Имя приказано забыть

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– «Слоп-2», я «Шарк-3», вижу вас, господин полковник.

– Я тебя давно уже вижу. Ты мне сбоку головой монитор загородил. Какого черта ты опять рвешь график? – сердито ответил за полковника капитан-лейтенант. График движения мини-лодок – зона ответственности капитан-лейтенанта, и он вправе спросить по всей строгости.

– Сверху передали… С вами связи нет, просили найти… Срочно требуют на борт полковника Доусона.

– По какому поводу?

– Мне не сообщили. Просто – требуют срочно.

Полковник притянул к себе микрофон на гибком пальчиковом штативе:

– Ладно. Продолжайте выполнение задачи без нас. Аккуратнее с регистрацией, чтоб ничего не смазать, как в прошлый раз. Мы возвращаемся.

Капитан-лейтенант, пилот подводной мини-лодки «Слоп», формой в самом деле сильно напоминающей гигантского ската,[1] каких в здешних северных водах не водится, не дожидаясь подсказки полковника, начал выполнять предельно крутой разворот, наверняка чувствуя себя при этом гонщиком «Формулы-1». Лодку из-за этого сильно кренило, и ее размашистые крылья, в которых скрывались два роторных двигателя, упруго сопротивлялись нагрузке и вибрировали, передавая вибрацию всему корпусу. В самом конце разворота с экрана монитора исчез «Шарк-3», но тут же не на мониторе, а рядом – в лицевом иллюминаторе появилась довольно крупная, уверенная в себе акула,[2] и не испугавшаяся подводной лодки. Акула вполне в состоянии поспорить скоростью с таким слабосильным и тихим в эксплуатации суденышком, как «Слоп-2», а во время разворота тем более. И нахальная хищница сделала уверенный и изящный круг вокруг субмарины, а потом еще и проводила ее довольно далеко по прямой линии. Но в конце концов, видимо, убедилась, что это совсем не ее добыча, издает она совсем не те запахи, которые исходят от съедобных существ,[3] и резко ушла вверх.

«Слоп» тоже стал подниматься к поверхности океана, хотя и не так быстро, как акула, и солнечный свет пробивающийся сквозь толщу воды позволил управляющему лодкой капитан-лейтенанту выключить наружное освещение, – аккумуляторы нужно беречь. Аккумуляторы у «Слоп» за три месяца испытаний стали притчей во языцех, о чем было известно даже полковнику, хотя он совсем не специалист в области подводного плавания, но вынужден заниматься этим малоинтересным, а главное, непрофильным для него делом, ради подготовки очередной операции разведки, что проводится под его непосредственным руководством. До начала самой операции необходимо просчитать каждый ее составляющий элемент. Вот и считают целую неделю, когда сроки поджимают и начальство торопит. Но полковник Доусон привык все сам проверять с тщательностью, чтобы всегда быть уверенным в результате.

– База, я «Слоп-2»! База! – запросил связь капитан-лейтенант.

– Я База. «Слоп-2», принимаем вас со второго шлюза. Полковника Доусона срочно требуют на связь. Передай, пусть сразу поднимается в радиорубку.

– Я понял, – сказал Доусон.

– Полковник понял, – продублировал капитан-лейтенант в свой микрофон, поскольку микрофон полковника отстоял от него дальше необходимой для слышимости дистанции. – Переключаюсь на второй шлюз.

Мини-субмарина зашла в шлюз без осложнений, которые порой случались из-за размаха непривычных «скатовских крыльев», и тут же была жестко зажата сильными пружинными фиксаторами на уровне переднего ребра жесткости, где продавить корпус невозможно. И так зажата, что даже оба двигателя, все еще работающие на малых оборотах, не могли ее вырвать из стальных объятий. Капитан-лейтенант двигатели не выключал, чтобы прокачать их уже без присутствия воды, как того требовала инструкция по эксплуатации экспериментальной подводной лодки. Очень капризной лодки.

