Коло Жизни. Средина. Том первый
«А зачем, – вопрошал он почасту у старших братьев, – Родитель даровал жизнь Богу Небо и Богу Першему? Зачем оставил существовать Першего, оный есть источник всего злого? Не правильнее бы было уничтожить и само зло, и Першего. И тогда не было бы холода, смерти, лжи, изворотливости, болезней на Земле. Но Родитель так не поступил. И не потому как слаб, а потому как считал, что зло это одна из основ равновесия жизни людей на Земле. Так как не будучи смерти, не станет надобно рождение. Не будучи ночи и принесенного с ней сна, отдыха для всего живого, не станет и самого бодрствования. И кто? кто вообще назначает добрым или худым тот или иной поступок? Кто дает данные распределения, разграничения на зло и добро? Ведь источником самого творения, обоих Богов, был Родитель, не вмешивающийся в удел людей».
Вопросы и ответы уже оформленные, продуманные, услышанные темными вечерами наблюдением за ночным небом по окоему описанному кронами возвышающихся бескрайних лесов, выплескивались из Яробора постоянно. Порой, не желая обучаться ратному мастерству, он нарочно задавал те поспрашания старшим, и, выуживая из них обрывочно-короткие ответы, кривил полные губки, покачивал головой, несомненно, не удовлетворяясь объяснениями. Понеже все больше и больше основа его – мозг (единственно ценное, живое, что есть в человеке) сплачивался с Крушецем, который над теми разговорами вероятно надсмехался.
Седми и Вежды, как и было указано Родителем, больше в жизнь мальчика открыто не вмешивались. Хотя сложно будет тот постоянный контроль, пригляд считать не вмешательством. Точнее будет сказать зримо не проявлялись, тем не менее всяк миг зная, где и что с ним. Получая информацию не только от Лег-хранителя, поместившегося на правом оттопыренном ушке мальчугана, которое тот постоянно оттягивал в сторону, но и от находящихся подле него марух.
Тем не менее, в дела общины вмешивались не раз и не столько Боги, сколь создания им подчиняющиеся. Это случилось первый раз, когда Ярушке едва минуло шесть лет, и витряники доложили о грозящей всей общине опасности. Сие были так называемые сигнальные маяки, расставленные марухами по околотку лесов и местности прилегающей к землям общин. Витряники, чьим Творцом был Опечь, создавший их еще будучи в Атефской печище, а посему им и принадлежащие, являлись симбиозом, обладая не только структурной формой живых существ, но и чисто механических устройств приема и передачи информации. Бог Опечь вообще отличался способностью создавать живые существа с использованием механических устройств.
Витряник сливаясь с тем предметом, на которое был помещен, расправлял свои удлиненные расплющенные усы-локаторы и прощупывал при помощи испускаемых лучей пространство вокруг себя, под и над собой. Передавая на маковку прямо в приемо-передающее устройство информацию, перекодируя ее, перепроверяя и оценивая возникающую ситуацию и опасность, в случае появления, каковой посылая особый импульс на марух.
В тот год марухи получили импульс от приемо-передающего устройства об надвигающейся опасности и проверив ситуацию возникшую округ земель поселений, поспешили на доклад к Вежды. Або Седми в данное время, переключив Лег-хранителя на старшего брата, сам отбыл в Галактику Серебряная Льга к Першему на доклад.
– Латники из ордена Ашера, – меж тем сказывала королева марух. – Уже подступили к границе лесов. Их более тъмы воинов, вооружены мечами, пиками, самострелами. Они двинутся в днях по проселочной дороге, идущей в обход. Вначале подойдут к крайнему общинному селению сродника Твердолика Борзяты, а после, миновав реку, направятся в поселение господина. Согласно задуманного, они собираются полностью уничтожить эти две общины. Стариков, женщин, детей сжечь, мужей убить.
