Книга Чернобыль. Обитель зла - читать онлайн бесплатно, автор Виктор Володин. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Чернобыль. Обитель зла
Чернобыль. Обитель зла
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Чернобыль. Обитель зла

В моем отделении самый лучший верхолаз – рядовой Семенов. Его-то я и отправил на лестницу. Когда Семенов был метрах в пяти от земли, девчонка очень громко закричала. Я никогда не слышал, чтобы так кричали. Было похоже на то, как шумят машины в «Формуле-1», только намного громче. У нас у всех просто уши заложило. Но хуже всего пришлось Семенову. Мне показалось, что его этим криком попросту сшибло с лестницы. К счастью, нас на тренировках учат группироваться при падении. Семенов упал грамотно, но высота была уже изрядной, так что без травмы – вывиха голеностопного сустава – не обошлось.

Потом девчонка как-то резко притихла. Как будто силы потеряла. Я пристегнулся страховочным поясом к лестнице и продолжил выполнение задания. Думал, что девочка опять что-то выкинет, но она только отмахивалась руками и ногами.

Когда девчонка оказалась на земле, она как будто взбесилась. Мне лицо расцарапала, мать пнула в живот, а потом набросилась на рядового Деревяго. Рядовой девочку поймал и держал, пока врачи ей не сделали успокаивающий укол.

В итоге девчонку увезли на «скорой». Сказали, что в психиатрическую больницу. А мы повезли рядового Семенова в травмопункт.


Сержант Яковлев, МЧС Москвы.


Ознакомившись с запиской и рапортом, я недоуменно пожал плечами – с какой стати эти документы направили нам в Особую Группу? Обыкновенный подростковый психоз. Девочка то ли начиталась чего-то неправильного, то ли все-таки попала под влияние неправильных людей. То, что мать, якобы, не замечала ничего такого – не довод. Когда дети хотят что-то спрятать, то прячут так, что с ищейками не найдешь.

Аномальным, по большому счету, выглядел только этот самый громкий крик девочки. Это же как надо глотку рвать, чтобы боец с лестницы сверзился? Но нужно отдать девушкам должное – вопить многие из них могут так, что уши закладывает. И если она заверещала неожиданно, то мог ли несчастный спасатель хлопнуться с лестницы? Как по мне, так запросто…

Теперь медицинское освидетельствование гражданки Кижеватовой. Да, имели место разрыв барабанных перепонок, сильное носовое кровотечение и общий шок. Но опять-таки списать все это можно хотя бы на то, что у девочки аномально мощные голосовые связки. Помнится, я читал когда-то в газете, что одну японку внесли в Книгу рекордов Гиннесса за то, что она перекричала самолет на старте. Может, и здесь получилось то же самое?

В общем, ничего такого, что говорило бы о вмешательстве в данное дело Зоны, я не нашел. Так что, пожалуй, следует спокойно вернуть всю эту писанину в РОВД и предложить им там поработать самостоятельно, а не сваливать свою работу на другие организации.

Подумав еще немного, я все же решил посовещаться с Зарембо. Это верно, что опыта оперативной работы у меня больше, но он порой умудряется почувствовать то, что проходит мимо моего внимания. То ли этому его нелегкая жизнь научила, то ли сказывалась цыганская кровь, но, так или иначе, интуиция у шефа – дай боже!

Я позвонил, выяснил, что шеф не занят, и поднялся к нему. Зарембо, взяв у меня из рук папку, спросил:

– Как думаешь, это туфта или нет?

– Я ничего такого не увидел, чтобы принимать дело на разработку в Группу. А вы как считаете?

Зарембо поскреб пальцем бровь.

– По правде говоря, я тоже думаю, что это не по нашей части. Мы ведь не пункт психологической помощи, не так ли? С другой стороны, пока ты работал у себя, я сделал пару звонков. Это не единичный случай внезапного психоза. В смысле психоза по похожему сценарию. Есть еще два подобных происшествия. Одно – с девчонкой из Бирюлево. Второе – в Люберцах.

– Что, тоже кричали на ментов и ломали дома технику?

– Ага. Технику ломали. С ментами, правда, ничего похожего не было, насколько я знаю.

– И как решились проблемы?

Зарембо невесело покачал головой.

