Дама непреклонного возраста

Зинаида приосанилась. В сыскном деле она считала себя матерым волком: раскрыла же одно преступление, а чем это хуже? И мозги у нее варят получше Татьяниных. И начальником по кадрам быть очень хочется, то есть менеджером. А там кто его знает, может, и ее в Англию возьмут, не одному же Игнатию Плюху по заграницам мотаться.

При воспоминании об Игнате губы у Зинаиды невольно растянулись в блаженную улыбку, а потом скорбно провалились вниз. Это ж надо – он на Нюрку клюнул! Нет, определенно надо себя загрузить новой работой!

– Татьяна! Я думаю, нам прямо сейчас надо отправиться на место преступления. Я имею в виду – в театр, – решительно поднялась она.

– Ты чего? Чаю обпилась? – чуть не подавилась Боева. – Кто тебя туда пустит, в театр-то? Сегодня же суббота! А у нас, если показов нет, никого по субботам в театр не пускают, таково распоряжение Ивской.

– Слушай, а чего тут думать? – вдруг сообразила Зинаида. – Может, сама Ивская все и творит? Убивает, избивает…

– Ой, ну ты совсем… – обиделась за начальницу Татьяна. – Да на фига ей такое надо?! Знаешь, она у нас какая, Елена Сергеевна! Да она… Она мухи не обидит!! Она – святой человек, чтоб ты знала! Нет, надо же такое выдумать! Ты вот людей не знаешь, а еще судить берешься!

– А я тебе говорю, самые коварные преступники – как раз те, на которых никто подумать не может. Вот ты вспомни: мы когда в ресторане работали, на меня кто-нибудь мог подумать, что я личной водкой торгую?

– А чего думать, мы все знали! – вытаращилась Татьяна. – И директор знал. Он тебя еще шельмой криворукой обзывал, потому что никак поймать не мог.

– Вот сволочь. Почему же криворукой, если я очень даже напротив – ловкость рук проявляла? – перекосилась Зинаида. – Ну да неважно. Короче, вашу Ивскую проверить не мешает. Может, прямо к ней и сходим?

Татьяна уже не рада была, что втянула Корытскую в это дело. И что ее к начальству-то тянет?

– Тань, собирайся, пошли к директрисе в гости!

– А тебя Ивская приглашала? – глядя куда-то в окно, невинно поинтересовалась Татьяна. – Нет? Так и нечего навязываться. Ты вот только пришла – и сразу по домам шастать… Так кого угодно спугнуть можно. Ивская же не дура совсем, она сразу смекнет, что ты ее подозреваешь. Если виновата, потом к ней и не подберешься, а если нет, тогда преступник насторожится. Нет, тут надо что-то другое придумать.

– Тогда давай я Вадьку твоего допрошу – должен же он был видеть, кто его мутузил!

Татьяна пожала плечами.

– Я уже его спрашивала. Ничего он там не видел, но… может, ты как-нибудь по-особенному спросишь… Пойдем. Только ты это, сильно его не травмируй, постарайся аккуратненько, с подходом…

– За кого ты меня принимаешь!

Вадька не спал. Он уныло созерцал по телевизору какой-то молодежный сериал и тянул через трубочку сок.

– Вадь, вот тут с тобой тетя Зина хочет поговорить, про бухгалтерские отчеты. Отвлекись на минутку, а?

Вадик охотно отвлекся. Он даже немного пошевелился, пытаясь устроиться поудобней. Зинаида уселась к нему на кровать, положила свою огромную ладонь на руку паренька и с улыбкой милой тетушки начала «издалека»:

– Кто тебя избил, Вадик?

Парень перевел взгляд на мать, а потом снова уставился на Зинаиду:

– Не знаю. А как это связано с отчетами?

– При чем тут отчеты? Я что, похожа на бухгалтерскую мышь? Меня интересует, кто тебя так разукрасил, а ты про отчеты… – начала нервничать Зинаида. – Лучше напрягись и припомни: как они выглядели, что говорили…

Парень отвернулся к стене, вздохнул и коротко буркнул:

– Не видел я, как они выглядели. Они сзади подбежали, сначала с ног сбили, а потом давай битой по ребрам… по голове еще тоже, потом, кажется, по почкам… я не помню, сознание потерял.

