Мучительный сонет
Едва пчелиное гуденье замолчало,Уж ноющий комар приблизился, звеня...Каких обманов ты, о сердце, не прощалоТревожной пустоте оконченного дня?Мне нужен талый снег под желтизной огня,Сквозь потное стекло светящего устало,И чтобы прядь волос так близко от меня,Так близко от меня, развившись, трепетала.Мне надо дымных туч с померкшей высоты,Круженья дымных туч, в которых нет былого,Полузакрытых глаз и музыки мечты,И музыки мечты, еще не знавшей слова...О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне,Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!Бронзовый поэт
На синем куполе белеют облака,И четко ввысь ушли кудрявые вершины,Но пыль уж светится, а тени стали длинны,И к сердцу призраки плывут издалека.Не знаю, повесть ли была так коротка,Иль я не дочитал последней половины?..На бледном куполе погасли облака,И ночь уже идет сквозь черные вершины...И стали – и скамья и человек на нейВ недвижном сумраке тяжеле и страшней.Не шевелись – сейчас гвоздики засверкают,Воздушные кусты сольются и растают,И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,С подставки на траву росистую спрыгнет.Из цикла Трилистник шуточный»
Перебой ритма
Сонет
Как ни гулок, ни живуч – Ям —– б, утомлен и он, затихСредь мерцаний золотых,Уступив иным созвучьям.То-то вдруг по голым сучьямПрозы утра, град шутих,На листы веленьем щучьимЗа стихом поскачет стих.Узнаю вас, близкий рампе,Друг крылатых эпиграмм, Пэ —– она третьего размер.Вы играли уж при мер —– цаньи утра бледной лампеТанцы нежные Химер.Пэон второй – пэон четвертый
Сонет
На службу Лести иль МечтыРавно готовые консорты,Назвать вас вы, назвать вас ты,Пэон второй – пэон четвертый?Как на монетах, ваши стертыКогда-то светлые черты,И строки мшистые плитыГлазурью льете вы на торты.Вы – сине-призрачных высотВ колодце снимок помертвелый,Вы – блок пивной осатанелый,Вы – тот посыльный в Новый год,Что орхидеи нам несет,Дыша в башлык, обледенелый.Человек
Сонет
Я завожусь на тридцать лет,Чтоб жить, мучительно дробяЛучи от призрачных планетНа «да» и «нет», на «ах!» и «бя»,Чтоб жить, волнуясь и скорбяНад тем, чего, гляди, и нет...И был бы, верно, я поэт,Когда бы выдумал себя.В работе ль там не без прорух,Иль в механизмах есть подвох,Но был бы мой свободный дух —Теперь не дух, я был бы бог...Когда б не пиль да не тубо,Да не тю-тю после бо-бо!..Из цикла «Разметанные листы»
Месяц
Sunt mihi bis septem[5]
Кто сильнее меня – их и сватай...Истомились—и все не слились:Этот сумрак голубоватыйИ белесая высь...Этот мартовский колющий воздухС зябкой ночью на талом снегуВ еле тронутых зеленью звездахЯ сливаю и слить не могу...Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный,Ты, кому остальные ненужны,Их не твой ли развел и ущерб,На горелом пятне желтосерп,Ты, скиталец небес праздносумый,С иронической думой?..Дремотность
Сонет