– Ох! – слышимо выдохнул Вежды и затрепетала материя его черного сакхи. – Нам это не надобно, – негромко протянул он, и, вздев руку, провел перстами по своим широким, вроде нависающим над очами векам. – Не надобно, чтобы с нашим мальчиком, что-либо произошло. Тем паче такие ужасы, о каковых говоришь ты… А вообще чего этим латникам от общины нужно? Чего не поделили?
Вежды нынче восседал в облачном желтовато-рыжем кресле, с вытянутым вперед из сидалища лежаком, на котором возлежали его ноги. Кресло было точно собрано из комков туманного дыма кажущегося рыхлым, неплотным, что внушало опасение за Господа, каковой от волнения слегка покачивался в нем… туды… сюды… и с тем двигались вслед телу Вежды и ослон, и сидалище, и даже облокотницы.
Димург, определенно, был огорчен происходящим. Ко всему прочему он тревожился за Седми, который ноне находился у Першего. И хотя о состояние Крушеца в брате было плотно все сховано. Вежды боялся, что Седми, Отец все же сможет прощупать. Ведь бесценный малецык, драгость Седми, был младший, совсем дитя и много слабее его… его самого старшего из сынов. В тайне от Отцов, позволяющий себе многажды больше чем иные его братья. Сейчас он даже не скрывал от королевы марух свои тревоги, ибо знал столь преданное создание, никогда не обратит зримое, слышанное против Господа, по распоряжениям которого ноне творила на Земле.
– У них разные верования Господь Вежды, – принялась пояснять королева.
Маруха была достаточно высоким созданием, не очень отличное от людей, хотя вместе с тем, как и всякое иное, имеющее свои определенные физические характеристики. Одетая в белые долгие одежи, скрывающие ноги с гладко-зализанными назад серебристыми, короткими волосами, словно слившимися с кожей головы, або и она имела такой же серовато-стальной отблеск. На лице королевы, напоминающем по форме сердечко, блистали прозрачной голубизной радужки, овальной формы без зрачка. На том месте, где у человека были виски, располагались вытянутые тонкие щели, начинающиеся от уголков очей и уходящие под волосы. Округлые края той расщелины зримо колыхались, точно вдыхая и выдыхая воздух, и иноредь едва зримо подсвечивались зеленоватым сиянием, исходящим из глубин. Маруха являлась женским созданием, посему миниатюрным смотрелся чуть вздернутый кверху с закругленным основанием нос, тонкими, будто крыши домиков брови, густыми, загнутые, долгие, черные, ресницы и красными, полноватые, губы. Ее выточенная фигура с тончайшей талией, округлыми бедрами и полными грудями и вовсе делала королеву вельми прекрасным творением, сие вопреки нелицеприятному цвету кожи и щелям подле глаз. Обобщенно марухи имели помимо общего величания всего племени, еще и частное, которое выглядело достаточно длинным, точно припоминая все отличительные черты данного представителя. Так королева марух величалась Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидная. Она обладала способностью, как свидетельствовало из ее имени, мгновенно преодолевать короткие расстояния, оборачиваться в птицу, животное и являлась созданием Мора. Вежды впрочем, коротко звал королеву марух – Блага, а то самое длинное, почетное ее имя было положено произносить иным божественным творениям.
– Целью этих походов служит либо полное подчинение неверных лесиков, – продолжила сказывать Блага, столь четко, вроде выдавала считываемую информацию. – Либо полное их истребление, – ее голос трепетный, наполненный мягкими переливами мелодии прокатившись по залу, встрепал растянутые в своде серые облака, приглушающие свет в помещение. – Истребление, так как они являются противниками ашерской религии. И даже если сейчас мы остановим латников, пройдет некоторое количество вращений Земли обок Солнца как они явятся сызнова. Або глава их церкви Патер Иофан Четвертый поставил целью своего правления полностью истребить старую веру, видя в ней опасность для существования собственной религии.