– И что, они все молчком, что ли, махались?

– Нет, матерились еще. Вам маты передавать?

– Спасибо, меня уже материли. А вот мама твоя говорит, что там про театр упоминали? – напомнила Зинаида. – Надпись опять же…

– Ну, да, было что-то… Вроде «забудь про театр» или «не суйся в театр», что-то такое. А, вспомнил! «Хрен тебе, а не место в театре!» – вот что говорили. А надпись мне сделали, когда я без сознания был. И переодели тогда же, иначе бы я не дался. Да я вообще помню только, как на остановке стоял, а потом кто-то сзади набежал, и удары посыпались. Очнулся я, когда вы мне на больное ухо ногой наступили. В общем-то, от боли и очнулся. Я даже по телефону маме не смог позвонить – не успел. Мам, дай снотворного, а то чего-то опять…

– Все-все, Вадик, уходим. Зин, пошли. Пошли, говорю! – зашипела Татьяна и потащила подругу из комнаты.

Усадив Зинаиду снова за стол, Боева недовольно нахмурилась:

– Ведь говорила тебе – осторожненько надо. Он знаешь как переживает! Да еще и боли эти… А ты – прям как топором!

– Я и так осторожненько, – оправдывалась та. – Я ведь не спросила: «Как же ты теперь калекой-то жить будешь?», или «А не задет ли мозг?» Я вполне тонко подошла. И по делу. А как еще расследование-то проводить?

Татьяна задумалась. В раздумье она отщипывала листики с какого-то цветочка и медленно жевала, сильно кривясь. Потом плюнула, с укором взглянула на гостью, как будто это Зинаида только что обкусала дорогой цветок, и решила:

– Знаешь, я вот что придумала. Ты в выходные дома план наметь, чем нам заниматься, а потом мы уже вплотную, так сказать, и примемся расследовать. Только смотри, буром-то не при, тут с хитростью надо. Ну, в общем, ты придумаешь, сама говоришь, раскрыла уже одно преступление. А сейчас давай о себе расскажи, а то я тебя на работу как свою устроила, а ничего про тебя и не знаю.

Зинаида у Татьяны просидела еще часа два, а потом рванула домой. В этих убийстве с избиением надо было разобраться, а разбазаривать время – значило работать на преступника.

Не успела она перешагнуть порог дома, как на нее обрушилась целая какофония звуков: взревела музыка, кто-то радостно завизжал, защелкали пробки от шампанского, а саму Зинаиду кое-как взгромоздили на плечи какому-то хилому мужичку и, по дороге стягивая сапоги и пальто, поволокли на кухню. Там на столе высились красивые бутылки, в тарелках обливались майонезом салаты, курица источала копченый аромат, и кто-то даже умудрился сообразить холодец! И все же никаким столом Зинаиде невозможно было запудрить мозги.

– Господи… мамочки… Да что такое творится-то… люди добрые… – бормотала она, цепляясь за дверные косяки. – Граждане, прекратите меня таскать… Уберите руки с талии, мужчина!

Надо сказать, Зинаида была опытным детективом, как-никак целое дело раскрутила, а потому возмущалась весьма деликатно. Кто знает, а вдруг это преступники решили оргию тут устроить? Зачем же зря людей гневить, себе дороже. Вокруг нее скакали незнакомые люди, чужие мужчины тягали ее из стороны в сторону, не зная, куда пристроить, а посторонние женщины по-поросячьи визжали и хлопали в ладошки. Непонятно, кто ее поджидал и что задумал, а посему пока надо было сдерживать эмоции. Сдерживать становилось с каждой минутой все труднее – ее куда-то тянули за руки, платье задиралось, жутко ныла спина, дважды ее треснули головой о дверь, но когда хилый мужичок вместе с ней опрокинулся мимо стула, Зинаида уже не выдержала:

– Пре! Кра! Тить! – вскочила она с пола и гневно топнула ножкой. – Я вам резиновая кукла, что ли? Чего вцепились? И вообще! Что сие значит?!

