В лабиринтах темного мира. Похождения полковника Северцева. Том 1
Справка мне ничего не дала. Что может дать справка по статистике правонарушений в нашей стране? Только лишь оценку состояния нашего общества и эффективности работы органов, стоящих на страже закона. Больше ничего, хотя у каждого преступления есть место, время, фамилия, имя, отчество, возраст и обстоятельства.
К справке прилагались единый механический и электронный ключи к дверям всех помещений отеля как признак доверия и важности моего задания.
Два дня я ходил по этажам. Большей частью в позднее и ночное время, чтобы мне никто не мешал. Присматривался ко всему. Нюхал и ничего не нанюхал. Устал неимоверно. Ходьба по коридору не менее трудна, чем ходьба по лечебному терренкуру где-нибудь в предгорьях курортных зон.
Особо меня удивило то, что я не мог прямо ходить по коридору. Меня все время сносило то в одну, то в другую сторону. Как будто полы в коридорах неровные. Причем на каждом этаже.
Тоже я заметил и в своем номере. Под ножки мебели подставлялись деревянные подпорки, чтобы выровнять мебель и придать ей устойчивость, но даже в кровати меня не покидало ощущение, что я лежу на неровной поверхности и, в конце концов, где-то к утру свалюсь с нее.
Неровность я заметил еще и по уровню воды в моем стакане на столе. Сначала я не обратил на это внимание, но неровность поверхности заметна любому наблюдательному человеку.
Признаюсь, что я иногда балуюсь энергетическим маятником. Это миниатюрный строительный отвес – маленькая заостренная латунная гирька на тонкой нитке. Мне всегда смешно, когда этот маятник начинает самостоятельно качаться над рукой между большим и указательным пальцем, стоит только задать какой-то интересующий вопрос и, сказав, как должен качаться маятник при положительном или отрицательном ответе.
В гостинице маятник играл роль отвеса, который показал, что стены гостиницы наклонены, не так сильно, как у башни в итальянском городе Пиза, но достаточно заметно. Выйдя на улицу, я проверил свои наблюдения с помощью отвеса и констатировал, что отель наклоняется в одну сторону. Если так пойдет, то в какой-то момент здание может рухнуть, уничтожив как постояльцев, так и жителей близлежащих домов.
По результатам своих наблюдений я встретился с главным инженером гостиничного комплекса.
– Что вы, что вы, – замахал он руками в ответ на мои предположения. – Гостиница стоит на монолите. Никакое землетрясение ее не шелохнет. А стены, они иногда имеют свойство быть кривыми. Что сделать, если строители немного напортачили?
– Мне кажется, что вы принимаете меня за представителя контролирующих органов, – сказал я, – неужели вас не предупредили, что на мои вопросы нужно отвечать откровенно?
Главный инженер сидел молча.
– Я уже попытался довести свою озабоченность этим до инвесторов, – сказал он, – но меня никто не хочет слушать. По моим подсчетам, с момента сдачи в эксплуатацию отклонение верхней точки от оси составило около пятидесяти сантиметров. Но нет никаких повреждений и деформаций фундамента и коммуникаций. Выходит, что двигается скалистая масса, на которой стоит здание. Как она поведет себя дальше, непонятно. Похоже, что мы стоим на шаре и при достижении критического угла можем упасть вместе с шаром. А каким будет критический угол, невозможно даже представить.
– А как работает лифтовое хозяйство? – спросил я.
– Пока нормально, – сказал главный инженер, – но есть повышенная электромагнитная напряженность.
– И в чем это проявляется? – поинтересовался я.
– Пока ничего страшного, – сообщил он, – у нас самый быстрый интернет, более яркое свечение ламп при нормальном потреблении электроэнергии и что самое удивительное, здесь заводятся автомобили, у которых в других местах «нет искры».
– А ваши работники не замечали странностей в гостинице и в подсобных помещениях? – задал я самый интересующий меня вопрос.
– Как вам сказать, – замялся мой собеседник, – у нас каждый встречается с какими-то странностями. В слесарке такого можно наслушаться, что уши завянут. Но это все рабочие байки, потому что такого в принципе быть не может или может быть, но только по пьянке.
Треугольная комната
– Так что это за пьяные байки? – спросил я.