В гроздьях розово-лиловыхБезуханная сиреньВ этот душно-мягкий деньНеподвижна, как в оковах.Солнца нет, но с тенью теньВ сочетаньях вечно новых,Нет дождя, а слез готовыхРеки – только литься лень.Полусон, полусознанье,Грусть, но без воспоминанья,И всему простит душа...А, доняв ли, холод ранит,Мягкий дождик не спешаТак бесшумно барабанит.Второй мучительный сонет
Вихри мутного ненастьяТайну белую хранят...Колокольчики запястьяТо умолкнут, то звенят.Ужас краденого счастья —Губ холодных мед и ядЖадно пью я, весь объятЛихорадкой сладострастья.Этот сон, седая мгла,Ты одна создать могла,Снега скрип, мельканье тени,На стекле узор куренийИ созвучье из теплаГуб, и меха, и сиреней.ИЗ «Посмертных стихов Иннокентия Анненского»
Солнечный сонет
Под стоны тяжкие метелиЯ думал—ночи нет конца:Таких порывов не терпелиНаш дуб и тополь месяца.Но солнце брызнуло с постелиСнопом огня и багреца,И вмиг у моря просветлелиМорщины древнего лица...И пусть, как ночью, ветер рыщет,И так же рвет, и так же свищет,—Уж он не в гневе божество.Кошмары ночи так далеки,Что пыльный хищник на припеке —Шалун – и больше ничего.Желанье жить
Сонет
Колокольчика ль гулкие пени,Дымной тучи ль далекие сны...Снова снегом заносит ступени,На стене полоса от луны.Кто сенинкой играет в тристене,Кто седою макушкой копны.Что ни есть беспокойные тени,Все кладбищем луне отданы.Свисту меди послушен дрожащей,Вижу – куст отделился от чащиНа дорогу меня сторожить...Следом чаща послала стенанье,И во всем безнадежность желанья:«Только б жить, дольше жить, вечно жить...»Поэзия
Сонет
Творящий дух и жизни случайВ тебе мучительно слиты,И меж намеков красотыНет утонченней и летучей...В пустыне мира зыбко-жгучей,Где мир – мираж, влюбилась тыВ неразрешенность разнозвучийИ в беспокойные цветы.Неощутима и незрима,Ты нас томишь, боготворима,В просветы бледные сквозя,Так неотвязно, неотдумно,Что, полюбив тебя, нельзяНе полюбить тебя безумно.* * *Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали,Чтоб он завял в моем сверкающем бокале.Сыпучей черноты меж розовых червей,Откуда вырван он... что может быть мертвей?И нежных глаз моих миражною мечтоюНеужто я пятна багрового не стою,Пятна, горящего в пустыне голубой,Чтоб каждый чувствовал себя одним собой?Увы, и та мечта, которая соткалаТомление цветка с сверканием бокала,Погибнет вместе с ним, припав к его стеблю,Уж я забыл ее – другую я люблю...Кому-то новое готовлю я страданье,Когда не все мечты лишь скука выжиданья.Из участковых монологов
Сонет
ПЕро нашло мозоль... К покою нет возврата:ТРУдись, как А-малю, ломая А-кростих,ПО ТЕМным вышкам... Вон! По темпу пиччикато...КИдаю мутный взор, как припертый жених...НУ что же, что в окно? Свобода краше злата.НАчало есть... Ура!.. Курнуть бы... Чирк – и пых!«ПАрнас. Шато»? Зайдем! Пст... кельнер! ОтбивныхМЯсистей, и флакон! ...Вальдшлесхен? В честь соб-братТЬфу... Вот не ожидал, как я... чертовски – ввысьК НИзинам невзначай отсюда разлетисьГАзелью легкою... И где ты, прах поэта!!.Эге... Уж в ялике... Крестовский? О це бис...ТАбань, табань, не спи!О «Поплавке» сонета..............................................(Петру Потемкину на память книга эта.)1909
В море любви
Сонет
Душа моя оазис голубой.