– Та, что из Бирюлево, по жизни была из так называемых трудных подростков. С родителями находилась в состоянии войны на уничтожение. Там вообще семейка отшибленная на всю голову. И когда у девчонки снесло планку, на это никто и внимания не обратил толком. Единственное, на той стадии, когда надо убегать из дому, ее заперли в комнате. Девочка попыталась дотянуться из окна до водосточной трубы – видать, решила по ней спуститься. Но сорвалась, упала с восьмого этажа и разбилась насмерть.

Я поморщился. История подобного рода – один из самых надежных способов испоганить мне настроение всерьез и надолго.

– А во втором случае?

– Примерная семья. Нормальная девчонка, художница и все такое. Она пропала без вести. Сейчас находится в розыске, и что-то мне подсказывает, что этот розыск ничего не даст.

Я задумчиво потер лоб. Один случай психоза – это, действительно, полная ерунда. Три – явная аномалия. Правда, не обязательно завязанная на Зону. С другой стороны, в нашем стабильном высокотехнологичном мире только Зона и способна устроить что-то необъяснимое.

Я постучал пальцами по столу.

– Значит, предлагаете мне проверить?

Зарембо кивнул.

– Здесь работы, по большому счету, на день. Максимум на два. Навести родственников этих девчонок и пообщайся с ними. Может, это наведет тебя на какие-то мысли. А если не наведет, мы уже с чистой совестью сможем от этих психозов откреститься… – он помолчал немного, потом спросил, пристально глядя мне в глаза:

– Сережа, а вот скажи: насколько, по-твоему, ты понял Зону?

Ответить на этот вопрос с ходу я, конечно, не мог. Он был слишком простым, чтобы ляпнуть первое, что взбредет на ум. Зарембо не торопил – просто смотрел на меня исподлобья и ждал, шевеля усами.

Наконец я решил, что ответ готов.

– Знаете, Степан Иванович, я уже добрых лет семь с ней в контакте. На Украине, в Москве… в других городах. Все это время Зона была и есть рядом. Я чувствую ее. В основном я представляю себе, чего можно ждать от нее в той или иной ситуации. Но сказать, что я понял Зону – это было бы преувеличением. Между нами, Степан Иванович: иногда я не могу избавиться от мысли о том, что Зона – это что-то вроде ребуса. Только пока неясно, каковы принципы зашифровки и что нам откроется, когда мы этот ребус прочтем.

Зарембо понимающе кивнул.

– Ладно, Сережа, приглядись повнимательнее к этим делам. Ведь у тебя, вроде, пока нет ничего более серьезного, чем следовало бы заняться в первую очередь, не так ли?

Я кивнул.

– Хорошо. Тебе нужны еще какие-то уточнения относительно происшествия с Кижеватовой?

– Конечно, – ответил я. – Но в этом лучше разобраться на месте. Как думаете, мать девочки не станет возражать, если я нанесу ей визит? Хотелось бы глянуть на личные вещи Елены.

Зарембо усмехнулся.

– Ну, я думаю, если помашешь у нее перед глазами своим удостоверением, проблем не будет. Или «Особая Группа ФСБ» – это, по-твоему, недостаточно серьезно звучит?

– Может, чересчур серьезно? – покачал я головой. – Мама может возомнить неизвестно что. У дочери всего-то подростковый психоз, а тут появляюсь я и с такими внушительными бумагами, что хоть под кровать прячься. Народ у нас нынче подкованный, насмотревшийся телесериалов вроде тех же «Секретных материалов».

– Может, и возомнит. А может, и нет. Но начни она возникать на сей счет – кто же ей поверит? Короче, Сережа, не волнуйся. Твое удостоверение придется к месту и ко времени.

– Тогда, наверное, я прямо сейчас поеду, Степан Иванович?

– Работай, майор! – ответил Зарембо.

Гражданка Кижеватова

Так уж сложилось, что мне не часто приходится работать с разного рода потерпевшими. Обычно у нас этим есть кому заняться помимо меня. Но теперь я вынужден был настроиться на предстоящую беседу по душам. И, честно говоря, я серьезно опасался за свои способности прикладного психолога.

Я набрал телефонный номер Кижеватовых.

– Алло, – донесся из трубки усталый женский голос.

– Я могу услышать Марию Евгеньевну?

– Это я, – ответила женщина.