– И, чего ты Блага посоветуешь сделать, чтоб уберечь нашего мальчика? – вопросил медлительно Вежды, делая промежутки меж самих слов. Его толстые губы легохонько изогнувшись, живописали все тоже недовольство, а два перста поглаживающие дугообразную, тонкую бровь недвижно замерли над переносицей, словно упершись в крупный квадратный камушек пестрой яшмы.
– Господь Вежды, чтобы спасти господина или же всю общину? – понижая песенность своего гласа, переспросила королева.
– Ну, поколь наверно всей общины. Он покуда, еще очень мал, – негромко протянул Димург.
Зиждитель теперь убрал перста от лица, и положив руку на облокотницу, во всю ширь отворил свои и без того крупные очи так, что верхние веки вздыбившись короткими ресницами подперли сами брови, с тем уставившись на стоящую пред ним маруху.
– Посоветовать можно следующее. Полностью уничтожить латников и с этим напугав, не допустить дальнейшего похода на лесиков, – бодро ответствовала королева таким тоном, будто говорила об уничтожение сорняков.
– Вот не по нраву мне это… уничтожить, – довольно-таки лениво отозвался Димург и еще сильней живописал на своих губах неудовольствие.
– Этот совет касался только данного этапа времени, Господь Вежды, – все с той же пылкостью дополнила Блага, убежденная в собственной правоте, и легонько дернула головой вбок, с тем, стараясь увидеть очи Бога. – Обаче, данный страх латников, я уверена, не продлится долго… И Патер не важно этот, аль какой иной пришлет погодя новых воинов. Данная часть света, величаемая как Старый Мир, ноне Господь Вежды почитай полностью находится под контролем воинствующей ашерской религии, которая не позволит существовать никакому другому верованию… Тем паче она не позволит жить таким людям, каким является господин. Он даже сейчас своими вопросами приводит в трепет сродников, но коли те его любят, и под влиянием, оказываемым на них лебедиными девами, бесами молчат, и скажем так, сносят. То ашерские служители такого вольнодумства не потерпят. И в лучшем случае придадут господина огню. В худшем они придадут его истязаниям, пыткам, требуя отречения от своих мыслей и принятия праведности веры в Ашеру. Для того, чтобы этого не случилось можно их сжечь, кардинально изменить веру, государственное устройство, но тогда мы должны вмешаться если не открыто, значит влиятельно. Чего как я понимаю, сейчас, для становления лучицы, не позволяет делать Родитель.
Маруха смолкла и самую малость подалась вперед, приподняв голову. Она хотела лучше разглядеть лицо и очи Господа, понять, о чем он думает и чем так явственно недоволен. Хотела разобраться, не ее ли слова вызывают данное трепетание кожи Бога и зябь золотого сияние на ней. Зримо при том шевельнулись несколько широковатые в сравнение с телом руки марухи, показав отходящую от локтевого сгиба часть кожистого полотнища, образовывающего мешковатость и входящего в поверхность белой одежи.
– Не позволяет, – и вовсе бурчливо дыхнул Вежды, занятый собственными переживаниями он не примечал тревогу стоящего обок него создания. – Родитель многое не позволяет. И, конечно, не одобрит предложенного тобой, Блага, потому что наш замечательный Крушец сразу поймет, кто эти изменения привносит. Посему не подходит и твое предложение, по поводу уничтожение латников. Нужно, что-то естественное, в чем нельзя заподозрить нашего вмешательство. Ибо итак Родитель на меня воочью серчает, хоть и не озвучивает. Но я уже не малецык, все вижу… И, естественно, недопустимо, чтобы нашего мальчика мучили, истязали, ему нужна долгая жизнь. Эта жизнь обязательно должна стать долгой, абы наша бесценность, наш драгоценный малецык, Крушец, набрался сил… Посему Ярушку надо беречь… беречь и опекать.