– Да, – инженер снисходительно махнул рукой, – сантехник Никифоров с похмелья то ли подрался с кем, то ли стукнулся обо что-то, получил фонарь под глаз и начал заговариваться. Говорит, что был в дикарском племени, которое не знает даже огня. Когда он прикурил от спички и зажег им костер, то они сделали его своим вождем. Его, конечно, подняли на смех. Никифорова это крепко задело. Он стал в деталях описывать то, что можно увидеть только в краеведческом музее. Жена написала на него заявление, когда он сказал, что переспал со здоровенной дикаркой, которая намного сексуальнее жены. Ну, та и обиделась. А в психушке ему тоже не поверили, а он кричит дико, когда ему не верят, ну и поместили его к буйным больным.
– Он единственный из ваших работников, кто попал туда? – задал я очередной вопрос.
– Не первый, – как-то неуверенно сказал главный инженер. – На моей памяти человек пять увезли и все с белой горячкой, богов видели, а один так с Брежневым водку пил.
Было бы неплохо потравить байки вместе со слесарями, но это все равно, что объявить о моем специальном задании в отеле. А если знает один, то завтра будут знать все, а послезавтра об этом заговорит весь город, а там и весь мир узнает о тайнах отеля «Lissabon».
Справки о совершенных убийствах были достойны пера автора ужастиков про маньяков и про бензопилы под номером два и три.
Практически все трупы были ужасно изуродованы. Патологоанатомы дают только описание нанесенных повреждений, а уж следователь или читатель сами должны догадываться, как и что было.
Честно говоря, людям с неуравновешенной психикой или расстроенными нервами лучше не читать мои записки о путешествиях по отелю «Lissabon».
Каждый день приносил что-то новое и неожиданное.
Также неожиданно я столкнулся с дамой, выходившей из треугольной комнаты, и от ее крика чуть сам не закричал, но вовремя спохватился, закрыл ей рукой рот и снова втолкнул в ту комнату, из которой она выходила.
Меня тоже удивило, что комната треугольная, но я быстро представил себе конфигурацию гостиницы в виде не полностью открытой книги и успокоился. Таких треугольных и параллелепипедных помещений должно быть немало и все они входят в категорию подсобных. А нечистая сила как раз и любит такие аномалии.
– Ты кто такая? – строго спросил я и удивился ее молчанию, видя перед собой осмысленные глаза.
Она что-то замычала, и я понял, что еще не убрал свою руку с ее рта и круглой попки.
– Я начальник отдела персонала гостиницы, а вы кто? – начал вопрошать освободившийся рот женщины.
Она производила хорошее впечатление своим телосложением, строгим костюмом, подчеркивающим фигуру, и использованием губной помады, не оставившей красного следа на моей руке.
– А я ваш постоялец, – сказал я спокойно. – Вы так напугали меня, что я хотел спрятаться где-нибудь от опасности.
– И утащили с собой меня? – насмешливо спросила она.
– Не мог же оставить вас одну, – поддержал я предложенный тон, переводя разговор во фривольное русло. – А что, ваши сотрудники часто встречаются с привидениями в коридорах отеля?
– Частенько, – улыбнулась она, – и привидения, как правило, подшофе, с бутылкой шампанского и коробкой конфет в руках. Иногда и пристают к горничным, – она посмотрела на меня, прищурив один глаз.
– А к начальнику отдела персонала тоже пристают? – спросил я.
– Да они, пожалуй, пристают к любому шевелящемуся существу женского пола, – усмехнулась женщина.
– А нельзя ли об этом поговорить за чашкой кофе у меня в номере? – предложил я. – Я человек характера смирного, собираюсь писать большой роман о привидениях, и ваша помощь была бы неоценимой.
– Без служебной надобности нам нельзя заходить в номера постояльцев, – с явным сожалением сказала начальник отдела.
Я был перед выбором – прервать ли начинающуюся связь и не повредит ли мне это в моем расследовании? Взвесив все за и против, я пришел к выводу, что в речке с крокодилами купаться можно, соблюдая особую осторожность и не переходя установленных линий разграничения между дикой природой и цивилизованным миром.
– Не беспокойтесь, – успокоил я ее, – помощь в написании романа является делом общественным и в то же время служебным. Если хотите, то ваше руководство прикажет вам быть постоянно рядом со мной и оказывать во всем помощь.
– Даже так? – сказала начальник отдела. – Тогда пойдемте пить кофе.
Психиатрическая клиника
Я не буду подробно описывать процесс моего близкого знакомства с Полиной. Это так зовут начальника отдела персонала отеля. По всем вопросам можно сказать только одно – класс!
