– А что за двенадцатое отделение?
– Это отделение со спец интенсивным режимом, куда отправляют особо строптивых. Попадание туда добавляет еще как минимум год к твоему сроку. Так что имей ввиду. У тебя еще есть какие-нибудь вопросы?
– Да нет. Я на самом деле думал, у Вас будут ко мне какие-то вопросы. По поводу моей болезни или касательно моего преступления, например.
– А что тут спрашивать… вся информация здесь, в твоем деле. Даже не знаю, разве что вот такой вопрос: зачем ударил-то полицейского? Что у тебя за миссия была?
Вопрос поставил меня в тупик, но в я все же выкрутился.
– Да не было никакой миссии, просто хотел сбежать обратно на родину. А тут полиция, поедешь говорят с нами, а куда и за что не объясняют. Я и запаниковал. Раньше-то я ни разу не пересекался с копами, даже документы ни разу не предъявлял, а тут взяли за шкирку да потащили в машину, в общем, необычная для меня ситуация, и что из нее можно выйти более простым путем – я как-то даже не подумал.
– Понятно. Все по-нят-но. Ладно, иди осваивайся, если что-то будет тревожить или захочется побеседовать о чем-то важном, сообщай об этом на обходе. Но имей ввиду, у меня помимо тебя еще шестьдесят пять пациентов.
– Все, я могу идти?
– Да, можешь идти.
После такого «знакомства» с заведующим отделения во мне остался осадок, напоминавший о том, что я типичный правонарушитель. Добавив к этому осадку чувство, будто я зэк на каторге, я сделал заключение – я подходящий клиент для этой больницы.
«Полтора года…это почти в четыре раза дольше, чем мое пребывание в пятнадцатой больнице. Как это можно вынести? Что мне делать все это время? На одних шахматах не проживешь. Похоже, придется найти себе собеседника, иначе крыша может сосем съехать».
Самым адекватным, на мой взгляд, был мужичок, который был постоянно занят одним из двух дел. Он либо читал какие-то большие толстые книги, либо играл с кем попало в неизвестную мне настольную игру. В ближайшую прогулку, после того как я решил, что мне не обойтись без нормального человеческого общения, я решился подойти к одному из четырех стоявших во дворике деревянных столов, за которым сидел в том числе и этот мужик.
– Во что играете? – поинтересовался я.
– В го, – ответил мужик.
– Вго? Никогда не слышал о такой игре.
– Не «вго», а «го». Это древняя японская игра. О ней вообще мало кто знает.
– И в чем ее суть?
– Главная задача – окружить своими фишками как можно больше чужих, выигрывает тот, кто захватит большую часть территории доски.
– Круто, а можно будет попробовать?
– Конечно, сейчас только доиграем эту партию.
– Окей О’кей. Меня, кстати, зовут Джонатан,-сказал я, протянув руку.
– Илья, – сказал мужик и протянул в ответ свою.
– Я слышал, ты из Америки?
– Да.
– Ну и где лучше?
– Не могу сказать. Я слишком мало пробыл в Москве. Толком ничего не повидал.
– Мне было бы интересно послушать про жизнь в Америке, ладно, надо доиграть, а потом и поговорим.
Дождавшись своей очереди, я сел напротив Ильи, и мы начали играть в Го, заполняя промежутки между ходами рассказами о себе. Мой собеседник производил впечатление образцового, заботливого отца. Он – мастер на все руки, занимался ремонтом квартир, и сейчас в отделении чинит столы, стулья и все, что ломается. Семья – жена и два сына, благодаря его заработку жила в достатке и даже позволяла себе выезжать раз в год заграницу. И, можно сказать, что жили они счастливо, если бы старшего сына не сбила машина. С женой разладилось, и они развелись. Так он остался в одиночестве.
Из-за чего попал сюда – Илья рассказывать не захотел и к тому, что натворили другие, он совершенно безразличен. Не знаю, как выглядят убийцы и насильники, но на одного из них он, на мой взгляд, похож не был. На вид я не дал бы ему больше сорока и в действительности так и оказалось, телосложение подтянутое, лицо немного морщинистое, строгое. Единственное, что было в нем ненормально – это привычка время от времени громко скрипеть зубами, хотя он говорит, что это не из-за болезни, а просто потому, что ему нравится так делать. Речь мягкая, размеренная, всегда смотрит в глаза. В целом, за исключением того, что он годился мне в отцы, он вполне подходил мне как собеседник.
Сперва Илья объяснил мне значения простейших понятий. Я узнал, кто такие подобные, блатные, гашеные, а также что подразумевается под выражениями: тереть шкуру, заточить копыта, полоскаться и склеить ласты.
Затем он помог мне ознакомиться с самыми популярными медицинскими препаратами, используемыми в психиатрии. Аминазин, циклодол, зипрекса, сонопакс… приводя пример, он описывал цвет, форму и классификацию той или иной таблетки, а я запоминал. Я даже не знал, чем меня укололи в пятнадцатой больнице, когда у меня вываливался язык из рта и руки сковались возле груди. Это был галоперидол, его также как клопиксол, модитен – депо и акуфаз часто колют за непослушание. Вскоре я многого набрался у Ильи и стал чувствовать себя более уверенно, будучи своим среди чужих. Взамен за получаемые мною знания, я рассказывал, что знал об Америке. Естественно, со временем мы исчерпали старые темы для разговоров, и становилось все труднее находить какие-то новые, поэтому спустя месяц, ко дню, когда меня перевели из коридора во вторую из трех палат, время, которое мы выделяли на общение друг с другом, сократилось до половины часа.
Накануне этого дня я невольно стал свидетелем разговора, который запомнился мне своим окончанием.
– Ничего, через полгодика выйду, – говорил странноватый паренек из надзорки.
