Стальные пещеры

1. Разговор с комиссаром полиции

Едва Лайдж Бейли уселся за стол, как почувствовал на себе пристальный взгляд Р. Сэмми. Строгое вытянутое лицо Бейли застыло.

– В чём дело?

– Вы нужны боссу, Лайдж. Немедленно. Велел вам явиться, как только придёте.

– Хорошо.

Р. Сэмми не двинулся с места.

– Я сказал, хорошо. Убирайся!

Р. Сэмми круто повернулся и пошёл выполнять другие поручения.

«Будто человек не может делать все это!» – возмутился про себя Бейли.

Он стал не торопясь изучать содержимое своего кисета и прикинул, что если будет выкуривать по две трубки в день, то ему удастся дотянуть до выдачи новой порции.

Затем он вышел из-за перегородки – он уже два года имел право на отгороженный угол – и через общую комнату направился к выходу. Его окликнул оператор ртутного запоминающего устройства Симпсон.

– Вас ждёт босс, Лайдж.

– Знаю. Р. Сэмми уже приходил.

Испещрённая кодом лента струилась из миниатюрного прибора. Он находил и анализировал данные своей памяти в поисках сведений, хранящихся в крохотных ячейках мерцающей внутри ртути.

– Я дал бы Р. Сэмми коленкой под зад, если бы не боялся сломать себе ногу, – сказал Симпсон. – На днях приходил Винс Бэррет.

– Ну и как?

– Хотел бы вернуться на старое место. Говорит, готов на любую работу у нас в управлении. Бедняга в отчаянии, но я ничем не мог его порадовать. Его место занял Р. Сэмми, и все тут. Парнишка нанялся на дрожжевую ферму. А ведь способный был малый и всем нравился.

Бейли пожал плечами и сказал строже, чем хотел на самом деле:

– Нам всем предстоит пройти через это.

Босс по своему положению имеет отдельный кабинет. На матовом дверном стекле вытравлена красивая надпись: «ДЖУЛИУС ЭНДЕРБИ. Комиссар полиции города Нью-Йорка».

Бейли вошёл в кабинет:

– Вы звали меня, комиссар?

Эндерби посмотрел на него. Он носил старомодные очки, так как его глаза не переносили контактных линз. Только привыкнув к очкам, можно было разглядеть черты его заурядного, невыразительного лица. По твёрдому убеждению Бейли, комиссар отвергал контактные линзы только затем, чтобы выделяться среди других, а вовсе не из-за своих чувствительных глаз.

Комиссар был явно чем-то встревожен. Он поправил манжеты рубашки, откинулся на спинку кресла и сказал как-то уж слишком тепло:

– Садитесь, Лайдж. Присядьте, пожалуйста.

Бейли сел и ждал в напряжённой позе.

– Как Джесси? Как сын?

– Хорошо, – ответил Бейли невыразительно. – Вполне нормально. А ваши как?

– Хорошо, – отозвался Эндерби. – Тоже нормально.

Начало было неудачным.

«Какое-то у него сегодня странное лицо», – подумал Бейли, а вслух сказал:

– Комиссар, я могу просить не посылать за мной Р. Сэмми?

– Вы знаете моё мнение на этот счёт, Лайдж. Но раз он есть, должен же я как-то его использовать.

– С ним неприятно иметь дело, комиссар. Пришёл сегодня, передал вашу просьбу и стоит как истукан. Так и будет стоять, пока не отошлёшь.

– О, это моя вина, Лайдж. Я велел ему позвать вас, но забыл точно указать, что делать дальше.

Бейли вздохнул. Мелкие морщинки у его тёмно-карих глаз стали более отчётливыми.

– Ну ладно. Так вы хотели меня видеть?

– Да, Лайдж, – сказал комиссар, – и по весьма важному делу.

Он встал, подошёл к стене позади стола, нажал какую-то кнопку – и тотчас же часть стены стала прозрачной. Бейли зажмурился от неожиданно хлынувшего потока сероватого света.

Комиссар улыбнулся:

– Это сделано по моему заказу в прошлом году. Я вам, кажется, ещё не показывал. Подойдите поближе, Лайдж. В старые времена во всех комнатах были подобные штуки. Их называли окнами. Вы слышали об этом?

Бейли прекрасно об этом знал, так как читал не один исторический роман.

– Разумеется, – сказал он.

– Подойдите сюда.

Бейли слегка поёжился, но всё-таки подошёл. Было даже что-то неприличное в том, что уединённость комнаты выставлялась напоказ внешнему миру. Комиссар временами доводил до крайности своё увлечение медиевистикой.

