба. Маргарита Лепаш на свадьбу, разумеется, не пришла. Зато ее мама-портниха сшила мадам Рощиной сногсшибательное платье. Евгений знал, что модель была придумана Марго. Талант модельера у нее был. Это Евгений виноват, что ничего у Марго не получилось. Но жизнь длинная. Как знать?

Мадам Рощина хвалилась, что платье привезли из-за границы. Чуть ли не из самого Парижа! Мол, приятель мужа, с которым они в соавторстве опубликовали научную статью в тамошнем журнале, во французском, привез платье для такого торжественного случая. Якобы Рощин-старший остался в Москве, а его соавтор был делегирован на симпозиум. Вот с этого симпозиума и…

Евгений морщился, слушая весь этот бред. Какой соавтор? Какой симпозиум? Но люди искусства ничего, слушали. Жевали и глотали. Челюсти интенсивно работали. Дочка Народного артиста СССР выходит замуж за сына известного ученого. Почему он, Евгений Рощин, не пошел по папиным стопам? Не корпел днями и ночами над учебниками, как Петька Воловой? Не вгрызался отчаянно в гранит науки?

Потому что умный. Жизнь – лотерея. Надо в нее играть. Не быть лошадью, которая вращает ворот, в свою очередь вращающий барабан Фортуны. А таскать из него лотерейные билетики. Пока не попадется счастливый. Прочие, пустые кидать под ноги и главное: не оглядываться! Петька Вол копыта сотрет, пока добьется успеха, а ему, Женьке Рощину, непременно повезет. Быстро и сразу.

Он смотрел на невесту, пышногрудую девицу, на лице которой выделялись нос картошкой и узкий, слишком уж узкий лоб, и презрительно улыбался. Дорогое платье идет Милочке как корове седло. Три года. Всего лишь три года. Такой срок он себе наметил.

Потом он разведется. Это всего лишь отступление. И перед кем? Перед любовью, которая в сущности, тьфу! Ничто! Есть вещи более важные.

…Это брак продлился без малого десять лет. Детей у них с Милочкой не было.

контратака в отступлении

– Ну, что? В гараж? – спросил он Серегу, выйдя на улицу. – Поедем на моей.

– Погоди.

Таким Алексей его еще не видел. Темнить и ходить кругами не Серегин стиль. У них случались размолвки, но говорили они друг другу все. Напрямую, в лоб. А теперь Серега мнется.

– Видишь ли, Леха. Ты теперь получаешься свидетель. По делу об убийстве. Короче, мне нужны твои показания.

– Показания?

– Ну да. Чем занималась фирма, как обстояли дела у Волового, какими были его отношения с сотрудниками.

– Его убийство связано с фехтованием. Это кто-то из шпажистов. Братство Кубка.

– Докажи.

– Интуиция.

– Интуиция у тебя больше не работает. Когда-то ты был гениальным сыщиком…

– Что-о?

– А теперь у тебя под носом твоего же шефа убили.

Они стояли у подъезда. Взгляд у Сереги был злым.

– Ты же знаешь, что я не при чем, – тихо сказал Алексей. – Это была машина Самарина. О нем Воловой мне не рассказывал. И опасности с этой стороны не видел.

– Неизвестно, кто был за рулем. Короче. Официальные показания, – отрывисто сказал Барышев.

– Докатились! Между прочим, я тебе верил на слово. И протоколов не составлял.

Барышев побагровел. Должно быть, вспомнил дело Серебрякова. И ту знаменательную поездку в санаторий, под Новый год.

– Короче так: или ты меня привлекаешь к расследованию, или я – свидетель, – жестко сказал Алексей.

– Короче так. Мы едем к Рощину, потом к Самарину. Если убийца он – дело закрыто. От тебя ничего не требуется. Протокола не будет.

– А ты, Барышев, повзрослел, – усмехнулся он. Когда познакомились, Сереге было двадцать с маленьким хвостиком. «Пацан», – как думал тогда о нем тридцатилетний Леша Леонидов.

– А ты постарел.

– Если добавишь «разжирел», я тебя убью.

– Силенок не хватит, – миролюбиво сказал Барышев.

– А я тебя интеллектом. Интуицией. Я тебе говорю: Братство Кубка. Не случайно это случилось двадцать лет спустя. Как в «Трех мушкетерах».

– Хватить шутить. Пошли на стоянку, – хлопнул его по плечу Барышев.

– А наши жены?

– Вот черт! Хорошо, что вспомнил!

Одновременно они выхватили из карманов мобильные телефоны.

– Сашенька… – сладко пропел Алексей.

– Анюта, – басом сказал Барышев.

– Я вернусь поздно…

– К ужину не жди…

– Ну, я же тебе обещал: завтра поедем на дачу.

