Молчание солдат

1

Птица кричит пронзительно и властно. Даже обиженно и слегка разочарованно... И неторопливо взмахивает тяжелыми крыльями, словно вбирает в себя высоту и неразрывно соединяется с небом. Каждый взмах – мощный толчок о невидимый воздушный поток. Так человек толкается о склон горы ногами, взбираясь вверх.

– Что кружит... Сдаст нас, стерва... – говорит кто-то справа, из-за округлого и черного с одной стороны, словно неровно подкопченного, камня-валуна. – У «волкодавов» глаз наметанный... Сразу поймут...

– Эх, мать ее! Скарифанилась с «летучими мышами»[5]... Дать бы очередь, чтоб навсегда отлеталась. Чтоб перья в воздухе покружились. Чтоб вдрызг, – озлобленно и с непонятным восторгом добавляет другой из-за соседнего камня, еще более черного. Говорит так, словно уже видит, как летят, кружатся по воздуху перья убитого орла. По-русски говорит, без акцента.

– Еще один способ сдать, – холодно комментирует Аббас, не оборачиваясь на голос. Он и без того знает, кто единственный в его группе да и во всем отряде по-русски говорит без акцента, и сам дал бы туда, откуда голос этот раздался, очередь. Тоже – чтобы перья полетели, чтобы вдрызг... Дал бы очередь только потому, что у этого Николая глаза всегда гноятся, и умываться он не любит, но очень любит деньги... И вообще, потому что он Аббаса раздражает с первого дня их знакомства. И если бы не Руслан, не позволяющий в своем отряде внутренних разборок, не было бы сейчас слышно этого «вдрызг»...

– Чем они зимой кормятся? – зевнув, не спрашивает, а просто словами выражает птице сочувствие Анвар, долго глядя на поднимающегося к вершинам хребта орла. – Несладко, наверное, живется...

– Трупами кормятся, – мрачно отвечает Аббас. Он почему-то обычно знает больше других, хотя самый молодой в группе. Наверное, потому, что дольше других учился и много читал в детстве. И сейчас читает все, что под руку подвернется, с жадностью. И отвечает первым, как и положено отвечать человеку, которого Руслан Вахович назначил эмиром в маленьком джамаате[6]. Вообще-то это даже не джамаат, потому что в каждом джамаате должны быть и снайперы, и минометчики, и гранатометчики, и все остальные специалисты. В группе таких нет. Это действительно только группа, отправленная со специальным хозяйственным заданием. Именно хозяйственным, как ни приземленно это звучит, но заданием очень важным. – Этот вот собирался подкормиться нашими с тобой трупами. Может быть, и подкормится. Как себя поведем...

– И как повезет... – добавляет Анвар, стряхивает с газовой камеры автомата налипший мокрый снег, откладывает оружие в сторону и переворачивается на спину. Анвар хладнокровно относится и к жизни, и к смерти. И уверен, что все судьбы давно расписаны где-то там, наверху. По материнской линии он сван[7] и христианин, по отцовской ичкериец[8] и абрек, не ставший сам, как отец, правоверным мусульманином. Но он верит в то, что Бог у всех един и всеми управляет одинаково, как бы люди его ни называли, каким бы способом ни произносили свои молитвы. И только Бог знает, когда и кому закончить жизнь. Только вот как – это человек сам выбирает... И потому сейчас Анвар лежит не как все, не всматривается в нижние тропы, ожидая оттуда опасности, а просто лег на спину и забросил руки за голову. На небо смотрит безмятежными, редкими для кавказцев яркими голубыми глазами.

Судьбы расписаны наверху... И Аббас тоже смотрит на небо, только не над собой, а с юго-западной стороны. Небо там хмурое – несет с моря снеговые тучи. Внизу, в долине, это предвещает дождь. Здесь, выше перевала, это должно предвещать снег. Хорошо бы... Нужен большой, обильный снегопад, чтобы скрыть следы, оставляемые отрядом, и сделать видимость нулевой, напрочь запретить полеты вертолетам. Тогда группа сделает свое дело и благополучно уйдет от преследования... Небо всегда помогало Аббасу, потому что он, как истинный правоверный, всегда почитает Аллаха. И не должно оно подвести в такой момент.

А момент действительно сложный. Руслан Вахович понимает это лучше других – он всегда все понимает лучше других: и людей с их разными характерами, и ситуации с их неодинаковым решением. И послал двадцать человек в долину, в еловое редколесье, чтобы нарезать шестов, необходимых для продвижения по леднику. Веревок на всех не хватит, и взять их уже негде. Федералы перехватили группу, что несла горное снаряжение. Значит, нужны шесты. Без шестов, считай, треть отряда рискует в трещины провалиться и там остаться. Сезон сейчас такой – ледник трескается и движется. Трещины поверху засыпаны снегом, и заметить их можно только в момент падения. А вытаскивать провалившихся – дело почти бесполезное. Каждая трещина заполнена понизу ледниковой талой водой. Конечно, можно и добрести до края трещины, иногда случается, что провалившиеся добираются туда, а по краям и взобраться можно. Но на это уходит много часов. Тех самых часов, которых в запасе у отряда нет... Но даже если и выберешься – в промокшей одежде на высокогорных морозах ты уже не жилец. Топлива минимум, только для приготовления пищи. Нет возможности разводить костер и ждать, когда просушится одежда. Что делать с человеком, вытащенным из трещины?

Руслан Вахович никогда не бросает своих, попавших в беду. И Аббас, его признательный воспитанник, или сынок, как недобро говорят за спиной те, кто не слишком Аббаса любит, к этому же воспитателем приучен. Попавшим в беду надо помогать, их надо выручать даже не думая, что они потом тебя тоже выручат. Просто выручать – это закон мужчин. Кто бросит в беде собрата, тот недостоин помощи Аллаха. И пусть федералы рассказывают небылицы про волчьи законы моджахедов. Они так и зовут их «волками». А моджахеды в ответ зовут спецназовцев «волкодавами». Но это все не так важно. Пусть говорят, пусть рассказывают. Они и волков не понимают... Сам Руслан Вахович в ответ на глупые обвинения всегда отвечает старой притчей про то, как приходит волк к шалашу пастухов, видит, что пастухи едят шашлык из только что зарезанного ими барашка, и думает, какой шум подняли бы пастухи, если бы барашка зарезал он. А пастухи на волка смотрят, ругают, горящие головешки из костра бросают, но ружья не поднимают. Почему не поднимают? Потому что, убей они волка, не на кого им будет списать только что съеденного барашка и многих других, съеденных раньше, и тех, что будут съедены в будущем...

На заготовку шестов группе Аббаса выделили только трое суток. Это те необходимые трое суток, которые определены на сбор для всего отряда, идущего отдельными штатными джамаатами разными тропами к точке сбора. Вернее, гонимого разными тропами, потому что почти за каждым джамаатом увязались преследователи...

Через трое суток соберутся все, кто дойдет. Руслан Вахович предупреждал, что ждать не будут никого. Опоздавшим предстоит самостоятельно пробиваться к границе. Соберутся. А потом сразу в марш вверх по леднику. С шестами для страховки...

Анвар лучше других знает, как ходить с шестами и какие шесты следует заготовить. Сваны в Грузии всегда пользуются шестами вместо веревок. А Анвар несколько лет жил у деда по материнской линии, горного жителя. Учился у него. И потому Руслан послал его вместе с Аббасом. Кроме того, Анвар – лучший, самый умный и умелый разведчик в отряде Имамова. И опытный, несмотря на молодость.

Но на выходе в ущелье стоят «волкодавы». Аббас, посоветовавшись с Анваром, повел группу на другую тропу, более крутую и опасную. И теперь они ждут, высматривая, – нет ли здесь засады.

Движения на тропах нет, хотя нет и гарантии, что тропы чистые. «Волкодавы» умеют прятаться так, что их не заметишь даже вблизи, пока они сами не пожелают себя показать смертельной автоматной очередью. Но тогда, как правило, бывает уже поздно сожалеть...

– Рискнем? – спрашивает Аббас.

– Рано еще, – возражает Николай. – Заметить могут...

