Академия на краю гибели

Чужак не понял бы ни слова, а Ораторы за кратчайший промежуток времени обменивались необходимым объемом информации, и при этом сказанное ими передать буквально смог бы только еще один Оратор.

Этот язык имел огромные преимущества – скорость общения и тончайшая нюансировка. Главным же его недостатком было то, что абсолютно невозможно было скрыть от собеседника свое истинное мнение.

Мнение Гендибаля о Первом Ораторе было совершенно определенное: он считал Шендесса человеком, лучшие времена которого остались далеко позади. Старик, как думал Гендибаль, не ждал кризиса, не был к нему готов. Разразись кризис – ему не хватило бы остроты мышления, чтобы осознать действительность и справиться с ней. При всей доброте, мягкости и прочих привлекательных душевных качествах Шендесс был тем самым материалом, из которого строятся несчастья.

Свое мнение Гендибалю следовало не только камуфлировать словами, жестами и выражением лица, но сами мысли держать подальше. Однако он не знал, как сделать, чтобы Первый Оратор не догадался, о чем он думает.

Не могло от него укрыться и понимание того, что думает о нем самом Первый Оратор. Сквозь совершенно очевидные и искренние дружелюбие и доброту виднелась далекая стена удивления и снисходительности. Гендибаль напряг до предела собственную защиту, стараясь если не скрыть все, что видел и понимал, то, по крайней мере, не демонстрировать этого слишком открыто.

Первый Оратор улыбнулся и откинулся на спинку кресла. Нет, ноги на стол он не забросил, но излучил верно подобранную смесь самоуверенности, насмешливости и неформальной фамильярности – ровно настолько, чтобы у Гендибаля зародилась неуверенность в том, какой именно эффект произвело его заявление.

Поскольку Гендибалю не было предложено сесть, он был крайне ограничен в средствах нивелировки собственной неуверенности. Скорее всего, Первый Оратор именно на это и рассчитывал.

– План Селдона – бессмыслица? – переспросил Шендесс. – Потрясающее заявление! Вы заглядывали в последнее время в Главный Радиант, Гендибаль?

– Я постоянно сверяюсь с ним, Первый Оратор. Это моя обязанность. Но помимо всего прочего, это доставляет мне удовольствие.

– Вероятно, вы изучаете постоянно лишь те участки Плана, которые вам положено наблюдать по долгу службы. Вероятно, ваша работа носит микроскопический характер – вычленение отдельных систем уравнений, коэффициентов приведения. Дело, безусловно, важное и нужное, но я всегда полагал, что время от времени исключительно полезно упражняться в прослеживании всей линии Плана. Изучение отдельных участков Главного Радианта дает свои плоды, но обследование его как громадного континента – вот что по-настоящему вдохновляет, заставляет переосмыслить многое. Сказать правду, Оратор, я сам давненько этим не занимался, Давайте посмотрим вместе?

Гендибаль не осмелился колебаться. Нужно было либо с готовностью согласиться на предложение Первого Оратора, либо наотрез отказаться.

– Это было бы великой честью и удовольствием для меня, Первый Оратор.

Шендесс нажал рычажок на крышке письменного стола. Такое устройство находилось теперь в кабинете любого Оратора, и в кабинете Гендибаля в том числе – явное проявление демократии. Вторая Академия представляла собой сообщество равных возможностей во всех проявлениях, порой самых незначительных. Ведь единственной фактической прерогативой Первого Оратора было слово, содержащееся в его титуле – он всегда говорил Первым.

Комната постепенно погрузилась в темноту, но вскоре во мраке засветилась жемчужная дымка. Обе длинные боковые стены кабинета стали молочно-белыми, свечение их разгоралось все сильнее, и наконец на их поверхности возникли аккуратно очерченные уравнения – такие крошечные, что прочитать их можно было с большим трудом.

– Если вы не возражаете, Оратор, – предложил Шендесс с полной уверенностью в том, что возражений и быть не может, – мы уменьшим изображение для того, чтобы одновременно увидеть как можно больше.

