Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев

В первой колонне начальником был старый кавказец майор Буравцов. Второй колонной командовал полковник Тер-Асатуров. Третью колонну вел сам начальник отряда полковник Ломакин.

Все эти колонны направлялись от форта Александровска по степному пространству до колодцев Каунды, отсюда уже по пустыне Устюрт до колодцев Сенека и далее по пескам до колодцев Биш-Акты. Здесь все колонны соединялись и, оставив отряд для сдерживания киргизов, направлялись через пустыню на хивинский город Кунград, где предполагалось соединение Мангышлакского отряда полковника Ломакина с Оренбургским отрядом генерала Веревкина.

Почти две недели шел Мангышлакский отряд по пустыне.

Скобелев во время похода был впереди. Отдельной колонной он командовал недолго – когда прошли треть пути, до колодцев Буссага, где Ломакин счел необходимым не раздроблять своего отряда, а вести его поэшелонно. Михаил Дмитриевич все-таки остался во главе авангарда…

Скобелев перед выступлением из Биш-Акты продумал и предусмотрел все до мелочей. В его колонне за время пути до колодцев Буссага, т. е. в течение двух дней, не было брошено ни одного вьюка. Все было сохранено, и колонна потеряла только двух малосильных верблюдов, которых пришлось бросить на дороге.

Стоило кому-нибудь отстать, как командир тут же оказывался возле отставшего. Начинались расспросы, но не строгие, без угроз, без сердитого крика. Если он видел, что отставший действительно выбился из сил, подполковник приказывал посадить его на верблюда. Солдат отдыхал, и сам без принуждения возвращался в строй. Если же отставший оказывался просто лентяем, командир стыдил его перед всеми и приказывал возвращаться к товарищам. Таким мудрым обращением он добился того, что даже лентяи перестали отставать и шли так же бодро, как и их более энергичные товарищи.

Так прошли мимо родника Камысты, колодцев Каращек и Сай-Кую.

Во время второго перехода Михаил Дмитриевич обнаружил такую проницательность, какой и предугадать было невозможно в человеке, еще недавно покинувшем Петербург и во второй раз в своей жизни очутившимся среди песков. Он нашел родник с водой там, где о ней не знали даже проводники-киргизы. Это было на переходе от родника Камысты к колодцу Каращек. Переход был в тридцать километров. В Камысты вода была родниковая, солоноватая, сильно отдававшая окисью железа, неприятная на вкус и с плохим запахом. Но проводники предупредили, что в Каращаке вода совсем плохая. Ввиду этого Скобелев приказал запастись родниковой водой. Зарезали козлов, и из их шкур киргизы понаделали бурдюков.

Приказано было также не бросать желудков и кишок. И они пошли в дело. Желудки были тщательно вымыты и наполнены водой, уложены в мешки, а затем погружены на верблюдов. Кишки тоже тщательно перемыли, налили в них воды, и солдаты несли их на себе, наматывая на руки или вокруг тела.

Должно быть, прежде чем выступить в поход, Михаил Дмитриевич, стараясь изучить местность, расспрашивал о пустыне киргизов. Иначе трудно себе представить, как после Камысты он вывел свою колонну прямо к колодцам Аще-Кую, – вывел, несмотря на то, что два проводника ничего не знали о них, расположенных в глубоком овраге. Вода в них была горькая, но ее пили, не разбирая вкуса…

– Чего там вкус, – говорили солдаты, – была бы хоть какая-то матушка-водица, а остальное все равно!..

Горькую воду пили, ею пополнили запасы, и не напрасно. В Каращеке вода действительно оказалась такой, что от нее отворачивались даже неприхотливые русские солдаты. Она была жутко соленой и до того нечиста, что взгляд на нее вызывал отвращение…

Скобелевская колонна недолго оставалась тут и перешла к Сай-Кую, где вода все-таки была сносная, хотя и солоноватая.

Здесь колонна отдохнула, набралась сил и лишь тогда двинулась к колодцам Буссага, когда на смену ей пришла в Каращек вторая колонна.

И этот переход прошли бодро. Здесь наблюдалась кое-какая жизнь. Выскакивали тушканчики, выползали змеи, часто видны были большие ящерицы, гревшиеся на солнце. Иногда кто-нибудь из особенно веселых солдат принимался гоняться за тушканчиком, и тогда в колонне поднимался веселый хохот, свидетельствовавший о том, что люди сохранили бодрость духа…

Скобелев поощрял эти невинные забавы. Иногда он сам отъезжал несколько в сторону и, улыбаясь, любовался на развеселившихся солдат.