– А потом может быть поздно, – за Аббаса отвечает Анвар. – С грузом вверх тащиться... Не для себя одного нести, не по паре палок! Плечи придавит так, что согнешься. А если снегопад хоть краешком зацепит, совсем плохо будет. Тропы придется искать под сугробами. Нельзя ждать...

– Идем! – решает Аббас и поднимается первым.

Он даже мокрый снег с колен стряхивает, чего другие не делают. Не потому, что костюм может промокнуть и это его волнует, а потому, что к тщательности и аккуратности приучен с детства. И любит, чтобы во всем и всегда был порядок. Наверное, к порядку его в детском доме приучали не больше, чем других мальчишек, аккуратными не ставших, просто он по характеру такой – точный, дотошный, старается, чтобы все было разложено по местам и в критический момент можно было найти что-то без потери времени на вспоминание и поиски. И еще он дневник ведет. Это тоже черта характера. И в дневнике все расписывает по дням и по часам. Что делал, что вокруг произошло... Много тетрадей исписал, и он никому их не доверяет.

Этот дневник очень выпрашивал у него голландский корреспондент Клаас Раундайк, что провел лето в отряде и, говорят, даже сейчас идет с каким-то из джамаатов на место общего сбора. Готовит материалы для своего журнала. Раундайк даже предлагал большие деньги. Гораздо большие, чем террористам платят за удавшиеся теракты... Но Аббас не отдал, хотя в деньгах, как всякий живой человек, не получивший большого наследства, потребность имеет всегда. Он не для кого-то это пишет. Только для себя. Хотя и позволил почитать и даже сфотографировать целые страницы. Тогда же журналист хотел посмотреть и другие тетради, более старые, но более старые пока спрятаны в надежном месте, и Аббас не скоро сможет взять их в руки, чтобы вспомнить, что и когда было с ним и с отрядом.

2

Дверь открывается с основательным скрипом.

Что уж только с этой дверью не делали! И петли по два раза в день смазывали, и косяки, и даже само дверное полотно с торцов подстругивали – результат прежний, скрипит, как заколдованная, раздражает начальство, и все тут...

Отдельная мобильная офицерская группа полковника Согрина прибывает в штаб группировки в полном своем малочисленном составе. Прибывает по срочному вызову, снятая вертолетом с поисковых мероприятий, что проводили спецназовцы в горах на границе с Ингушетией. А там места неспокойные, и разведывать есть что... Но спецназовцы не успевают даже добытые данные передать в оперативный отдел – их сразу по прибытии вызывают «на ковер». Единственное, сообщают, что для проведения срочной и вообще умопомрачительно секретной операции понадобились самые опытные спецы. А уж опытнее тех, кто начинал воевать лейтенантами в далеком Вьетнаме, сейчас во всей армии не сыскать...

Умопомрачительно секретная операция – это всегда не подарок. Опыт давно научил ориентироваться: чем больше тайны вокруг какого-то дела, тем больше людей про это дело знает. И потому работать бывает, как правило, гораздо труднее.

– Что там за чудики пожаловали? – вдохновенно почесывая свой многократно сломанный нос, спрашивает подполковник Сохно у дежурного по штабу. Сохно только что получил по дополнительной звездочке на каждый погон, и ему еще нравится показывать эти погоны знакомым.

Штабной подполковник недовольно морщится, и никому из пришедших не составляет труда прочитать его гримасу – выражение характерное, активно отражающее отношение честного армейца к разным «темнилам».

– Два московских генерала. Из тех, что всегда в штатском ходят. Сам знаешь таких. Лощеные и со льдом в мутных глазах. Как пауки смотрят... Бр-р-р... Терпеть этих персон не могу... И два депутата думы с полууголовными харями.

– Депутаты с полууголовными харями желают поставить нам боевую задачу? – чеканя слова, поднимает при этом брови в вопросе еще один новоиспеченный подполковник – Афанасьев, по прозвищу Кордебалет. Вообще-то у Кордебалета брови почти всегда подняты, за исключением случаев, когда он хмурится. Это привычка большинства бывших боксеров – поднятые брови и взгляд слегка исподлобья. А Кордебалет боксом занимался долго, стал мастером спорта еще в молодом возрасте и подавал определенные надежды даже тренерам сборной СССР. Наверное, он занимался бы и еще, если бы не помешала ему служба в спецназе, заменившая бои на ринге боями реальными, в которых кулаки тоже порой на что-то годятся...