Мелкие значки съежились, превратились в тончайшие – с волосок – линии, образовавшие причудливые рисунки на жемчужно-белом фоне.

Первый Оратор коснулся клавиш небольшого пульта, встроенного в подлокотник кресла.

– Вернемся в самое начало – во времена Гэри Селдона. И сообщим Радианту некоторое движение вперед. Скорость его составит одно десятилетие за момент наблюдения. При этом у нас возникнет восхитительное ощущение плавания по реке истории, не отвлекаясь на детали. Интересно, вы когда-нибудь проделывали подобное?

– Именно в таком виде – никогда, Первый Оратор.

– А следовало бы. Чувство просто потрясающее. Вот, обратите внимание, сколь широка черная линия в самом начале. В течение первых нескольких десятилетий вероятность отклонений была чрезвычайно низка. Со временем число ответвлений от генеральной линии экспоненциально нарастает, увы. Если бы не тот факт, что при избрании определенного ответвления множество остальных со временем угасает, отмирает, ход истории был бы неуправляем. Конечно, думал о будущем, мы должны быть крайне осторожны в том, на какие угасания рассчитывать и какие ответвления избирать.

– Знаю, Первый Оратор, – сухо отреагировал Гендибаль и ничего не смог поделать с ноткой раздраженности, промелькнувшей в речи.

Первый Оратор пропустил его реплику мимо ушей.

– Обратите внимание на извилистые линии красных значков. В них есть определенная закономерность. По смыслу они должны выглядеть произвольно, случайно, ведь каждый Первый Оратор вступает на высокий пост за счет внесения дополнений и изменений в План Селдона. Кажется, будто нет никакой возможности предсказать, кому из Ораторов такое дастся легко, а кому придется напрячься изо всех сил, но тем не менее у меня всегда было подозрение, что черные линии Плана Селдона и красные – Ораторских Изменений – следуют четкому закону с явной зависимостью от времени и мало от чего более.

Гендибаль следил взглядом за течением лет, видел, как красные и черные линии пересекаются. Картина создавалась почти гипнотическая. Конечно, линии сами по себе мало что значили – главными были символы, значки, их составляющие.

То тут, то там в красно-черное хитросплетение линий вкрадывался синий ручеек. Затем он исчезал или вливался либо в черную, либо в красную линию.

– Синие Девиации, – сказал Первый Оратор, и чувство недовольства вспыхнуло в сознании обоих Ораторов, заполнив, казалось, все пространство между ними. – Все чаще и чаще мы сталкиваемся с ними и наконец приближаемся к Столетию Девиаций…

Так все и было. Невооруженным глазом было видно, когда именно убийственный феномен Мула выплеснулся на Галактику и буквально переполнил ее – Главный Радиант разросся в ширину, переплелся со множеством синих ручейков. Их стало так много, что не сосчитать. Казалось, вся комната стала синей, а линии все утолщались, ветвились и испещряли поверхность стены, все более и более покрывая собой генеральную линию Плана…

Достигнув пика, синева постепенно померкла, линии стали тоньше, слились воедино на одно долгое столетие, чтобы потом исчезнуть навсегда. В том месте, где синие линии пропали и остались только черные и красные, к Плану приложил руку великий Прим Пальвер.

Вперед, вперед…

Линии сплелись в причудливый узел, целиком черный, с редкими тонкими красными пометками.

– Это – создание Второй Империи, – сказал Первый Оратор, отключил Радиант, и комната постепенно наполнилась обычным светом.

– Весьма эмоциональное путешествие, – сказал Гендибаль.

– О да, – улыбнулся Первый Оратор. – И вы удивительно старательно прятали свои эмоции, насколько могли. Но это неважно. Позвольте, я выскажу кое-какие соображения. Во-первых, от вашего взора не должно было укрыться практически полное отсутствие Синих Девиаций со времен Прима Пальвера – другими словами, за последние сто двадцать лет. Думаю, вы заметили также, что в будущие пять столетий серьезных вероятностей появления Синих Девиаций также не наблюдается. Надеюсь, от вас не укрылось и то, что мы уже начали расширять возможности психоистории за пределы создания Второй Империи. Без сомнения, вам известно, что Гэри Селдон, гениальность которого непререкаема, не был и не мог быть всезнающим. Мы оживили его теорию. О психоистории мы теперь знаем куда больше, чем знал он сам.