– А ведь что, братцы, – говорили после в колоннах, со смехом пойдем, так и дороги не заметим!

– Уж такой командир! Знает, чем нашего брата подбодрить…

– У других этого нет: все всерьез!

И подбодрившиеся солдаты весело шагали по мертвой песчаной пустыне.

В Буссагу добрались поздно вечером. Весь пройденный путь по страшным безводным пространствам от колодцев Арт-Каунды до Сенеки был только преддверием к пустыне Устюрт. До сих пор колодцы довольно часто попадались, в Устюрте же их можно было встретить на расстоянии пятидесяти-семидесяти километров. Последняя жизнь исчезала в Буссаге. Далее по Устюрту уже не попадались на глаза ни тушканчики, ни полевые мыши, только змеи и ящерицы видны были здесь чуть ли не на каждом шагу. Пропадала даже скудная растительность. Кое-где попадались полынь да небольшие кусты саксаула.

Сухость воздуха поразительная. Дожди бывают очень редко, и дни стоят постоянно ясные. В раскаленном воздухе заметно легкое дрожание: это испарение земли. Миражи смущают путника постоянно. Раскаленный воздух придает чудные формы отражаемым им предметам. Путнику видятся то зеленые рощи, манящие его своей тенью, то великолепные замки, то широкие реки, катящие тихо свои воды. Истомленные жаждой и палящим зноем, несчастные напрягают последние силы, кидаются вперед, но мираж исчезает, и настают ужасные муки разочарования. Человека, вступившего сюда в первый раз, охватывает ужас. Ему кажется, что нет надежды выйти отсюда живому, потому что не для человека создано это проклятое место. Следы разрушений и уничтоженной жизни в виде белеющих костей людей или животных как бы подтверждают эти мрачные мысли путника.

В качестве начальника авангарда Скобелеву первому со своими людьми приходилось подходить к колодцам. Здесь каждая капля воды была драгоценностью. Живительную влагу нужно было беречь как зеницу ока. Воды в колодцах обыкновенно бывало мало, а между тем каждый в отряде должен был получить хотя бы по нескольку глотков ее, пополнить запасы, истраченные во время перехода; нужно было напоить животных: верблюдов и баранов.

Истомившиеся животные, приближаясь к колодцам и чуя воду, бросались к ним опрометью еще издали. Иногда нахлынувшие массой животные с разбегу попадали в ничем не огороженные колодцы и тонули там. Часто бывали также случаи, когда истомленные жаждой люди, забыв обо всем на свете, кидались к воде и, конечно, напрасно тратили ее, проливая из ведер, расплескивая при передаче ведра от одного солдата к другому. Порой люди вступали из-за воды в борьбу, словно обезумевшие животные. Случалось и так, что подолгу не удавалось восстановить порядок.

Однако Скобелев умел предусматривать даже случайности. При приближении к колодцу высылалась вперед команда надежных солдат, которые оцепляли его и никого не подпускали, пока добывалась драгоценная влага. Затем устанавливалась очередь. Вода раздавалась строго отмеренными порциями, и ни капли ее не пропадало напрасно.

Солдаты приметили, что их командир получает свою порцию воды всегда последним, и это невольно вызывало уважение и побуждало каждого быть терпеливым и строго соблюдать очередь.

Командир авангарда добился полного порядка, не прибегая ни к строгим приказаниям, ни к внушениям, а единственно силою своего личного примера.

Прошли по Устюрту мимо колодцев Каракин, Дюсембай, Черкезлы, Ак-Мечеть и отсюда по безводному на протяжении семидесяти пяти километров пространству к колодцам Ильтедже. Здесь отряду был дан продолжительный отдых. В колодцах вода имелась в изобилии, и вкус ее был вполне сносен.

Во время стоянки в Ильтедже получено было известие, что Красноводский отряд полковника Маркозова потерпел неудачу. Пройдя по пустыне около двух третей пути, этот отряд потерял почти всех животных и во избежание гибели людей должен был ни с чем возвратиться в Красноводск.

У Ильтедже Скобелеву снова пришлось стать во главе небольшого, но отдельного подразделения.

