Вишнёвая смола

В общем, папа говорил про то, про что и всю ночь, – что ему не плевать. Мама хватилась меня обнимать, и мы с ней стали вместе реветь. Просто реветь без слов – бессмысленно. И я решила сказать, почему я реву.

– Про меня Дед Мороз забы-ы-ы-ыл!!! – заревела я ещё громче. – Я побежала под ёлку, а там – ничего!!!

И тут мама вскочила, схватила табуретку, убежала в коридор и полезла на антресоли. А потом забежала в комнату. Вернулась через минуту и говорит почти нормальным голосом:

– И никто про тебя не забыл! Дед Мороз вот только что приходил и положил тебе под ёлку подарок! Дед Мороз всегда и про всех знает и помнит. Это только наш папа никогда ничего не знает и никогда ни про кого не помнит! Поэтому все вокруг считают, что он – хороший, а я – плохая!

Я не стала маме говорить, что и папа хороший, и она – хорошая, потому что мне было некогда: я тут же побежала под ёлку, в комнату. И – действительно! – там лежала огромная коробка с кукольным домиком, кукольной мебелью и всем таким правильным кукольным! Я решила, что ни за что не возьму этот кукольный домик летом к дедушке и бабушке, потому что мой двоюродный брат-дурак этот кукольный домик уничтожит. Ну, или возьму, но спрячу в саду у Руслана Михайловича – вот уж куда мой двоюродный брат-дурак ни в жизни не пойдёт, потому что он страшный трус. Спрячу у Руслана Михайловича и буду приходить, брать и идти играть с Серёжкой. Потому что Серёжка никогда ничего не ломает и с ним очень интересно играть во что угодно. Деда Мороза я тут же простила и до самого вечера играла в кукольный домик. В кукольном домике был Новый год, и все были хорошие, и никто ни про кого не забыл, и все говорили друг другу хорошее, и обнимались просто так, безо всякого повода, и ели мандарины, и смотрели по телевизору все подряд фильмы и мультфильмы, и даже скучные концерты, и всем было весело! Вечером пришёл мой родной старший брат, и я хотела играть с ним, но родители начали с ним ругаться, особенно мама, и поиграть не получилось. А почему мама снова плакала и все опять ругались – я не поняла. Потому что мой родной старший брат давно говорил маме, что на Новый год он будет у Игоря с Советской Армии. Вчера же был Новый год? Наверное, мама просто почти забыла, как почти забыл про меня Дед Мороз. Но потом она вспомнила, и совсем вечером все помирились и сели за стол, а я – старшему родному брату на руки, и так у него на руках и уснула, хотя он и тогда не заботился, чтобы мне было удобно, и лопал изо всех тарелок и салатниц, а мама всё никак не могла перестать плакать, хотя все уже были дома. А Игорь с Советской Армии, между прочим, очень вкусно готовит, потому что после восьмого класса ушёл в кулинарный техникум. Но он не потому хорошо готовит, что в кулинарный техникум ушёл после восьмого класса, он в кулинарный техникум ушёл после восьмого класса, потому что хорошо готовит. Мама очень хорошо знает Игоря с Советской Армии, потому что все восемь классов он с моим старшим братом вместе учился. Мой старший брат пошёл в девятый и уже даже десятый класс, а Игорь с Советской Армии – в кулинарный техникум. Я подумываю, не влюбиться ли мне в Игоря с Советской Армии, потому что он очень хорошо готовит? Папа совсем не умеет готовить, и потому всё время готовит мама. Приходит с работы с сумками – и начинает готовить. А если влюбиться в того, кто хорошо готовит, и выйти за него замуж, то это будет красота! Пришла с работы – а всё уже готово! Можно спокойно поесть и играть с, например, дочкой (потому что у меня обязательно будет дочка!), а не говорить ей: «Не мешай мне! Не видишь, я готовлю?!» Зачем готовить, когда уже всё готово? Это очень хорошо, когда муж готовит. Когда я маме сказала про Игоря, то она рассмеялась и сказала, что Игорь с Советской Армии для меня не вариант. Мне наверняка нужен будет кто-то поумнее. Зачем мне кто-то поумнее, если Игорь с Советской Армии готовит? К тому же если мужей может быть несколько, то пусть один готовит, а другой будет поумнее. Когда я спросила дедушку про почему мне нужен муж поумнее, чем Игорь с Советской Армии, то дедушка вообще сказал загадочное. Он сказал, что я очень эклектичная и чувственная девочка и проблем с мужиками у меня не будет, а вот с любовью будут одни сплошные проблемы. А бабушка ему сказала: «Что ты ребёнку глупости говоришь?!» – хотя она редко говорит дедушке «поперёк». Говорить «поперёк» – это значит не соглашаться. Бабушка всегда с дедушкой соглашается, а когда кто-то кому-то говорит про «глупости говоришь!» – это значит, что этот кто-то с тем кем-то не согласен. Я спросила дедушку, что такое эклектичная – и он ответил, что эклектичная – это в точности такая, как я. А про чувственную он сказал, что это такая, которой до всего дело есть, и такая, что даже из засаленной кепки Руслана Михайловича способна сделать фетиш. Чтобы они были здоровы, эти взрослые, со своими словами! Вот что такое фетиш, скажите на милость? И как это всё в себя впихнуть, если я ещё с эклектичностью и чувственностью не разобралась? Никакого фетиша из кепки Руслана Михайловича я не делала! Я просто попросила её у него на один день поносить. Мама как раз уехала, и значит, никто не будет кричать: «Сними немедленно эту гадость!» Кепка мне, кстати, для дела нужна была, а не просто так. Я подумала, что если я похожу в кепке Руслана Михайловича, то всё сразу пойму и про него, и про его рак гортани. Но ничего не поняла, к сожалению. И вечером кепку ему вернула. Он очень серьёзно спросил меня: «Ну как?» И я ему так же серьёзно ответила: «Ничего не понимаю!» – и пожала плечами. «Ну, прости, брат!» – сказал он мне всё так же очень серьёзно. И мы с ним серьёзно и молча посидели рядом у него на крыльце, и потом я пошла, сказав ему: «Ну, я пошла, пока!» – а он мне ответил: «Ну, давай, до завтра!»