Селдон завершил свои расчеты временем создания Второй Империи, но мы пошли дальше. Фактически – и мне не стыдно в этом признаться – разработка нового Гипер-Плана, рассчитанного на времена после создания Второй Империи, – это моя заслуга, и именно это позволило мне занять пост Первого Оратора.

Все это я говорю вам, чтобы избежать лишних слов в предстоящей беседе. Учитывая все это, как можете вы утверждать, что План Селдона – бессмыслица? Он безупречен. Тот простой и очевидный факт, что мы пережили Столетие Девиаций, при всем уважении к гению Прима Пальвера, – лучшее подтверждение безошибочности Плана. Где же вы видите просчеты, молодой человек? Как можете вы заявлять, что План – бессмыслица?

Гендибаль выпрямился во весь рост.

– Вы совершенно правы, Первый Оратор. План Селдона безупречен.

– Следовательно, вы отказываетесь от своего заявления?

– Нет, Первый Оратор, Именно его безупречность порочна. Более того, она фатальна!

Взгляд Первого Оратора был хладнокровен. Он умел скрывать свои чувства, и некомпетентность Гендибаля в этом отношении забавляла его. Молодой человек, изо всех сил старался маскировать эмоции при каждом мыслеобмене, но всякий раз обнаруживал себя целиком.

Шендесс бесстрастно разглядывал молодого Оратора: Гендибаль был строен и поджар. У него были тонкие губы и жилистые, беспокойные руки с длинными, изящными пальцами. В глубоко посаженных темных глазах таился тлеющий огонь.

«Трудновато будет, – подумал Первый Оратор, – заставить такого отказаться от своих убеждений».

– Вы упражняетесь в парадоксах, Оратор, – сказал Шендесс.

– Безусловно, мое утверждение звучит парадоксально, Первый Оратор, поскольку мы слишком сильно привыкли многое в Плане принимать как данность, не задаваясь вопросами.

– Какой же вопрос задаете вы, в таком случае?

– Дело в самой сущности Плана. Нам всем известно, что План не сработает, если его природа и даже самое его наличие станет известно слишком многим из тех, чье поведение предполагается прогнозировать.

– Полагаю, Гэри Селдон это понимал. Полагаю, кроме того, что именно это стало одной из аксиом психоистории.

– Он не предусмотрел появления Мула, Первый Оратор, и поэтому не мог предвидеть того интереса, который проявит ко Второй Академии Первая, когда мы вынуждены были раскрыться.

– Гэри Селдон… – начал Первый Оратор, осекся и умолк.

Все сотрудники Второй Академии знали, как выглядел Гэри Селдон внешне. Его двух– и трехмерные изображения, барельефы и статуи можно было встретить повсюду. Но на них он всегда был запечатлен таким, каким был в последние годы жизни – стариком, с изборожденным морщинами мудрой старости лицом, символизируя квинтэссенцию зрелости гения.

И вдруг, совершенно неожиданно для себя самого, Первый Оратор вспомнил фотографию, которая, как предполагалось, изображала Селдона в молодости. На нее никто большого внимания не обращал – сама мысль представить Селдона молодым казалась нелепой. Однако Шендесс видел эту фотографию, и Стор Гендибаль на мгновение показался ему поразительно похожим на молодого Селдона!

Он тут же одернул себя. Смешно и глупо! Просто один из предрассудков, которым подвержены все люди без исключения, как бы рациональны ни были. Конечно, его поразило чисто внешнее сходство. Если разобраться, сомнительное. Будь у Шендесса сейчас перед глазами та фотография, он бы обязательно уверился, что никакого особого сходства нет – иллюзия. Но вот только почему эта нелепая мысль пришла ему в голову именно сейчас?!

Он быстро овладел собой. Мгновенное колебание, краткая рассеянность, слишком мимолетная, чтобы кто-то мог заметить ее, разве только другой Оратор. Пусть Гендибаль интерпретирует эту рассеянность, как ему заблагорассудится.