Шлюз в корпусе базового корабля закрылся, застучали пневматические помпы, и вода стала быстро откачиваться. В иллюминаторы хорошо было видно, как она бурлит, образуя водоворот, втягиваемая мощным насосом в емкость, из которой потом, после фильтрации, убирающей следы экспериментального же топлива, будет выброшена в океан. Полковнику не терпелось поскорее выйти, и он даже руку положил на рычаг гидроподъемника, освобождающего крышку верхнего люка. А капитан-лейтенант положил руку на рычаг гидроподъемника нижнего люка, чтобы снизу осмотреть корпус, перед тем как покинуть шлюз – час назад лодка ложилась на грунт, и на ее поверхности могли остаться отпечатки. Но оба хорошо знали, что автоматика не позволит люкам открыться до того, пока вода из шлюза не будет откачана полностью. Только потом датчики контроля разрешат механизму сработать так, как того желает человек.

– Все! Можно, – дал команду капитан-лейтенант, когда на мониторе появилось разрешающая пиктограмма.

Полковник легко потянул рычаг на себя, маленький люк субмарины плавно поднялся, и сразу же сверху, из медленно откинувшегося большого люка в потолке шлюза, спустился механический трап. Доусон, даже не попрощавшись с капитан-лейтенантом, стал торопливо подниматься. В переходной камере его встретил матрос и молча указал на раскрытую дверь. Вторая дверь, как Доусон знал, вела в барокамеру и предназначалась для водолазов, выполнявших работы на глубине. Дорогу до радиорубки полковник Доусон изучил давно и хорошо, и быстро поднялся туда, мысленно привычно поругивая крутые корабельные трапы, сложные для преодоления обычными людьми и только морякам, наверное, и удобные.

Дежурный офицер связи встал при появлении полковника.

– Что произошло?

– Генерал Хант требовал немедленного разговора с вами.

– Соедини…

Процесс налаживания связи оказался не долгим – база работала через устойчивые военные спутники, и офицер протянул полковнику трубку асимметричной дисковой связи.

– Слушаю, полковник Доусон.

– Майкл! Извини, время терять не могу, у меня люди сидят… Короче, обстановка такая. К вам вылетел вертолет. Передашь все дела Полу Мердоку. Он вроде немного в курсе происходящего?

– Более чем… он полностью в курсе происходящего, поскольку является у меня «вторым номером». Он что, меня, как это называется, «подсиживает»?

– Вот-вот. Ты отстранен от работы.

– На каком основании?

– Вылетаешь с тем же вертолетом и сразу – ко мне.

Тон генерала Ханта вовсе не говорил о том, что полковника Доусона начали преследовать служебные неприятности. Грозное слово «отстранен» было произнесено так, что полковник, хорошо знающий манеру генерала разговаривать, понял – это просто конспиративное слово и ему, полковнику Доусону, поручают, скорее всего, какое-то новое дело, с которым другой справиться не может. Его всегда ставят туда, где другой справиться не может. Благодаря способности просчитать все детали и предвидеть любой ход потенциального противника. Непонятно только, почему так неожиданно. Обычно спрашивают его согласие и только потом вводят в курс дела полностью. Неожиданность, как правило, бывает связана с экстраординарной скоростью подготовки. Но это вовсе не профиль полковника. Доусон не любит и не признает импровизации. Но он человек военный, субординацию уважает и приказы выполнять умеет.

– Приказ понял, но все же мне было бы интересно узнать об основании. – На всякий случай, чтобы не портить себе настроение ожиданием непредвиденного и нежелательного, он все же попросил подтверждения своим мыслям.

– Основание мы вместе придумаем. – Генерал поставил точку в сомнениях полковника.

Полковник совсем успокоился. Значит, так и есть – просто предстоит новая работа!

Рассвет окрасил окружающие горы малоподвижными волнами разного цвета. Где-то красновато-голубоватыми, где-то почти малиновыми, где-то серыми, а где-то темными. А в самые непролазные, заросшие лесом урочища он вообще еще не забрался, и даже не имел, похоже, таких намерений, понимая их тщетность. Впрочем, в подобных местах и днем порой не бывает достаточно света.