Тут со здоровенным пирогом вплыла в кухню Юлька и засветилась самым необыкновенным счастьем:

– Зинаидочка Ивановна! В наше время так сложно найти хорошую работу, а вам удалось! И это чудно! По данному поводу мы с друзьями решили устроить вам небольшой праздник и вместе с вами порадоваться!

Зинаида жутко подозревала, что молодежи уже давненько хотелось собраться вместе, устроить гулянку и «порадоваться» просто так, все равно с кем. Чего говорить: и Юлька, и Игорь были неплохими жильцами, и такое сборище у них было впервые за несколько месяцев, а ведь они совсем еще молодые. Поэтому хозяйка сладко оскалилась и проворковала:

– Проказники… Ишь какой праздник устроили! У меня чуть камни из почек не выскочили… Только я не готова сейчас праздновать. Ах, не нужно меня уговаривать, не нужно! Я должна хорошо выспаться и достойно подготовиться к трудовым будням. Вы уж тут без меня…

– Ну ка-а-ак же без ва-а-ас? – прилежно загнусавили женщины, а мужчины стойко подавили вздох облегчения. – Мы хотим с ва-а-ами…

– Нет, нет и нет! – категорично заявила Зинаида и сделалась строгой. – Гуляйте одни, а мне еще надо просмотреть последние газеты. Не могу же я выйти к столикам, не зная, что творится в мире! А если какому клиенту взбредет в голову спросить, кто сейчас президент Эфиопии? Вот то-то…

С совершенно измученным видом она подхватила Мурзика, который усердно лизал холодец из чьей-то тарелки, подхватила клочок газеты, в которую был завернут сыр, и удалилась к себе «просматривать газеты».

Про прессу она, конечно, забыла сразу же, как переступила порог своей комнаты. И вот Зина переоделась в старенький байковый пеньюар и теперь вышагивала по ковру, пытаясь усвоить все, что ей сегодня рассказала Татьяна. Под ногами крутился Мурзик, выписывал восьмерки и путал мысли.

– Мурзон! Я вовсе даже не занимаюсь дрессировкой, и мяса нам за это никто не даст. Ты вот лучше скажи, что общего между карликовой старушкой и умным, образованным парнем?

Мурзик вяло мявкнул.

– Вот не надо! Не надо мне лишний раз напоминать, что тут замешан театр! Хм, «Я не такая!»… Ну, допустим, старушка действительно была не такой, но парень-то вполне обычный! У него и рост… Да-да, не спорь, я же видела, какой он длинный под одеялом! – убеждала кота Зинаида. – Рост у него нормальный, вес тоже, не толстый и не дистрофик. Руки-ноги целы. Целы-целы, я заметила, он ногами шевелил, когда пытался приподняться. Тогда что? И со старушкой непонятно… Скажи на милость, что такого она сделала, что ее сначала придушили, а потом еще и сожгли? Вот Татьяна говорит, что, дескать, Софья Филипповна подзуживала директрису ехать в Англию без коллектива. Но это же смешно! Неужели Ивская совсем без головы? Да на бабушку можно было дунуть как следует, она бы про все на свете забыла! Нет, это не причина. Тогда что?

За дверями сначала слышались бурные крики, потом голоса стали умолкать, и на какое-то время наступило затишье, а после накатил новый шквал радостных воплей. А Зинаида все шагала по ковру и ломала голову.

– Зинаида Ивановна! – раздался вежливый голос одновременно с вежливым стуком в дверь.

Кто-то за нею шуршал, возбужденно шептался и даже тихо переругивался.

– Зинаида Ивановна, откройте, у нас для вас сюрприз! – пела за дверью Юля.

Вот чего не хотелось Зинаиде Корытской, так это незапланированных сюрпризов. Однако сегодня она уже выступила в роли доброй феи, а потому следовало роль играть до конца.

– Ну, что вы там еще придумали, непоседы? – словно добрая бабушка, проворковала Зинаида, костеря в душе неугомонных квартирантов.