– Добрый день. Я Сергей Гордин, майор Федеральной Службы Безопасности. Мне надо было бы с вами поговорить относительно Елены.

– ФСБ? – удивилась женщина. – А при чем здесь вы? Хотя, наверное, вам виднее, с кем и о чем разговаривать. Я сегодня целый день дома, так что приезжайте, когда захотите. Или мне к вам приехать?

– Нет-нет, не утруждайте себя. Я конечно же приеду. Этого вам только не хватало – тащиться через всю Москву. Значит, я могу приехать сейчас?

– Приезжайте, – согласилась Мария Евгеньевна.

В качестве служебного автомобиля мне полагался «УАЗ-Патриот». Меня немного забавляло это пижонство. Усаживаясь в джип, я каждый раз чувствовал себя героем телесериала. С другой стороны, нельзя не признать, что эта машина весьма функциональна и удобна.

Помнится, мне на первых порах не понравился цвет машины – не то малиновый, не то вишневый. Мне показалось, что это слишком броско. Я даже попросил разрешения перекрасить машину за свои деньги. Но оказалось, что бумагомарательства требуется столько, что я предпочел закрыть глаза на цветовое несоответствие. А позже просто-напросто к нему привык.

Через полтора часа я вошел в подъезд невзрачного девятиэтажного дома старой постройки. Квартира Кижеватовых располагалась на пятом этаже, так что я решил подняться не на лифте, а пешком. Оказалось, что подъезд дома непривычно ухожен. Видимо, здесь жило ненормально большое количество нормальных людей, которые мало того, что не поленились расставить кресла на площадках между этажами и разместить цветы на подоконниках, так еще и сумели уследить за всем этим, не дать вандалам всех возрастов учинить разруху.

Кижеватова ждала меня у двери. Она оказалась старше, чем можно было счесть по голосу. Видимо Елена у нее была поздней дочерью. Во взгляде этой небольшой полноватой женщины читались недоумение и даже легкая опаска. Не каждый день к тебе домой наведываются работники ФСБ.

Она провела меня в гостиную, усадила в кресло и спросила, еще не успев сесть:

– Почему делом Лены заинтересовалась ФСБ?

Говорить правду было нельзя. Я решил прибегнуть к наиболее удобному вранью – рассказать лишь о том, что фактически известно на текущий момент. А известно то, что ни к чему толком не приделаешь. Для того чтобы собрать больше информации, надо целеустремленно работать в этом направлении. То есть для среднего человека возможность доискаться до истины исчезающе мала. А в отсутствие такой возможности факты начинают обрастать домыслами и версиями и в конечном итоге напрочь затягиваются сопутствующим мусором.

– Дело в том, что происшествие с вашей дочерью – не единственное. За последнее время в Москве отмечено еще два случая неадекватного поведения молодых девушек, развивавшегося по сходному сценарию.

– Неадекватного поведения? – переспросила она.

Я развел руками.

– Мне не хотелось бы употреблять слов, которые могут вас обидеть. Мы у себя это называем неврозом. Наши работники исследуют эту проблему и пришли к единому мнению, согласно которому в психических проблемах девушек виновен некий конкретный человек.

– Что значит – человек? – удивилась женщина.

– То и значит, Мария Евгеньевна, что мы серьезно подозреваем, что и ваша дочь, и две прочих жертвы невроза имели контакт с человеком, который оказал существенное негативное влияние на их психику. И у моего отдела есть подозрение, что на самом деле жертв может быть куда больше. Просто по той или иной причине они не попали в наше поле зрения. То есть нужно либо ждать новых уходов из дома, ссор и срывов, либо пытаться понять, каким образом предотвратить эти несчастья.

Кижеватова удивленно вскинула брови и попыталась возразить:

– Но Лена никогда не общалась ни с кем таким, кто мог бы это сделать. Я знаю всех ее друзей… Хотя, если подумать, то есть один… молодой человек. Я никогда не одобряла ее общения с ним.

Я прервал начавшееся излияние родительских забот:

– Вообще-то, вы могли и не знать о таком человеке. Поверьте, это случается, дети довольно часто скрывают от родителей какие-то факты своей жизни.

– Но почему Лена должна была от меня что-то скрывать? У нас никогда не было плохих отношений!

