Меня поймали при попытке побега в первую же ночь. Охрана стоящая по периметру стены, окружающей дом. Отчим не ругал, о нет… нежно подхватил на руки вырывающуюся меня, и понес спатки… с обязательным поцелуем на ночь.
На следующий день я пошла в школу и сбежала.
Мне повезло – женщина социальный работник, к которой меня привели полицейские, остановившие шатающегося ночью по городу семилетнего ребенка, не стала ругать, воспитывать или говорить, что убегать из дома плохо. Она выслушала. Выслушала, и подняла дело отчима. Он оказался педофилом со стажем. С очень внушительным стажем из потерянных жизней маленьких девочек.
Отличие в моем случае оказалось лишь одно – меня он удочерил.
Дальше была борьба. Борьба за возможность жить с бабушками, несколько месяцев в кризисном центре вместе с бабушкой Лорой, когда мы проиграли очередной суд, школа урывками, и вечные слезы матери, которая кричала в трубку, что я ломаю ее жизнь, и отчим сказал, что выгонит ее, если я не вернусь.
Не вернулась. Меня к нему притащили, несмотря на все попытки к сопротивлению.
Жизнь стала адом.
За три года жизни с матерью он исчезал на недели и месяцы, но когда дома была я, он проводил там каждый день. Каждый долбанный день… Я училась как одержимая, на всех факультетах, бассейн, спорт, дополнительные занятия. Все что угодно, только бы не появляться «дома».
А потом – подслушанный разговор, мой звонок в полицию… отчим сел на два года.
Вышел бы быстро, как и в первый раз, но подтасовка фактов, и вампиры узнали о своей шестерке очень много нового. Отчиму пришлось продать свой шикарный дом и исчезнуть из моей жизни еще на несколько лет.
Его нездоровая любовь ко мне превратилась в ненависть, а мать… мать он продолжал ломать. Она приезжала к нему постоянно, возвращалась с синяками, но отказывалась прекращать все это безумие. Не жена, но мать его «единственного ребенка».
Мой «новый папа» вышел, когда мне было пятнадцать, но уже в четырнадцать я могла сама решать с кем буду жить. Так что снова купленный другой дом остался без «любимой и единственной дочери». Он отомстил – забрал мать к себе. Изменял ей открыто, избивал, и давил на все возможные рычаги, чтобы вернуть меня. И лазейку нашел быстро – у бабушки внезапно нашли наркотики. Она вышла за хлебом и не вернулась.
И все закончилось бы плохо, очень плохо, но отчим не знал одного – я уже давно сотрудничала с полицией. Бабушку отпустили, а я… военная школа закрытого типа стала новым убежищем для меня. Военная школа, и мечта – работать в полиции и сажать таких ублюдков как отчим, отрезая их от общества раз и навсегда.
В шестнадцать я получила паспорт и смогла вернуть себе свою фамилию – Мэттланд. Моя гордость, и моя победа. Жаль, что тот год обернулся потерями, сначала бабушка Лора, потом бабушка Мишель ушли в мир иной, оставляя меня практически полной сиротой. Мама… мама не появилась ни на одних, ни на вторых похоронах… ей было все равно. Меня она ненавидела, обвиняя в том, что отчима замели из-за меня, и, обзывая полицейской шавкой в лучшем случае, в худшем… было много других слов.
Но это не помешало ей заявиться на мое восемнадцатилетние с отчимом под руку. Счастливая, помолодевшая, радостная и… «папа» так и не утративший крайне сексуальный интерес к «дочери». Не знаю, каким педофилом он был, но видимо неправильным.
Через год отчим сел снова… за попытку изнасилования. А еще у него нашли наркотики. Много. Максимум из того, что мне смог выдать отдел по борьбе с наркоторговлей.
Когда его выводили из нового дома, я, несмотря на синяк в пол лица, сломанную руку и пару треснувших ребер, просто улыбалась. Даже не скрываясь. Вот это уже было гарантированных пятнадцать лет, потому как в полиции на отчима навесили еще парочку дел, просто потому что – мы своих не сдаем.