«Эти очки, например», – подумал Бейли.

Так вот в чём дело! Вот почему у него такое странное лицо!

– Простите за любопытность, комиссар, – сказал Бейли, – но у вас, кажется, новая оправа?

Комиссар взглянул на него с удивлением, снял очки, посмотрел на них, потом снова на Бейли. Сейчас его круглое лицо казалось ещё более круглым, а подбородок – более заметным. И взгляд у него стал беспомощным, потому что всё расплывалось перед его глазами.

– Да, новая, – подтвердил он. Он снова надел очки и добавил с злостью:

– Старые я разбил три дня назад. Дел было по горло, так что новые получил только сегодня утром. Лайдж, эти три дня были сущим адом.

– Из-за очков?

– Да. И по другим причинам. Но об этом потом.

Он повернулся к окну. Бейли последовал его примеру и был слегка поражён, обнаружив, что снаружи идёт дождь. С минуту он молча наблюдал, как сверху лились потоки воды, в то время как комиссар горделиво взирал на это явление природы, будто в этом была его личная заслуга.

– За этот месяц я третий раз смотрю, как идёт дождь. Интересное зрелище, верно?

Бейли был вынужден согласиться, что зрелище действительно интересное. В свои сорок два года он почти не видел дождя и вообще никакого другого явления природы.

– По-моему, неразумно, что вода вот так, без всякой пользы, поливает город, – заметил он. – Её место в резервуарах.

– Лайдж, – ответил ему комиссар, – вы модернист. Вот в чём беда. В медиевальные века люди жили на открытом воздухе, и не только на фермах. Даже в городах. Даже в Нью-Йорке. Когда шёл дождь, им это не казалось неразумным. Они радовались этому, потому что жили близко к природе. Это и здоровее, и лучшее. Все наши беды от того, что мы оторваны от природы. Почитайте-ка на досуге об угольном веке.

Бейли довелось читать и об этом. Он слышал, как многие сетовали по поводу изобретения атомного реактора. Он и сам был не прочь поныть, когда что-нибудь не ладилось или когда одолевала усталость. Человек всегда чем-то недоволен. В угольном веке люди жаловались на паровую машину. А герой одной из пьес Шекспира возмущался тем, что кто-то изобрёл порох. Лет через тысячу кому-нибудь не понравится создание позитронного мозга. К чёрту все!

– Слушайте, Джулиус… – сказал он мрачно. (На работе он предпочитал держаться с комиссаром официально, даже если тот то и дело звал его по-приятельски Лайджем. Сейчас что-то подсказало ему поступить иначе.) – Слушайте, Джулиус, вы говорите здесь о чём угодно, только не о том, зачем вы меня звали. Меня это беспокоит. В чём всё-таки дело?

– Я дойду до этого, Лайдж, – ответил комиссар. – Не подгоняйте меня. У нас неприятность, Лайдж.

– Ещё бы! Здесь иначе и быть не может. Опять что-то с роботами?

– В каком-то смысле да, Лайдж. Я вот стою здесь и думаю, что ещё выпадет на долю нашей старушке Земле… Я сделал это окно не только чтобы иногда любоваться небом, но чтобы видеть город. Смотрю я на него и думаю, каким он будет через сотню-другую лет?

Бейли не был сентиментальным, но и он поддался очарованию открывшегося перед ним вида. Несмотря на окутавшую его серую дымку, город представлял изумительное зрелище. Полицейское управление размещалось на одном из верхних этажей здания муниципалитета, который господствовал над всем. Окно комиссара находилось над крышами соседних башен, устремившихся вверх, подобно растопыренным пальцам чьей-то гигантской руки. Стены этих башен были совершенно гладкими и слепыми – наружные оболочки огромных человеческих ульев.

– Жаль, что идёт дождь, – заметил комиссар. – Не виден Космотаун.

Бейли посмотрел на запад. Комиссар был прав. Горизонта не было видно; башни Нью-Йорка тонули в серо-белой пелене дождя.

– Я знаю как он выглядит, – отозвался Бейли.

– Мне нравится вид на него отсюда, – сказал комиссар. – Его можно разглядеть между двумя секторами Брунсвика. Эти приземистые купола космонитов… В этом все различие между нами и ими: мы тянемся к верху и живём скучно, а у них каждая семья живёт отдельно. На семью – по дому. А между ними земля. Вам доводилось когда-нибудь беседовать с космонитами, Лайдж?