– Таких как господин и людей его общины, – молвила королева и ее уста чуть зримо просияли улыбкой, наполнившись и вовсе ядреной пурпурностью. – Ашерская религия величает отребьем…
Отребье!
Вот так… теперь Яробор, в котором жил божественный Крушец, ноне величался отребьем, вероотступником, инакомыслящим, еретиком, раскольником, диссидентом. Словом тем, кто не принимал господствующего исповедания, власти. Имеющий свою собственную идеологию, признанную правящей системой вредной, опасной, и, несомненно, ложной… Ложной в силу того, что включала в себя истоки, некогда подаренные самим Богом Дажбой, истинной веры. Ложной, потому как в любой миг… момент, духовного прозрения народа имеющей возможность возродиться, всколыхнуться, вернуться!
Отребье!
Хотя таких людей как Яробор, ашеры чаще называли богоотступниками.
Богоотступник, ну, да это величание в отношении Яробора и вовсе не имело смысла. Ибо именно Яробор днесь предоставивший во владение свою плоть и мозг лучице, всеми созданиями населяющими Вселенную, более развитыми и близкими к Зиждителям, считали его… этого мальчика… господина, тем самым божеством.
Да и ашерская религия, коль говорить открыто, и вовсе не имела право использовать такие понятия как богоотступник, еретик, раскольник, потому что сама по первому и возникла как та самая ересь… Ересь, которая благодаря тому, что родилась в правящем классе, вскоре подгребла под себя, поглотила старые верования, пусть не всегда и во всем точные, но все же ближайшие к основам… к истокам. Она, это вновь выдуманная религия, и созданная, увы! чисто людскими умами, окончательно извратила понимание божественной силы и помощи. Она исковеркала отношение людей к окружающему их царству природы, единожды и завершающе разграничила мир на светлое и темное, установила нерушимые рубежи для действия человека, ограничив возможность свободного выбора, поступка и как такового его осмысления. Ашерская религия направила человечество на путь дальнейшего разрушения общественных устоев и, как результат, будущей деградации и гибели.
Правда сейчас, еще в начальном своем движение в ашерской религии, как и во многих иных течениях верований придуманных под себя, присутствовали люди безоговорочно верующие в чистоту ее божества. Умеющие во имя ее существования и, как они наивно предполагали процветания, переступить не только через жизни своих собратьев, но и через собственную, оправдываясь пред совестью истинной величественностью Ашера.
Но тот процесс будет длиться лишь ограниченный временной период. Ибо люди, вошедшие во вкус теми самыми изменениями верований, традиций, способностью бесчестить то, что допрежь славили, вмале предадут и Ашера. И ашерская религия дрогнет… она сотрясется тогда, когда большая часть человечества окончательно переступит через какие-либо духовные и нравственные границы, и поставит во главе угла всего-навсе материальные ценности.
Однако – это будет много позже!
Будет, но только погодя…
А сейчас, когда на Земле жил Яробор, ашерская религия была могущественной силой, умеющей без разбору истязать, умерщвлять, сжигать тех, кто не подчинялся Богу Ашеру.
Потому в тот год, когда Ярушке исполнилось шесть лет по согласованию с Вежды, дабы спасти мальчика и утаить присутствие опеки от Крушеца, было принято решение поджечь по краю леса торфяники. Данная местность, изобиловала застойными озерами и прудами, куда прекратился доступ воды, обильно поросшими плавучим мхом и осокой, каковые степенно оплели собой всю поверхность водоема. Опускающиеся на дно, отмирающие побеги образовали плотные плавучие полотнища, на оных теперь росли кустарники и деревья. Подожженные марухами торфяники, направленным на латников дымом изгнали тех из лесов и сим обеспечили дальнейшую жизнь поселений лесиков. Это изгнание латников марухи (прибывшие из Галактики Господа Мора Весеи, где они обитали в нескольких крупных системах и созвездиях, и являлись основой того Мира) делали еще пару раз в течение последующих лет взросления мальчика, всяк раз выдворяя из земель лесиков вельми, как оказалось, настырных ашерских служителей.