– Гэри Селдон, – твердо, уверенно повторил он, – прекрасно знал, что существует колоссальное число вероятностей, предвидеть которые он не в силах, и именно поэтому создал Вторую Академию. Мы также не предвидели появления Мула, но быстро распознали его, а когда он выступил против нас, остановили его. Мы не предвидели и возможного интереса к нам со стороны Первой Академии, но как только он возник, мы и ему положили конец. Где вы видите ошибку, Оратор?

– Во-первых, – сказал Гендибаль, – интерес к нам в Первой Академии вовсе не иссяк.

Первый Оратор сразу заметил, насколько увереннее заговорил Гендибаль. Значит, от него не укрылось краткое замешательство Первого Оратора, и он интерпретировал его как некую слабость. Это надо учесть.

– Позвольте возразить, – пошел в атаку Шендесс. – Вполне вероятно, что в Первой Академии могут сыскаться люди, которые сравнят ту полную тревог и потерь жизнь, что вела Первая Академия в течение почти четырех столетий, с ее безоблачным, безмятежным существованием на протяжении последних ста двадцати лет. Сравнят и придут к выводу, что это связано с той заботой, какую Вторая Академия проявляет о выполнении Плана, – тут им не откажешь в правоте и справедливости. Сделав такой вывод, они могут решить, что на самом деле Вторая Академия уничтожена не была, и также будут правы. И действительно, у нас есть сведения о том, что некий молодой человек из столицы Академии, Терминуса, член тамошнего правительства, просто-таки убежден в этом… Имя его запамятовал, к сожалению…

– Голан Тревайз, – уточнил Гендибаль, – Именно я первым сообщил об этом, именно я направил материалы на эту тему вам, Первый Оратор.

– О! – воскликнул Первый Оратор с подчеркнутым уважением, – И как же вышло, что он привлек ваше внимание?

– Один из наших агентов на Терминусе прислал традиционный отчет о вновь избранных членах Совета Академии – дело привычное, и Ораторы, как правило, особого внимания к такого рода сообщениям не проявляют. Однако именно этот отчет вызвал у меня интерес, не сам отчет, конечно, а то, как необычно и подробно в нем описан этот молодой Советник, Голан Тревайз. Судя по характеристике, которую ему дает наш агент, этот человек необычайно самоуверен и настроен крайне воинственно.

– Почувствовали родственную душу?

– Вовсе нет, – не отреагировав на язвительное замечание, парировал Гендибаль. – Он показался мне беззлобным человеком, совершающим экстравагантные поступки, но такая характеристика меня не устроила. Я приступил к более углубленному исследованию. Довольно быстро я понял, что этот человек мог бы стать крайне ценен для нас, если бы нам удалось завербовать его, когда он был моложе.

– Весьма вероятно, – сказал Первый Оратор. – Однако вам прекрасно известно, что мы не занимаемся вербовкой на Терминусе.

– Известно, конечно. Как бы то ни было, даже при отсутствии нашей тренировки и обучения он обладает необычайной интуицией. Она, правда, совершенно неупорядочена. Меня нисколько не удивило, что этот человек догадался, что Вторая Академия до сих пор существует. Мне это представилось настолько важным, что я немедленно послал сообщение вам, Первый Оратор.

– Судя по тому, как вы рассказываете об этом, появились новые подробности?

– Да. Поняв, что мы до сих пор существуем, этот Тревайз изложил свою точку зрения в крайне резкой форме, нарушив некие принципы Академии. В результате он изгнан с Терминуса.

Брови Первого Оратора резко вздернулись.

– Неожиданный оборот событий. Вы хотите, чтобы я дал оценку происходящему, не так ли? Без помощи компьютера оценка будет приблизительная, грубая… Попробую решить несколько уравнений Селдона в ум… Мой вывод таков: проницательная Мэр: также способная предположить, что Вторая Академия все еще существует, предпочла избавиться от неугодного ей Советника, который кричит об этом на всю Галактику и тем самым рискует навлечь опасность на Первую Академию. Полагаю, Бранно Бронзовая решила, что будет спокойнее услать Тревайза подальше от Терминуса.