– Рапсодия, я Танцор! Три человека на перевале. Боевики… Вооружены… «Винторез» их уже «ведет», – раздался сдержанный голос в наушнике «подснежника».[4]

Полковник Согрин понял, что «винторез» троих «ведет» не за руку, но подполковник Афанасьев, которого друзья обычно зовут Кордебалетом, взял всех троих в прицел оптики своей винтовки «винторез». И «ведет», готовый в любой момент использовать боевые качества малошумной и сильной винтовки с наибольшей для себя выгодой. Если противник не ждет осложнений, хороший стрелок сумеет сделать три прицельных выстрела, прежде чем его «мишени» поймут, в чем дело.

Полковник поправил микрофон, крепящийся на дуге около рта.

– Я – Рапсодия, понял тебя, продолжай наблюдение, сам за ними не спускайся. Я здесь встречу. Бандит, что там с твоей стороны делается?

– Тишина… Спать хочется, – отозвался подполковник Сохно, занявший нижнюю тропу.

Вся отдельная мобильная офицерская группа подполковника Согрина состоит из трех человек. И все они – полковник и два подполковника, воюющие вместе с начала семидесятых годов прошлого века, еще со Вьетнама, утверждают, что никакого пополнения им не надо, поскольку задачи, которые выполняют они, невозможно выполнить большим составом, который может быть легко замечен противником. Пополнение всегда следует обучать, а им всем троим обучать кого-то времени уже не отпущено. Давно на пенсию гонят, и они вот-вот готовы уйти. «Чемоданы собирают», и нынешняя операция, по договоренности с руководством, должна стать для них завершающей службу. Слова «последней» в этом контексте все трое старательно избегали, предпочитая обтекаемое «завершающей». Война – суеверие дело обычное.

Схрон с оружием на самой границе Чечни с Дагестаном совсем недавно обнаружили местные милиционеры. Но система минирования оказалась настолько сложной, что трое милиционеров подорвались на хорошо замаскированном фугасе, и только после этого сообщили о находке в РОШ,[5] а сами устроили у схрона засаду, поскольку имели данные, что кто-то вскоре намеревается сюда заявиться. Из РОШа прислали бригаду квалифицированных минеров. Те с задачей справились, склад разминировали, проверили и – ахнули. Помимо обычного оружия, взрывчатки и патронов, уже набитых в автоматные рожки, пять ПЗРК[6] «Стингер» американского производства. Но… В самом складе – новое минирование, и опять какое-то хитрое. Пока минеры думали, как к новой ловушке подступиться, в РОШе опять какая-то мысль созрела. Успели связаться и разминирование отменить. Более того, потребовали восстановить старое минирование настолько, насколько это возможно, точно так, как было сделано боевиками. Местных милиционеров, проводивших скрытое охранение, срочно отправили в дальний район Чечни, даже не предоставив возможности увидеться с родственниками – просто посадили в вертолет и отправили подальше, где можно выспаться на посту.

И командировали на место действия группу Согрина. Задача стояла простая: узнать, чьи «Стингеры» хранятся в схроне, для чего они предназначены, а самое главное и самое сложное, как они к боевикам попали. Бывало, у боевиков появлялись «Иглы» или даже «Стрелы». «Стингеров» не видели уже давно. После смерти Дудаева, который лично, по своим каналам, добыл где-то несколько комплектов, не зарегистрировано ни одного применения американских ПЗРК. Подозрение возникло сразу – американские поставки грузинской армии уходят к чеченским боевикам. Доказать это – значит дать в руки политикам такую мощную карту, что все игры с эмбарго на поставки в Россию грузинского вина и минеральных вод покажутся детскими забавами. А военные всегда работают на политику, хотят они того или не хотят, и политиканы же оплачивает их старания…

Направление поиска звучало между скупых строк приказа, полученного спецназовцами от незнакомого генерала, откуда-то появившегося в РОШе, и добавления местного полковника, хорошо знающего обстановку:

– Сделаете дело, как его сделать следует, быть вам всем троим Героями… Хорошо на пенсию с Золотой Звездой уходить… Приятно… Я бы сам согласился, – напутствие прозвучало в таком тоне, что воспринималось, как угроза, потому что ничего не было сказано о том, что случится, если они «дело, как его сделать следует», не сделают…

Полковник Согрин, как и его офицеры, человек опытный и, естественно, предположил, что задачу перед ними ставят желаемую, но почти невыполнимую, хотя в то же время отказаться от приказа выполнить задание он не мог, тем более что операция завершающая карьеру. Вариантов просматривалось несколько. Первый, с которым и местные милиционеры могли бы справиться, уверенно обещает не дать никакого результата. Это если просто захватить тех, кто заявится за вооружением. Допросить можно. Допросить можно с применением скополамина,[7] но кто даст гарантию, что эти люди знают что-то больше мальчика-пастуха из соседнего села? Их послали, они должны принести.