А Дед Мороз тогда, когда про меня чуть не забыл, даже к моему старшему родному брату заходил, оказывается, прямо к Игорю на Советскую Армию, и велел передать мне ещё один подарок. Такую забавную штуку для денег. Для детских денег, потому что у детей взрослых денег не бывает. Детские деньги – это монетки. Взрослые деньги – это бумажки. В забавную штуку детские деньги можно засовывать столбиками. И мой родной старший брат уже от себя наскладывал монеток в эту штуку от Деда Мороза. Мы с ним вместе пересчитали – выходило, что уже на очень много порций фруктового мороженого по семь копеек хватит. А если я буду складывать туда монетки аж до самого лета, то буду богата и вольна покупать себе мороженое, как только захочу, а не когда мама разрешит. Конечно, если мама разрешит мне самой дойти до будки с мороженым на Шестнадцатой. Разрешит, наверное. Дойти до будки и обратно – это же не домой ночевать не прийти. Хотя моему родному старшему брату она разрешила не прийти ночевать на Новый год. Просто потом забыла. Чтобы она не забыла, что разрешила про будку с мороженым, надо просто пойти без разрешения. Всё равно никто не заметит – я целый день летом могу гулять сама «только ни ногой с переулка!». Я ни ногой. А двумя – я быстро туда и обратно! Когда взрослые не ждут ребёночка – они не волнуются. Так что лучше пусть ребёночки приходят, когда их не ждут. Это куда лучше для взрослых, чем когда ребёночков ждут, а они не приходят. Так что мне надо быстро в монастырь, в церковь, на обратном пути – за мороженым, и никто не заметит, что я пришла, потому что я не буду просить разрешения, и значит, никто мне не не разрешит и вообще не заметит, что я уходила.

Не знаю, почему мама так волновалась, что я пихаю тётю Лену, которая ждёт ребёночка? Во-первых, я её не пихала. Во-вторых, нависший над нею из прохода пузатый дяденька пихал её куда сильнее меня. Наверное, пузатый дяденька тоже ждёт ребёночка, да ещё и не одного. Потому что живот у него был куда больше, чем у тёти Лены. И логичнее – то есть справедливее и последовательнее – было бы уступить тёте Лене наше место у окна, но мама сказала тёте Лене, что я очень люблю считать машины за окном. Я хотела сказать, что машины можно считать и с тёти-Лениного места и что я могу разок и обойтись без того, чтобы считать машины, потому что всё равно сбиваюсь очень быстро, потому что столько мыслей, что они совершенно отвлекают от подсчёта машин! И вообще – это мама любит, чтобы я считала машины. Видимо, чтобы я не отвлекала маму от её собственных мыслей. И потому мама, когда мы с ней садимся в трамвай, всегда говорит мне: «Посчитай, сколько зелёненьких машин проедет за окошком и сколько красненьких! А когда доедем – скажешь. Я тоже буду считать – сверимся!» Поскольку я всегда сбиваюсь, то, когда доезжаем, говорю маме: «Десять зелёненьких и три красненьких. Все остальные – беленькие, серенькие и чёрненькие». Как мама проверит? Мама могла бы проверить, только если бы сама считала машинки. А мама точно этого не делает – она только говорит, что тоже будет считать. А сама не считает, а думает. Обычно мама думает о том, что сказать папе и что папа ей не так сказал. Как ответить тётке Ольге на её язвительность и когда она занимала деньги у дедушки, не потому, что дедушка жадный, а потому, что если ты не можешь вернуть дедушке деньги тогда, когда обещал, то надо прийти к нему и сказать: «Папа, я не могу вернуть сегодня, верну через месяц!» – и тогда дедушка будет спокоен и доволен. Дедушка всегда помнит, когда у него заняли деньги. Ещё мама думает о том, почему тётке Ольге дедушка даёт деньги просто так, а ей, маме, в долг. Хотя они обе ему родные дочери. Я иногда тоже размышляю над тем, почему многое из того, что можно моему старшему родному брату, мне нельзя, и наоборот. Потому и сбиваюсь с машинок. А мама их и считать-то не начинает. Это такое дурацкое враньё про машинки. Безобидное, но дурацкое. Хотя, в общем-то, даже полезное. И значит, хорошее. Всё полезное – хорошее. Хотя сами же взрослые любят очень наврать про то, что врать нехорошо.

Примечания