Те частые пожары, о которых лесики знали, абы легчайшая дымка все же достигала и их поселений, хотя никак им не вредила, общинников вельми тревожила… Тревожила, потому как они предполагали, что их вызывают сами латники из ордена Ашера, желающие таким образом подобраться к ним ближе. Поелику подумывали об уходе из этих мест дальше в глубины леса. Сами же латники не раз изгнанные из лесов чадным дымом, возникающим стабильно обок его окоема, и каждый раз, встающий широкой стеной, считали, что это богоотступникам лесикам помогают демоны, бесы, нечисть Лукавого. Лукавый в ашерской религии не значился Богом. Когда-то он слыл старшим помощником у Ашера, но предав его и вознамерившись отнять могущество, был сброшен в горящую преисподнюю, что поместилась в земных глубинах, где вечно горел огонь, пожирающий души грешников. Латники полагали, что злобные сподручники Лукавого помогают нечестивцам, а посему возгорались их сердца праведным гневом и желанием изгнать бесов из лесных пределов. Сжечь в огне заблудших, заплутавших в неверии людей тем самым освободив землю от зла, а тела от гниющих душ.
Похоже, ашерская религия ввергла своих верующих и вовсе в сомкнутые границы, сдерживая не только научные, философские, художественные течения, идеи. Запрещая думать даже о том, что еще на заре человечества было им даровано белоглазыми альвами, гипоцентаврами. Эта религия поглощала знания, извращала суждения, летопись времен. Она вгоняла развитие мысли в оцепеневшее состояние… состояние страха и затаенности. Понеже лишь под страхом смерти, пыток, изуверств человек начинает клонить вниз свою голову и более уже не видит над собой неба. Того самого чуда: небосвода, тверди, небесной лазури, небесного купола, выси, небес, единожды созданного Богами, старшим из них Господом Першим с марной синевой и раскиданных по нему сияющих звезд, аль Зиждителем Небо с голубизной насыщенной, глубокой дали.
Глава седьмая
Яробору в этот год исполнилось тринадцать лет, и так как он принадлежал к касте воинов-княжичей (хотя и не обладал для того способностями, ибо все также не умело держал меч в руках, плохо метал копье, не набрал должной мощи в руках и плечах), отцом его, Твердоликом Борзятой, было решено проводить обряд имянаречения. Отец надеялся, что деды, приглядывающие из Лугов за своими чадами, помогут его сыну.
Сухощавый Яробор проходил на равных все испытания с другими отроками его сверстниками, также принадлежащим к касте воинов. Испытания как таковые должны были показать, достиг ли отрок к тринадцати годам необходимых навыков. Первым из трех положенных испытаний стало умение за короткий срок уйти от преследования и схорониться в лесу так, чтобы приставленный к нему старший, опытный воин не смог его найти.
Во втором испытании отрок уходил в глубины леса к дубу Бога Воителя. Оставаясь недалече от него на ночь, мальчик обязан был изгнать из своей души всякий страх. Допрежь того он укладывал под камень оружие, засыпал тайник листьями дуба, собранного под деревом Воителя и зверобоем, каковые по поверьям наделяли его мощью неотвратимости. Разжигая костер вблизи от тайника испытуемый обязан был бдить подле того оружия всю ночь. Дожидаясь особого знака или окрика духа, что означало – он как отрок, достоин получить второе имя, а его оружие – готово к бою.
И третьим самым важным испытанием становилось так называемое вхождение отрока в юдоль. Для этого мальчика поили особым снадобьем, настоянным на травах и сушеном мухоморе, отправляя его сознание в Луга Дедов, где предки сообщали испытуемому новое имя.