– Несколько раз. Месяц назад я разговаривал с одним по вашему селектору, – ответил Лайдж сдержанно.

– Да, да. Помню. Мне просто хочется пофилософствовать. Мы и они… Разные образы жизни…

У Бейли засосало под ложечкой. «Чем больше комиссар ходит вокруг да около, – подумал он, – тем ужаснее может оказаться известие».

– Это верно, – сказал он. – Но что в этом удивительного? На Земле невозможно расселить восемь миллиардов людей в маленьких куполах. А космониты привыкли к простору. Так что пусть живут, как им нравится.

Комиссар подошёл к столу и сел. Его глаза, искажённые выпуклыми стёклами очков, не мигая смотрели на Бейли.

– Не все так терпимы к различиям в образе жизни. Ни у нас, ни у них.

– Согласен. Ну и что?

– А то, что три дня назад умер один космонит.

Наконец-то дело сдвинулось с места. На узком, печальном лице Бейли не было и следа охватившего его волнения. Лишь едва дрогнули уголки тонкого рта.

– Скверно, – только и сказал он. – Что-нибудь заразное, вероятно. Какой-нибудь вирус или простуда?

Комиссар недоуменно взглянул на него.

– Вы понимаете, что говорите?

Бейли не стал объяснять. Всем хорошо известно, что космониты совершенно искоренили болезни в своём обществе. Ещё лучше известно, как тщательно они стараются избегать контакта с заразными землянами. Что поделаешь, до комиссара сарказм вообще не доходит.

– Так, ничего… – сказал Бейли и отвернулся к окну. – Отчего же он умер?

– Оттого, что кто-то разворотил ему грудь. Бластером.

Бейли напрягся всем телом. Не оборачиваясь он спросил:

– А вы понимаете, что говорите?

– Я говорю об убийстве, – мягко сказал комиссар. – Вы ведь детектив, и вам известно, что такое убийство.

– Но убит космонит! – повернулся к нему Бейли. – Три дня назад, говорите?

– Да.

– Кто это сделал? И как?

– Космониты считают, что кто-то из землян.

– Этого не может быть.

– Почему не может? Они не нравятся ни вам, ни мне и вообще никому на Земле. А кто-то их просто ненавидит, вот и все.

– Это так, но…

– На заводах Лос-Анджелеса возник пожар. В Берлине громили роботов. В Шанхае вспыхнули беспорядки.

– Верно.

– Всё это говорит о растущем недовольстве. Возможно, об организованном недовольстве.

– Комиссар, – проворчал Бейли, – до меня это не доходит. Вы что, проверить меня хотите?

– Проверить? Вас? – с искренним недоумением повторил комиссар.

Бейли не сводил с него глаз.

– Три дня назад совершено убийство космонита, и они винят в этом землян. До сих пор, – Бейли постукал пальцем по столу, – ещё ничего не выяснено. Я вас правильно понял? Невероятно, комиссар! Да если бы это действительно произошло, они стёрли бы Нью-Йорк с лица земли.

Комиссар покачал головой.

– Всё это не так просто. Слушайте, Лайдж. Я отсутствовал три дня. За это время я поговорил с мэром, побывал в Космотауне, съездил в Вашингтон. Я разговаривал с чиновниками из Всепланетного бюро расследований.

– Вот как! Ну и что эти чинуши?

– Говорят, что нам самим придётся расхлёбывать кашу. Мол, космониты живут в границах Нью-Йорка.

– Но они же пользуются правом экстерриториальности.

– Я знаю. Об этом потом. – Комиссар не выдержал сверлящего взгляда Бейли и отвёл глаза в сторону. Он вёл себя так, будто его внезапно разжаловали и он стал всего лишь помощником Бейли.

– Космониты сами могут повести дело, – заметил детектив.

– Не торопитесь, Лайдж, – продолжал комиссар. – Не подгоняйте меня. Давайте обсудим все по-дружески. Войдите в моё положение. Когда это произошло, я был там. Я должен был встретиться с ними… с Роем Немменни Сартоном.

– С жертвой?

– С жертвой. – Комиссар тяжело вздохнул. – Окажись я там пятью минутами раньше, я бы первым обнаружил труп. Представляете, какой ужас? До чего жестоко и отвратительно! Меня встретили и рассказали о случившемся. Лайдж, этот кошмар продолжался целых три дня. А тут ещё всё расплывается перед глазами и некогда заменить очки. Но это больше не повторится: я заказал себе сразу три пары.