– Сказал: железно. В зоопарк.

– Что передать? – хором сказали они и переглянулись. Леонидов убрал мобильник и пожал плечами: – Не очень-то мы им и нужны.

Запихивая во внутренний карман куртки свой, Серега мрачно спросил:

– Леха, чего хорошего в этом зоопарке?

– Семейные ценности.

– А за что мучаются слоны?

– Спроси у слонов.

– Они ж молчат!

– Тогда у попугаев.

– Попугаев мне не жалко. Жалко слонов, – засопел Серега.

– Барышев, достал! Родственными чувствами!

– Ну, извини.

Помирились. Минут десять пришлось топать до гаража. Проблему эту Леонидов решил год назад. Раньше ему приходилось держать машину на платной стоянке и ездить туда на автобусе. Две остановки, либо двадцать минут пешком. Но с год назад в микрорайоне сдали гаражный комплекс. Новенький, с иголочки. Воловой сотрудников не обижал, платил хорошо. И в кредите не отказал. Получается, что Леонидов кругом ему обязан.

Гаражу Барышев завидовал белой завистью. Серега был мужик основательный, деревенский. Без инструмента под рукой чувствовал себя не в своей тарелке, а переезжая с одной съемной квартиры на другую, до инструмента ли? Понимая это, Алексей дал ему ключи от своего гаража: пользуйся. Ежели картошку надо хранить – храни!

Так что, картошка у них с Барышевыми была общая. Серега привозил ее с родины, отборную и такую вкусную, что после нее никакая другая в рот не лезла. Отпирая гараж, Алексей невольно усмехнулся. Вот ведь! Картошка общая, а проблемы собрались поделить! Сесть по разные стороны стола и положить на него какую-то бумажку. Под названием протокол.

– Картошка-то еще осталась? – заглянул в гараж Барышев. – Слушай, может, огурчиков соленых прихватим?

Огурцы он тоже привозил от мамы. Возвращаясь из отпуска, свои «Жигули» Серега забивал под завязку, а потом разгружал у друга в гараже.

– А зачем нам огурцы? – сделал наивное лицо Алексей.

– А мы что, водку пить не будем?

Как будто ничего и не было. Водку-то пьют без протокола!

– Водку пить будем. Ее нельзя не пить, хотя, пить ее, заразу, нельзя, алкоголь разрушает мозг. Но трезвыми глазами смотреть на этот мир невозможно, тоска одолеет, – он вздохнул и прихватил трехлитровую банку, где в прозрачном рассоле плавали ядреные огурцы. Фирменные, барышевские. С пупырышками. И с хреном.

Помирились. Банку он запихнул в багажник своего «Пассата». Вывел машину из гаража и крикнул Сереге:

– Запри!

Тот запер гараж и уселся рядом, на переднее сиденье. Леонидов не удержался и съязвил:

– Как министр! Важный. Быть тебе, Серега, генералом. Как минимум, полковником.

– Я еще даже капитана не получил. Не догнал тебя по званию.

– Так я же в отставке!

– Это без разницы. Бывших офицеров не бывает. Адрес Рощина знаешь?

– Знаю, что в центре.

– У него шикарная квартира у метро Пушкинская.

– Ого!

– Ориентир держи на Макдоналдс. В курсе, где это? – ехидно спросил Серега.

– В курсе мой бедный желудок. Вот ты: можешь есть все, что хочешь. Хоть жареные гвозди. А для моего организма холестерин губителен. Я прекрасно знаю места, где мне бывать категорически нельзя. В этом Макдоналдсе на Пушкинской мои дети меня как-то отравили.

– И в самом деле: стареешь. Ворчишь, как старый дед. На здоровье начал жаловаться.

– Доживешь до моих годов…

Барышев рассмеялся. Алексей с откровенной завистью покосился на лучшего друга: зубы как у лошади! То есть, у коня. Боевого. И ржет как конь. Здоровый, черт. Физподготовкой не пренебрегает. Под кроватью у Сереги – штанга. И пудовая гиря. Мышцы каменные, пресс железный. С Барышевым хоть в разведку, хоть в атаку. На врага с голыми руками. Алексею живо представился тонкий, как хлыст Рощин со шпагой в руке, и Серега, с крепко сжатыми кулаками. А если Рощин – убийца? Звонок-то был с его квартиры!

Итак, Рощин живет на Пушкинской. Дорогое удовольствие. Выводы делать рано, но… Сколько получает театральный режиссер? А модный театральный режиссер?

– Что ты знаешь о Евгении Рощине? – словно подслушав его мысли, спросил Серега. Они ехали в сторону центра.

– Знаю? Откуда? Воловой не рассказывал мне о своих друзьях, не настолько мы были близки.