Так уж мы, мужики, устроены – кобелиное в нас непокобелимо. То есть – непоколебимо. Мне не приходилось встречать таких представителей мужского пола, которые, идя под руку с шикарной дамой, не раздевали бы взглядом, идущую впереди или навстречу женщину, и не примеряли, какая постель будет подходящей в данном случае.
Даже люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией, но мужской внешностью, не могут изжить у себя этого кобелиного свойства, какие бы таблетки они не пили и у каких психоаналитиков они не просиживали диваны. Даже женская одежда не убивает напрочь мужские гены.
Через Полину я могу выходить на любого представителя персонала гостиницы и выяснять то, что мне нужно.
По ее словам, некоторые горничные рассказывают, что иногда днем, но чаще ночью в глухих стенах как бы появляются проемы, закрытые то грубой материей, то дорогими занавесями.
Если заглянуть за занавеску, то можно увидеть либо незнакомое жилище или незнакомую местность и людей, которые там ходят. Никто из них не отважился переступить порог за занавесью.
– А как мужчины? – поинтересовался я.
– Один сантехник попробовал, – сказала Полина, – был там пару минут, но ему пришлось вызывать специализированную скорую помощь, потому что он начал говорить, что выпивал с генеральным секретарем компартии СССР Брежневым. Его, конечно, подняли на смех, а он в драку. Вот и сидит там, где положено.
– А вдруг он говорил правду? – спросил я.
– Андре, – укоризненно сказала Полина.
Я не стал развивать эту тему. Это всё равно, если верующему говорить, что Бога нет. Но в психоневрологический диспансер или лечебницу, в народе – дурку – придётся наведаться.
Проблем с пропуском не было. Был даже приватный звонок главврачу с просьбой обеспечить режим наибольшего благоприятствования.
– Ваша фамилия не Чехов? – ласково осведомился врач средних лет с чеховской бородкой и с таким редким нынче пенсне на носу. – Напишете о нас бред какого-нибудь сумасшедшего, а нам потом отдуваться и доказывать, что психи не мы.
– Не волнуйтесь доктор, – улыбнулся я, – о нормальных людях я ничего не буду писать. Меня интересует бред сумасшедших и этот же бред интересует подавляющее большинство наших граждан. Чем бредовее информация или просто информационный посыл, тем больше людей, которые во всё это верят и даже хотят подражать тому, кто это изрекает.
– Интересно вы излагаете основные постулаты науки о психике, – улыбнулся главврач. – А вы знаете, что все люди шизофреники, только одни со знаком плюс, а другие – со знаком минус? И частенько бывает, что минусовые шизофреники более здоровы, чем плюсовые?
– Как это? – не понял я.
– Основными признаками шизофрении являются бредовые идеи и галлюцинации, – сказал человек в пенсне, – так вот частенько идеи и видения наших пациентов являются более здравыми, чем идеи и видения тех, кому доверены самые важные посты в нашем государстве. А врачи – они марионетки в руках плюсовых шизофреников. Прикажут и плюсовика делаем минусовиком, а не то нас выведут в минус. Разве может нормальный человек ослушаться того, кого народ облёк властью? Весь народ не может быть шизофреником! Так вот, батенька, всенародная шизофрения и есть самая опасная. Народ-шизофреник. Об этом даже думать опасно, а ведь более семидесяти лет большинство были ими. Или возьмите резонёрство. Люди много говорят, но ничего не делают.
– Стоп, доктор, – я сделал останавливающий жест рукой. – Мы с вами потихоньку от общих тем скатились к политике. У нас резонёров хоть пруд пруди. Любой человек, избирающийся на избираемую должность, по сути есть настоящий резонёр. И исключений в этом нет. Другие ежедневно резонируют с экрана, а воз поныне там и становится ещё хуже. Мне кажется, что нормальный человек ко всем высказываниям должен относиться критически с точки зрения полезности их для общества.
– К этому я вас и подводил, чтобы вы не верили никому – ни больным, ни здоровым, ни докторам, ни чиновникам, ни политикам. У них, у каждого, в потаенном местечке мозга нарисованы либо плюс, либо минус. И ещё одно. Во время разговора будьте внимательны и делайте вид, что верите всему, что вам говорят. Если захочется смеяться, то подождите того момента, когда больной засмеется сам. С кого начнёте? С маньяка – постояльца гостиницы, убившего с особой жестокостью двух других постояльцев или со слесаря-сантехника, который водку пил с Брежневым?