– Она могла бы посадить его в тюрьму или тайно казнить.

– Уравнения становятся ненадежны, Оратор, если их применять при рассмотрении поведения отдельного человека, это вам должно быть известно. Они имеют смысл только в приложении к реакциям крупных сообществ, Поведение отдельных людей, следовательно, непредсказуемо, и вероятно предположить, что Мэр – гуманный человек и считает тюремное заключение, не говоря уже о казни, немилосердным.

Гендибаль молчал. Но это было не просто молчание, это было преднамеренное молчание. Он затянул паузу ровне настолько, чтобы у Первого Оратора зародились сомнения в высказанной им оценке событий, но чтобы рассердиться тот не успел.

Паузу Гендибаль выдержал и сообщил:

– А я не склонен к такой интерпретации, Я полагаю, что Тревайз в данный момент является оружием величайшей опасности за всю историю Второй Академии – гораздо более грозным, чем Мул!

Гендибаль был доволен. Новое заявление сработало превосходно. Первый Оратор этого не ожидал и вышел из равновесия. Теперь перевес был на стороне Гендибаля. Если и были у него какие-то сомнения в собственном превосходстве, они тут же развеялись после вопроса Шендесса:

– Имеет ли это какое-то отношение к вашему предыдущему заявлению относительно бессмысленности Плана Селдона?

Гендибаль на полной скорости рванул вперед по волнам уверенности, не давая Первому Оратору опомниться.

– Первый Оратор, тот факт, что Прим Пальвер восстановил русло течения Плана, никаких сомнений не вызывает. Ему удалось компенсировать те страшные аберрации, которые возникли в конце Столетия Девиаций. Взгляните на Главный Радиант, и вы увидите, что Девиации сохранялись всего два десятилетия после смерти Пальвера, и с тех пор их просто не было. Ни единой! Честь столь гладкого течения Плана должна бы, по идее принадлежать Первым Ораторам, занимавшим этот высокий пост после Прима Пальвера, но это мне не представляется вероятным.

– Вот как? Ну конечно, Пальверов среди нас не было, но… что тут такого невероятного?

– Да будет мне позволено изложить свою точку зрения. Первый Оратор? Пользуясь методами психоисторической математики, я мог совершенно точно по казать, что шансы полного исчезновения Девиаций ничтожно малы – независимо от того, что бы ни предпринимала Вторая Академия. Вы можете отказаться от подробного заслушивания, это займет примерно пол часа вашего драгоценного времени, Тогда, если вы откажетесь, я могу созвать общее Собрание Стола Ораторов и изложить все там. Но мне не хотелось бы упускать время и провоцировать ненужные споры.

– Да. Верно. Кроме того, для меня это означало бы потерю авторитета. Излагайте немедленно. Но… одно предупреждение.

Первый Оратор ухватился за соломинку.

– Если окажется, что все это глупо и бессмысленно, я этого не забуду, учтите.

– Если это окажется глупо и бессмысленно, – гордо и легко сказал Гендибаль, – я отступлюсь и немедленно подам в отставку.

Объяснение заняло гораздо больше получаса, поскольку Первый Оратор самым скрупулезным образом рассматривал вес детали математической проработки.

Некоторое время у Гендибаля ушло на умелую демонстрацию собственного микро-Радианта. Это прибор, с помощью которого можно было вычленить любой участок генеральной линии Плана в голографическом изображении, и при этом не требовалось ни горизонтальной поверхности стен, ни пульта размером с письменный стол – его начали применять всего десять лет назад, и Первый Оратор с ним еще не освоился. Гендибаль знал об этом, а Шендесс видел, что Гендибаль это знает.

Гендибаль набросил петельку микропульта на большой палец правой руки, а четырьмя остальными пальцами принялся манипулировать крошечными кнопками с такой легкостью, будто играл на музыкальном инструменте (раскроем секрет; он заранее подготовился к разговору и написал себе шпаргалку, но Первый Оратор ее не видел).