Кафедра А&Г
Будущий вечный ассистент, из тех, кто поумнее, нейтрально пожимал плечами. Совсем нестреляный мог ляпнуть:
– Она… ну, та, которую вы имеете в виду, если я вас правильно понял, очень красивая. И умная. И работает за пятерых.
– Ой, много вы знаете! Чем она работает за пятерых? Разве что этим самым местом! Красивая… Вот Наташка его – та да. Та от природы красивая. Ножки, личико, волосы роскошные. А эту вы лет пять назад если бы увидели – не поверили. Ножищи – тумбы! Она до сих пор в штанах или в длиннющих юбках бродит, хоть и похудела килограмм на тридцать пять, не меньше!
– Я имею в виду на лицо… – уже мямлил из отутюженного окопа борец за справедливое распределение судеб. – Правильные черты. Аристократическое у неё лицо, а у жены, признаться честно, просто хорошенькая обыкновенная мордочка. Особо не выдающаяся. Жена его – лубочная крикливая матрёшка. Елена Геннадьевна же – реально красивая. Прям Рене Руссо…
– Лицо! Видали мы эту аристократку, как она тут в очереди на отсосать часами высиживала! – резко вставала на дыбы Антонина Павловна и временно вычёркивала глупца, позволившего себе усомниться в канонах лубочной матрёшечной красоты, прописанной у старшей лаборантки на подкорке, из списка приближённых.
Но надо было видеть лицо самой Антонины Павловны, когда эта, что «тут в очереди высиживала», изредка появлялась на кафедре. Это было не лицо. Это были кремовые розочки с торта, маслянистый пончик с повидлом, посыпанный сахарной пудрой. Трюфель в белой шоколадной глазури, политый тягучим ликёром. Глядя на такое лицо вечной старшей лаборантки, хотелось превентивно выпить марганцовки.
– Елена Геннадьевна! Как мы рады вас видеть!!! – Все имеющиеся в наличии «мы» в виде аспирантов и ассистентов тут же отсылались за приличным чаем («Пожалуйста, зелёный. «Слеза невесты»), итальянской выпечкой и букетом цветов («Только не розы! Она, эта, их ненавидит!»). Покупалось, как правило, сезонное. Без целлофана и многоцветного нагромождения ленточек. Эта не любила бессмысленные «богатые» упаковки, предпочитая богатую суть. Деньги при этом из кафедрального «общака» на «представительские» нужды забывали выдать. Потом «мы» могли долго ходить с чеками за старшей лаборанткой, но до результата не дошёл ни один. Потому что Антонина Павловна просто кассовым чеком не удовлетворялась. Ей нужен был товарный. И накладная. На розничный чай и выпечку их, как общеизвестно, не выписывают. Не говоря уже о цветах, пусть даже и не розах. Так что квадратики и прямоугольнички тонкой бумаги, испещрённые мелкими символами, подтверждающими, что аспирант или ассистент прикупили за свои кровные «Чай китайский зел. «Нефритовый жезл» – 457 руб. 43 коп.» и какие-нибудь хитро выпеченные булочки с корицей за 269 руб. 00 коп. из итальянской ресторации неподалёку («Парочку купите, не положим же мы на тарелку одну!»), истлевали у особо дотошных в недрах портмоне. Молодняк поумнее при следующем появлении великой этой рассыпался по этажам лечебного учреждения, на базе которого находилась кафедра, и не появлялся на территории вплоть до того момента, когда белый «Мерседес», подаренный этой Шефом, не растворялся в туманных далях больничных дорог, витиевато ведущих к шлагбауму. Елена Геннадьевна работала не здесь. Она трудилась руководителем центра репродуктивной медицины, созданного специально «под» неё. Дело, надо сказать, благое. Лечили бесплодие и занимались всеми видами экстракорпорального оплодотворения. Так что Елена Геннадьевна, вопреки мнению вечной старшей лаборантки, была не только красивой, но и умной. Не только умной, но и хитрой. Не только хитрой, но и властной. Не только властной, но и чётко отделяющей чёрное от белого. Но при этом умеющей смешивать все цвета спектра в нужные ей оттенки и умело пользоваться ими для писания картины собственного бытия. Она была девушкой работящей, с характером и при должности. В свои тридцать с небольшим добившись таких вершин, какие иным в этой специальности и пожизненно не светят. При том, что из семьи происходила самой обыкновенной, да и связь с отчим домом давным-давно утратила, решив однажды, что если уж помогать не могут, то мешать не будут тем паче. Особенно мама, большая любительница мешать. Папа и сам «отвалился», и уже давно, у него вообще другая