– Давайте Брежнева, – сказал я, – из двух зол выбирают меньшее.
В гостях у Брежнева
Нашу поговорку – от сумы и от тюрьмы не зарекайся нужно дополнить еще одним местом – и от дурдома тоже.
Сколько весёлых анекдотов про сумасшедших, от которых люди смеются взахлёб, но, интересно, как они будут смеяться, когда встретятся с сумасшедшим наяву? Он непредсказуем, как обезьяна с гранатой без чеки и любое действие может спровоцировать агрессию или, наоборот, агрессия сменится умиротворением. Кто его знает? Хорошо смеётся тот, кто смеется крайним.
Мой товарищ рассказывал, как он в лейтенантские годы отвозил в лечебницу свихнувшегося солдатика. Дело было зимой. Сдал он солдата в приёмное отделении и идёт в своей парадной шинели, а около лечебницы мужики в телогрейках снег лопатами очищают. Увидели его, остановились, а один здоровый верзила закричал:
– Ребята, к нам Юрий Гагарин приехал, давайте качать его, – и все толпой пошли к нему.
Приятель мой чуть ли не по пояс в снегу добежал до дверей, а они закрыты, он в них колотит, а те всё приближаются.
Вдруг дверь открылась, выглянула пожилая медсестра и говорит:
– Чо, касатик, испужался? Ты не боись, это шефы с соседнего завода снег у нас убирают.
Первым в отведенную для меня комнату пришел сантехник Никифоров. Ничего в его внешнем виде и в поведении не было странного. Человек как человек. Пришел, сел и молчит. И что здесь ненормального? Вы бы стали приставать с вопросами к тому, кто вас вызвал? Недолго бы приставали.
– Здравствуй, Никифоров, – говорю я ему, – я из органов. Решили досконально разобраться с твоим рассказом. Расскажи мне ещё раз и со всеми подробностями, я все запишу, а потом будем решать, что и как. Понял?
– Понял, – говорит слесарь, – я им говорил, что найдутся умные люди, которые меня выслушают. Знаете, как трудно среди дураков жить? Но я приспособился. Чуть что и по сопатке им. Я к ним не лезу, и они ко мне не лезут. Не буяню и никому ничего не доказываю. Себе хуже. Чем больше доказываешь, тем больше шансов, что тебя в смирительную рубашку закатают и уколов в разные места наширяют, а от них потом корёжит. Говорят, что так же гестаповцы подпольщиков кололи всякими аминазинами, их корёжит, а они антидот предлагают за данные, значит. И весь персонал у нас сплошь шарфюреры и шуцманы.
– Никифоров, ты не отвлекайся, – остановил я его, – давай, говори по делу, у меня время казённое, я тут с тобой ночи ночевать не буду.
– Понял, шеф, – сказал слесарь и начал свой рассказ. – Шла обычная смена. Был вызов – из крана каплет. Дел на две минуты, а тут партия в домино неоконченная. Ребята меня ждут. Мотнулся я в номер и обратно. Иду по коридору и вижу – на стене кусок парусины висит и немного колышется. Представь себе, на шикарно отделанной стене с бронзовыми горизонтальными светильниками на стенах и парусина. Горничные ходят, пылинки сдувают, а тут кусок грязного брезента. Даже я внутренне возмутился. Подошел я к этому пологу и хотел дернуть. Только оттянул его от стены и вижу, что под ним проход куда-то. Люди у нас все любопытные и я тоже такой. Глянул туда, а там лес и прямо около лица ветка еловая качается. Как у Буратины. На стене картина висит, а под картиной дверь в светлое будущее.
Очутился я, значит, в лесу. У нас лето, а тут зима. Снег под ногами, а я в легком комбинезончике.
– Дай, – думаю, – метров на двадцать пройду, чтобы выход не потерять.
Выхожу на поляну и вижу, что в меня мужик целится из ружья. И на ружье оптический прицел. Стал я руками махать, чтобы не стрелял он в меня. Он ружье опустил, а ко мне уже человек пять мордоворотов бегут.
– Ну, все, – думаю, – к мафиозникам попал. Сейчас возьмут и в асфальт закатают.
Развернулся я и побежал туда, откуда пришел. А никакой двери не найду. Куда ни побегу, всё лес и лес.