– Да не, на полгодика и не надейся – не согласилась санитарка , – минимум три.
– Да бросьте, я не настолько болен.
– А у нас тут вообще почти никто не болен! Но ты поспрашивай ребят, сколько они тут лежат, вон, Денис!
–Да? – подключился проходивший мимо больной.
–Сколько ты тут уже лежишь? – спросила женщина.
–Четыре с половиной года.
–Вот видишь, – обратилась она вновь к парню из надзорки, – а я дала тебе всего три, так что отдыхай.
Парень ничего не ответил, а я подумал: «Но мне то врач обещал всего полтора, так что можно порадоваться хотя бы этому, хотя, чему тут радоваться?» – думал я уже на следующий день, лежа на новой койке. Дни проходят скучно и однообразно, делать практически ничего, чтобы поиграть в настольный теннис нужно простоять в очереди минут по двадцать, в волейбол я играть не умею, шахматы поднадоели, а нарды сильно зависят от удачи, поэтому мне не интересны. Телевизор смотреть невозможно: с утра все смотрят новости и передачу «Чрезвычайное происшествие» про пойманных и наказанных преступников, будто здесь их не хватает. Днем он выключен, вечером начинаются бандитские сериалы «Мент в законе», «Псевдоним «Албанец», «Братаны», «Лесник», «Зверобой». Одни названия вызывают сомнения, не говоря уже о том, какое впечатление складывается после просмотра их дешевых реклам. Илья предлагал мне почитать Каббалу и тогда я отказался, но позже я стал подумывать о том, чтобы принять предложение. Читать я никогда не любил, но все же я смог найти необходимую мотивацию. Я представил самого себя в будущем как человека, добившегося успеха в жизни и подумал: чтобы этот крутой я, сказал мне нынешнему, ленивому, валяющиеся по полдня в кровати бездельнику, если б он вошел сейчас в эту палату. "Соберись, тряпка, – сказал бы он, – посмотри на кого ты похож?! Думаешь мне приятно признавать, что я, – по сути слабак, несмотря на все мои достижения? Нет, конечным мерилом человека является не то, что он представляет собой в моменты комфорта и спокойствия, а то, кем он является в моменты трудности и неопределенности. Лучший способ увидеть будущее – это создать его, поэтому ты должен использовать время с максимальной пользой, чтобы добиться наилучшего результата."
В добавок к этому внутреннему диалогу в моей голове проскользнуло то самое смутное воспоминание, которое оставил после себя Ваня, прощаясь, он сказал: "Постарайся извлечь пользу из нахождения в больнице". Связав эти слова с предложением Ильи, я решил, что пора взяться за книжки. Учение каббалы не стало для меня каким-то грандиозным открытием, поскольку состояло из очевидных утверждений, вроде: "Все поддается математическому расчету" или "Человек может считать себя личностью лишь тогда, когда он чувствует себя заодно со всеми". Книга показалась мне не интересной, но я не отчаивался приобщаться к чтению и заказал матери купить несколько произведений каких-нибудь признанных современных писателей. Мама осиливала одно посещение в месяц, поскольку больница находится в шестидесяти километрах от Москвы, и поездка отнимает много сил и времени. Так что временно пришлось перебиваться книгами из резервов отделения. Параллельно моему литературному развитию строились мои отношения с новым соседом по койке. По воле случая он изучал английский язык и нуждался в подсказках так же, как и я нуждался в объяснении значений некоторых слов. Вот мы и стали обмениваться знаниями, постепенно усиливая зависимость друг от друга. Его звали Слава, по фамилии – Карпов. Он был не в меру толстым, потливым коротышкой, который при своих тридцати семи годах выглядел не более чем на двадцать пять. В первые дни знакомства он казался мне любознательным, обладавший большим жизненным опытом пареньком, приветливым и не кривившим душой, но вскоре мое мнение о нем изменилось. На новом месте было всегда шумно, кто-то кому-то постоянно что-то рассказывал, доказывал, перекрикивая через всю палату, и Слава часто оказывался в центре внимания. Во время чтения я старался не обращать внимания на перипетии больных, но все же волей-неволей замечал, что мой новый приятель всегда ставит последний акцент. Я начал вслушиваться в суть разговоров, в которых он участвовал и потихоньку стал понимать, что этот человек совсем не такой, каким он старается представить себя передо мной. За короткие три недели я стал свидетелем нескольких неординарных случаев, которые характеризовали моего соседа совершенно с другой стороны.
Первый случай произошел однажды перед обедом, когда всех разгоняют по палатам, чтобы спокойно накрыть на стол. Слава влез в разговор сидящих неподалеку парней и начал что-то объяснять про православие.
– Да че ты нам втираешь, ты даже не верующий! – возмутился один из их компании.
– Почему не верующий? Верующий! – возразил Слава.
– Ты даже крестика не носишь.
– Ну и что? Это говорит только о том, что я еще сильнее верую, чем ты, потому что ты нуждаешься в крестике, а я могу и без него. Помнишь, как было сказано "Не сотвори себе идола", a крестик – это тот же самый идол, вот и все.
– Ну да, мы тут все идолопоклонники, – засмеяли его ребята и я разделил их мнение об абсурдности сделанного Славой вывода, заключавшееся в этом сарказме.
Второй случай возник примерно в таких же обстоятельствах. В один из наступивших через несколько дней июньских вечеров половина "жителей" палаты валялась на своих койках. Кто-то вдруг спросил у некоего Димы, помнит ли он, как звали автора романа "Великий Гэтсби"? Тот ответил, что не помнит, что даже не читал этот роман, после чего у Славы родился свой вопрос:
– Дим, а ты читал "Финансиста» Теодора Драйзера?