Бейли сразу представил себе, как всё происходило. Вот высокие, стройные космониты подходят к комиссару и бесстрастно, ничего не приукрашивая, сообщают ему об убийстве. Джулиус снимает очки и начинает их протирать. Взволнованный событием, он роняет очки и растерянно смотрит вниз на осколки стёкол. Его мягкие, полные губы нервно подрагивают. Можно не сомневаться, что по меньшей мере минут пять комиссара больше беспокоили разбитые очки, чем убийство.

Комиссар продолжал:

– Положение чертовски скверное. Вы правы, у космонитов экстерриториальные права. Захотят – расследуют сами и доложат своим правительствам, что им вздумается. Внешние Миры воспользуются этим, чтобы потребовать с нас непомерную компенсацию. Вы представляете, как отнесётся к этому население?

– Согласиться платить было бы для Белого дома равносильно политическому самоубийству.

– А не согласиться – тоже самоубийство, только другого рода.

– Можете мне не объяснять, – сказал Бейли.

Он был ещё маленьким мальчиком, когда сверкающие космопланы высадили своих солдат в Вашингтоне, Нью-Йорке и Москве, чтобы получить с Земли то, что якобы причиталось космонитам.

– Как видите, уплатим мы или нет, неприятностей не избежать. Единственный выход – самим разыскать убийцу и выдать его космонитам. Всё зависит от нас.

– Почему бы не передать дело в ВБР? Допустим, что с юридической точки зрения мы обязаны им заняться, но вопрос о межпланетных отношениях…

– ВБР не хочет вмешиваться. Расхлёбывать всё это придётся нам. – Он поднял голову и внимательно посмотрел на своего подчинённого. – Плохи наши дела, Лайдж. Мы все рискуем остаться без работы.

– Ерунда! А кем они нас заменят? Ни у кого нет достаточной подготовки, – возразил Бейли.

– Кем? – повторил комиссар. – Вы забыли о роботах.

– Что?

– Р. Сэмми – только начало. Пока он выполняет мелкие поручения. Но подобные ему могут, например, патрулировать скоростные дороги. Чёрт побери, Лайдж, я лучше вас знаю космонитов и представляю, чем они сейчас занимаются. У них есть роботы, способные заменить и вас и меня. Нас могут деклассировать. Я говорю вполне серьёзно. Не очень-то приятно в нашем возрасте оказаться за бортом…

– Согласен, – проворчал Бейли.

– Простите, Лайдж, – смутился комиссар.

Бейли кивнул, стараясь не думать о своём отце. Комиссару, конечно, известно, как неудачно сложилась его судьба.

– А когда заварилась эта каша с заменой? – спросил он.

– Слушайте, не будьте наивным человеком, Лайдж. Это грозит нам каждый день вот уже в течение двадцати пяти лет, с тех пор как на Земле появились первые космониты. Вы это знаете. Просто сейчас обстановка ухудшается, вот и всё. Если мы проморгаем расследование, то быстро, слишком быстро окажемся там, где не радует мысль о пенсионной книжке. И наоборот, Лайдж, стоит нам хорошо его провернуть, и тогда это может случиться очень нескоро. А больше всего может повезти вам.

– Мне? – удивился Бейли.

– Вы поведёте расследование, Лайдж.

– Но я не подхожу по классу. Ведь у меня всего С-5.

– Вы бы не отказались от С-6, не так ли?

Ещё бы! Бейли знал, какие привилегии даст класс С-6. Кресло в экспрессе в часы пик, а не только с десяти до четырёх, как сейчас. Лучшее меню в столовой сектора. Может быть, даже удастся получить новую квартиру и абонемент на место для Джесси в солярии.

– Вы ещё спрашиваете. Конечно, нет! – сказал Бейли. – А что будет, если я не справлюсь?

– Справитесь, Лайдж, я в этом уверен, – льстиво ответил комиссар. – Ведь вы один из наших лучших сотрудников.

– У нас в отделе немало ребят с более высокими данными. Почему бы не поручить это дело кому-нибудь из них?

Хотя Бейли не сказал этого вслух, по его лицу было видно, что он думает: только самый крайний случай может заставить комиссара нарушить установленный порядок.

– На это есть две причины. – Комиссар сложил руки. – Во-первых, вы для меня не просто один из детективов, Лайдж. Мы ведь друзья. Я не забыл, что мы учились вместе в колледже. Если я и бывал с вами чересчур строг, то виной в этом разница в положении. Я – комиссар, а вы знаете, что это значит. Тем не менее я считаю себя вашим другом и не хотел бы, чтобы вы упустили такую блестящую возможность проявить себя.