БальмонтМоя душа – эбеновый гобой,И пусть я ниц упал перед кумиром,С тобой, дитя, как с медною трубой,Мы все ж, пойми, разъяты с целым миром.О, будем же скорей одним вампиром,Ты мною будь, я сделаюсь тобой,Чтоб демонов у Яра тешить пиром,Будь ложкой мне, а я тебе губой...Пусть демоны измаялись в холере,Твоя коза с тобою, мой Валерий,А Пантеон раскрыл над нами зонт,Душистый зонт из шапок волькамерий.Постой... Но ложь – гобой, и призрак —горизонт.Нет ничего нигде – один Бальмонт.Константин Романов
* * *За день труда, о, ночь, ты мне наградаМой тонет взор в безбрежной вышине,Откуда ты глядишься в душу мнеВсей красотой нетленного наряда.В сиянии твоем – что за услада,И что за мир в отрадной тишине!Я признаю в сердечной глубинеВласть твоего чарующего взгляда.Цари, о ночь, и властвуй надо мной,Чтоб мне забыть о суете земной,Пред тайною твоей изнемогая,И немощным восхитив к небесам,Окрепнувшим верни, о неземная,Меня к земле, заботам и трудам!Петр Бутурлин
Могила Шевченко
Над степью высится гора-могила.С землею в ней опять слилось земное,И лишь в ее незыблемом покоеПокой нашла измученная сила.Но песнь законы смерти победилаИ страстная, как ветер в южном зное,Векам несет то слово дорогое,Которым прошлое она бодрила.Склони чело, молись, пришлец случайный!Душе легко от радости свободной,Хотя от слез здесь тяжелеют вежды.Кругом – синеющий раздол Украйны,Внизу – спокойный Днепр широководный,Здесь – крест, здесь – знак страданьяи надежды.5 сентября 1885. Канев
Тайна
Есть в жизни каждой тайная страница,И в каждом сердце скрыто привиденье,И даже праведник, как бы во тьме гробницы,Хранит в душе былое угрызенье.Хоть быстрых лет исчезла вереница,Хоть победило наконец забвеньеИ чувства давние, дела и лицаПоблекли в вихре новых впечатлений —Но все же иногда тот призрак дальний,Неведомым послушный заклинаньям,На миг живой из сердца воскресает;Не грозный, не укорный, лишь печальный,Уже не в силах он карать страданьем,Но как он мстит! Как совесть он пугает!1887
Пляска смерти
Я видел грозный сон. Не знаю, где я был,Но в бледной темноте тонул я, словно в море;И вот, как ветра вой, как шум от тысяч крыл,Зачался странный гул и рос в немом просторе,—И вмиг вокруг меня какой-то вихорь плыл,Кружился в бешеном чудовищном задоре...То были остовы. Казалось, всех могилВсе кости тут сошлись в одном ужасном сборе!О, этот прах!.. Он жил!..Все ближе и быстрей Меня он обвивал, и дикий, страшный хохотПорывами звенел над звяканьем костей.Вдруг голос прозвучал, как грома резкий грохот:«Пляши, о смерть! Ликуй! Бессмертна только ты!..»И я тонул один в разливе темноты.1890
Уныние
Бывают дни, когда в душе усталойВсе вымерло, – как в час очарованья,Меж черной ночью и зарею алой,Стихает мир без тьмы и без сиянья.В те дни нет хмеля радости удалой,Печали нет во мне, как нет желанья,И сказкою докучливой и вялойЗвучат уму припевы упованья.О, если б смерть холодными устамиМоих горячих уст тогда коснулась,Отдал бы равнодушно я лобзанье!И даже не жалел бы в миг прощаньяО том, что жизнь моя тянулась,Для всех ненужной, долгими годами.1890
Отзвуки
Я чувствую, во мне какой-то отзвук спит;Он разуму смешон, как детское мечтанье,Как сказочных времен неясное преданье...А, разуму назло, порою он звучит!Так в раковине звон далеких волн сокрыт:Прилива вечный гул и бури рокотаньеМеж стенок розовых слились в одно шептанье,Но вся стихия там воскресшая шумит.Мы слышим этот шум – нет! этот призракшума! —И в душных комнатах, средь дымных городов,К безбрежью синевы мгновенно мчится дума.Надежды мертвые счастливейших годов,Ваш отзвук никогда средь темных треволненийНе призовет опять лазоревых видений!1891
Царевич Алексей Петрович в Неаполе
Графу П. И. Капнисту