Перед ней стояли молодые женщины, и двое из них держали в руках увесистые баулы.

– Вы, девочки, тоже ко мне… квартироваться? – чуть не заплакала Зинаида, из последних сил стараясь сохранить лицо.

– Ой, ну что вы! Хи-хи! Мы же говорим – сюрприз! – Девушки ринулись в комнатку и принялись с азартом распаковывать сумки.

Чего тут только не было! Косметика, одежда, обувь…

– Давайте мы сначала вас накрасим! – порхали вокруг хозяйки чуть хмельные девчонки. – Накрасим, накрасим! Не спорьте! Вы теперь на работу пойдете, а лица совсем нет! Это что, разве это глаза? Прям, как у вареной рыбы! Люся, где у тебя тоник? Дурочка! Надо сначала маску сделать! А губы… Нет, ну если сначала карандашом пройтись… Слушайте, а давайте ей новую форму губ придумаем!

Зинаида сначала пыталась сопротивляться, но потом правильно посчитала, оценив сюрпризный напор, что лучше сдаться.

Целый час девчонки колдовали над породистыми чертами лица Зинаиды Корытской. Чуть меньше времени ушло на прическу. Вероятно, потому, что с таким количеством волос просто невозможно было что-то особенное выдумать. Зато на одежду ушло часа полтора – пока все не перемерили, не успокоились.

– Ну вот, теперь смотрите в зеркало! – выдохнула одна из девушек, которая в узеньких джинсиках.

Зеркало тут же притащил Игорь из своей комнаты, и Зинаида, затаив дыхание, подошла оценить девичьи старания.

Из зеркала на нее глянуло незнакомое ехидное лицо. Какие-то яркие, вызывающие глаза, румянец, не матрешечный, а как у женщин в богатых журналах, и красиво изогнутые губы. Волосы, правда, подвели – после постоянной тугой косицы они теперь изгибались неровным бараном и в правильные волны укладываться категорически не желали. Зато наряд! Узкая юбка до середины колена, а потом – черные замшевые сапоги! Сверху, правда, красиво болтался просторный пуловер бананового цвета, но все портила далеко выпирающая грудь. Выходит: правду Танька говорила – надо эту бахчу куда-то прятать. Но сапожки! Вот именно так и должен выглядеть меднеж… менеж… черт, ну тот, который по кадрам!

– Отпа-а-ад… – удивленно протянула высокая девица.

– Ой, Зинаидочка Ивановна! – порхала вокруг хозяйки Юлька. – Ой, ну так классно! И так стильно! У вас на работе все просто выпадут!

– Нет, Зинаид Ванна, вам точно так классно! – проняло даже Игоря. – У нас во дворе тетка молоко продает, вот точно так же одета. Красиво.

Зинаида глубоко вздохнула и принялась стягивать сапоги.

– Вы что? – вытаращилась незнакомая длинноногая девчонка. – Вам не понравилось?

– Да как же такая красота может не понравиться! – усмехнулась Зинаида. – Понравилось, конечно. Да только денег у меня на все нет.

– Ну и что? Сейчас нет, а завтра будут. Вы же теперь работать будете, отдадите! – не умолкали девчонки. – Даже и не думайте, мы подождем. Берите, берите! И юбочку, и пуловер. Кстати, Юль, скажи, вот эта кофточка тоже классно смотрится, да? И ее возьмите. А с получки вернете.

Только стальная женщина смогла бы удержаться от соблазна. Зинаида стальной не была, а потому в ее гардероб уверенно переселилось все содержимое девичьих баулов. Больше всего Зинаиду сразили модные, удобные сапоги и роскошное пальто нежного персикового цвета. Она наивно дала себя уговорить и улеглась спать, твердо решив с завтрашнего утра переродиться в умную, деловую леди, как того требовали новые тряпки.