Когда мужики стали в меня из пистолетов стрелять, то я и остановился. Руки поднял. Мне сразу руки за спину, наручники надели, карманы обшарили, чемоданчик с инструментами отобрали и потащили к тому мужику в домик.
Домик, скажу тебе, что надо. Настоящий охотничий. В сенях колеса разные тележные лаком покрытые, бадейки какие-то, лапти на верёвочках висят. В горнице везде морды звериные на стенах висят. Стол деревянный, здоровый, человек двадцать можно посадить. У стены скамейка широкая, а с другой стороны – стулья самодельные. На столе все мои инструменты разложены. И меня перед столом на здоровенную табуретку посадили.
За столом сидит мужик пожилой в сером свитере. Вроде бы я его где-то и когда-то видел, а вот где видел, никак от испуга и вспомнить не могу. Волосы у мужика густые с сединой и брови как шевелюра. Говорит басовито и как будто леденец за щекой держит:
– Ты кто такой?
– Никифоров, – говорю, – слесарь-сантехник, по вызову вот ходил…
– По чьему вызову? – хитро так спрашивает меня. – Ты на кого работаешь – на Суслова или Андропова?
– На Иванова работаю, – говорю я ему, – а из вашей кодлы я никого не знаю.
– Хорошо ты их обозвал, кодла она и есть кодла, – засмеялся мужик, – а кто такой Иванов?
– А это бригадир наш, – отвечаю.
– А он под кем ходит? – снова спрашивает мужик.
Понимаю, что организованную преступность мне шьют. Сейчас мешок на голову будут надевать и дубинкой по почкам бить.
– Слесаря мы, господин хороший, – завопил я. – Мы сантехнику чиним и никакой заказухой не занимаемся. Знаем, что все этажи по бандам расписаны, а сами ни-ни. Даже не пьём на работе. Выпил – и премиальные тю-тю.
– Ну, и сколько вам на премию выписывают? – осведомился мужик.
– Да жмут все, – сказал я, – если по тысяче выпишут и, то хорошо.
– По тысяче чего? – спросил мужик.
– Рублей, – говорю я ему.
– Рублей? – закричал мужик. – Где ты видел, чтобы сантехники на премию в месяц получали тысячу рублей? Ты понимаешь, что ты говоришь? У сантехника зарплата максимум сто двадцать рублей, и премия рублей десять. Всего сто тридцать. Это только шпионы иностранные не знают, сколько в СССР сантехники получают.
Тут я удивился. Какой СССР? Он двадцать лет назад развалился.
Это я и сказал мужику. Он аж поперхнулся своим леденцом. Глаза закатил и задыхаться стал.
Охранник мне по уху съездил:
– Ты чего деду гадости говоришь? Случится что, я тебя порву как Тузик грелку. Понял, сука?
Я кивнул головой. Почему в бандах боевики все такие кровожадные?
Допрос
Откуда-то прибежала врачиха в белом халате. Капель мужику накапала и давление измерила.
Мужик посидел немного, махнул рукой, отослал врачиху и чего-то пальцем показал.
Сразу прибежал официант с бутылкой и тарелками с едой. Перед мужиком поставили коньяк, рюмку. Он пальцем показал, чтобы рюмку убрали. Принесли большую стопку. Налили полную. Он выпил без закуски и у меня сразу слюна пошла от выпивки на столе рядышком со мной.
– Ну, рассказывай всё, – сказал мужик.
Ну, я и начал рассказывать про перестройку нашу, про демократию, едри её лять, про тандемы и про бандитов, которые преспокойно мочат людей, и никто их не трогает, пока они не обнаглеют сверх меры и, если об этом не узнают за границей.
Если так разобраться, то я мало чего знаю. У телевизора сутки напролет не сижу, западные голоса не слушаю, хватает того, что студент Лёшка во время перекура расскажет.
Я сам-то в девяностых еще пацаном был. Тогда и слесаря тоже в политику шли. Сидят сейчас в профсоюзах, морды важные, через губу плюют. И куда плюют? А в нас и плюют, в рабочий класс.