– Это одна из причин, – отозвался Бейли без теплоты в голосе.

– Вторая заключается в том, что, как мне кажется, вы тоже питаете ко мне дружеские чувства… Я прошу об одолжении.

– Об одолжении?

– Вам придётся взять в помощники космонита. Таково их условие. Они согласны пока не сообщать об убийстве и передать расследование нам. За это они требуют, чтобы их агент принял в нём участие от начала и до конца.

– Похоже, что нам не доверяют?

– Вы правы, Лайдж. В случае неудачи многим из них придётся нести ответ перед своими правительствами. Поверим им на слово. Хочется думать, что у них хорошие намерения.

– Я убеждён в этом комиссар. В том-то и вся беда.

Комиссар пропустил это мимо ушей.

– Итак. Лайдж, вы согласны, чтобы вашим партнёром был космонит?

– Вы просили меня об одолжении, не так ли?

– Да, я прошу вас заняться этим делом на условиях, выдвинутых космонитами.

– Я согласен, комиссар.

– Спасибо, Лайдж. Но… ему придётся жить у вас.

– Позвольте, позвольте…

– Я все понимаю, Лайдж. У вас ведь просторная квартира. Три комнаты. Всего один ребёнок, место найдётся. Он не доставит вам много хлопот, поверьте мне. Потом, это необходимо.

– Джесси будет недовольна, я уверен.

– Скажите Джесси, – убеждал его комиссар с таким старанием, что казалось, будто его напряжённый взгляд просверлит отверстие в заслоняющих глаза стёклах, – скажите ей, что если вы это сделаете для меня, я постараюсь присвоить вам С-7, понимаете?

– Хорошо, комиссар, договорились.

Бейли привстал было со стула, но, заметив взгляд Эндерби, снова опустился.

– Что-нибудь ещё?

– Ещё один вопрос. – Комиссар медленно кивнул головой.

– Какой?

– Имя вашего партнёра.

– Какое это имеет значение?

– Космониты, – начал комиссар, – довольно странный народ. Вашим партнёром будет не… В общем, он не…

Глаза Бейли широко раскрылись.

– Постойте, комиссар!

– Это необходимо, Лайдж. Просто необходимо. Другого выхода нет.

– В одной квартире? С этой штукой?

– Прошу вас, как друга прошу, – убеждал его комиссар. – Неужто вам надо все это разжёвывать? Мы должны с ним работать. Мы должны выиграть, если хотим избежать новых контрибуций. А выиграть, пользуясь старыми методами, невозможно. Вашим партнёром будет робот. Стоит ему самому раскрыть убийство, стоит ему сообщить своим о нашей беспомощности, и мы погибли. Я имею в виду наш отдел. Вам это ясно, Лайдж, не так ли? Положение очень щекотливое. Вы будете с ним сотрудничать, но нужно, чтобы дело раскрыли вы, а не он. Понятно?

– То есть полностью с ним сотрудничать и в то же время стараться перерезать ему глотку? Хлопать его по плечу одной рукой, а в другой держать нож?

– А что делать? Другого выхода у нас нет.

Бейли нерешительно встал:

– Не знаю, как отнесётся к этому Джесси…

– Если хотите, я поговорю с ней.

– Не надо, комиссар. – Он тяжело вздохнул. – Как его зовут?

– Р. Дэниел Оливо.

– К чему эти увёртки, комиссар, – произнёс Бейли грустно. – Я берусь за расследование, так что давайте называть этого типа полным именем: Робот Дэниел Оливо.

2. Поездка на экспрессе

Как всегда, свободных мест на экспресс-транспорте было немного: ни внизу, где ехать можно было только стоя, ни на верхней площадке с креслами для привилегированных пассажиров.

Непрерывный людской поток струился по обе стороны экспресса по замедляющимся дорожкам тротуаров к межсекторным линиям и неподвижным тротуарам, которые, ныряя под арки и взбираясь на мосты, вели в бесконечный лабиринт жилых кварталов-секторов. А с противоположной стороны к экспрессу стремился точно такой же поток пассажиров, пересекающих дорожки в обратном направлении – от медленных к быстрым.