Половину воскресного утра Зина просидела перед зеркалом, терпеливо пытаясь воссоздать на лице вчерашнюю красоту без посторонней помощи. Сначала получалось неудачно: то глаз размажется, то губы уедут куда-то на щеку, а то и вовсе – расплывется тушь. Приходилось начинать все заново. К обеду женщина вышла уже с плодами собственных трудов на лице. Правда, одна бровь взлетала высоко под челку, а вторая ломалась где-то у виска, румяна намекали на высокую температуру, а губы стали раза в два толще собственных, но стиль просматривался.

Юля терзала хлеб тупым ножом, а за столом уже восседал Игорь.

– Юленька! А что у нас на обед? – напевно спросила Зинаида, не забывая интенсивно приседать – она не успела размять суставы и теперь скоропалительно делала гимнастику.

– У нас сегодня… Ой! Кто это вас так, Зинаида Ивановна? – всплеснула руками девушка. – Что это у вас с глазами?

– Это я сама накрасилась новой косметикой, – засмущалась Зинаида. – Нравится?

Пока Юлька вспоминала словарный запас, Игорь причмокнул языком:

– Все, Зинаид Иванна, все мужики ваши будут. Только лицо умойте.

– Да ну тебя, Игорь, в самом деле! – махнула на него полотенцем жена. – Не слушайте его, для первого раза весьма прилично. Садитесь. У нас сегодня такой обед – пальчики оближешь. Я приготовила борщ!

Зинаида проглотила ком в горле, и обедать ей моментально расхотелось. Что-то с некоторых пор борщи у нее стали вызывать легкую тошноту.

– Вы обедайте, а я… я пройдусь, мне по делу надо, – вежливо откланялась она и юркнула в свою комнату.

Зинаида достала персиковое пальто, нацепила новые сапожки и решила просто пройтись, чтобы свыкнуться с обновками. Что там Игорь сказал – все мужики ее будут? Ну, тогда удобнее всего привыкать к новым сапогам возле дома Игната Плюха. Нет, нет, она вовсе не собиралась задирать нос и, не дай бог, кого-то высматривать, просто там и сквер рядом, и воздух замечательный, и урны на каждом шагу, и прочие мелочи…

Через полчаса дама в новом пальто уже чинно вышагивала по аллее. Она старалась по-балетному ставить стопу и держать спину, и – черт возьми! – на нее даже оглянулся один мужчина с тяжелым звякающим пакетом. Окна Плюха выходили именно на аллею, но это, конечно же, было чистым совпадением. Она сама сейчас просто так вот ходит и… Да, да, ходит и размышляет… Например, о том, что хорошо было бы, если бы выскочил из дома Игнатий, увидел бы ее всю такую современную, обновленную, стильную и стал бы немедленно просить прощения! Или нет, он бы лучше пригласил ее к себе! Или даже… Господи! Да она вовсе и не думает ни про какого Плюха! Она сейчас думает только про Вадьку. Кто и зачем так разукрасил парня?

И в самом деле – зачем? Если допустить, что это обычные хулиганы, тогда… Тогда они бы стали либо приставать к Вадьке, нарываясь на скандал и драку от скуки, для веселья, либо оглоушили его с целью грабежа. Если бы хотели драки, Вадим бы их помнил. А он сказал, что ударили со спины. Тогда получается, что хулиганы избили парня с целью наживы. Но чем же они нажились, если в джинсах у Вадьки остался телефон? Надо позвонить Татьяне, спросить, не было ли у парня с собой денег. Но это так. На всякий случай, потому что версия с хулиганами Зинаиде вообще не нравилась: где они взяли тогда то чудовищное платье? Ведь не простое, а именно с горбом и накладной грудью… Платье… Ну, конечно, платье! А она-то дура…

– Зинаида. – Вдруг кто-то осторожно ухватил женщину за локоть. – Я думаю, нам надо мириться. Пойдем ко мне, а?

Наша сыщица очнулась от раздумий. Перед ней стоял виноватый Игнатий. Ветерок трепал полы его длинного черного пальто, из-под которого виднелись домашние брюки и тапки.

– Ну, пойдем… Я тебе такие конфеты привез!

