Мало ли что говорят

Глава третья

Политкорректно-человекообразное

– Как вы относитесь к гомосексуалистам?

– Я к ним не отношусь.

Да, я не политкорректен и отрицательно отношусь к педерастам!

Чем больше узнаю гетеросексуалов, тем больше нравятся гомосексуалисты.

Он был невероятно хорош собой. Фантастически красив.

Можете представить воплощённую девичью грёзу? Это была она. Вези его в Голливуд, снимай как есть – и показывай.

Двухметрового роста. Фигура – насколько вообще может быть идеален мужской фенотип. Ни грамма жира. Безупречные мышцы. Лицо – аристократическое, с лёгкой паутинкой этноса в чертах. Опуская «розовые слюни», можно сказать: «Всё в нём было совершенно». Форма головы. Волосы цвета воронова крыла (без метафор). Густые, блестящие и невероятно прямые, зачёсанные назад, аккурат до седьмого шейного позвонка. И добавьте к этому миндалевидные, слегка раскосые глаза цвета ультрамарин и ироничный взгляд. Совершенный Самец.

Природа расщедрилась не на шутку: он к тому же был умён, образован, начитан, пластичен и непереносимо обаятелен. В нужные моменты подвижен, а когда требовала ситуация – мог замереть статуей. Абсолютно окаменеть. В этом безукоризненном владении телом было что-то демоническое. Видимо, тело было благодарно ему за то, что он не употреблял перманентный фаст-фуд и кофе «Данкин-Донатс», «Старбакс» и тому подобное на каждой конференции или клиническом разборе – то есть минимум пять-шесть подходов в течение дня. Ибо для среднего американца поллитровая чашка кофе вкупе с каким-нибудь ароматизированным пластификатором – всё равно что для нас перекур.

Но, слава богу, Голливуд и глянцевые журналы до него не добрались. Он был медбратом MGH-госпиталя (по-нашему – главной больницы штата Массачусетс). Это было настоящее чудо. И это чудо звали Джош.

Соня была стажёркой, он – её «поводырём».

Медбрат с дипломом (есть такая у них градация «с дипломом»/«без диплома») исполняет, по сути, врачебные обязанности: обход, назначения и проч. Джош был прекрасным медбратом. Обязанности выполнял быстро, квалифицированно и легко. Пациентки влюблялись с первого его полувзгляда в их… медицинскую страховку.

«Ну, чему меня, прости господи, могут научить американские эскулапы? Да я «кесарёво сечение», не будучи таким уж крутым специалистом, не делаю по два с половиной часа, если, конечно, осложнений нет. А эпизиотомии и прочие мелочи вообще с закрытыми глазами в хмельном виде на автомате исполню (спасибо одной опытнейшей акушерке в моём персональном анамнезе). И, вообще, я в Бостон приехала учиться бороться со СПИДом, спасибо дорогому правительству США, а также одной Организации, призванной объединять нации. Особо учиться нечему, разве что на тутошние диагностическую аппаратуру, операционное оборудование и медикаментозные возможности рот на ширину плеч не раскрывать с утра до ночи. Госпиталю я тоже тут не сильно чтобы нужна. Вот и «повесило» меня руководство клиники на бедного Джоша, чтобы он меня развлекал».

На Сонино кокетство великолепный медбрат отвечал взаимностью, без малейшего высокомерия исправлял отвратительное произношение и даже позволил ей потрогать его чудесные волосы (за чем не последовало статьи за сексизм, расизм, нарушение privacy и заигрывание на рабочем месте). Был изысканно терпелив, отвечая на её, порой нелепые, вопросы и поправляя откровенно смешные ляпсусы (Соня, к примеру, всё время пыталась ломиться в двери лаборатории, забывая о кусочке «пропускного» пластика в кармане халата). В лабораторию они ходили особенно часто. Не за тем, что можно было бы предположить. Они ходили курить.

Джош принадлежал к Тайной Лиге Курильщиков, к коей отрицательно относились в MGH. Он и познакомил Соню с Джимом. Тот – начальник лаборатории госпиталя – клал на всех «с прибором», ибо курил прочно, а на своей должности сидел крепко, ещё с давно прошедшей вьетнамской войны дружа с одним из нынешних сенаторов от штата Массачусетс. И они – Джош, Джим и Соня – стали курить «на троих».