– Ты больше меня разбираешься в этом… в искусстве, – поморщился Барышев. – О культуре я знаю только то, что так называется телевизионный канал. На пятой кнопке. А ты его сразу узнал. На фотографии.

– Канал?

– Рощина, – сердито сказал Серега.

– А ты узнал Белкина.

– Жена по вечерам смотрит сериалы. То есть, ужин готовит. А телевизор на кухне включен. Белкин мне в прошлом году глаза намозолил. Анюта все стонала: «Ах, какой красавчик!» А по мне, так он…

Барышев нецензурно выругался. «Ревнует», – с удовлетворением заметил Алексей. И спросил:

– Почему ты думаешь, что он голубой?

– А какой? Фиолетовый в крапинку?

– В журнале «Большой Экран» писали, что Белкин неоднократно разведен, а его гражданским бракам нет числа. По свету разбросана куча белкинских детишек, он и сам не знает точное их количество. А сейчас живет с юной студенткой. Пишут, что изменяет ей направо- налево. Так что, с ориентацией у него все в порядке. Зря ты.

– А чего он тогда такой… – засопел Серега.

– Какой?

– Смазливый.

– А разве это запрещено? Ну, арестуй его за это. Кстати, актер он плохой. Потому, несмотря на броскую внешность, и не востребован. То есть, не так, как другие. Есть такие парни, которые кочуют из сериала в сериал. И моя жена, так же как и твоя, на них смотрит. А что касается Рощина, к которому мы едем… – и он невольно вздохнул. – Александра увлекается театром. Таскает меня на модные премьеры. И канал «Культура» регулярно смотрит она. Я в это время молча пережевываю пищу.

– А Рощин?

– Рощин вещает. Частенько там появляется. Язык у него подвешен хорошо. Суть его речей в том… Словом, Рощин вошел в конфликт с представителями так называемой старой школы. Его цель – сделать театральные подмостки доходным предприятием. Типа станка. И рубить на нем капусту. Шинковать зеленые. Грины. Недавно была с ним передача. Минут на сорок, потому я его личность и запомнил. Первым делом Рощин заявил, что все театральные премии поделены между своими. Все решено заранее, и оттого – скучно. Что надоело смотреть одно и то же: «Ромео и Джульетту», «Гамлета», «Отелло». Того же бесконечного Островского или Чехова. Каждый сезон премьера. Пьеса, которой больше века. Вариации на тему. Мол, сколько можно? Евгений Рощин действует по другому принципу. Он работает антрепризу. Собирает актеров, имена которых всем известны, так же, как и лица, и ставит с ними спектакль. Только современные пьесы. Остросюжетные. Открывает доселе неизвестных авторов. Думаю, что ему за это приплачивают. Арендует помещение, дает громкую рекламу. Десять спектаклей – и все разбежались. Максимум, двадцать. Никаких повторов. Сыграно – забыто. Все билеты проданы. Аншлаг. А он уже репетирует другую пьесу. Надо заработать – везут спектакль в провинцию. Проедет по городам и весям, даст представление в одном городе, в другом. Везде аншлаг. Зритель валом идет посмотреть на знаменитостей.

– Должно быть, у него много денег, – задумчиво сказал Серега.

– Не знаю. По доходам и расходы. Знаю только, что его не любят. Но Рощин – парень железный. Ему на это наплевать. Верит, что за ним будущее.

– А что говорит твоя жена?

– При чем здесь моя жена? – откровенно удивился Алексей.

– Ну, она же увлекается театром! Она за или против?

– Александра любит экспериментальные постановки. Я, признаться, нет. Она говорит: да, мол, смотреть нечего. Где-то Рощин прав. Но очень уж он жесткий человек. Не говорит: режет.

– Лучше сказать: колет.

– Может быть, – рассмеялся Алексей. – Рубит и колет. Он же бывший фехтовальщик!

– Словом, такой человек мог и убить.

– Вот ты куда клонишь! А что у него общего с Воловым?

– Тебе виднее. Может, деньги? Не женщина же.

– Исключено, – отрезал Алексей. – Жене Воловой не изменял. Деньги? Братство Кубка? Гм-м-м… Это можно узнать только у Рощина.

– Итак, кое-что мы знаем о Рощине, немного о Белкине. А четвертый? Тот, чья машина сбила Волового?

– Ничего, – покачал головой Алексей. – Не видел, не слышал, не читал. Самарин – темная лошадка. И куда теперь?

Барышев достал из кармана бумажку с адресом. Сориентировавшись, повернули налево. Минут через десять нашли нужный дом. Въезд во двор преграждал полосатый шлагбаум. Но там, за шлагбаумом, стояли машины: «джипы», «Мерседесы», «БМВ»…

Барышев вылез из машины и пошел к шлагбауму. Покрутил в руках замок, пожал плечами. В замке что-то хрустнуло.