Дело в том, что весть о наступлении «белых рубах» – так звали русских – уже успела разнестись по всем кочевьям. Хивинцы видели, что русские почти прошли уже пустыню Устюрт, и «проклятое место» не защитило их оазиса от смелых пришельцев. Но они могли еще остановить движение и даже погубить весь отряд, достаточно испортить воду в колодцах на пути следования экспедиции.

И как ни закалены лишениями войска Ломакина, движение по пустыне стало бы для них невозможным, и отряду пришлось бы вернуться обратно. Следовало предупредить покушение на колодцы, и Ломакин поручил это трудное и ответственное дело Михаилу Дмитриевичу.

Скобелев охотно принял поручение и просил только одного: разрешить «действовать сообразно с обстоятельствами». Это ему было разрешено, и небольшой порученный Скобелеву отряд выступил в четвертом часу утра 1 (13) мая из Ильтедже.

До наступления зноя достигли колодцев Байлар, и здесь Скобелев дал своему отряду продолжительный отдых. Пробыли у Байлера, пока не стал спадать зной. Солнце пекло невыносимо, но скобелевцы держались стойко. Никто из них не метался по бивуаку, не слышно было ни стонов, ни жалоб. Напротив, истомленные люди шутками поддерживали бодрость духа. На всех действовал ободряюще пример начальника. Будто не из плоти и крови был этот человек! Джигиты-киргизы, находившиеся в его небольшом отряде в качестве проводников, выглядели истомленными, и их допекал палящий зной, а Михаил Дмитриевич держался так, как будто не было ни отвесно падавших с неба лучей, ни раскаленной пустыни.

Из Байлара перешли к колодцам Кизил-Ахир. Далее надо было пройти пятьдесят три километра до колодцев Байчагир. Спешить, во что бы то ни стало! В пустыне начали попадаться следы людей. Кое-где виднелись кости павших животных, были заметны протоптанные тысячеголовыми стадами тропинки, колеи от тяжелых колес арб местных жителей, следы конских копыт. Что стоило этим людям, покинув место стоянки, засыпать оставляемые колодцы?

Скобелев с двенадцатью казаками и десятью проводниками-киргизами, оставив остальных своих воинов на майора Аварского, на рысях помчался к Байчагиру. Колодцы, за участь которых так переживал Михаил Дмитриевич, оказались нетронутыми: он пришел к ним раньше, чем туркмены. Отряд был обеспечен водой, но русских так мало, что неприятель мог в любую минуту разбить эту жалкую горсточку самоотверженных удальцов. Приходилось сразу после утомительного перехода приниматься за тяжелую работу. Казаки и киргизы-проводники, едва утолив жажду, начали насыпать около колодца траншеи, за которыми они могли бы отсидеться в случае нападения неприятеля. Скобелев с поразительной неутомимостью руководил всеми работами. Быстро выросли завалы, и когда подошла остальная часть воинов, для них уже было готово надежное укрытие.

Едва люди отдохнули и собрались с силами, как Скобелев, оставив, десятка два своих стрелков у Байчагира, который, благодаря его распорядительности, явился превосходным опорным пунктом для всего отряда, поспешил снова выступить в пустыню. Теперь перед русскими открывался солончак Барса-Кильмас. Пройти по нему невозможно, оставалось только обойти его. Необходимо было узнать, с какой стороны сторожит выход из Устюрта неприятель, с тем, чтобы выйти с противоположной, безопасной, и Михаил Дмитриевич решил произвести рекогносцировку. Впереди были колодцы Мендали и Итыбай, от которых шел удобный путь по берегу высохшего Айбугирского залива прямо на город Куня-Ургенч, где Ломакин предполагал соединиться с отрядом генерала Веревкина.

До Мендали подразделение Скобелева добралось спокойно, но не успело дойти несколько километров к Итыбаю, как впереди показался идущий навстречу караван из тридцати верблюдов. Это были первые люди, которые повстречались Мангышлакскому отряду в пустыне.