семья, и спасибо ему за всё, что было. Елена Геннадьевна Кручинина уже даже была почётным гражданином города и получила из рук мэра медаль «За выдающиеся заслуги перед медицинской наукой и многолетнюю педагогическую деятельность». И пусть иные потихоньку и хихикали над «выдающимися» и особенно «многолетней», но сами ничем таким в пространство особо не выдавались. Выдающимся сплетничать особо некогда и завидовать недосуг. А время – вообще категория относительная. Иногда и час может стать вечностью. В такой профессии да с такой крепко удерживаемой любовью Шефа стаж идёт, как у военных на территории боевых действий: год за три. Как минимум. На эту базу она изредка приезжала поздравить ненавистную и ненавидящую, но уже беззубую и даже, можно считать, обезглавленную профессора с днём рождения (один раз в год, получить удовольствие), несколько лекций по репродукции прочитать (пару раз в семестр). Ну и так, в гости (или по женским делам) к одной-единственной подруге, никакого особенного отношения к кафедре не имеющей – так, ассистент по совместительству. Слава богу, не в этом вузе училась и вообще не в этом городе. «Понаехала», как и Кручинина, но позже. И не за синей птицей вообще гоняться, а просто замуж вышла по большой и чистой любви за столичного жителя и просто делала своё дело. Совершенно разные, но одинаково успешно реализованные приоритеты каждой делали эту женскую дружбу непохожей на прочие. В отношении этой и её подруги не было профессиональной затаённой ревности, так свойственной среде дружащих коллег.
Белый «Мерседес» с «блатными» номерами, запаркованный под родильным домом, приводил как лично Антонину Павловну, так и всех остальных сотрудников данной клинической базы в состояние повышенной боевой готовности. Сама аура, исходившая от Елены Геннадьевны, будоражила застоявшуюся кровь этих ярой завистью к чужой удаче, чужим успехам, всегда несправедливо – на их, чужой взгляд, – полученным. Произведённые в бесконечном никчемном ненавистном множестве Чужие никогда не поймут мотивов бесстрастного рационального Хищника.
Формально это была главная клиническая база ныне единой кафедры акушерства и гинекологии.
Ранее существовали кафедры акушерства и гинекологии № 1, № 2, № 3, а также кафедра акушерства и гинекологии стоматологического, педиатрического и даже санитарно-гигиенического факультетов. На каждой царил свой заведующий, в каждом монастыре был плюс-минус свой порядок, ровно до тех пор, пока ректором не стал тот, кто стал, – самый молодой заведующий неприметной и небольшой кафедрой акушерства и гинекологии факультета последипломного обучения. Честолюбивый лидер объединил все удельные княжества и стал во главе не только медицинского вуза, но и объединённой, огромной, как империя, кафедры акушерства и гинекологии. Или, как с лёгкой руки Шефа стали писать во всех, даже официальных, бумагах: «Кафедры А&Г». Бунт многочисленных бывших заведующих, мгновенно превратившихся в обычных профессоров, был жестоко подавлен торжественными отправлениями на заслуженную пенсию, сокращением ставок и прочими методами, кои в изобилии открывали административные возможности при виртуозном умении ими пользоваться. Последнее среди действительно чисто «учёных мужей» – большая редкость. Не любят вникать. «Выше этого». И вообще! Шеф человеком «вообще» не был. Он был служителем частностей, филигранно дифференцируя и невозмутимо беря интеграл из чего и кого угодно.
– Что же вы опаздываете? Нехорошо! – выговаривала, как школяру, Антонина Павловна заслуженному врачу, дважды академику и четырежды члену-корреспонденту Борису Яковлевичу, прежнему заведующему кафедрой № 3, посмевшему опоздать на работу. Мелким служебным орудием она была отменным и с неожиданной для мирного населения точностью укладывала снаряды на безмятежные головы, как по наводке артразведки. Пли! – и выговор Борису Яковлевичу за «нарушение трудовой дисциплины», с урезанием сетки преподавательских часов. Что? Рабочий день у него ненормированный? Это когда он академик или деньги в родзале или оперблоке заколачивает, то день и ночь у него ненормированные. Когда же он в рамках педагогических обязанностей трудится, то очень даже нормированный, любой инспектор отдела кадров подтвердит. И акт составит за нужными подписями.