1К окну он подошел в мучительном сомненье;В руке – письмо от батюшки-царя;Но взор рассеянный стремился в отдаленье,Где тихо теплилась вечерняя заря.Без волн и парусов залив забыл движенье,Серебряным щитом меж синих скал горя,И над Везувием в лиловом отраженье,Как тучка, дым играл отливом янтаря.И Алексей смотрел на мягкий блеск природы,На этот край чудес, где он узнал впервой,Что в мире есть краса, что в жизни есть покой,Спасенье от невзгод и счастие свободы...Взбешен молчанием, Толстой за ним стоялИ губы до крови, томясь, себе кусал.2В невольном, сладком сне забылся Алексей...И вот его опять терзает речь Толстого:«Вернись, вернись со мной! Среди чужих людейПозоришь ты царя, отца тебе родного:Но кара, верь, тебя с наложницей твоейНайдет и здесь. Вернись – и с лаской встретит сноваОн сына блудного. Простит тебе... и ей!В письме державное на то имеешь слово».И пред царевичем знакомый призрак всталКак воплощенный гнев, как мщение живое...Угрозой тайною пророчило былое:«Не может он простить! Не для того он звал!Нещадный, точно смерть, и грозный, как стихия,Он не отец! Он – царь! Он – новая Россия!»3Но сердце жгли глаза великого виденья;Из гордых уст не скорбь родительской мольбы,Казалося, лилась, – гремели в них веленья,Как роковой призыв архангельской трубы.А он, беспомощный, привычный раб судьбы,В те быстрые, последние мгновеньяОн не сумел хотеть – и до конца борьбыБессильно пал, ища минутного забвенья.«Спаси, о господи! помилуй мя, творец!» —Взмолился Алексей, страдальчески вздыхая,Потом проговорил: «Я покорюсь, отец!»И на письмо царя скатилася, сверкая,Горючая слеза... Какой улыбкой злой,Улыбкой палача, торжествовал Толстой!1891
Венере Милосской
От этих людных зал к старинной мастерскойНазад, во тьму времен, летит воображенье...Художник там стоит в надменном упоенье,Резец свой уронив, богиня, пред тобой.Не нужен боле он: заключено рукойВ оковы стройных форм бесплотное виденье,И в сердце, – где, как вихрь, носилосьвдохновенье, —Привольно ширится восторженный покой.Но, глядя на тебя, тот гений величавый,Чье имя злобное рок жестоко скрыл от славы,О, все ли счастие свое он сознавал?Шептало ли ему пророческое чувство,Что навсегда тобой он победил искусство,Тобой, о красоты безгрешный идеал?1891
Серый сонет
Вчера с вечернею зарей,С последней, красной вспышкой света,В зловещих тучах над землейПечально умирало лето,И осень с бледною лунойВзошла – и пел ей до рассвета,Всю ночь в листве еще густойИзменник-ветер песнь привета.Сегодня в небе нет лучей,И дождь, дождь льется безнадежно,Как слезы скорбных матерей!И в этой тихой мгле безбрежной,Смотри, к краям весны мятежнойЛетит станица журавлей!1893
Сатана
Однажды пролетел по аду вихорь света, —И ожил вечный мрак, ликуя, как слепец,Прозревший чудом вдруг нежданный блескрассвета,И стону вечному мгновенный был конец.С улыбкой кроткою небесного приветаПред Сатаной стоял божественный гонецИ рек: «Несчастный брат, тяжелого запретаСнимает иго днесь вселюбящий отец.Смирись! К ногам его, к престолу всепрощенья,С раскаяньем твоим, как с даром, полечу,И ад не будет ввек, не будет ввек мученья!»Ответил Сатана со смехом: «Не хочу!»И весь погибший люд, все жертвы искушеньяВладыке вторили со смехом: «Не хочу!»1893
Мать Сыра Земля
Я – Мать Сыра Земля! Я – гроб и колыбель!Поют мне песнь любви все голоса творенья —Гроза, и соловей, и море, и метель,Сливаясь в вечный хор, во славу возрожденья, —Живит меня Перун, меня ласкает Лель;Из недр моих к лучам и радости цветеньяСтремится тонкий злак и царственная ель,И мне, о человек, неведомы мученья.Неутомимая, всех любящая мать,Могла б я всем равно в довольстве счастье дать...И зло не я, не я, благая, породила!Незыблемый покой усталому суля,Для бодрого всегда надежда я и сила!Я – гроб и колыбель! Я – Мать Сыра Земля!1894