Другой вариант – приемлемый только для специалистов-разведчиков такого уровня, как офицеры группы Согрина, – дать возможность опустошить схрон и скрытно вести наблюдение за боевиками. Куда идут, куда несут, по возможности, определить цели, для которых «Стингеры» предназначены, определить людей, которые будут руководить террористической операцией, и только после этого принимать решение по захвату. Может быть, даже предоставить право захвата другим, не умеющим ничего иного, кроме проведения захвата, но умеющим проводить захват отлично. Главное – определить и показать! Больше языков, которые могут что-то сказать, больше возможность получить информацию нужного содержания. Поскольку все трое офицеры спецназа главного разведывательного управления, они больше разведчики, чем спецназовцы… Хотя в нужный момент могут быть и просто спецназовцами… Но в данной ситуации нужны именно разведчики… А потом уже начальство начнет и награды делить. В первую очередь, как и полагается, среди своих же, штабных.

Еще один вариант включал в себя наблюдение за всеми возможными системами связи, используемыми боевиками. Только что-то заметили, сразу передать данные в РОШ. Оттуда передадут в соответствующие службы. И вся возможная система электронного слежения страны включится в поиск источников разговоров. Что система включится, Согрин не сомневался, поскольку понимал, что могут натворить пять «Стингеров».

Впрочем, третий вариант не исключал, а только дополнял второй, делая его более сложным, хотя и более эффективным.

На прощанье незнакомый генерал все же представился:

– Я генерал-майор Воронов из ФСБ. Нам с вами придется часто контактировать…

И группа включилась в работу… Не за награды, конечно…

Но, как часто случается, срочность вступила в противоречия с действительностью. На складе не оказалось заряженных аккумуляторов для биноклей с ПНВ и ночной оптики «винтореза». Для купленного на базаре за свои деньги «тепловизора» Кордебалета вообще аккумуляторов не имелось. Пришлось идти, используя остатки заряда.

Как сообщил Кордебалет, боевиков было только трое. Это ставило новые вопросы и наводило на новые мысли. Трое – это слишком мало для того, чтобы унести на себе пять «Стингеров», каждый из которых весит около двадцати килограммов, но, помимо «Стингеров», в схроне немало и другого вооружения и боеприпасов. А обезвреживать сложнейшие взрывные устройства ради того, чтобы только чуть-чуть довооружиться – это слишком рискованное дело. Наверняка боевики будут брать сразу много. Следовательно – идет только первая группа, скорее всего – разведка, за которой последуют и остальные.

Тропа петляла среди деревьев. Весенняя листва только-только пробивалась из почек к неуверенно светившему весеннему солнцу, и потому видимость была намного выше летней. И Согрин издалека заметил, как зашевелились ветви на грани тропы. Бинокль сразу позволил рассмотреть и людей, шевелящих эти ветви. Шли осторожно, не торопясь на тот свет, контролируя разные стороны. Один выставил ствол ручного пулемета перед собой, готовый в любой момент нажать на спусковой крючок, двое других точно так же, как и первый, всматривались в лесные заросли по сторонам, ощупывали взглядом густые кусты. Пулеметчик впереди… Научились, значит, и боевики воевать неплохо. Тактически это верный ход, потому что при внезапном появлении противника автомат при его обычном разбросе пуль является оружием малоэффективным или недостаточно эффективным, а пулемет со своей плотностью огня способен дать возможность подготовиться к бою всем идущим позади и одновременно нанести противнику значительный урон. Все правильно вроде бы, но толку, как прекрасно понимал Согрин, от этой правильности никакой. От засады на тропе это, возможно, и поможет, хотя тоже – едва ли… Засада, если она правильно устроена, для того и ставится, чтобы оказаться неожиданной, хотя ее и ожидаешь. И первые же пули срежут пулеметчика с тропы. А если задача ставится другая, если есть необходимость простого визуального контроля, то вообще никого определить так вот, на ходу, без долгого предварительного осмотра места действия через сильную оптику, невозможно. Может быть, и с оптикой тоже невозможно, поскольку от оптики можно и спрятаться. Даже от «тепловизора» спрятаться можно. Вот боевики и прошляпили Кордебалета.

Приближался самый ответственный момент. Если федеральные минеры и сумели восстановить минирование схрона так, что переминирование останется незамеченным, то высадить новые деревья взамен поломанных взрывом на тропе и восстановить скалу, иссеченную осколками, они никак не могли. И боевики подходили к месту взрыва, который унес жизни трех местных милиционеров.

Впрочем, боевики, остановившись на этом месте, удивления не выказывали. Даже улыбались, довольные делом рук своих, друг другу что-то показывали, делились впечатлениями – полковник хорошо рассмотрел их веселые с бородами лица в бинокль.

Говоря честно, Согрин считал, что разведка у «чехов[8]«работает хорошо, и о гибели трех неудачливых милиционеров боевики уже знают все в подробностях. Об этом, кстати, должны были и в РОШе позаботиться. И о подробностях тоже. Ярких и красочных… Похороны специально устраивали так, чтобы слух о них прошел по соседним селам. Но разговор исключительно о том, что менты на тропе подорвались – и только. О найденном схроне ничего прозвучать не должно было. И, судя по тому, что боевики сюда все же пожаловали, не прозвучало. Иначе они не показались бы даже близко.

Троица снова посерьезнела и двинулась дальше. Но шли, то и дело бросая друг другу реплики. Значит, бдительность утратили. И их счастье, что группе Согрина задача поставлена более сложная, чем обычно.

Наконец боевики добрались до нужного места. Осмотрелись. Убедились в безопасности. И только после этого опустили оружие. Тот, что шел первым, вытащил обыкновенную китайскую «коротковолновку» с радиусом действия в пределах пары километров и что-то сказал. Догадаться нетрудно – передал приглашение к «праздничному столу».

– Рапсодия, я – Танцор! Одиннадцать человек на перевале. Идут, похоже, как и первые, издалека. Ноги по колено в грязи. Грязь засохла, но почистить штаны времени, кажется, не было. Следовательно, постоянно на марше.

– Нормально, Шурик, – отозвался полковник. – Работаем. Бандит! Что у тебя?

– Продолжаю планомерно засыпать.

– Тогда и не высовывайся. Мы здесь сами справимся.

– Рапсодия! – снова раздался голос Кордебалета. – Я, кажется, знаю в лицо парня, который ими командует. Сейчас… Он еще чуть-чуть повернется…

– Ну-ну, – отозвался Согрин.

– Это Абу Обейда. Террорист, садист и палач.

– Дайте его мне! – попросил подполковник Сохно. – Хорошенькая компания получится: с одной стороны террорист, палач и садист, с другой – Бандит…

– Может, «снять» его? – спросил Кордебалет.

– Подожди, я доложу в РОШ. – Полковник вытащил трубку спутникового телефона. – Но держи его пока на прицеле.

Дверь открылась автоматически, хотя фотоэлементов, отвечающих за дверной механизм, полковник Доусон как ни пытался разглядеть, увидеть так и не смог. Генерал Хант встал из-за стола с дежурной приветливой, немного слащавой улыбкой, демонстрирующей дорогие вставные зубы.

– Рад, что ты поторопился, – пожал он полковнику руку и показал на кресло.

– Я всегда тороплюсь выполнить срочный приказ. Он же был срочный? Или я неправильно, вас понял, сэр?

– Он был и есть срочный. И даже весьма…

Полковник сел по другую сторону стола необычайной, ширины. На столе всегда была такая куча бумаг, что вывезти ее можно было бы только многотонным самосвалом. Генерал имел привычку быстро передвигаться вдоль стола в кресле, и даже шума колесиков по жесткому ковру слышно не было. И сейчас, готовясь к разговору с Доусоном, Хант переехал чуть в сторону и без долгих поисков вытащил из кипы бумаг газетную страницу. Как он мог ориентироваться в этом кажущемся беспорядке, полковнику оставалось только догадываться, сам же генерал всегда говорил, что на столе порядок, к которому привык он один, и потому другим он кажется беспорядком. И не любил работать с компьютером, куда можно было бы «убрать» содержимое его стола, хотя компьютер стоял здесь же, на приставном угловом столике с выдвижной подставкой под клавиатуру. Старая школа разведки, которой генерал очень гордился, и недоверие к компьютерам, особенно подключенным к разного уровня сетям.

– Вот, полюбопытствуй…

Газета была русская, на русском языке, которым Доусон владел свободно, хотя и разговаривал с легким прибалтийским акцентом. Полковник сразу понял, что ему предстоит прочитать. Сравнительно небольшой материал был обведен зеленым фломастером:

РУССКИЙ МАТЕМАТИК УКРАЛ У АМЕРИКАНЦЕВ

ТЕХНОЛОГИЮ ПРОИЗВОДСТВА САМОЛЁТА-НЕВИДИМКИ

ФБР США подозревает российского математика Алексея Еремина в шпионаже. Еремин работал в корпорации «Локхид Мартин» и имел доступ к центральному компьютеру, где хранились сверхсекретные разработки по военному истребителю-бомбардировщику «F-117».

Именно этот американский истребитель спроектирован по технологии «Стелс», позволяющей ему преодолевать систему ПВО противника незамеченным. В американских ВВС этот самолет называют «летучая мышь», а в России – «самолет-невидимка».

Агенты ФБР утверждают, что 46-летний Еремин имел связи с КГБ, ФСБ и российской военной разведкой. Якобы он похитил компьютерную программу проектирования самолетов «Стелс». Кроме того, он получал на руки секретную информацию, которая могла также оказаться потом в Москве.

Американские военные эксперты говорят, что утечка сверхсекретной информации может повлечь за собой серьезные неприятности для США. Это может означать не просто потерю монополии на технологию «Стелс», в результате чего радары противника смогут спокойно распознавать «F-117», а ПВО – поражать их. Самое опасное – это экспорт секретных технологий в страны, которые Вашингтон рассматривает в качестве своих потенциальных врагов.

Один из бывших служащих компании «Локхид Мартин», согласившийся дать интервью на условиях анонимности, сообщил, что долгое время работал вместе с Алексеем Ереминым. И якобы Еремин пользовался его доверием, но в то же время собирал информацию, с которой тот работал. «Я не могу утверждать на сто процентов, но я почти уверен, что он – шпион», – сказал 38-летний компьютерный эксперт по поводу своего бывшего коллеги Еремина.

По имеющимся данным, федеральные агенты изъяли у бывшего сослуживца Еремина домашний компьютер. В то же время никаких арестов пока не произведено и публично в шпионаже никто не обвинен.

Полковник, прочитал, газетную страничку, положил ее на стол и вопросительно посмотрел на генерала. Но тот сам ждал вопросов.

– Судя по бумаге, газета довольно старая, – сделал вывод Доусон.

– Да, это информация двухтысячного года.

– Значит, уже после девяносто девятого.

– Ты имеешь в виду Сербию?

– Да, тот сбитый «Стелс».[9] Его же сбили российской ракетой?

– Русской, а не российской. Еще советской. Старенькой. И локаторы были старенькие. Но дата публикации не может считаться показателем.

– Почему?

– Потому что Еремин работал в лаборатории раньше, и раньше имел доступ к документам компании. Но дело даже не в Еремине. Проверка показала, что он не был шпионом. Более того, думается, версия о том, что Еремин – русский шпион, была подсунута нам из Москвы.

– С какой целью?

– Талантливый математик… Покинул свою страну… Надо же ему за это устроить какие-то неприятности в Америке. Вот и устроили в надежде, что вернется… Методы, как ты знаешь, старые, и мы сами подобными никогда не брезгуем. Об интеллектуальной собственности государства нам с тобой, Майкл, следует заботиться не в последнюю очередь.

Доусон не обратил внимания на сентенцию.

– Он вернулся?

– Даже не интересовался вопросами возвращения. ФБР убедилось в его непричастности к российским спецслужбам, и этого достаточно. Но вот теперь всплывают интересные данные, которые напрямую относятся к твоему новому заданию…