– Дело не в плохих отношениях, Мария Евгеньевна. Просто ваша дочь вступила как раз в такой возраст, когда иметь тайны от родителей – своего рода признак хорошего тона. Необязательно это что-то предосудительное и тем более хранящее угрозу. Иногда это просто дневник, который спрятан где-нибудь под матрасом.

Глаза Марии Евгеньевны азартно блеснули, и я от всей души пожелал, чтобы никакого дневника у девушки не оказалось. А то получится, что я ее хоть и косвенно, но все-таки сдал. Нехорошо, честное слово.

– Скажите, я могу посмотреть комнату вашей дочери? – спросил я. – Вдруг найдется что-то такое, что наведет на правильную мысль. А заодно и вашей дочери поможет.

– Каким образом? – удивилась Мария Евгеньевна, – Леночка лежит в отделении для буйных, и врачи понятия не имеют, когда произойдут хоть какие-то изменения в лучшую сторону. Ее пичкают транквилизаторами в лошадиных дозах, и даже это не слишком-то помогает. Стоит ей хоть немного отойти – бросается на людей, кричит так, что вся больница ходуном ходит… Я ее навещаю, а она даже меня не узнает и готова и мне вцепиться в волосы. Я была в больнице позавчера, так Леночку привели ко мне в смирительной рубашке. У меня просто сердце кровью облилось, когда я увидела свою дочь такой!

Я терпеливо объяснил:

– Поймите, если на самом деле кто-то оказывал психологическое воздействие на вашу дочь, могут быть какие-то следы этого. Книги, записки какие-то. Возможно, аудиозаписи. Если они действительно есть, по ним мы сможем выйти на злоумышленника. А вот если выйдем на него и сможем взять его в оборот – будут какие-то зацепки для докторов, занимающихся лечением Лены. И вообще, Мария Евгеньевна, я очень хочу вас попросить о помощи. Хотя бы потому, что один из тех двух случаев невроза, которые произошли с другими девушками, закончился трагедией. Девушка упала из окна и разбилась насмерть.

Мария Евгеньевна побледнела. Наверное представила себе, что и она могла бы ходить не в больницу, к безумной, но все-таки живой девушке, а на кладбище. После недолгой паузы она кивнула:

– Ладно, пойдемте. Я покажу вам все, что хотите.

– Вы не беспокойтесь, – сказал я. – Я буду очень осторожен.

Мария Евгеньевна вяло отмахнулась. Дескать, пустое все это. И раз речь зашла про обыск – так и ни к чему рассыпаться в извинениях. Она встала со стула и жестом пригласила меня следовать за ней.

Комната Лены была, откровенно говоря, странной. Нет, в принципе, я уже давно разучился удивляться тому, чем развлекается и дышит нынешняя молодежь, но тут вспомнил прежние навыки.

Судя по всему, стены комнаты раньше были оклеены обоями, но потом их ободрали, причем как попало – тут и там виднелись ошметки бумаги. Поверх этого безобразия комнату покрасили в сумасшедшее сочетание серого, зеленого, синего и черного цветов. Получилось что-то среднее между творением безнадежно сбрендившего авангардиста и камуфляжем армии инопланетного вторжения. Найти в этих безумных узорах хоть какую-то систему не представлялось возможным. Не факт, что она там вообще была.

С потолка на том, что некогда было проводами от люстры, свисала гирлянда, сделанная из пучков сухой травы, разноцветных бумажек, бечевки и множества разных мелочей вроде бижутерии, пластмассовых елочных игрушек, компакт-дисков и даже столовых приборов. Она доставала почти до самого пола. И хотя, вроде бы, сквозняков в комнате не было, гирлянда шевелилась. Будто бы жила своей, загадочной жизнью.

Помимо этого жутковатого украшения, в комнате были стол, шкаф и кровать. Все это тоже было раскрашено в том же стиле, что и стены. Возле открытых дверей шкафа валялась груда одежды.

– Это она перед тем, как уйти, вывалила, – объяснила Мария Евгеньевна. – Забрала кое-что по мелочи, но остальное все здесь лежит. Даже ее любимые вещи.

Я осторожно поворошил эту груду. Ничего, кроме тряпок. Пожалуй, это единственное из того, что находится в комнате, поддается хоть какому-то объяснению. Девочка, повредившись на непонятной почве умом, вывалила свою одежду, похватала что-то – и свалила.

Вслед за шкафом я обратил внимание на стол.