Джош много рассказывал Соне о Джиме. Про то, как тот – полуирландец-полуполяк по национальному происхождению, но совершеннейший американец по духу и гражданству – во Вьетнаме командовал взводом химразведки. Про сенатора, с которым он подружился на веки вечные. И про то, как Джиму одиноко. Об Америке много рассказывал в общем. И про борьбу со СПИДом в частности. Соня по мере сил не отставала. И в рекордно короткие сроки у них сложились великолепные отношения. Родилось большое и чистое чувство. И это чувство было… дружбой.

В процессе выяснилось, откуда у Джоша та самая очаровательная этническая паутинка в чертах – где-то на тринадцать двадцать пятых он был индейцем. Причём индейцем довольно богатым. Да чего уж там! До чертей собачьих не бедным! Прапрадедушка Джоша миллион лет назад не продал бледнолицым братьям участок земли в Техасе (или Аризоне, или Небраске), не забыв перекопать его вдоль и поперёк палкой-копалкой, и неприлично разбогател ещё в раннем докембрии, поставив именной вентиль на нефтяной фонтан. И дети у него вышли отличные – вентиль содержали в порядке со всеми вытекающими для их детей и детей их детей последствиями. Так что Джошу оставалось-то – вентиль караулить да жить-поживать и наследство проживать. А это было нелегко, ибо он не кутил, работал и… В общем, как нормальный мужчина был самодостаточен.

Приближался конец первой бездельной рабочей недели.

Соня уже мысленно мерила шагами набережную реки Чарльз, показывала фиги акулам в аквариуме и слушала Бостонский симфонический оркестр. Инструкторы программы подготовки сумели настроить её на то, что пресловутой нашей «кухонной» ментальности в Соединённых Штатах Америки не жди – дружба дружбой, а пирожки врозь! Каково же было её удивление, когда Джош запросто за перекуром сообщил (не спросил, заметьте, а констатировал), что завтра в 9.00 a.m. заедет за ней, поинтересовался, какой цвет СонЬя вообще предпочитает и что – обычно – выпивает. Поперхнувшись дымом от неожиданности, Соня ответила что-то вроде: «Небесный. Водку-текилу-виски-абсент-коньяк» – и спросила: «А, собственно, зачем?» Но тут вклинился надувшийся Джим, сообщив, что хотел пригласить СонЬю в Салем, потому как давно не посещал свой «садово-огородный» участок «с сарайчиком», и, собственно, собрался мыть сегодня своего пса с парой литров шампуня для особо вонючих собак, дабы от него не несло в машине всю дорогу. Джош объяснил, что хочет познакомить Соню со своим другом Майклом, а Джиму сказал что-то вроде: давно ты у нас в гостях не был, старый хрен! Это переходит уже все границы! В Салем мы поедем все вместе на следующий уикенд и в четыре лопаты вскопаем твои «шесть соток» и «картошкой засадим»…

Уснула Соня без лишних мечтаний, ибо была очень утомлена впечатлениями истекшей недели – особенно вынужденным «сухим законом» и тем, что покурить перед сном можно было только спустившись в подземный гараж гостиницы. А это уже, согласитесь, не тот кайф. Но всё же. Потому во время суетливых затяжек в подвально-пижамной атмосфере она даже допустила несколько нескромных мыслишек о мужчинах, и мужчинах-индейцах в частности – куда ж без этого. Но под презрительными взглядами попутчиков в лифте по дороге обратно в номер, под их нарочито-задерживаемое дыхание вся эта альковная мишура растаяла без следа…

Джош был пунктуален. Посадил Соню в машину, и они поехали прочь из гостиницы.

Минут через сорок машина остановилась у скромного двухэтажного особнячка, окружённого небольшим чистеньким ухоженным участком. Всё было такое игрушечно-кукольно-пластиковое – хорошо знакомое по «родным» американским фильмам.

Джош представил своего друга Майкла. Тот был не менее красив. Но его красота была более привычной, что ли, европейской. Или скорее русской (для тех, кто помнит фильмы Александра Роу, – он был похож на актёра, который всегда играл главного героя – богатыря ли, Иванушку ли, царевича ли, – но всегда героя). Правда, он слегка «испортил» впечатление, открыв рот и весьма бегло заговорив на русском языке. Да с таким ужасающим акцентом, что, видимо, на секунду у Сони перекосило лицо, и… все расхохотались. Соня извинилась и на своём очень медленном английском сказала Майклу, что восхищена и на самом деле мечтает хоть когда-нибудь говорить на его родном языке так же шустро, как он балаболит на её родной речи.