«Необходимо взять их!» – решил Скобелев и с десятком казаков помчался к каравану. Там уже увидели русских. Вожаки побросали верблюдов, стали на колени, с мольбою простирая вперед руки. Конечно, их не тронули. Скобелев приказал толмачам (переводчикам. – А.Ш.) расспросить их и узнал, что позади у колодцев Итыбай стоит большой караван известного в степях киргиза Нафара Караджигитова. Михаил Дмитриевич теперь уже всего с семью казаками и двумя офицерами вихрем помчался к Итыбаю. Там действительно оказался уже большой караван. При верблюдах, везших по степным кочевьям разные товары, было свыше ста пеших и всадников. Они встретили Скобелева выстрелами, а один, нахлестывая коня, помчался назад в пески.

Скобелев, бросив караван, ударился за ним в погоню и невдалеке за Итыбаем наткнулся на второй караван. Киргизы не оказали сопротивления и покорно повиновались русским, согнавших всех к колодцам. Но там оба каравана соединились, и начальники сообразили, что у них около двух сотен людей, а русских всего только десяток. Появились спрятанные дотоле ружья, по русским затрещали выстрелы, положение становилось угрожающим.

Отойти не представлялось возможным. По всем кочевьям разнеслась бы тогда весть, что «белые рубахи» разбиты… Так или иначе, а следовало действовать. Вся надежда возлагалась лишь на то, что успеет подойти майор Аварский о пехотою и остальными казаками. Но и медлить было нельзя. Одного казака уже ранили, под другим – убили лошадь. Киргизы смелели с каждой минутой все более и более. Они, громко крича, уже начали наступать.

– Ребята! В шашки их! – крикнул Скобелев и первым ринулся на врага.

Вместе с ним врубился в неприятельское скопление штабс-капитан Кедрин. Не обращая внимания на пики, врезались в живую массу остальные. Несколько минут на солнце сверкала сталь окровавленных шашек, слышалось гиканье казаков, хриплые крики киргизов. Но численное превосходство находилось на стороне неприятеля. Пораженный пикой в бок, лежал на земле Кедрин; пули ранили казака и дагестанца. Скобелев азартно рубился и был весь в крови. Его тоже ранили, но он этого даже не замечал. Под ним убили лошадь, но и пеший он продолжал драться.

Верх в схватке, очевидно, оставался за киргизами. Контуженными оказались еще два бывших со Скобелевым офицера и четыре казака. Но вдруг совсем близко грохнуло русское «ура». Это майор Аварский, узнав, что происходит у Итыбая, с ротой апшеронцев и взводом самурцев кинулся на помощь погибавшим товарищам. Появление подмоги разом изменило все. Киргизы, услыхав боевой клич русских, на лучших своих верблюдах пустились в солончак. Слабым голосом Скобелев, едва державшийся на ногах, приказал раздать казакам ружья пехотинцев и преследовать убегавших. Аварский сам повел отряд в погоню. Киргизы были рассеяны, и преследователи скоро возвратились к месту схватки.

Двести превосходных верблюдов с имуществом, крупой, мукой и всякого рода оружием достались победителям. Самым драгоценным в этой добыче были верблюды. Благодаря им обеспечивалось спокойное передвижение отряда всю оставшуюся часть пути. Скобелев получил семь легких ран пиками и шашками и, истощенный от потери крови, не мог держаться на коне. Колонна его осталась у Итыбая, куда через день к ней прибыл сам начальник отряда, поздравивший скобелевцев с первой победой.

Из Итыбая колонне пришлось возвратиться обратно, но не к Байчагиру, а к колодцам Алан, где собрался весь Мангышлакский отряд, которому генерал Веревкин прислал приказание идти не на более близкий Куня-Ургенч, а в обход Барса-Кильмаса к Кунграду. 14 (26) мая Мангышлакский отряд Ломакина соединился у канала Карабайли близ Кунграда с Оренбургским отрядом Веревкина. Труднейшая часть похода была позади; теперь оставалось идти на Хиву.

Соединенный отряд двинулся к Ходжейли, где, по слухам, находилось около 5 тыс. хивинских войск, причем конницу составляли узбеки и туркмены. Русские войска подошли к Ходжейли тремя колоннами. К обозу назначено было довольно сильное прикрытие. Характер местности, по которой двигались наши войска, был равнинный: обработанные поля перерезывались множеством оросительных каналов (арыков), через которые были устроены мостики. Часто попадались также заборы, изгороди, сады. Подойдя к Ходжейли, передовые войска встретили группы неприятельской конницы, которые, после нескольких выстрелов ракетной батареи, поспешно отступили.