– Здесь был компьютер? – спросил я.

– Да! Мы с отцом Лены в разводе, но он про дочку не забывает. На Новый год подарил ей новенький компьютер. Я в этом ничего не понимаю, но говорили, что очень хороший, мощный. Леночка так радовалась. А потом, когда эта напасть на нее навалилась – она весь его чуть ли не по кускам разобрала и по полу раскидала. Я в коробку все сложила и у себя поставила.

– Хорошо, – кивнул я. – Потом надо будет и на него посмотреть.

В ящиках стола не обнаружилось ничего примечательного. Все те же травы, какие-то разноцветные камешки, большое птичье яйцо голубого цвета… Помешательство Лены, имело отчетливо «зеленый» уклон. Какая-то аномальная тяга к природе. Очень сильная.

Оставалась только кровать. Чувствуя себя извращенцем, я все-таки запустил руку под матрас. Мария Евгеньевна стояла рядом, напряженно следя за моими манипуляциями. Наверное я здорово зацепил ее фразой о некоем тайном дневнике.

Разумеется, ничего подобного не нашлось. Да и вообще ничего не нашлось. В наше время люди не имеют привычки хранить что-то под матрасом, как, например, моя покойная бабушка. Она считала, что лучшего места для хранения чистых носков и носовых платков – просто не найти. И никогда не клала их в шкаф.

Я выпрямился и задумчиво посмотрел по сторонам. Было такое неприятное чувство, что здесь вообще ловить нечего. С одной стороны, жалко.

С другой – напротив, очень даже неплохо. Одной проблемой меньше у нашей маленькой, но гордой конторы.

Мария Евгеньевна посмотрела на меня одновременно с сочувствием и торжеством. Дескать, понимаю, что служебное рвение, не достигшее цели – это паршиво, но ничего не могу с собой поделать и радуюсь, что никаких улик не найдено.

– Теперь, если можно, покажите мне то, что осталось от компьютера, – попросил я.

Кижеватова принесла коробку. Заглянув внутрь, я увидел то, что внушило мне уважение к деструктивным способностям девочки. Передо мной лежало все «железо» по отдельности. Елена даже отковыряла процессор от материнской платы. Отодвинув хлам в сторону, я обнаружил на дне коробки винчестер. Мне показалось, что на нем нет никаких повреждений.

– Мария Евгеньевна, если не возражаете, я возьму винчестер. Надо бы посмотреть информацию на нем.

– Да, конечно! – легко согласилась Кижеватова. – Если это даст хоть какую-то надежду на помощь Лене – забирайте!

Я положил винчестер в портфель и сказал:

– Мне надо навестить сегодня и остальные две семьи. Может, там мне повезет с поисками больше. Вот мой телефон. Если что-то вспомните – непременно позвоните. А я позвоню вам, когда проверю, что было на винчестере.

– Да, конечно! – заверила женщина, беря у меня визитную карточку. С некоторым удивлением она посмотрела на нее. Наверное, ожидала увидеть несколько побольше информации, чем было. У работников Особой Группы на карточках – только имя и телефоны. Если что – никаких зацепок для излишнего любопытства.

В машину я садился с острым чувством сожаления о напрасно потерянном времени. Мне все больше казалось, что в этом деле нет и быть не может никакого следа Зоны.

И всякую память стереть…

Еще по ходу предварительного телефонного разговора с отцом погибшей Ларисы Уваровой я понял, что Зарембо явно недооценивал степень неприязни к девушке в этом семействе. Лично у меня сложилось такое чувство, что дочь там воспринималась как нечто чужеродное и постыдное.

Тем не менее, встретиться со мной отец согласился. Скорее всего, в данном случае сыграла роль моя служба в ФСБ. И старые стереотипы, согласно которым от разговора с работниками службы госбезопасности лучше не отказываться.

На пороге квартиры меня встретил невысокий щуплый человек, с изрядной лысиной, но, тем не менее, носивший на затылке жиденький хвостик волос. Дурацкая прическа, если честно. А этот персонаж еще и усы отрастил – щеточку под носом, в стиле мафиози тридцатых годов прошлого века. Я едва сдержался от неприличной усмешки.

– Кирилл, – представился мужчина.

– Сергей, – протянул я руку, здороваясь.