Из этих трех испытаний Яробора больше всего пугало именно первое. Ибо уйти от погони, схоронившись в лесу, было почти невыполнимо для мальца. Он не просто плохо ориентировался в лесу, Яробор там вообще не ориентировался. Хаживая туда в сопровождение сродников, отрок никогда не запоминал те приметные для их взора вещи. Он любил лес лишь по одной причине… Там в недрах той зеленой мощи и листвы испытывал мальчик особую свою хрупкость, точно был согрет и опекаем в такой момент теми, кого любила не столько плоть, сколько само естество. Да и старшим, которому ноне выпало идти по следу Ярушки, стал сам Здебор Олесь, чье величание значило лесной. Охотник и следопыт, лучший друг старшего брата Чеслава Буя, муж взрослый и многоопытный от которого уйти досель никому не удавалось, тем паче схорониться.
Хотя Боги, Вежды и Седми тревожились иному испытанию мальчика. Тому самому последнему, введению в транс, абы понимали, что это может, вельми неоднозначно отразится на Крушеце… Малецык мог и вовсе запаниковать и выплеснуть на них такую мощь зова, которая болезненно отзовется во всех Зиждителях, и может навредить самой лучице.
Посему Вежды пред началом испытания побывал у Родителя.
Господь неторопко вступил в залу маковки из зеркальной глади стены и с той же медлительностью направился к стоящему посредь помещения креслу.
– Что сказал Родитель? – взволнованно поспрашал Седми и обдал мышиной дымчатостью своих очей старшего брата.
Димург скривил в недовольных изгибах свои толстые уста и единожды качнул головой, и глазом в навершие своего венца, досадливо протянув:
– Высказал, свое недовольство тем, что я давеча уничтожил этих латников, кои собирались сызнова идти на нашего мальчика. Сказал, коль я еще позволю себе, что-либо без его ведома и одобрения, Он передаст меня на руки Отцу.
Вежды и впрямь последних латников уничтожил. Поелику вельми устал от настырности этих людей, и, услыхав в новом докладе Благи о готовящемся нападении, повелел анчуткам пульнуть с маковки по этому, как Господь выразился «безумному сборищу», малую севергу. Вероятно, тем пламенем не просто уничтожив самих латников, но и встревожив Крушеца, або движение северги в мироколице и над землей было видено лесиками. Димург медлительно подошел к креслу, поверхность которого напоминала побуревший, подавшийся гнили овощ, опираясь руками о высокий ослон оного, замерши, стоял Седми, и остановился напротив брата. Неяркое сияние почти серого полотнища в своде залы заполонило его не облаками, а прямо-таки предгрозовыми тучами придавшими и без того темному помещению расстроено-печальный, сгрустнувший вид.
– Похоже, – заметил Вежды и лишь теперь развернувшись, опустился в кресло. – От Родителя не утаилось, что мы переносили мальчика тогда, когда цепляли Лег-хранителя на маковку. Интересно, сколько раз его за это время видел, а сказал мне об этом только сейчас. – Бог оперся спиной об ослон кресла, и, воззрился в зеркальность, в то самое место, где отражалось лицо Седми. Теперь Димург заговорил бархатисто-мелодичным голосом, точно впитавшим его баритон и заодно бас-баритон Першего, передавая слова Родителя, – мой бесценный Вежды, не стоит творить, что-то вразрез с моими замыслами. Тем более стараясь укрыть от меня очевидное. Это мое последнее предупреждение лично тебе, моя любезность… Более не будет. И как бы ты мне не был дорог, обещаю, еще нечто в виде перемещения мальчика, без моего одобрения, и я тебя накажу.
– Одначе, – негромко дыхнул Седми.
Вежды малозаметно повел плечами, словно стараясь сбросить с них накинутый поверх голубого долгого сакхи фиолетовый сквозной плащ, стянутый на груди крупной серебряной пряжкой в виде перста, осыпанного по своему навершию крупным янтарем.
– Вот тебе и одначе, – произнес, чуть фыркая Димург, и лицо его просияло широкой улыбкой. – Странно, что апекс не помог скрыть перемещение мальчика, он вообще-то прекрасно заглушает какое-либо движение живой плоти… Впрочем, с тем Родителю неизвестно, что мы сховали с тобой, а значит, щит который я на тот момент установил над маковкой, скрыл наше внутреннее перемещение в ней, и разговоры. Выходит, кто-то на Земле приглядывал за мальчиком от Родителя. Приглядывал, потому не сумел проникнуть сюда на маковку… Или, – все также задумчиво и сияя, произнес Вежды, и огладил перстами свою дугообразную бровь. – Пригляд установлен за нами. Скорее всего за мной, потому тот кто бдит, передал на Родителя с Земли информацию, а на маковке под щитом его звук потерялся. Да… раз Родитель не знает о том, что мы с тобой сховали, точно кто-то следит за мной… Наверно и за тобой малецык.
– Кто? – встревожено вопросил Рас и обернулся, точно жаждая разглядеть того, кто его бдил.
Он рывком убрал руки с грядушки ослона, и медленно обойдя кресло, принялся прохаживаться вдоль залы вблизи от Вежды.
– Да, откуда ж я знаю кто, мой милый, – неспешно роняя слова, отозвался Димург, взором следуя за двигающимся младшим братом. – Это же создания Родителя. Их невозможно увидеть, кроме как ты понимаешь особо доверенных, таких как гамаюны… Ну, ладно, думаю теперь надо всяк раз создавать щит. Хотя Родитель коль о том прознает, а Он, несомненно, прознает, воздействует на маковку лоучем. Да, а после, вероятно, сдаст меня на руки Отцу, что будет вельми не приятным. Ибо я не люблю тревожить нашего дорогого Отца… Кстати насчет Отца, его, похоже, намедни к себе вызывал Родитель, и, что-то обсуждал. О том Родитель обмолвился, как- то вскользь. Я, обаче, спросил Его напрямую, о причине вызова Отца, а Он ответил, что это-де меня не касается. Меня-де касается одно, пригляд за мальчиком на испытании так, чтобы он не пострадал. А Крушец более не буйствовал, как получилось в прошлый раз.
Сказывая про прошлый раз, Родитель имел в виду, что выпущенную с маковки малую севергу в латников приметили не только лесики, но и Яробор. Тогда мальчик недвижно застыл на месте, уставившись в небо, точно стараясь разорвать взглядом саму атмосферу и дотянуться до маковки четвертой планеты, заметив быстро летевший по нему круглый огонек, за которым тянулась тонкая веревочка. Полет огненного шара продолжался не более нескольких секунд. Он будто врезался в густоту леса, где-то далеко, а миг спустя в той местности, над кронами деревьев, появилось облачко сизого дыма, степенно рассеявшееся. Вместе с исчезновением огненного шара, послышался гул и рокотание, и сама оземь под ногами тягостно сотряслась. Прошло минут десять, после падения огненного шара, когда Яроборка нежданно рывком сомкнул очи и туго качнулся взад… вперед. Его тело окаменело, а ноги подкосились. Мальчик плашмя рухнул на оземь, врезавшись лицом и грудью в его плотную поверхность. Еще чуть-чуть и по туловищу, конечностям волной прошла судорога, каковая скрутила не только руки, ноги, позвонок, но, кажется, и каждую жилку на теле. Яробор еще раз надрывно дернулся, а после застыл так, что подбежавшим к нему сродникам показалось, он не просто прекратил дышать, остановилось биение его сердца. А мгновение погодя высокий, доступный и направленный на Родителя звук рассек Вселенную, с особым звоном прокатившись по Отческим недрам. Зов, в котором Крушец выплеснул все свое негодование на Родителя. Пришедший в себя несколькими часами спустя Яробор, был не только слаб, но в течение еще семи-девяти дней жаловался на боль в голове и звучащий в ней шум.