Антонина Павловна совершала проверочные рейды по негласному распоряжению Шефа, безумно гордясь этой сомнительной чистоплотности службой. И никто из дельных, а то и гениальных умов, славных своим диагностическим предвидением, безупречной оперативной техникой и умением выходить самую тяжёлую пациентку, не мог предугадать, на какой из баз скрипучая поступь Антонины Павловны сегодня зазвучит и чем для любого из них отзовётся. Раб, получивший крохотную власть, не страшен. Страшен тот, кто дал в руки рабу хоть малейший инструмент управления судьбами. Но тот, кто вовремя дал и своевременно отобрал, не страшен, а целесообразен.
Включалась в бой и артиллерия калибром покрупнее административной. Бабах! – и уважаемая мировой гинекологической научной общественностью за работы в области туберкулёза женских половых органов Викторина Феодоровна вылетает из членов Диссертационного совета. Вернее – хлопает дверью по собственному желанию, потому как оттуда не выбьешь просто так. В комнате, для того чтобы кто-то вышел, иногда просто достаточно создать не совместимый с жизнью отдельных индивидов климат, неповторимую атмосферу взяточничества и вранья, коей всегда дышит научный мир, но если превысить допустимые концентрации, то не каждая формула крови изменится. Особенно голубой, аристократической, «принципиальной». Ну а там и врачебные ошибки в особо крупных масштабах. Их же совершают только те, кто работает в эквивалентных же масштабах. Безруких и безмозглых бездельников увольнять не за что – они непогрешимы в силу целого ряда обстоятельств: отсутствия инициативы, практических навыков и умений. Факт недопущения к работе лечебной исключает факт врачебной ошибки у подобных «учёных». Вся их жизнь – методички, студенты и надувание щёк. Из таких граждан отлично формуется котлетная биомасса, готовая в любую мясорубку за шеф-поваром, увеличивающим им преподавательские ставки. На первых порах. На последующих – пожираемая, как и любой фарш, более блатными ассистентами, доцентами, а там – глядишь – и молодыми профессорами, всего десять лет назад окончившими интернатуру. Как?!! Как может вчерашний мальчишка, с неба звёзд не хватавший, сегодня заведовать кафедрой онкологии?! Вот так. У него дядя – «овощной король». «Бабло рулит» – грубое словосочетание, тем не менее точно отражающее ситуацию продвижений в современной науке. О, не только в ней, конечно же! Но и в ней. Что особенно страшно, когда речь идёт о науке именно медицинской. Нет-нет, отнюдь не все протекционисты бездарны и ленивы. «Ведь есть у тузов молодцы – сыновья. Да-да, я всё знаю, я сам, брат, из этих. Но в песне не понял ты, увы… ничего». Рулит бабло. Потому что при старом заведующем не было на базе такого современного оборудования, поскольку стоит оно столько, что ни в сказке сказать, ни пером отечественного бюджета не прописать. А при новом – есть. Подарили. От организации аграрной организации минздравовской. И с куда меньшим скрипом, чем обычно. Да и мало ли кто вчера мальчиком был? Сегодня – дядька как дядька. Щёки, пузо, докторская диссертация – всё на месте. Слова умные выучил не хуже других. Времена меняются, и с ними меняются кадры. Картина маслом от мастера всем известного направления «Сон рыбы о собственной экстраполяции».