– К тебе? – не видящими глазами уставилась на него Зинаида. – Слушай, ты мне сейчас все мысли распугал! Не видишь – я работаю. Умственно, между прочим! А ты выскочил тут… со своими тапками… И вообще – какие конфеты? Иди лучше Нюрке их в рот складывай!

Плюх только раздосадованно покачал головой и поспешил к табачному киоску.

– Итак, – снова наморщила лоб Зинаида, – на чем я остановилась? На платье! Надо срочно бежать домой и усаживаться к телефону. Стоп! А чего, интересно, хотел Игнатий? И куда я записала телефончик Татьяны? Господи, когда же я стану настоящей деловой леди?

Дома Зинаида первым делом позвонила Татьяне:

– Тань, это Зинаида. Слушай, а куда ты дела платье?

– Платье? – не понимала Татьяна, о чем речь. – Ну… я его сняла… А чего?

– Я понимаю, что сняла, а куда дела-то?

– Так это… я его сняла, положила в стирку, а сама сейчас мыться полезу. А уж потом пижаму напялю, – подробно отчитывалась Боева.

– Да при чем тут твоя пижама? Ты платье уже стирала? Ты, Тань, его не стирай, я приду, мне его рассмотреть нужно как следует.

На другом конце провода повисло молчание, потом Татьяна неуверенно заговорила:

– Так это… я его только что сняла, не успела постирать, мыться ж полезла. А… ты чего на моем грязном платье разглядывать собираешься? Фасон, что ли, какой у него?

Зинаида от полноты чувств покрутила пальцем у виска, не подумав о том, что собеседница ее не видит:

– Вот о чем только человек мыслит? Таня, я не про твое платье говорю. Я про то, в которое Вадька был наряжен, ты что, не понимаешь? Ведь кто-то его носил! Может, от прежнего хозяина что-то осталось, надо рассмотреть хорошенько…

– Ха, осталось что-то от хозяина! – невесело усмехнулась подруга. – Платья-то уже нет. Сожгли его, еще в больнице.

– Жаль, – коротко бросила Зинаида и уложила трубку на рычаг.

Такая прекрасная идея – найти хулиганов по платью – сгорела вместе с нарядом.

Пока Зинаида раздевалась, возле ее двери терпеливо топталась Юля.

– Зинаида Ивановна, – аккуратно поскреблась девчонка. – Я чего хочу-то… Давайте посчитаем, сколько вам за вещи отдавать придется. Только не пугайтесь, девчонки сказали – расплатитесь, когда сможете!

Юлька испортила весь деловой настрой Зинаиды. Только-только дама стала получать удовольствие от новых вещей, и – здрассте-пожалуйста, подсчитаем деньги!

– Юля! И когда ты только своему мужу время начнешь уделять? Сбежит от тебя Игорек. Вот я бы уже точно сбежала, – призналась Зинаида, тяжело вздохнув.

Юлька только дернула плечиком и по-свойски влетела в комнату хозяйки.

– Вот, смотрите: это Аленка за косметику написала, тут три триста. А вот это Маринкина запись – кофточки там, юбка. Еще тысяча двести. Затем Ирине за сапожки – пять семьсот, и пальто…

– Сколько-о-о-о? – чуть не рухнула мимо стула Зинаида. – Сколько стоят эти носатые лапти? Пять семьсот? Да сапожкам красная цена – полторы тысячи вместе со мной! Чокнулась твоя Ирина, да? На одинокой безработной нажиться хочет? Так, сапожки я не покупаю! – категорично заявила Зинаида, и от обиды у нее задергался подбородок. Она проглотила ком в горле и принялась себя успокаивать: – Ничего, буду в туфельках ходить, у меня еще и резиновые сапоги с юности сохранились, вот чему износу-то нет! А то, ишь, пять семьсот!

Юлька не больно близко принимала к сердцу душевную катастрофу соседки, она терпеливо выждала, когда та на секунду захлопнет рот, и добила окончательно:

– И еще пальтишко – двенадцать тысяч пятьсот. Всего – двадцать два семьсот!