Видимо, хивинские всадники боялись состязаться с казаками, которые, напротив, так и рвались в бой. Подойдя к Ходжейли 16 (28) мая, Веревкин остановился. Ломакину с кавказскими войсками приказано было обойти город с западной стороны. Оренбургский отряд должен был действовать с фронта. Вследствие крайне затруднительной для движения местности Ломакин не успел отрезать неприятеля, который поспешно отступил при наступлении с фронта Оренбургского отряда.

Город был занят без сопротивления. Затем Веревкин двинулся далее и 20 мая (1 июня) подошел к Мангыту. Близ города произошло столкновение с хивинской кавалерией, которая атаковала во фланг наших казаков, бывших под командой полковника Леонтьева. Последний спешил своих казаков и огнем отразил это нападение. Попытка неприятельской конницы атаковать русскую пехоту и обоз тоже окончилась неудачей и была отбита огнем.

Вслед за этим войска выступили в Мангыт, жители которого изъявили полную покорность. Потери под Мангытом были самые ничтожные (7 человек). На следующий день Веревкин двинулся далее. Скобелеву же с двумя сотнями казаков и ракетной командой приказано было произвести набег на ближайшие аулы с целью разорения и уничтожения их – в наказание за то сопротивление, которое туркмены оказали русским войскам. Скобелев успешно выполнил свою миссию, отобрал у жителей оружие, скот и затем вернулся к отряду.

Во время движения русских войск хивинцы продолжали отступать, стараясь портить мосты и дороги. Впрочем, это ими исполнялось довольно небрежно и далеко не отважно. При приближении русских хивинские всадники обыкновенно стремительно удирали. Так, 21 мая (2 июня) часть хивинской кавалерии пыталась напасть на обоз, но была отбита.

На следующий день отряд продолжал движение. Для прикрытия колесного обоза, который вообще чаще всего подвергался нападению хивинцев, назначено было три роты, две сотни и два орудия под командой Скобелева. В этот раз хивинцы проявили особенную настойчивость и энергию: несколько раз бросались на прикрытие Скобелева и особенно на обоз. Хотя им и удалось отбить три арбы и два верблюда, но этот успех, конечно, не вознаградил их за те потери, которые они понесли от огня русских войск.

Скобелев подпускал хивинских всадников на самое близкое расстояние и затем открывал по ним, чуть не в упор, огонь залпами.

Вообще он обнаружил во время этих нападений на обоз необычную энергию и храбрость и сам не раз бросался в атаку со своими казаками на превосходящие силы неприятельской кавалерии. Во время этих стычек Скобелев потерял девять человек убитыми и ранеными; потери хивинцев были более значительны.

23 мая (4 июня) отряд Веревкина двинулся далее, и его авангард подошел к большому каналу Клыч-Ниаз, через который был устроен мост, который хивинцы во время отступления сожгли, и русским саперам пришлось вновь его устраивать. Наконец мост был готов, отряд переправился и двинулся далее, к городу Кяту. В авангарде был Скобелев с двумя сотнями. Быстро продвигаясь вперед, он не допустил хивинцев испортить несколько мостов через каналы.

25 мая (6 июня) Скобелев пошел к Кош-Купырю, имея в виду захватить переправы на оросительных каналах этого населенного пункта.

Двигаясь к Кош-Купырю, передовой разъезд авангарда Скобелева наткнулся на неприятельский пикет человек в 50 и атаковал его. Хивинцы обратились в бегство. На их плечах казаки подскакали к мосту и овладели им в то время, когда его уже начали поджигать. Отступившие хивинцы засели на противоположном берегу в садах и открыли оттуда по казакам сильный огонь. Подъехавший в это время Скобелев приказал казакам спешится, переправиться через канал и выбить неприятеля. Но хивинцы, не дожидаясь атаки, бежали.

26 мая (7 июня) Веревкин двинулся вперед и остановился в 6 километрах от Хивы, в саду роскошного ханского летнего дворца, возделанного руками русских пленников. Скобелеву же с авангардом приказано было выдвинуться несколько вперед, километра на два.

Со своими двумя сотнями Скобелев подвигался к Хиве. Сначала дорога шла между садами, огороженными высокими глиняными стенками, затем открылась широкая поляна, где на расстоянии около полукилометра виднелась группа хивинских всадников, разбиравших мост через большой арык. Скобелев против них выдвинул казаков с ротмистром Алихановым, который быстро поскакал вперед, захватил мост и помчался вслед за бежавшими неприятельскими всадниками.