Подъехал Джим. Из машины выскочил огромный, явно вымытый шампунем пёс и на всех парах понёсся к дому. Сначала он прыгнул на Джоша, облобызав в лицо, уши и даже слегка укусив за нос. Потом настиг Майкла, пытавшегося скрыться за кустом, и повторил всю процедуру. А затем с доброжелательным достоинством подошёл к Соне. Ей-богу, если бы собаки говорили, можно было бы услышать что-то вроде: «Здравствуйте! Как я рад вас видеть! How d’you do! Ах, простите, я не совсем вежлив. Я не представился! Меня зовут…» Но тут Джим окликнул его. Пёс сделал вид, что вынужден отчалить в направлении хозяина, потом вдруг резко изменил курс, подпрыгнул, молниеносно осуществил комплексное лобзание Сониного лица и побежал к Джиму под общий хохот.

Уикенд удался.

После лёгкого завтрака в садике на заднем дворе Сонечке устроили автомобильную экскурсию по городу и окрестностям. Сводили в музей не то изящных, не то изобразительных искусств, предварительно накормив в приличном ресторане. Потом все вместе вернулись домой к Джошу и Майклу. Майкл, давно и прочно захвативший Соню в личное пользование и мучивший русскими деепричастными оборотами, типа «спя», «едя» и им подобными, оказался профессором-славистом, преподававшим в BU[8], и просто отличным парнем. Вначале он ещё как-то переводил для Джоша и Джима смысл их с Соней диалогов, но потом и вовсе перестал. Возникла совершенно невероятная дружелюбно-смешливая атмосфера, не нуждающаяся в переводе. Кто подобное испытывал – поймёт. А иным и объяснять нет смысла.

Ах да!

Майкл и Джош жили вместе не потому, что снимать дом с руммейтом дешевле. Тем более что этот дом – собственность Джоша. Они жили вместе, потому что они – семья.

Надо отдать должное замыленным реакциям стажёрки ранне-постсовкового периода, выросшей на строго гетеросексуальных традициях, – ей и в голову поначалу не приходило что-то подобное.

Однако когда пришло со всей очевидностью, то не только язык не поворачивался назвать их «педерастами», но и всякого, у кого повернулся бы, – Соня могла зашибить ненароком острым словцом или чем потяжелее.

Догонять-то она начала, пока ещё была трезвая. Показывая дом, Майкл и Джош говорили: «наш тренажёрный зал», «наша кухня», «наша гостиная»… Наше то, наше сё – домишко-то, надо отметить, был далеко не бедняцкой хибарой. Но поскольку её больше интересовало собственно «и то и сё», а не чьё оно, слово «наше» проходило фоном, навевая что угодно, кроме подозрений. Но когда дело дошло до: «Это наша спальня…»

Честное слово, Соня не испытала ни малейшей неловкости.

В этих людях не было ни капли манерности. Ни элементарной частицы грязи. Ни кванта натянутости. Ни йоты так свойственного трусливой неестественности эпатажа, которая заставляет многих прочих тискать друг друга за бёдра и лобызаться на глазах у изумлённой публики, размазывая соответствующий мейк-ап по рюшечкам, манжетикам и всему, что «полагается», ежели уж ты решил, что ЭТО с тобой случилось. Пара джинсов, пара футболок – для непосвящённого они выглядели как старые добрые друзья.

Фотографии по стенам всего дома – обычные мужские, крепкие фотографии – рыбалка, охота, пьянки, поездки. В строгих рамках или совсем без них. Ни одной «гей-эротики», ни одного «цветочка в зубах» или ещё чего. Даже у Сони в доме, тоже сплошь завешанном картинками из их с мужем жизни, частенько попадаются такие, которые в случае прихода в дом совсем уж посторонних людей вызывают вскинутые на лоб брови, паче чаяния хозяева припрятать забыли.

Во время Сониного визита звонил отец Майкла. Джош разговаривал с ним как сын. Как ещё один сын.

Поначалу Соня, конечно, чувствовала себя немного не в своей тарелке. Пока не пошли ужинать. Вы можете не верить, но на столе, накрытом небесно-голубой скатертью, стояли: водка, текила, виски, абсент («Где он его, всё ещё запрещённый в Америке, взял?!») и коньяк. И, конечно, много еды. Нормальной еды.