Минуты три Зинаида – не мигая, молча – смотрела на девчонку. Потом попыталась что-то сказать, но рот только беззвучно шамкал. Наконец она выдавила:

– Уйди с глаз моих, садистка! Ничего платить не буду, забирай шмотки!

– Но… Зинаида Ивановна! Ну чего вы в самом деле! Это же не Китай какой-нибудь! Дорогие женщины ходят в дорогих вещах!

– Я не настолько дорогая! – быстро вякнула Зинаида. – И куда твои глаза смотрят – дорогую нашла… Да я лучше повешусь! Надо же, такие деньжищи…

Она вдруг подскочила со стула и понеслась в коридор.

– Неужели и впрямь побежала вешаться? – изумленно вздернула бровки Юлька.

Однако Зинаида и не думала о суициде. Она уже прижимала к уху трубку и кричала на весь коридор:

– Алло, Тань, почему трубку не брала? Я ведь что хотела… А, ты из ванной вылезала, еще не помылась… Чего тебе там мыть-то столько времени, ты же не статуя Свободы, прямо не знаю! А ты завернись в полотенце, если с тебя пена капает, только я не могу перезванивать, забуду, что спросить хотела. А я спрашиваю – у Вадима твоего деньги с собой были? Ну когда, когда… когда на него напали! И сколько? Что, с курткой? А специально не шарили? Лентяи, даже осмотреть человека как следует не могут… Да нет, это я про себя. Все, Танечка, иди мойся, легкого тебе пара…

Зинаида положила трубку и задумалась.

Выходит, у Вадьки деньги были – четыре тысячи на карманные расходы. Но они лежали в куртке. И специально никто к нему в карманы не лез, просто парень потерял куртку, разумеется, вместе с деньгами. Значит, не хулиганы это были… Нет, ну надо же – студентик на карманные расходы запросто таскает с собой четыре тысячи! А тут…

Зинаида вдруг растянула рот в хитрой улыбке и поплыла назад в комнату, виляя домашним халатом.

– Юленька! Я решила, что не буду отказываться от вещей, чего уж там…

– Да и в самом деле! – поддержала ее девушка. – Кто же их за такую цену еще купит? Тем более после вас!

– Да-да, я решила оставить. Но… Знаешь, какая меня идея клюнула? С сегодняшнего дня ваша плата за жилье увеличивается втрое.

– За этот сарай? – выпучила Юлька глаза.

– Но ведь должна же я где-то брать деньги! А ты сама меня научила – дорогие люди должны дорого платить, – растеклась Зинаида в приторном оскале. – А сейчас я хочу побыть одна, ступай, детка.

Детка ступать не хотела, она отвесила губы и теребила подол халатика.

– Ладно, Зинаида Ивановна, я скажу девчонкам, чтобы цены скинули… – промямлила она, – до двенадцати тысяч. Пойдет?

Судя по тому, как легко сбила Юленька чужие цены, Зинаида сообразила, что девица и сама немного желала подзаработать на чужих обновках.

– Двенадцать? Пожалуй, пойдет, – согласилась Зинаида и тут же быстро добавила: – Только в рассрочку на полгода!

Юлька ускакала к мужу, а Зинаида принялась накручивать бигуди. Никогда прежде она не спала с такой красотой, но новая работа требовала новых жертв. Уснуть долго не получалось – голова никак не хотела мириться с кочками, везде жало и давило, и только через три часа с кровати несчастной дамы донесся сочный храп.

Ночью ей приснился Большой театр. Зинаида Корытская никогда не бывала в Москве, а уж тем более в Большом театре, поэтому во сне театр был маленький, неказистый, похожий на деревенский клуб, куда маленькую Зину отправляли каждое лето. Однако в зале играла настоящая классическая музыка, тягучая и угнетающая, а на деревянной сцене прыгали настоящие балерины в торчащих колом юбочках. А потом выскочил здоровенный дядька в женских колготках, схватил одну, самую дохленькую балеринку, и стал носиться с ней из угла в угол. Музыка заиграла быстрее, и дядька стал поднимать балеринку, будто штангу. Та извивалась, громко мычала и, по всей видимости, страдала.