Так что…
«Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет».
Это факт. Живым он оттуда уже не выйдет. Никогда. Потому что дело об убийстве мое отца я нашла, расследовала и раскрыла. Не скажу, что мне стало от этого легче, но настоящей болью было сообщить матери, что человек, к которому она продолжает мотаться в тюрьму на свидания, является именно тем, кто отнял у меня папу…
Дверь распахнулась без стука.
Вошел Навьен.
Вампир посмотрел на меня очень внимательно, усмехнулся и сообщил:
– Я так понимаю, реальной местью было бы вытащить этого ублюдка из тюрьмы и оставить на свободе, так?
У меня дрогнуло сердце.
Вампир видимо что-то понял, усмехнулся, и продолжил:
– Но, я так же понимаю, живым ему оттуда выйти не грозит, да?
Я промолчала.
Навьен оперся плечом о дверной косяк, сложил руки на груди и продолжил:
– Странное дело, держали его в карцере столько лет, но один мой звонок, и мужика перевели в шестиместную камеру, сообщив сокамерникам статью по которой он сел. А вы ведь знаете, что с насильниками, особенно педофилами, делают в тюрьме, не так ли?
Улыбка… я ее не сдержала, да.
– Я так понимаю, – продолжил вампир, – до приезда моих сотрудников, ваш папочка еще и суицид успеет совершить?
Моя улыбка стала шире.
– Это вообще-то полицейский произвол, – произнес Навьен.
– Это вообще-то справедливость, – ответила я. И добавила: – Произволом было то, что вы, вампиры, прикрывали его столько лет.
Странно, но Навьен как-то странно посмотрел на меня, а затем произнес:
– Нет. Дом Даркана никогда не сотрудничал со Стивеном Фает.
– Ааа… а вы белые и пушистые, да? – у меня вдруг начали сдавать нервы. – К слову, вчера Ивгена Женьер убила девушку в принадлежащем ей обувном магазине. Мне интересно, это тоже никак не относится к дому Даркан? Просто странно, вы не находите, что убийца вдруг оказалась стоящей не за решеткой, а в наряде невесты и явно положительно отнеслась к подобной перспективе. Или, вот еще момент – потрясающе, но недавно в сеть слили видео, на котором избивают, калечат и насилуют, но… никого не посадили. А главный насильник, вы не поверите, князь Даркан! И мне вот интересно – дом Даркан и с ними тоже никогда не сотрудничал? Серьезно?
Навьен странно глянул на меня, развернулся и вышел. Молча.
Я осталась сидеть на полу.
На самом деле мне было очень больно. До крика. Потому что я шла работать в полицию с наивной верой в то, что смогу защитить невинных и помочь обществу… я тогда просто еще не знала всей правды. О том, что закон писан не для всех и существуют те, кто давно и беззастенчиво пользуется своей абсолютной безнаказанностью, я узнала, только начав работать в полиции. Это было ударом.
И я уже даже как-то не удивлялась высокому проценту самоубийств среди полицейских – невозможно жить, зная обо всем этом. Невозможно, прикрывать дела вампиров, раз за разом наступая на горло своей совести. Единственный выход – хоть как-то пытаться прикрыть заговорщиков, это немного гасило чувство собственной беспомощности, и осознание абсолютной безысходности.
***
На полу я просидела еще некоторое время, потом решила, что нужно что-то делать. Неопределенность в целом как-то напрягала.
Поднявшись, я подошла к двери, открыла, скорбно вздохнула, встретив все ту же абсолютную беспросветную тьму, и спросила:
– Навьен, меня тут еще долго будут держать?
Темнота хмыкнула и оставила меня без ответа.
– Слушайте, это уже не смешно. Мне домой нужно.
– Угу, и в туалет тоже, – издевательски поддакнул Навьен.
Постояла, сдерживая желание ответить колкостью, и начала давить на жалость: