Все оттенки белого. Реальная история жизни и успеха

НАЛИЧИЕ У ЧЕЛОВЕКА природной предпринимательской жилки – вопрос психологический. Уверен, что многие молодые люди хотят стать бизнесменами, правда часто не понимают, что это вообще такое. В основном, все думают, что предпринимательство – это зарабатывание больших денег перепродажей товаров или услуг, редко – производством какой-либо продукции. Я считаю, что это не совсем верно. Бизнес – понятие объемное и, помимо четкого умения распоряжаться товарно-денежными инструментами и знания маркетинга, он имеет прямое отношение к работе человеческой души. Наверно у кого-то сейчас, что называется, глаза на лоб полезли. Не стоит ухмыляться. Я делаю выводы с высоты своего опыта, но не собираюсь никого учить. Хочу только сказать, что активный интерес к собственной трудовой деятельности у любого человека, чаще всего, не бывает постоянным. А с первыми неудачами он вовсе обычно катится вниз. Практически каждый из нас склонен при малейших трудностях все бросить или оставить на самотек, такова нормальная человеческая природа. И те, кто всегда и во всем упорно идут до конца, имеют на то свои внутренние основания. Вот это и составляет, как я считаю, предпринимательскую жилку, причем не только сейчас, а так было во все времена.

Полагаю, что главным для настоящего делового человека и сегодня является интуитивное предчувствие опасности, упрямый, но душевный характер и особенно – прагматичное мировоззрение. Может быть кто-то осознает, что с подобными качествами родился, другие воспитывают их в себе годами, совершенствуя умения, читая соответствующую литературу и посещая бизнес-тренинги. Но мне кажется, что желание делать свою работу, заниматься тем, к чему лежит душа и без чьей-либо указки, а просто потому что так хочется, в принципе есть у каждого.

Знаю по себе, что если дело сложное, но от его выполнения зависит собственное, пусть мимолетное состояние счастья, я буду жилы рвать, но добьюсь успеха. Уверен, что все люди, даже те, кто, не задумываясь ни о чем, спокойно трудятся на владельца предприятия или в государственной структуре, хотя бы раз в жизни сталкивались с подобным чувством. Но это состояние деловой эйфории у них было так давно, может быть даже в раннем детстве, что они уже просто забыли или воспринимают его теперь по-другому. А я хорошо помню и знаю, что всегда хотел достичь такого ощущения… Я всегда искал, что же мне опять сделать сложного, но нужного, чтобы почувствовать себя счастливым. Теперь я уверен, что именно такая эмоция является проводником любой успешной трудовой деятельности, и она напрямую связана с работой человеческой души.

Глава первая

По собственному решению

ТЕМИРТАУ – маленький интернациональный город. Теперь он находится в Казахстане. А в то время, когда я родился, это был огромный СССР. Раньше мне и в голову не приходило, хороший Темиртау, удобный для жизни город или так себе населенный пункт с плохой экологией, в котором людям даже дышится с трудом. Расположенные в Темиртау предприятия – металлургические и химические, машиностроительные цеха крупных заводов – и сейчас этому «способствуют». Свежевыпавший снег через пару часов там становится серым…

Но городок детства все равно для меня остается уютным и родным. А в те далекие советские годы он был еще и безопасным. Во всяком случае, мы с братом Сергеем, которому было чуть больше трех, а мне около пяти, спокойно гуляли без сопровождения взрослых. И это не было катастрофой или каким-то исключением. Все мы, рожденные в СССР, жили похожим образом. Родители с утра до вечера были на работе, и в это время даже самые маленькие дети несли ответственность и за себя, и за своих младших сестер и братьев. Поэтому, когда я слышу, что кто-то говорит о стереотипах «советского мышления», которые не позволяют человеку строить самостоятельный бизнес и развивать его, меня разбирает смех. Это современное поколение спрашивает у папы с мамой разрешения пойти и что-то сделать, а мы, дети эпохи советского «застоя», сами думали, чем и где будем заниматься и не считали нужным об этом отчитываться кому-нибудь из взрослых.

Я хорошо помню, как однажды летом мы с мальчишками с нашего двора пошли на озеро купаться, конечно, без родителей. В какой-то момент я заметил, что вот, почти у самого берега, мой трехлетний брат, которого я любовно называл Рорик, тонет, захлебываясь водой. Мгновенно понимая, что все взрослые и друзья далеко и у меня нет сил крикнуть громко, чтобы позвать кого-то на помощь, я сам схватил его за волосы и поволок на мелководье. Брат откашлялся, но даже не заплакал, и мы с ним выбрались на берег обсыхать на солнышке. Никому из нас и в голову не пришло, что вот сейчас было что-то страшное и об этом надо обязательно сообщить родителям…

Наверно, самостоятельное детство – это плохо, но оно точно закаляет. И становясь мужчиной, понимаешь и принимаешь как должное даже самые жестокие правила жизни и инстинктивно находишь способы их преодолеть. Во всяком случае, боли точно уже не боишься. Мы, мальчишки, всегда играли на каких-то стройках, развалинах, участвуя в «войнушке», кидались друг в друга камнями. И вот однажды мне сильно «прилетело» в голову; кусок кирпича рассек кожу, попал в глазницу. Было много крови, последовала операция, частичная потеря зрения. Но, опять-таки, это не стало катастрофой – еще один эпизод жизни, конечно тяжелый и неприятный. Но я научился жить, реально оценивая опасность и доверяя собственным инстинктам.

Если кому-то кажется, что я, да и мой брат Сергей были заброшенными детьми и росли без присмотра, словно дикая трава, то это не совсем так. Мы были обычной семьей, ходили в театр, в музеи, в кино. Нас, пацанов, родители по выходным водили в луна-парк кататься на качелях и каруселях. Я помню, как мы с отцом, моим родным папой Виктором, ездили на рыбалку. Он долго усаживал меня на катере, чтобы я не свалился в воду, а затем мы стремительно плыли по реке. В четыре с половиной года я впервые сам закинул спиннинг и даже поймал карася. Не уверен, что все современные мальчишки могут таким похвастать, а я уже тогда чувствовал себя взрослым, умелым мужчиной и победителем.

У нас частенько бывали домашние праздники – чьи-то дни рождения, дружеские посиделки. Мы, как и все, отмечали Новый год и Первое мая. По выходным мама проводила семейные обеды, каждый вечер был совместный просмотр телепередач, трансляций хоккейных и футбольных матчей. И я помню, как мы все хором, как сумасшедшие, орали «го-о-ол!» Невероятное ощущение сплочения и единения со своими родными.

Когда мне не было еще и пяти лет, мой отец Виктор Арсентьевич Михайлов погиб. Несчастный случай на производстве. Мама Тамара тогда работала в детском саду. Даже не представляю, как она справлялась с горем, как каждый день ходила на работу – при детях же не поплачешь, а больничный лист в таких ситуациях не давали.

Позже мама вышла замуж за другого человека, Александра. И я считаю, ей повезло. Хороший мужик. Он очень трепетно к ней относился. И жизнь продолжалась: новый папа нас тоже воспитывал, по делу ругал, за что-то хвалил. Я видел, что к своей родной дочери (позже у нас с братом появилась сестренка Олеся, которую я, любя, называл Лисенком), он относился нежнее, трепетнее что ли. Но я понимал: она же девочка, по крышам и чердакам не лазила, с ребятами во дворе не дралась. За что ее ругать, да еще такую маленькую?

Сейчас я понимаю, что в детстве мне не хватало мужского лидерства; мой отец, да и отчим были простыми работягами, трудились на государственных предприятиях положенное по закону время. Но они любили жизнь и ценили свою семью. А это немало. Именно в то время, на их примерах, я научился не бояться сложностей, боли, предательства, ценить дружбу, человеческое отношение и теплоту любви. Она-то и побудила меня стать пусть не совсем предпринимателем, но точно – человеком дела, тем, кто я есть сейчас.

Все мои бабули и дедули приехали на территорию нынешнего Казахстана из России. Регионы Поволжья и Сибири, Кировская, Курганская области в 30-е годы советского военного коммунизма долго сопротивлялись коллективизации сельского хозяйства. Судя по всему, мои предки по обеим родовым линиям были зажиточными крестьянами, которых комиссары того времени называли «кулаками». Во время продовольственных разверсток, лишившись собственности, но сохранив семьи, они отправились осваивать дальние целинные земли, стремясь начать жизнь с чистого листа. Одно неизменно у них оставалось – предпринимательское мировоззрение, то есть стремление добиваться собственной финансовой состоятельности, пусть и тяжелым трудом.

У бабули с дедулей, родителей моего родного отца, был большой дом на окраине Темиртау и обширное хозяйство: куры, свиньи, кролики. Я обожал бывать у них в гостях. Это происходило часто – на все зимние праздники и летние месяцы я уезжал к своим родным. В этом уютном деревенском доме я чувствовал себя счастливым.

Помню, когда моя бабушка Клавдия топила печку, а дед Арсентий брал картофелину, разрезал ее пополам и клал на раскаленные камни. По мере запекания картошка становилась золотисто-розовой, и от нее по всему дому клубился приятный аромат. Это была атмосфера душевного человеческого тепла, которую я испытывал, ощущая счастье. За окном, в большом мире, мороз до минус сорока и нескончаемо-длинные сумерки, переходящие в глухую ночь. А здесь, в доме дедули и бабули, уютно и тепло, горят светильники и потрескивает огонь в печи. И я не только защищен, но и являясь их любимым внуком, собственным существованием дарю им надежду на хорошую достойную жизнь. Это и есть горячее душевное чувство, которое многого стоит.

Мои пожилые родственники никогда не сидели без дела. Каждый день они вставали в шесть утра, кормили кур, свиней, кроликов, убирались в загонах и клетках. В течение дня на печи постоянно что-то готовилось. Дедуле где-то надо было постучать молотком, припаять, что-то распилить. Постоянная работа придавала жизни моих родных цельность – бабуля с дедулей занимались своим личным хозяйством для того, чтобы иметь хорошую жизнь для себя, но и для меня тоже. И я видел, что этот довольно тяжелый труд занимает все время, отдыхать им было некогда. Вот тогда я и понял, что могу и должен сделать их жизнь хоть чуточку легче и приятнее.

Когда я гостил у них месяцами или просто оставался ночевать на выходные, то сам порой вставал пораньше, в пять-полшестого и шел кормить животных. Маленьким мальчиком я пытался чистить свиные загоны и, когда мой дед, зевая, приходил на скотный двор, то искренне поражался, что я это делаю. Ведь меня никто ни о чем не просил. На вопрос «зачем?» я давал ответ «для вас». Я был готов делать самое сложное: затемно выбираться из теплой постели и тихо красться в наполненные сквозняками курятник и свинарник. А дальше – выполнять невероятно тяжелую работу для шестилетнего мальчика: активно махать лопатой и вилами, выгребая навоз и раскладывая в сараях сено и солому. Но это все – для них, моих родных. И я испытывал невероятное наслаждение и гордость, что сумел сделать что-то жизненно важное для бабули и дедули.

Вот тогда, еще ребенком, без каких-либо наставлений и нравоучений я понял, что любая работа может приносить удовольствие, даже самая тяжелая и неприятная. Но происходит это только в одном случае – если ты ее выполняешь без чьей-либо указки, сам, по собственному решению и во благо своих близких.

Когда я подрос и несколько прибавил самостоятельности, стал сам ходить в гости к сверстникам, бывать на днях рождения или просто играть, я вдруг осознал еще одну важную истину, которая направила мои желания. Я подмечал – не все семьи жили одинаково. У кого-то из моих друзей-приятелей была большая семья, но они ютились в одной крохотной комнатушке в коммунальной квартире. А у других – два-три человека и имелись просторные комнаты с красивой современной мебелью и импортными дефицитными игрушками. Еще более разительно отличались люди по одежде. И если у мужчин и мальчишек это было менее заметно (все мы ходили в чем-то похожем – темные пальто, черные или синие брюки, шапка-ушанка или трикотажная с помпоном), то вот за свою маму, а позже и за сестру мне часто бывало обидно. Почему у них нет красивых модных вещей, как у других? Где взять столько денег, чтобы купить натуральную дубленку, платье с люрексом, финские сапоги, которыми хвастались состоятельные жительницы Темиртау?

Однажды осознав, что родители зарабатывают деньги для нас, и этого хватает только на еду и необходимую одежду, я был раздосадован. Но мне объяснили, что всем рабочим платят стандартно, и обычно это столько, сколько нужно для средней жизни в маленьком провинциальном городке. Тогда я твердо решил, став взрослым, действовать иначе. Мне точно не нужна работа с оплатой по каким-то критериям, предлагающая жить на среднем уровне. Я хочу большего для себя и своих родных, мне нужно ощущение счастья. Лучше трудиться так, как это делали мои дедушка и бабушка. Да, больше и тяжелее, но самостоятельно, без стороннего принуждения и контроля. И пусть у них не было четкого понимания, когда появятся деньги – завтра, через месяц (ведь в работе на себя отсутствуют аванс и получка), и такая деятельность занимала практически все их время, а не с десяти утра и до семи вечера, но они имели гораздо больше, чем все остальные, особенно в эмоциональном плане. Бабуля с дедулей были счастливы, они даже могли финансово помогать детям, внукам, не опасаясь, хватит ли им самим на жизнь. Они прекрасно знали, что благодаря личному, ни от кого не зависящему труду, всегда заработают на достойную жизнь.

Не скажу, что в возрасте четырех-шести лет я все это отчетливо понимал. Осознание пришло позже. Но то, что мои старшие родственники по ощущениям жили свободнее, счастливее и, несмотря на ежедневную физически тяжелую работу, вокруг них постоянно клубилась атмосфера душевного тепла, это я уяснил абсолютно точно. Не помню, хотел ли я в то время иметь частный дом с печкой, огород, представлял ли, что всю жизнь буду копать грядки, сажать картошку, разводить свиней или коз. Но где-то работать всю неделю с утра до вечера, получая стандартный оклад, только чтобы не умереть с голоду, я уже однозначно не собирался. Я знал, что надо искать такое применение рукам и голове, чтобы трудиться пусть тяжело и много, но зарабатывать достаточно.

Глава вторая

Надо купить трубу

ВСЕ, ЧТО КАЖДЫЙ из нас собой представляет, главные душевные качества и характеристики закладываются в детстве. Это общеизвестный факт. Любой человек, сталкиваясь с той или иной психологической ситуацией, подсознательно обращается к своему прошлому, стремясь в нем найти истоки решения проблемы. Меня, как человека дела, во многом сформировали события из моего детства и юности. Они запомнились мне яркими сюжетными пятнами, и я хочу поделиться тем, как самые разные, порой не связанные друг с другом фрагменты из минувшего времени трансформировались в определенное мировоззрение.

…Балхаш в годы моего детства был небольшим районным городком Казахской Советской республики. Несмотря на то, что в нем располагалось множество предприятий тяжелой промышленности, я запомнил Балхаш вполне комфортным и даже зеленым городом. Мои родители переехали туда, когда мне было чуть больше шести лет. Они просто произвели равноценный обмен небольшой квартиры в Темиртау на такую же в Балхаше. Какие цели преследовали мои мама и отчим, когда оставляли город, в котором жили их родные и друзья, и отправлялись туда, где никого не знали, сказать сложно. Но одно известно точно, мой отчим, которого я называл папой, как только устроился работать в Балхашскую строительную организацию, встал в очередь на улучшение жилья, ведь через некоторое время у нас с братом появилась сестренка Олеся. Думаю, двум взрослым людям даже с двумя, а уже тем более с тремя детьми было тесно жить в маленькой двухкомнатной «хрущевке» в Тимертау. Видимо, только на новом месте имелись необходимые перспективы и была возможность получить квартиру большей площади.

Во всяком случае, мои родители нашли здесь такую же работу, как и раньше: мама устроилась воспитателем в детский сад, а папа все так же оставался водителем скрепера, землеройно-транспортной машины. В Балхаше я пошел в первый класс школы № 9 имени Кирова. Тогда все мы, семилетки, еще не умели читать и писать, этому нас обучала педагог, классная руководительница Галина Петровна. Это сегодня требуется, чтобы будущий первоклассник был полностью подготовлен. В результате родители, независимо от того, есть у них средства или личные способности, чтобы научить малыша счету и чтению, обязаны решить этот вопрос. И порой отсутствие этих знаний у шести-семилетнего ребенка становится преградой для его зачисления в первый класс выбранной школы. А тогда с нами довольно успешно занималась учительница, мы приблизительно одинаково стремились постигать основы образования, и всем было комфортно.

Я помню, что в школу ходил с удовольствием, а после отправлялся к маме на работу. Там она меня кормила, и дальше я был полностью предоставлен сам себе. Учеба не являлась важной целью – домашнее задание можно было сделать вечером перед сном или вовсе списать в классе у друзей. Сегодня я очень жалею, что не хотел прилежно учиться и все пускал на самотек. С высоты своего опыта теперь я пониманию, что школа давала важные знания, которые являются базовыми даже в предпринимательстве. И плодотворное обучение тогда в настоящее время сэкономило бы мне время и деньги. Но в ту пору я не думал о необходимости каких-то умений. И после того, как портфель был закинут в комнате в самый дальний угол, я бежал во двор играть с мальчишками. Казаки-разбойники в недостроенных домах или прятки в подвалах были у нас самыми любимыми затеями. Но если на стройках нас часто гоняли рабочие и сторожа, то заставить дворовых мальчишек не лазить по подвалам жильцам было довольно трудно. И пусть двери закрывали на висячие замки, а окна закладывали кирпичами, мы все равно находили способы прорваться в какие-нибудь темные и сырые подземелья. Это было не то чтобы азартно и интересно, но точно безумно романтично – полумрак обширного низкого пространства с таинственными переходами между толстых труб и стен. Среди них обитало глухое эхо быстрого детского дыхания и срывающиеся на крик мальчишеские голоса…

Но вскоре все эти ребяческие игры у меня сменило настоящее романтичное увлечение. Город Балхаш раскинулся вдоль северного побережья одноименного озера и даже в советское время по его глади плавали яхты и небольшие катера. А какой же мальчишка не мечтает стать юнгой на корабле дальнего плавания? В Балхаше имелся яхт-клуб и, конечно, я записался в него и стал посещать занятия.

Лето в этой южной части Центрально-Казахстанского мелкосопочника начинается еще в апреле. Уже тогда вовсю цветут деревья и кустарники, а воздух прогревается до плюс семнадцати градусов. Весной мы проходили теоретический курс по парусному спорту; заучивали названия тросов, вязали морские узлы, пытались «считывать» данные навигационных приборов, картплоттера и других датчиков. На учебных яхтах мы сами ставили и убирали паруса, управляли ими по кромке ветра, брали рифы в команде. До осени я, загорелый как африканец, гулял по набережной вразвалочку, словно настоящий матрос в зарубежном порту. Это были невероятные ощущения, я обожал «ходить» на яхтах по озеру. И все-таки в этом моем увлечении имелся один недостаток – все мы были «шестеренками» одного корабля, а я подсознательно хотел чего-то большего. В яхтинге, особенно если в экипаже много людей, ошибочные действия одного человека способны лишь чуть притормозить скорость реакции остальных, но все равно никак не повлияют, например, на саму гонку между судами. И это же касается абсолютной победы в таких соревнованиях. Отработаны слаженные действия всех яхтсменов в команде – отлично! Но не это определяет путь к успеху. Одна из важных составляющих яхтинга – стратегия, почти что продуманная шахматная партия, а я был не готов к пониманию ее условий. Капитаном всегда был кто-то другой, из старших или взрослых. Такое положение дел меня сильно разочаровывало.