Мерцана
Когда по вечерам меж летом и веснойТы видишь, как в глуби лилового туманаЗарницы ранние играют над землей,Не верь, что это тень Перуна-великана!Не верь! С небес тогда, в начальный час ночной,Нисходит кроткая богиня нив, Мерцана,К полям, где ширятся надеждой дорогойХлеба зеленые, как волны океана.Она летит, летит – и край воздушных риз,Скользя чуть-чуть по ним, легонько клонит вниз,Как будто с ласкою, колосья молодые;И с той поры гроза те нивы обойдет,И град их пощадит, не тронут черви злые,И солнце яркое до жатвы не сожжет.1895
Велес
Я – Велес, мирный бог. Меж спящих стад дозоромНезримый я хожу, чтоб отвращать недугИ чары хитрых ведьм, пока дымится лугИ звезды ночь пестрят серебряным узором.Когда исчезла мгла перед Даждьбожьим взором,Там рею ветерком, где, человека друг,Спокойный, добрый вол влачит тяжелый плуг —И доблестным его любуюсь я позором.Иль от коров порой я пастуха манюПод зыбкий свод ветвей—и тихо запою...Он думает: над ним листва шуршит лесная;Но песенки мои таинственной мечтойВ душе его звенят, и он поет, не зная...И вещия слова хранит народ родной.1895
Лад
Нет! Лад не ведает осмеянных страданий,И клятв непризнанных и невозможных снов, —И чужд ему позор преступных упований,И счастья тайного, как умысел воров.Он бог иной любви, он бог иных лобзаний,Веселый, добрый Лад,– бог свадебных пиров,И песен радостных, и честных обещаний,Краснеющих невест и пылких женихов!Подслушал Лад весной, что у плетня шепталосьПо сизым вечерам,– и надоумил свах,Чтоб не напрасно цвел цветок любви в сердцах,Чтоб племя сильное спокойно умножалосьОт синих южных волн до белой цепи льдаНа лоне русских нив для славы и труда.1895
Перун
Чего-то ждет земля... Нет вечного шуршаньяМеж золотых хлебов; утих шумливый лес,И в душном воздухе нет песен, нет сиянья...Вдруг вихорь налетел... и вдруг исчез,И стала тяжелей истома ожиданья...Но где-то на краю чернеющих небесСверкнула молния, – порывом ликованьяВеселый грянул гром, и ветер вновь воскрес...И туча двинулась... несется ниже, ниже,Как будто льнет к земле... Все чаще и все ближеБлистает молния, грохочет громче гром...Царь – богатырь Перун, монарх лазурной степи,К любовнице спешит во всем великолепье —И к ней на грудь упал с нахлынувшим дождем.Даждь-бог
Средь бледной зелени приречных камышейБелела дочь Днепра, как чистая лилея,И Даждь-бог молодой, любовью пламенея,С своих пустых небес безумно рвался к ней.Горячей ласкою скользил поток лучейПо телу дивному,– и, сладостно слабея,Она, предчувствуя объятья чародея,Еще боясь любви, уж радовалась ей!..Но стала вдруг кругом прекраснее природа;Свет ярче искрился и зной страстней дышал...Русоволосый бог с безоблачного сводаНа деву тихих вод, ликуя, налетал, —И мать своих детей, мать русского народа,Он, наконец обвив, впервой поцеловал!Стрибог
Есть черная скала средь моря-океана:Там Стрибог властвует, и внуков-бегуновОн шлет оттуда к нам с дождями для лугов,С грозою, с вьюгами, с покровами тумана...Тот вторит хохоту Перуна-великана,А этот голосит тоскливей бедных вдов;От рева старшего гудит вся глушь лесов,А песни младшего нежней, чем песнь Баяна...Но на своей скале в равнине голубойГорюет старый дед, взирая вдаль сурово:Могучие уста закованы судьбой...А лишь дохнул бы он!—летели бы дубровы,Как в летний день в степи летит сухой ковыль,И от высоких гор стояла б только пыль!Ярило