– Что ж ты, паразит, делаешь?! – закричала женщина в оранжевом жилете, взяв наперевес метлу. – Охрана! Где охрана?! Мать их так!

– Я что? Я ничего? – вновь пожал могучими плечами Серега.

– Бандиты! – заорала дворничиха. – Грабят!

К Барышеву уже спешил крепкий парнишка в камуфляже.

– Осади назад, – грозно заявил парнишка.

– Мне надо.

– Ты че, не понял?

Парнишка разбился о мощную Серегину грудь, как о стену. Казалось, тот как стоял, так и стоит. Почти незаметный для постороннего глаза взмах руки, лучше сказать, тычок, и парнишка согнулся пополам и невольно попятился. Потом, тяжело дыша, опустился на землю. Голова у него моталась, словно цветок на тонком стебле. А ветер дул со стороны Сереги Барышева.

– Серега, кончай кулаками махать, – недовольно сказал Алексей, вылезая из машины.

– Проверил боевую готовность, – усмехнулся Барышев. – А если бы и в самом деле бандиты? Парень, все в порядке. Милиция.

И Барышев протянул парню сначала руку, а потом сломанный замок. Тот постепенно приходил в себя после нокаута.

– Мой друг пошутил, – заверил парнишку Леонидов. И, поймав испуганный взгляд охранника, пояснил: – Не насчет милиции. Мы и в самом деле оттуда. Порой этот товарищ неудачно размахивает руками. Попадает во всякие предметы, а кулаки у него ого-го! Сам видел.

– Вам чего надо? – спросил охранник, пристраивая замок обратно на шлагбаум. Потом спохватился: – Да вы проезжайте! Чего там!

Леонидов пристроил свой «Пассат» рядом со сверкающей «БМВ» седьмой серии. Понятно, какие люди здесь живут! Богачи! Барышев тем временем пытал охранника:

– Рощин Евгений, режиссер, в каком подъезде проживает?

– Второй подъезд, третий этаж, – нервно облизывая губы, сказал парень.

– Код замка?

Охранник назвал комбинацию цифр.

– Леха, пошли.

В подъезде Леонидов хмуро спросил:

– Серега, что случилось? Почему сорвался?

– Окопались тут! Сволочи, – сквозь зубы сказал Барышев.

– Спокойнее. Не принимай так близко к сердцу социальное неравенство. Ты же знаешь: не в деньгах счастье.

– Заткнись!

– Только не надо истерики: «Я за них кровь проливал!» Ты же мужик! Не рви на груди тельняшку, пулемета поблизости нет. Прибереги сильное чувство.

Барышев засопел, но промолчал. Алексей его понимал. Предел Серегиных мечтаний – собственная однокомнатная квартира на окраине столицы и новые «Жигули». Планка на высоте, которую Барышеву надо взять, все время поднимается, потому что цены на квартиры растут. Его жена по этому поводу то и дело принимается рыдать. Вот Серега и сорвался. А ведь он – живой Терминатор. Машина для убийства. Если такой человек выйдет из равновесия, столько дел может натворить!

– На лифте поедем? – как можно спокойнее спросил Алексей.

– Третий этаж, – оскалился Барышев.

– Что ж, пошли пешком.

Лестничные пролеты были не просто широкие. Широчайшие! Дом старый, очень старый, но после капитального ремонта. От былых времен остались только стены, толстые, как в рыцарских замках, да планировка квартир, когда в однокомнатной пятьдесят метров жилой площади, не меньше. Он шел за Серегой, стараясь не отстать. Барышев шагал словно по асфальтовой дорожке, а не по ступенькам, даже дыхание не сбилось.

На площадке третьего этажа Серега остановился. Подошел к двери, прочной, железной, каковые и должны быть в таком элитном доме. Оглянулся:

– Звонить?

– Звони, – кивнул Алексей.

Барышев надавил на кнопку электрического звонка. Послышалась мелодичная трель. Но к двери никто не спешил.

– Еще? – спросил Серега.

– Еще.

Позвонили. Подождали.

– Ну, что? К соседям звякнуть?

– Погоди, – тронул его за рукав Леонидов. И внимательно пригляделся к железной двери: – А тебе не кажется, что…

– Ты хочешь сказать…

– Вот именно.

Дверь была очень тяжелой. Если бы другая, полегче, оказалась не заперта, она бы не прилегала так плотно. Или сквозняк все равно бы ее приоткрыл. Эта дверь была Дверь! Потому стояла, как скала. Хоть железную руду из нее добывай! Но Алексей уже понял: не заперта. То есть, если потянуть за ручку…

И Серегин взгляд он понял прекрасно: «Потянуть?» И задумался. Что бы могло быть за этой дверью? Потом достал из кармана носовой платок.