Вот сижу я и говорю ему это, а он себе подливает да закусывает, а я слюной захлебываюсь. Он, видать, тоже не из дворян, рукой махнул и мне рюмку водки поднесли и бутерброд с ветчиной. Кусок хлеба в палец толщиной и кусок мяса такой же толщины. И рюмка не наперсток, грамм на сто пятьдесят на малюсенькой ножке. Хлебанул я это залпом и сижу, закусываю, а сам вспоминаю, где я этого дядьку вспомнил. И ведь вспомнил. Брежнев это, Владимир Ильич. То, что Ильич – это точно, а вот имя, возможно, и путаю. Брежнев одним словом, самым главным в стране был. А водка хорошая, лучше нашей. Точно хлебная, а не ректификат из всякой гадости.
– Ты, – говорит мужик, – в каком году родился?
– В восьмидесятом, – говорю.
А тут ему на подносе мой бейдж принесли. А там моя фотография, должность слесарь-сантехник и дата выдачи – мая семнадцатого две тысячи одиннадцатого года и печать гостиницы. Все честь по чести, чтобы люди от меня не шарахались, а знали, что я есть должностное лицо и к ним иду по причине технической неисправности умывальных и отхожих мест.
– Это какой год? – спрашивает мужик.
– 2011-й, – говорю я.
– А сюда как попал? – задает вопрос.
– А хрен его знает, – говорю ему честно, – смотрю, в стене дырка брезентом прикрытая, залез, значит, в дырку и сюда попал.
– Так, так, – говорит мужик, – это значит, если бы я стрельнул, то попал бы в наше будущее? А ты знаешь, мил человек, что по диалектическому материализму это невозможно. Не-воз-мож-но! – И он поднял большой палец вверх. – Так вот, ты – провокатор и подослан ко мне специально, чтобы сбить меня с панталыка и привести все к массовым репрессиям для того, чтобы в будущем не было того, о чём ты мне говорил.
Тут я и струхнул. Начнут пытать, а я боли ух как боюсь. На прививку если идти, так меня трактором туда тащить надо. А если по морде будут бить не по драке, а просто так? И чего я им придумать могу, если я никого из ихней мафии не знаю, а по обществоведению в школе нам какую-то ересь преподавали?
– Ваше благородие, – говорю, – вот истинный крест, что всё вправду говорил. Пацаном я был, когда антиалкогольный закон ввели. Так мать говорила, что мужики в очередях за бутылкой смертным боем бились. И папашку моего в очереди за водкой задавили. Мамка меня воспитывала. И коммунистов во власти нет. Президенты с министрами лоб крестят и со свечками по праздникам в храмах стоят.
– А, ну-ка налейте ему по-русски, – командует мужик.
Поднесли мне стакан водки с закуской.
А он все вопросы задаёт. Я ему, на что могу, отвечаю, а он все подливает, да спрашивает. На чем отключился, не помню. Как соображать начал, так слышу, что в комнате сидят десятка два мужиков и этот им про меня говорит, а я притаился, как бы в отключке. И, представь себе, никакого сушняка и голова чистая. Вот что значит продукт качественный.
– Так, кто у нас тут наукой заведует, давай, Дмитрий Федорович, объясняй, – говорит басовитый голос.
– Леонид Ильич, – говорит другой. Точно вспомнил, мужика этого Леонид Ильич зовут. – Это невозможно. Нам его американцы подкинули. Они там все что-то кумекают насчет загробной жизни и всяких перемещений мыслей в астрале. Надо допросить его с пристрастием, ещё не то запоет.
– А ты что, сам забыл уже, как тебе в НКВД зубы выбивали и какие ты там песни пел? – спросил хозяин. – Я бы не вмешался, так ты бы самого товарища Сталина в агенты парагвайской разведки записал. Я его и так напоил вусмерть, а что у пьяного на языке, то у него по трезвянке и на уме. Так вот, у него одно и то же. Никакой шпион так не сможет после литра водки легенду свою назубок знать. А кто у нас компьютеры вредными механизмами объявил? Где эта сука сейчас проживает? Вот ему зубы и посчитать надо. У этого мужика водка вызвала в памяти все, что он раньше где-то слышал. Я вам говорю – за державу обидно, за отставание наше полное и дурь несусветную. Так вот, с завтрашнего дня будем проводить реформы. И кто посмеет на пути встать, в лучшем случае с Никитой в домино во дворе играть будет. С меня люди в будущем спрашивать будут за качество своей жизни, а не с вас. Может, мне и начальника КГБ с министром внутренних дел сменить, пока вы все здесь? А то в будущем-то милиция вообще превратилась чёрт знает во что.