Идет удалый бог, Ярило-молодец,И снежный саван рвет по всей Руси широкой!Идет могучий бог, враг смерти тусклоокой,Ярило, жизни царь и властелин сердец!Из мака алого сплетен его венец,В руках зеленой ржи трепещет сноп высокий;Глаза, как жар, горят, румянцем пышут щеки...Идет веселый бог, цветов и жатв отец!Везде вокруг него деревья зеленеют,Пред ним бегут, шумят и пенятся ручьи,И хором вслед за ним рокочут соловьи.Идет он, светлый бог! – И села хорошеют!И весь лазурный день – лишь смех да песни там,А темной ноченькой уста все льнут к устам!Навий день
Радуница
Ярило кликнул клич,– и зерна под землейПроснулись, и поля ковром зазеленели.К касаткам в дивный край, где зреет рожь зимой,Донесся вешний зов,– касатки прилетели!Промчался дальше он! И в этой мгле седой,Где в вечном холоде чудовищной метелиТоскует мертвый люд по горести земной,Он резко прозвенел, как ночью звук свирели!..И стала от него Морена вдруг без сил,И вихорь душ к земле и к жизни улетает,Назад к земле, где смерть Ярило победил,К земле, где в Навий день народ среди могилС радушной песнею покойников встречаетОт золотой зари до золотых светил.Солнце и месяц
«Скажи-ка, Солнышко, сестрица дорогая,Скажи-ка, отчего вечернею поройИ ранним утром вновь, под яркою фатойКраснеешь ты всегда, как девушка земная?»Ой, как же не краснеть, как девушка земная,Мой белый богатырь, мой братец дорогой?Ведь полюбил меня красавец царь морскойИ вечно с шутками преследует играя!Пред ночью, перед днем я проходить должнаВдоль синих волн его... дорога мне одна!..То встретит он меня, ласкаясь с песней нежной,И хочет целовать, – то, спрятанный на дне,Вдруг пеною в меня он плещет белоснежной...И дерзкого, увы, так стыдно, стыдно мне!Прометей
Уж ночь близка. – И, хоть Казбек сияет ясный,Белея девственной вершиною своей,В долинах гуще тень, и коршун средь лучейНад ними высоко кружится странно-красный...От солнца ли?.. Увы, судьбе, как ты, подвластный,Он кровью, может быть, весь обагрен твоей,О, дивный мученик, великий Прометей!И, сытый, до зари покинул пир ужасный!Откуда путь его? к какой скале седой,Титан, прикован ты?.. Нет! тайны роковойНе выдаст никогда тюремщица-природа!И нам не знать, с каким терпеньем вещий взорВеками долгими глядит от этих горТуда, где, знаешь ты, забрезжила свобода!Японская фантазия
Апрельская лазурь, как озеро без дна,Сквозь ветви белые цветущих слив ясна,И треугольником последняя станицаУсталых журавлей в лучах чуть-чуть видна.К Зеленой Пагоде вся ринулась столица;Но тут, под тенью слив, Нипонская княжна,Забыв, что бонзы ждут, что ждет императрица,Глядит, как в синеве плывет за птицей птица.Откуда их полет? – не из страны ль духов,Из этих яшмовых, волшебных островов,Которых царь придет, любви живая сила,И унесет ее средь молний и громов?..Зачем же медлит он? – Душа по нем изныла!Гадальщица давно, давно его сулила!1895
Декабрь
Снег, только снег кругом, – на сотни верст кругом!И небо серое над белою землею!Чудовищная тишь. Не борется с зимоюПрирода севера в потопе снеговом, —Без грез о будущем, без грусти о быломСтремясь беспомощно к мертвящему покою.Но маленькой чернеющей змееюТам поезд вдалеке скользит в дыму седом,Скользит, свистит, исчез!.. и нет нигде движенья,И шума нет нигде... и, жаждя лишь забвенья,Равнины сонные готовы вновь заснуть, —Быть может, радуясь, что богатырка-вьюгаЕще надолго к ним с восторженного югаВолшебнице-весне закроет синий путь.1895
Наливка
За хатою вишняк едва зазеленетьУспел, как весь покрылся он цветами.Казалося, цветы воздушными рядами,Как бабочки, в лучи стремились улететь.Но наступал Июнь, и гуще стала сетьТрепещущих теней меж гладкими стволами,И свежий, сочный плод под легкими листамиЧудесным пурпуром стал дерзостно алеть.Затем... Затем годов промчались вереницы,И вишен сок бродил в тиши своей темницы,Как в сердце молодом кипит и бьется кровь.Теперь свободен он – и лучше, крепче, краше,Пьяней и веселей, он солнце видит вновь —И вот его, мой друг, я пью за здравье ваше!1895
К...