– Я думаю, задачу вам все же будут ставить генералы, – дежурный морщится еще раз, он не расположен к шуткам, и его настроение не самое радужное. Дежурные всегда не любят, когда в штаб наведываются московские чины, потому что каждый такой визит не просто подразумевает суетливую инспекционную проверку, но и несет для самого дежурного дополнительные никому не нужные хлопоты. И без того дежурство здесь – это совсем не дежурство где-нибудь в гарнизоне под Москвой. Здесь минуту вздремнуть не сможешь, потому что сообщения поступают в день десятками, каждое сообщение следует докладывать начальству, а начальство, приняв решение, гоняет дежурного по отделам со своими распоряжениями.

Третий вызванный в штаб спецназовец постукивает накрученными на кулак перчатками по ладони, словно кулак у него чешется.

– Я думаю, что дело будет обстоять несколько иначе. Генералы будут уточнять задачу после того, как ее в общих чертах поставят депутаты, – полковник Согрин, командир отдельной мобильной офицерской группы, никогда не проявляет эмоций бурно, и по его лицу трудно понять, как он относится к тому или иному факту. – Я с такой ситуацией пару раз уже сталкивался. И не люблю, когда вместе с депутатами приезжают генералы в штатском. Генералам в штатском лучше командовать спецназом в штатском, а не боевыми офицерами, которые свой мундир носить не стесняются.

Неодобрение ситуации можно прочитать только в словах, но слова полковника обращены только к своим, за которых он сам может поручиться. Дежурный по штабу давно Согрину знаком и тоже входит в число своих и надежных. Он тоже не однажды в бой ходил до того, как после ранения застрял в штабе. А это значит много...

– И вообще, нам обещали отдых, – добавляет полковник. – Мы уже девять месяцев из Чечни не выбираемся. На пятьдесят процентов штатный режим перекрыли.

При работе в штатном режиме командировка в район боевых действий не должна превышать полугода, за исключением командировки на должность инструктора.

– Девять месяцев, – повторяет дежурный, задумчиво и с неодобрением покачивая головой. – Плод созрел. Кого вы, интересно, выродите?..

– Змеиную мудрость, – отвечает Сохно, – которая заставит нас иначе смотреть на многие вещи. Так всегда бывает. Сначала нервная усталость, а потом змеиная мудрость.

– Наверное, это полезная штука, – соглашается дежурный. – Всем бы ее заиметь. Гостям выделили шестой кабинет. Там вас ждут. У них там и начальник штаба сидит. Тоже что-то хмурится. Нервничает...

Два подполковника шагают в длинный и узкий коридор, а полковник задерживается около дежурного, смотрит на того с вопросом.

– Что?

– Какую карту запрашивали гости?

– Кажется, «восьмерку», – дежурный с порога бросает взгляд на высокую стену коридора, где вывешена большая карта Чечни, составленная из отдельных пронумерованных листов. Полковник смотрит туда же, куда и подполковник – восьмой лист.

– Понятно...

– Что понятно?

– Что дело будет касаться отряда Руслана Имамова.

Дежурный задумчиво с хрустом чешет затылок, на котором жесткие, как проволока, волосы торчат, как у ежа иголки.

– Могу поделиться информацией. Отряд Имамова сейчас прижали к леднику. Ледник трескается. Ходить туда, согласно прогнозам, никому не рекомендуется. Но Имамов пойдет. Прорваться вниз у него нет возможности, к тому же...

– К чему же?

– К тому же это верная гибель. Окружат и додавят...

– Он пойдет, – соглашается Согрин. – И пройдет. И ледник перейдет, и хребет перевалит... А дальше?

Дежурный вдумчиво рассматривает карту.