Огромная единая кафедра А&Г, на которой к моменту описываемых событий было невероятное количество неопрофессоров, свежеиспечённых доцентов, легион юных ассистентов и мириады аспирантов, неповоротливо захлёбывалась, заваленная непомерно разросшейся командой и прочим балластом по самую верхнюю палубу. Зато с капитанского мостика одинаково сиятельно улыбался пассажирам, розе ветров и даже глубоководному планктону вечно молодой, вечно красивый, вечно коммуникабельный рубаха-парень, обаятельный и обворожительный заведующий. Доктор наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники, почётный изобретатель и лауреат государственных и международных премий. Он же – ректор, он же – действительный член пары-тройки отечественных академий и почётный член с пяток-другой академий заграничных. Алексей Николаевич Безымянный. Вдохновитель, революционер, зачинатель научных школ и создатель клинических баз, организатор медицины и философ-энциклопедист-фундаменталист-гуманист. Quod non est paululum dicere.[2] И прочая и прочая и прочая вечная слава, непреходящие восторги, восхищения на грани экстаза, затаённые томления, слёзы эйфории, закатанные в благоговеющие черепа и воздетые к небесам исполненные благодарности очи. Не человек, а сплошной толстый пласт сладкого мармелада. И не дай бог куснуть чуть глубже и почувствовать вкус начинки этого матёрого манипулятора, именуемого простецки-уважительно: ШЕФ.
И ещё раз с уважительным придыханием: ШЕФ!
Школы его были дутые, научные заслуги – липовые, доброта – показушная, а знания – поверхностные. Но он был априори неоспоримо и безусловно гениален. Это даже не обсуждается.
Профессорско-преподавательский состав
Ректор медицинской академии, заведующий кафедрой А&Г, академик Алексей Николаевич Безымянный
Мефистофель
Да, странно этот эскулап
Справляет вам повинность божью,
И чем он сыт, никто не знает тоже.
Он рвётся в бой, и любит брать преграды,
И видит цель, манящую вдали,
И требует у неба звёзд в награду
И лучших наслаждений у земли,
И век ему с душой не будет сладу,
К чему бы поиски ни привели.
Шеф (Anamnesis vitae)
Алексей Николаевич Безымянный родился в 1947 году в деревне Чугунки Навозного района Нечернозёмной области. В 1971 году окончил лечебный факультет Самого Престижного медицинского института имени Основоположника Очередной Основы. Работал сиюминутным старшим лаборантом, быстро проходящим ассистентом, юным доцентом, молодым профессором. С 1986 года заведует Кафедрой А&Г Самого Престижного медицинского института имени ООО (ныне – Академии того же имени).
По состоянию на июнь 2009 года, А.Н. Безымянный – Член Президиума АМН РФ и Большой Член Международной академии имени Будды. Глава не особо, признаться честно, проблемной комиссии «А&Г» МЗ и АМН РФ. Межведомственный член и координирующий член совета АМН и МЗ РФ по фундаментальным и прикладным проблемам медицинской эзотерики, астральной генетики и межзвёздных исследований перинатальных матриц, основатель и директор НИИПИЗДУН (Научно-исследовательского института психики и здоровья уникальной нации), национального комитета по биоэтике, биоэстетике и биологическому положению МПХ (Мужского Полового Икса) на помехи. Почётный член межведомственной комиссии по вопросам тантрической осторожности при федеральной службе православной безопасности и атеистической обороны, член Европейского союза гинекологов-энерготерапевтов, Американской ассоциации гинекологов-ведунов, почётный доктор труднопроизносимых и плохо запоминаемых зарубежных дворовых университетов и академий полусредней Лиги Хвоща, редактор научных журналов: «Достижения вумбилдинга», «Постижение мендьюринга», «Теория йоги и практика тибетской гидроколонотерапии», «Вселенский медицинский журнал для двинутых и продвинутых двинутыми», межпланетного медико-философского журнала «Интегративная антропология гуманоидов и самок гуманоидов», а также издатель глянцевого медицинского журнала «Доказательная медицина для тех, кому нечем заняться» («Evidence-medicine for silly»).
С 1997 года является членом совета директоров Национального фонда социальной защиты государства от матери и ребёнка «Стране нужны не вы!».
Научные работы А.Н. Безымянного являются значительным вкладом в разработку актуальных проблем в А&Г-науке. Особенно в Гэ. Ему принадлежит более пятисот научных работ, более тысячи – малонаучных и порядка десятка тысяч псевдонаучных. В том числе более четырёхсот монографий, около миллиона фотографий и пятьсот восемьдесят пять патентов на изобретения. Он – заслуженный изобретатель РФ (хотя его авторство РФ до сих пор оспаривается) и двух иностранных государств, в которых установил господство гармоничного мироздания и потому считается их основоположником на доказанно законных авторских правах.