Не верь, не верь толпе! Не умер Аполлон.Да! Старый мир погиб, и затопляет ЛетаРуины славные, где зову нет ответа;Пустынною скалой чернеет Геликон...Но в их святой пыли наш новый мир рожден!Ужели божеством спасительного светаВ чудесном зареве грядущего рассветаНа радость новых лет не пробудится он?Жизнь бьет ключом теперь, но, робкие невежды,Не видим мы еще поэзии надеждыВ эпической борьбе природы и труда.Явись, о вещий бог! Не зная сожалений,Не веря смутным снам и грезам без стыда,Ты новый гимн найдешь для новых упоений!1895
Андрей Шенье
О, если бы во дни, когда был молод мир,Родился ты, Шенье, в стране богов рассвета,От Пинда синего до синего ТайгетаБыла бы жизнь твоя – прелестный долгий пир!При рокоте кифар и семиструнных лирВенчали б юноши великого поэта,И граждане тебе, любимцу Музагета,В родимом городе воздвигли бы кумир.Но парки для тебя судьбу иную пряли!И ты пронесся в ночь кровавых вакханалийПо небу севера падучею звездой!..Как греческий рапсод, ты страстно пел свободу,Любовь и красоту бездушному народуИ умер перед ним, как греческий герой.1895
Чехарда
Царю тринадцать лет. Он бледен, худ и слаб.Боится пушек, гроз, коней и домового,Но блещет взор, когда у сокола ручногоЗабьется горлица в когтях зардевших лап.Он любит, чтоб молил правитель-князь, как раб,Когда для подписи уж грамота готова;И часто смотрит он, не пророняя слова,Как конюхи секут сенных девиц и баб.Однажды ехал он, весной, на богомольеВ рыдване золотом – и по пути, на всполье,Заметил мальчиков, игравших в чехарду...И, видя в первый раз, как смерды забавлялись,Дивился мальчик-царь: и он играл в садуС детьми боярскими, но те не так смеялись.1895
* * *Родился я, мой друг, на родине сонета,А не в отечестве таинственных былин, —И серебристый звон веселых мандолинМне пел про радости, не про печали света.На первый зов мечты я томно ждал ответаНе в серой тишине задумчивых равнин, —Средь зимних роз, у ног классических руин,Мне светлоокий бог открыл восторг поэта!Потом... не знаю сам, как стало уж своимВсе то, что с детских лет я почитал чужим...Не спрашивай, мой друг! Кто сердце разгадает?В моей душе крепка давнишняя любовь,Как лавры той страны, она не увядает,Но... прадедов во мне заговорила кровь.1895
Петр Якубович
Из Сюлли-Прюдома
Затерявшийся крик
Игрой мечты ушел я в глубь вековИ вижу юношу: болезненный, печальный,Возводит он с толпой других рабовХеопсу мавзолей пирамидальный.Вот он несет на согнутой спинеЧудовищный гранит.Дрожащая походка...Глаза глядят страдальчески и кротко...И страшный крик раздался в тишине!Тот крик потряс весь воздух, строй эфира,Дошел до звезд – и там, за гранью мира,Все вверх идет в пространстве вековом.Он ищет божества и правды бесконечной...Прошли века. Гигант остроконечныйНад деспотом стоит в величии немом!1880