Вскоре я бросил это занятие и даже почему-то не пожалел. Видимо, мне и тогда хотелось найти себе такое применение, чтобы от меня зависело если не все в выбранной деятельности, то очень многое. Я рос спортивным мальчишкой, и в школе тренеры из разных секций часто подходили ко мне, предлагая заняться то вольной борьбой, то волейболом. Мне было приятно, я соглашался, начинались тренировки, но потом все заканчивалось усталостью от однообразия и таким же разочарованием. Вероятно, во всем этом не было какой-то личной ответственности, которая заставляла бы меня выкладываться в полную силу, что называется, двигаться «вопреки всему», прорываться сквозь боль и сложности, но достигать отличных результатов. Ведь я это должен делать для… А вот здесь самое интересное. Преодолевать трудности ради самого себя, чтобы достичь успеха в выбранной деятельности, лично мне было не нужно. Это должно быть крайне необходимо кому-то еще, моим родным, например. Но они в серьезность моих увлечений не верили, да и я не давал им для этого никакого повода.

Однажды мы с одним одноклассником, как обычно, гуляли после школы, болтались по району и увидели странное трехэтажное здание, в котором все окна были распахнуты настежь. Только начался учебный год, сентябрь был теплым и солнечным, таким же, как и недавний август, и из окон на улицу неслась нескончаемая какофония разных звуков: дудели, звенели и бренчали музыкальные инструменты, стучали барабаны. Все это было неожиданно и удивительно. Дверь в доме, на котором висела табличка, сообщающая, что перед нами музыкальная школа, тоже была открыта, и мы осторожно вошли внутрь. Поднимаясь по лестницам, пробираясь по коридорам, дергая подряд все дверные ручки и заглядывая внутрь открытых классов, мы с другом вскоре наткнулись на группу юных музыкантов и их преподавателя.

– Мальчики, вам кого? – спросил нас седой мужчина в очках, на вид – самый настоящий профессор.

– А-а-а… мы-ы… тоже хотим… – промычал я, пытаясь на ходу придумать оправдание нашему любопытству.

– Здесь класс скрипки, – устало вздохнул «профессор». – А вы на чем играете? – он поднялся с места и начал закрывать окна.

Но сквозняк уже взлохматил наши отросшие за лето волосы и разметал всю решительность, с которой мы распахивали двери кабинетов.

– Ни на чём… А научиться можно? – пролепетал мой друг.

И тут «профессор» просветлел.

– А! Вы хотите в музыкальную школу записаться?

Мы, как болванчики, согласно закивали.

– Поднимитесь на следующий этаж. Там, в учительской, еще не ушла секретарь. Поспешите!

Так мы сами себя «оформили» в музыкалку. Узнав об этом, мои родители сильно удивились, ведь их старший сын всегда гордился тем, что его считают спортсменом. И вдруг я сам для себя выбрал музыку, решил, что буду учиться играть на трубе, начал по вечерам посещать занятия и даже купил себе нотную тетрадь для уроков сольфеджио. У меня неплохо получалось извлекать звукоряд и контролировать расход дыхания. Этот блестящий инструмент нам выдавали прямо на уроках, я быстро разобрался, как и зачем следует нажимать на нем вентили. Оказывается, музыкальный слух и чувство ритма у меня были отменные, и перспектива научиться хорошо играть на этом духовом инструменте, по словам педагога, «имелась весьма определенная». Но вот собственной трубы, на которой я мог бы заниматься и дома, у меня не было. Все тот же «профессор» на одном из музыкальных занятий пришел к нам в класс и предупредил: «Больше так хаотично учиться нельзя, необходимо купить личный инструмент, о чем следует побеседовать с родителями». В тот же вечер я попросил маму и папу выслушать меня. Уставшие за день родители ютились за узким столом в нашей маленькой кухне, заканчивая доедать вчерашний ужин.

– Учитель в музыкалке сказал, что надо купить трубу. Иначе я не смогу учиться дальше.

Папа удивленно посмотрел на мать.

– Какую еще трубу? Этот… пионерский горн, что ли?

– Ну, да! – радостно закивал я.

– И сколько он стоит? – спросила мама.