А.Н. Безымянный – основатель и лидер плодотворной и кое-какими местами даже оплодотворённой научной школы, достижения которой хорошо известны отечественным и иностранным специалистам. Где сами специалисты, которым это всё хорошо известно, неизвестно. Под руководством А.Н. Безымянного защищены сто сорок четыре докторские и пятьсот пятьдесят пять кандидатских диссертаций, в настоящее время под его руководством выполняется ещё триста тридцать три докторские и семьсот семьдесят семь кандидатских диссертаций (в основном по нумерологии акушерства, нооэтике репродукции и гинекологической эзотерике – новейшим революционным направлениям в А– и Г-науке). Алексей Николаевич является также инициатором разработки околонаучной программы «Проблемы отцовства в современных бездуховных условиях», которая поддержана советом МЗ, АМН, ФСБ и лично службой безопасности Президента РФ, США и персональным камердинером королевы Великобритании.
А.Н. Безымянный награждён отечественными орденами и медалями, государственными и частными премиями, лавровыми венками и Золотым Берёзовым Веником, венчающим Усечённую Серебряную Пирамиду – высшей наградой международной ложи масонов «За приумножение своего добра на Земле». Ну и так, по мелочи: Президентской Медалью университета им. Джоржда Вашингтона (Вашингтон, США); высшей наградой Польской Академии Медицины «Большая золотая звезда»; Большой Золотой медалью Альберта Швейцара; Медалью Гиппократа (Всемирный фонд Гиппократа, Греция); отличием «Socrat award» (Великобритания) и женским половым органом, отлитым из чистого золота в натуральную величину (от органов национальной безопасности).
В последние годы Алексей Николаевич Безымянный активно разрабатывает концепцию «Моя реальность», которая призвана регулировать взаимоотношения ноосферы с ним лично и значительно улучшать карму его банковского счёта.
Carmen horrendum![3]
* * *
Родился славный карапуз Алёшка вовремя и здоровым где-то в далёкой от мест нынешних взрослых перипетий Алексея Николаевича деревеньке. В послевоенном году. Мама его была в меру некрасивой простецкой сиротой, а папы у него не было. Естественно, что ни о каком непорочном зачатии речь не идёт. Чей-то сперматозоид успешно атаковал в должное время яйцеклетку, выработанную в положенный срок яичниками его юной будущей матери, но более ничего её память – ни ментальная, ни духовная – о биологическом родителе сына не сохранила. Даже имени, не говоря уже о фамилии. Отчество Лёшке было дано в честь директора детского дома, где Дуся Безымянная выросла. Односельчане предполагали, что отцом мальца был, вероятно, кто-нибудь из геологической партии, изыскивавшей тут неподалёку какое-то полезное ископаемое. Очень даже может быть. Потому как появился на свет мальчишка в начале июня. Месяц сей, если верить календарю, аккурат девятый (а если больше доверять Луне и акушерскому исчислению – то десятый) по счёту от того сентября, к которому партия свернулась и покинула эти благословенные своей относительной малонаселённостью места. Кому из бравых геологов так глянулась Дуся, даже предположительно было неизвестно. Шофёру, посещавшему местное сельпо? Нет. У этого была «официальная» пассия. Да с таким характером, что бессловесную Дусю разнесла бы в пух-перо и подушку из неё набить не погнушалась, в случае «если». Неужто кому-то из учёных или студентов пришлась по вкусу? Некрасивых женщин не бывает, как общеизвестно, особенно в условиях длительного вынужденного полового воздержания, а спирта в те времена у геологов было предостаточно. К тому же Лёшка был куда красивее как «партийного» шофёра, так и местного генетического материала и, что было особенно удивительно, намного умнее всего вышеперечисленного.