Дорога пролегала между высокими стенками двух садов. Скобелев следовал с одной сотней вслед за Алихановым. Пройдя упомянутое дефиле, Михаил Дмитриевич вдруг заметил с двух сторон новые значительные неприятельские партии: одна, пешая, занимала сады, другая, конная, расположилась отдельно. Видимо, хивинцы были очень смущены внезапным появлением русских. Скобелев воспользовался этим удобным моментом и атаковал конную группу неприятеля. Почти на протяжении километра казаки гнали хивинцев. Но так как от Веревкина Скобелев получил инструкцию не подходить слишком близко к стенам Хивы и не увлекаться преследованием, то он остановил своих разгорячившихся казаков и начал отступать вместе с сотней Алиханова.

Это отступление хивинцы истолковали как трусость казаков. Быстро собравшись в большие отряды, они стали преследовать отступавшие сотни. Тогда Скобелев спешил казаков и открыл частый огонь, заставивший хивинцев отхлынуть назад. Между тем часть неприятельской пехоты из-за стенок садов продолжала обстреливать узкий проход между ними, по которому предстояло отступать казакам. На этих стрелков Скобелев направил взвод спешенных уральцев. Затем сотни вошли в дефиле, причем отступление прикрывал ротмистр Алиханов с двумя взводами. Учащенная перестрелка была услышана Веревкиным, и он направил на помощь Скобелеву подкрепление с несколькими пушками. Только тогда хивинцы отступили.

Утром 27 мая (8 июня), когда русский отряд отдыхал, более тысячи хивинских всадников стремительно напали на верблюжий табун, находившийся близ его левого фланга. Они смяли аванпосты, с гиком и ружейной пальбой отхватили значительную часть табуна и погнали его к городу. Все это произошло в несколько минут.

Раздавшиеся выстрелы и крики подняли тревогу в русском отряде. Ближайшие к табуну роты открыли огонь по уходившим хивинцам; при этом особенно отличилась рота апшеронцев, случайно проходившая вблизи места катастрофы и открывшая огонь по противнику. Находившийся в авангарде Скобелев своевременно заметил это нападение хивинцев на верблюжий табун. Приказав пехоте оставаться на месте, он с двумя сотнями и ракетными станками помчался через сады наперерез отступавшим хивинцам. Проскакав садами около двух километров, Скобелев выскочил на открытую равнину, по которой в это время хивинские всадники гнали верблюдов.

Скобелев развернул свои сотни и решил атаковать противника, несмотря на сильный ружейный огонь, который открыла хивинская пехота, занимавшая сады, Михаил Дмитриевич махнул шашкой – и его казаки лихо помчались в атаку на хивинскую кавалерию. Несколько десятков неприятельских всадников было изрублено, значительная часть верблюдов отбита.

В это время прибыла помощь – две сотни казаков во главе с Леонтьевым, которого послал Веревкин. Тогда Скобелев собрал свои сотни и пустил их в новую атаку – на хивинцев, около 500 человек которых вышли на равнину из садов. Атакованная с фронта и фланга, эта толпа была быстро рассеяна, часть изрублена. Испуганные хивинцы искали спасения в своих садах и арыках. Тогда Скобелев спешил часть казаков и атаковал сады, в которых скрылась неприятельская пехота. Леонтьев же со своими двумя сотнями продолжал преследовать хивинских всадников и отбил еще часть верблюдов. Таким образом, нападение хивинцев окончилось для них полной неудачей. Они понесли значительные потери, у русских же оказалось только 10 убитых и раненых.

Веревкин приказал Скобелеву произвести тщательную рекогносцировку местности не далее двух километров от передовой позиции, с тем, чтобы авангард к ночи был переведен вперед, если для этого будет выбрано удобное место.

Около 5 часов вечера Скобелев выступил с двумя сотнями и двумя ракетными станками. Вскоре появились неприятельские всадники, которые отступили и затем собрались в кучи. Несколько пущенных ракет заставили их рассеяться. Скобелев выбрал новую позицию и начал отступать, чтобы затем сюда перевести свою пехоту, оставшуюся на прежнем месте. Но лишь Скобелев начал отступление, как хивинцы стали нападать на цепь русских воинов. Он принужден был пустить в атаку своих казаков и заставил противника отступить.