Все хором напились «в дым и в дрова». Всех не по-детски пробило на «хи-хи». И двадцатисемилетнего Джоша, Сониного ровесника, и тридцатипятилетнего Майкла и Джима шестидесяти с гаком (к слову заметить – гетеросексуала), неуклюже распевающего польскую народную песню и перемежающего своё выступление возгласами: «Пустите меня на кухню! Я хочу жарить картошку «по-славянски»!» И только любимый пёс Джима не хихикал. В его взгляде читалось ласково-снисходительное: «Не пора ли тебе освежиться, Хозяин?»

Любая нормальная семья хочет ребёнка.

Майкл и Джош тоже хотят ребёнка. Чек – суррогатная мать – и все дела. И пусть идут к чёрту те, кто захочет порассуждать о «естественном – неестественном», «правильном» и «неправильном» развитии психики. Маленький человечек, который вырастет в семье Майкла и Джоша, будет счастлив – Соня точно знала это. Видела. И, уж точно, более счастлив, чем многие и многие, выросшие посреди недолюбленных психопаток в виде разведённых мам и стареньких, озлобленных на весь свет бабушек. Нормальная психика? Если ты растёшь с двумя крепкими, красивыми, умными, состоятельными и состоявшимися спокойными мужиками, какая у тебя будет психика, будь она неладна? Соня, например, за всю свою много-мало жизнь не встречала лично ни одного счастливого психоаналитика. Интересно, почему? Не бояться жить и не бояться любить – это одно и то же.

Закон штата Массачусетс разрешает Майклу и Джошу быть отцами.

Вам неприятны гомосексуалисты? Потому что вам неприятен «сам процесс»? Ну, тогда вы просто извращенец, любящий подглядывать в замочную скважину чужой спальни, ещё и возмущаясь при этом: «Фи, какая гадость!» Соня вот в чужую спальню не ходит. А в своей, сказать по секрету, вытворяет что хочет, чего и всем искренне желает. Такое вытворяет, что и не снилось воинствующим юнцам и сублимирующим дамам усреднённого предклимактерия.

В Салем «копать картошку» на следующие выходные не поехали. Туда поехали чуть позже и покутили «мама не горюй!». А ещё чуть позже Джим устроил всем экскурсию в Стэйт-Хаус штата Массачусетс, где Соня толкнула речь и даже ругнулась с трибуны Кеннеди. О-о! Это было такое удовольствие – вы бы её видели в тот момент!

Ещё ходили в аквариум. Тоже все вместе.

А вот на следующий уикенд – ездили в Нью-Йорк. А потом…

Впрочем, это всё совсем другие истории.

И единственное, за что Соня после с содроганием вспоминала Майкла, – это его русский язык. А Джош… Ну, вы помните – это было настоящее чудо!

P.S.

«Количество ВИЧ-позитивных среди лиц гетеросексуальной ориентации к началу XXI века значительно превысило количество ВИЧ-позитивных среди гомосексуалистов».

P.P.S.

«Я отношусь к гомосексуалистам нормально. Мне всё равно, кто кого и куда… любит. Если он любит. Во всяком случае, в это время он не ходит на демонстрации и не швыряет грязные валенки на «пульт Эйнштейна». Так мне подсказывает моя мужская ментальность и мальчишеский характер. Когда я была юной, то никак не относилась к «педерастам» – некогда было. Я учила философию.

А вот мэры Третьего Рима, в большинстве своём, конечно, не будучи гомосексуалистами, были самыми обычными и Жест Миа, героини Умы Турман, обращённый к Винсенту Веге (Джон Траволта[9]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Контрольно-ревизионное управление.

2

Nihil – ничто (лат.)

3

Из эпиграфа к «Заговору равнодушных» Бруно Ясенского. Автор – Роберт Эберхардт.

4

Высшая аттестационная комиссия.

5

Разновидность авторской методики ушивания раны.

6

MIB – Men In Black, «Люди в чёрном», кинофильм, 1997 г., США.

7

Бытие (англ.)

8

BU – Boston University, Бостонский университет.

9

Фильм Квентина Тарантино «Pulp Fishion», глава «Винсент Вега и жена Марселасса Уоллеса», 33-я минута.