Кругом сияло море огней; стены и потолки излучали холодный фосфоресцирующий свет; всплески рекламы требовали к себе внимания; яркие цветные указатели не давали сбиться с пути: «К СЕКТОРАМ ДЖЕРСИ», «НАПРАВЛЕНИЕ К МАРШРУТНОЙ СЛУЖБЕ ИСТ-РИВЕР», «ВЕРХНИЙ ГОРИЗОНТ – ВСЕ НАПРАВЛЕНИЯ К СЕКТОРАМ ЛОНГ-АЙЛЕНДА». А над все этим царил неясный шум, неотделимый от жизни стального города: говор, смех, кашель, выкрики, пение, дыхание миллионов людей.

«Ни одного указателя к Космотауну», – подумал Бейли. Он переходил с дорожки с непринуждённостью человека, привыкшего делать это всю жизнь. Едва начав ходить, дети учились «скакать по лентам». Бейли почти не замечал увеличения скорости каждой новой дорожки. Через тридцать секунд он добрался до последнего тротуара, скорость которого достигала шестидесяти миль в час, и теперь мог перешагнуть на ограждённую перилами и остеклённую платформу экспресса.

«Ни одного указателя к Космотауну, – размышлял он. – Да они и не нужны. Тот, кто едет туда по делу, знает, как до него добраться. Если же он этого не знает, значит, делать ему там нечего.» Когда двадцать пять лет назад возник этот посёлок, толпы зевак осаждали его.

Космониты положили этому конец. Вежливо (они всегда отличались вежливостью), но решительно, они отгородились от Нью-Йорка силовым барьером и учредили нечто среднее между пограничными постами и таможней. Убедившись, что вы идёте по делу, они подвергали вас обыску и направляли на медицинский осмотр и дезинфекцию.

Среди землян росло недовольство. Что вполне естественно. Однако оно приняло неоправданно широкий размах. А это, в свою очередь, сказалось на программе модернизации. Бейли вспомнил барьерные бунты. Он был среди толпы недовольных, которые висли на перилах экспресса; не считаясь с привилегиями, занимали кресла на верхней площадке; рискуя жизнью, носились по тротуарам и два дня осаждали Космотаун, выкрикивая лозунги и круша городскую собственность.

При желании Бейли мог вспомнить песенки того времени. Вот, например, «Человек родился на Земле, ты слышишь?» на мотив старой народной песни с тарабарским припевом «Хинки-динки-парле-ву».

Куплетов насчитывалось сотни. Некоторые из них были остроумными, но гораздо больше было куплетов глупых, а то и непристойных. И каждый оканчивался словами: «Грязный космонит, ты слышишь?» Грязный. Грязный… Это была тщетная попытка землян отплатить космонитам за то, что они упорно считали жителей Земли болезненными до отвращения.

Разумеется, космониты не покинули Землю. Им даже не понадобилось прибегать к помощи своего наступательного оружия. Земляне убедились, что всякая попытка приблизиться к космопланам пришельцев была равноценна самоубийству. Несколько старомодных самолётов, которые рискнули пролететь над территорией Космотауна ещё в первые дни его основания, попросту исчезли. Единственное, что удалось впоследствии обнаружить, были лишь исковерканные обломки плоскостей.

И едва ли можно было привети толпу в такое неистовство, чтобы она забыла действие субэтерных «руколомок», применявшихся против землян в войнах прошлого столетия.

Космониты отсиживались за барьером, разрушить который земными средствами было невозможно, и ждали, пока городские власти не утихомирят разбушевавшуюся толпу. Это удалось сделать, применив снотворный и рвотный газы, после чего городские исправительные тюрьмы были набиты до отказа вожаками недовольных, подстрекателями и просто теми, кто оказался под рукой. Когда страсти улеглись, всех их отпустили на свободу.

Некоторое время спустя космониты стали снимать свои ограничения. Барьер убрали, а городские власти поручили полиции обеспечить охрану космонитов. Главная же их уступка заключалась в том, что медицинский осмотр перестал быть таким унизительным.

«Теперь, – размышлял Бейли, – дело должно снова принять плохой оборот. Стоит им решить, что землянин проник в Космотаун и совершил убийство, как они, чего доброго, опять поставят свой барьер. Плохо дело».

Он ступил на нижнюю площадку экспресса, протиснулся через толпу пассажиров и по узкой спиральной лестнице поднялся наверх. Он не торопился предъявлять свою карточку находившемуся поблизости контролёру. Класс С-5 не давал права на кресло в экспрессе восточнее Гудзона и западнее Лонг-Айленда, и хотя здесь были свободные места, его могли попросить перейти вниз. Люди все щепетильнее относились к своим привилегиям, и Бейли отлично это знал.