– А дальше снова ледник. Последний на нашей территории. Тремя языками, как дракон, сползает. В другую сторону. Тоже, говорят, трескается. Спускаться еще более опасно. А вот за ледником... Там может быть спасение, если наши за ним не пойдут. А они не пойдут...

– За ледником граница. И Руслан до нее дойдет. Последний стоящий командир из всех что остались. Остальные не боевые командиры, а простые террористы и бандиты...

– А он? – спрашивает дежурный с легкой несогласной насмешкой. Дежурный привык считать всех полевых командиров банд боевиков террористами. Это уже почти устоявшаяся терминология.

– А он диверсант.

– Недавно только этот диверсант фугасы на дороге выставлял.

– Вот-вот. И я про то же... Он не «черных вдов» готовит, не машины со взрывчаткой отправляет в стену госпиталя. Он ставит фугасы там, где должна пройти военная колонна. Это и есть то, что отличает диверсанта от террориста. Имамов действует против войск, а не против мирного населения, и в этом я вижу большую разницу.

– Может быть, – вяло соглашается подполковник.

– Я это знаю, потому что по воинской профессии сам диверсант. Не террорист, а диверсант... Кого за ним пустили?

– Десантура, омоновцы, четыре взвода спецназа ГРУ, отдельная мобильная офицерская группа подполковника Разина и... и эти... Новые части. Только сформированные. Горные егеря. Специальная подготовка. Для подобных условий. Все специалисты фигурного ползания по горным склонам...

– Слышал. Эти смогут догнать и обогнать, но военная подготовка у них, говорят, не самая лучшая. Не успели под пулями походить...

Дежурный кивает, соглашаясь. Но его другой вопрос интересует.

– Ты Руслана хорошо знаешь?

– Лично не знаком. Только слышал.

– Он же в ГРУ служил...

Полковник хмыкает:

– В ГРУ служили многие. Не все в спецназе ГРУ...

И Согрин, резко прекратив откровения, быстро шагает вдогонку за Сохно и Кордебалетом, которые уже ждут его у дверей шестого кабинета.

Кабинет тесный. Совсем не генеральский. Тем более не кабинет московского генерала. Но весь штаб группировки в тесноте живет. С этим бороться пока невозможно, потому что пребывание штаба здесь считается явлением временным. При этом категорично забывается пословица, что нет ничего более постоянного, чем временное.

– Задача крайне сложная и очень важная для страны, – с пафосом говорит один из депутатов, черноволосый, с физиономией, которую в окно высунуть невозможно – не пролезет.

Второй шириной физиономии первому уступает мало, но цвет его волос не разобрать по причине до блеска выбритой головы. У этого нос сломан не меньшее число раз, чем у Сохно, и голос такой, словно он с самого детства на сквозняке живет. Второй добавляет:

– Мы просто обязаны оградить Россию от подобных посягательств.

Это «мы» выглядит не слишком убедительно, и спецназовцы переглядываются. Начальник штаба группировки крутит в пальцах спичку. Буквально мнет ее ребра до того, что спичка становится круглой. И ничего не говорит. Смотрит исподлобья. Он вообще по нраву мужик суровый. А сейчас почему-то суровый вдвойне. Генералы в штатском, выделить которых не составило труда, пока тоже молчат, но полковник Согрин правильно понял, что конкретную задачу будут ставить они, после того, как депутаты выговорятся по полной собственной программе.

Депутаты уже выговорились. Они общими словами объяснили, что существует негласный план ряда влиятельных стран ЕС по отторжению Чечни от России и строительству через Чечню нефтепровода из Баку в Европу, бедную на собственные энергоресурсы. Под видом голландского журналиста Клааса Раундайка в Чечне уже почти полгода работает технический представитель Евросоюза, который вместе с отрядом полевого командира Руслана Имамова произвел исследования наиболее подходящих участков для строительства нефтепровода. Вскоре на заседании Европарламента предстоит большое обсуждение положения в Чеченской Республике. И необходимо добыть документы, составленные голландцем, чтобы они могли послужить аргументом в выступлении представителя России в Европарламенте. Только при предоставлении всех необходимых данных Россия сможет в ответ на обвинения в свой адрес предъявить встречные обвинения.