Первые года три сынок являлся для Дуси бесконечным источником чистой, незамутнённой радости. Подрастая, он начал пугать свою добрую простоватую мамку, но восторг её ничуть не ослаб от страха, напротив, трансформировался в поклонение. Речь мальчишки была слишком осмысленна для такого маленького ребёнка (вернее сказать, для данной местности вообще и для Дуси Безымянной – в частности, не слабоумной, но не слишком, мягко говоря, образованной и какой-то беспричинно довольной всегда и всем до самой крайней границы бытового идиотизма). Малыш никогда не хворал, хотя родительница частенько пускала с ним бумажные кораблики в океан-море близлежащей холодной лужи, брала его с собой, босоногого, в коровник, где он важно разгуливал посреди грязных по пузо коров, деловито осматривая всё, что подвернётся. Голову венчали ангельские белые кудри. На лике его аккуратно красовался всегда чистый прямой носик. Отсутствие постоянной буквальной привязанности к мамкиной юбке – он мог и отойти на пару метров – создавало иллюзию самостоятельности. А проникновенный взгляд небесно-голубых очей на любое «идёт коза рогатая», в глаза и чётко артикулируемое проникновенное «спасибо!» за любую мало-мальскую ерунду вроде поломанной бельевой прищепки сделали его любимцем всех окрестных баб. Чьи собственные отпрыски были вечно сопливы, и речь их чуть не до самой школы была малоосмысленна, зато пестрела разнообразными междометиями, впитанными с первыми подзатыльниками.
– Какой пацан! – восхищённо присвистывали даже мужики-механизаторы, далёкие от сантиментов, когда Лёшка протягивал им крохотную ладошку для рукопожатия, делая серьёзное лицо. – Не смотри, что выблядок! Моя вот нарожала бестолочь всякую. При законном муже могла бы и расстараться.
«Моя вот» начинала, как правило, возмущаться, мол, от осины не родятся апельсины и бракодел тут не она, а как раз кое-кто тут, с некондиционным кое-чем. Именно тем, чем дети делаются. Дуся только восторженно улыбалась, не замечая, как пытливый мальчонка внимательно вслушивается в посторонние семейные разборки и вежливо уточняет: какие они, апельсины? Как именно делаются дети и зачем в этом деле мужик с кое-чем, если у мамки нет мужика, а он, Лёшка, как раз есть?
«Всякая бестолочь», вертящаяся тут же, радостно ржала, называла Лёшку дураком и свысока рассказывала, что дети делаются хреном. Мамы-доярки и папы-трактористы горделиво улыбались, всё одно не забывая погладить Лёшку по белокурой головке. За всеобщую любовь и невзлюбила «всякая бестолочь» маленького Безымянного самой из злых и жестоких нелюбовей – детской. Никто из мальчишек не упускал случая треснуть кулачком, а то и пульнуть в него камнем, когда рядом не было взрослых. Но Лёшка от природы был наделён даром быстрого соображения, молниеносной ориентировки в жизненной ситуации, упреждающего реагирования и без взрослых почти никогда не оставался. Везде ходил с мамкой. Никогда не подличал, хотя и мог. Хранил и накапливал драгоценную ментальную энергию. Просто не совался туда, где с ним могло произойти что-то неприятное. Потому что берёг себя и не то ровесников от мамы, не то, что вероятнее, маму от возможных осложнений. Дуся, обычно добрейшая до кретинизма и всё прощавшая всем и всегда, становилась настоящей волчицей, когда обижали её щенка. Ей было всё равно, кто перед ней: чужой злобный пёс, ощерившийся на её дитя, или такое же дитя, посмевшее крикнуть Алёшеньке что-то обидное. Разборки деревенской мелюзги взрослые обычно всегда пускали на самотёк, но не такова была эта мать. Сын был не только её радостью, но и божеством, и она яростно защищала его от «неверных». Чем, вопреки ожиданиям, снискала уважение односельчан, относившихся к детям скорее как к домашним животным, а не как к людям. Когда-то, и даже не так, в общем-то, и давно, всё связанное с маленькими людьми воспринималось проще, и ничего плохого в этом не было. На селе испокон веков уважали животных. И детей. Наравне с животными. Кормили тех и других, поили тех и других и делали для тех и других уж если не всё, что могли, то хотя бы то, что должны. До поры до времени, естественно.
Безымянная была так неистова в своей материнской любви, что даже за глаза никто не посмеивался, как не смеют испокон веков на Руси потешаться над юродивыми и иеромонахами. Ей не нужен был никто, и ничто ей не было нужно, лишь бы сын был сыт, доволен и, главное, всё время рядом с нею. Её – свой собственный сын.