– Может, будем на «ты»? – спросил Уваров, глядя мне в глаза с оттенком вызова. Я решил, что адекватно реагировать на подобные подначки глупо, и спокойно согласился.

Мы прошли на кухню, Уваров немедленно закурил. И спросил:

– Так что вам надо? Или эта паршивка успела вляпаться в какую-то чепуху по вашей части?

– В смысле? – уточнил я.

– Ну, я не знаю, с кем там она якшалась. Может, наркотой торговала или за валюту неграм давала. Хотя за это сейчас не наказывают.

Меня натурально покоробило от таких слов в адрес собственного ребенка.

– Нет, она ни во что не ввязалась, – спокойно ответил я, – дело несколько в другом.

– А в чем же тогда, скажи пожалуйста? – удивился Уваров.

– Собственно, в том, что случай с Ларисой – не единственный. Еще, как минимум, две девушки ее возраста подверглись такому же заболеванию. Одна из них сейчас находится в психиатрической клинике, а вторая бесследно исчезла.

– Ничего себе. А я-то думал, это только у нашей стервочки заскоки были!

– Вы говорите о дочери в несколько странных выражениях, – заметил я. – Такое чувство, что у вас с ней были не самые теплые отношения.

Уваров поморщился и глянул на меня так, словно я – представитель партии «зеленых», развернувший транспарант о защите тараканов от санитарной инспекции.

– Ты сюда пришел не для того, чтобы читать мне мораль, я надеюсь? – ехидно спросил он. – Но если все-таки за этим, тогда позволь кое-что объяснить. Мы не собирались заводить детей. На ближайшие несколько лет у нас были другие планы. Но однажды жена что-то неправильно посчитала и в результате забеременела. Мы хотели делать аборт, но оказалось, что ей нельзя по медицинским причинам. Было решено, что девочка будет отдана на удочерение…

Он помолчал, как будто собираясь с духом, чтобы сказать что-то постыдное.

– Но мы смалодушничали. Жене показалось, что она просто не в состоянии отдать свою кровинушку в Дом ребенка. Пришлось оставить ее… Наверное, зря, потому что из-за нее мы не смогли сделать очень многого из задуманного. Я не защитил свою кандидатскую диссертацию, жене пришлось уволиться из престижной коммерческой фирмы с большими контактами за рубежом… В общем, из-за сомнительной радости ощущать себя родителями мы пропустили то время, когда еще могли подняться над средним классом. И остались теми, кто мы есть. Поэтому, ты уж извини, я не буду корчить из себя убитого горем папашу. Жаль только, что она умерла поздно и мы все равно не можем уже ничего в жизни поменять.

Он потер виски кончиками пальцев, демонстрируя, как гнетет его эта чудовищная несправедливость. Я некоторое время помолчал, переваривая услышанное. Потом окончательно решил, что специалист по общению с людьми из меня и в самом деле поганый, и сказал Уварову:

– Знаешь, а у тебя чертовски удобная жизненная позиция. Зачем винить в проблемах себя, когда спокойно можно свалить собственные просчеты на ребенка. Отличный стрелочник, не спорю, вот только, как правило, если люди могут чего-то добиться, они это делают. При этом совершенно по барабану, есть у них дети или нет. То есть, ты прости, но дочка не виновата в ваших не защищенных диссертациях и увольнениях. Виноваты вы сами…

Уваров побагровел. Судя по всему, я врезал по болевой точке. Он пристально посмотрел мне в глаза и процедил:

– А ты не лезь не в свои сани, шпик хренов. И вообще, свалил бы ты с глаз долой, а то и удостоверение не поможет.

Угрозы подобного рода в исполнении Уварова могли меня разве что развеселить. Он был и меньше, и ниже меня. А в то, что этот типичный интеллигентный хлюпик может причинить мне какой-то физический ущерб, я не верил. Понимаю, что размеры – не показатель, и тот же Морихей Уэсиба, великий мастер айкидо, был всего сорока девяти килограммов весом. Но у нас пока не Япония, да и с тайными мастерами боя проблемы.

– Я хочу осмотреть комнату Ларисы. Потом уйду.

Уваров криво ухмыльнулся и рывком поднялся со стула.

– Комнату осмотреть хочешь? Ну что же, пойдем, осмотришь.

Я не ожидал, что он после сказанного проявит хоть какое-то желание со мной сотрудничать. Поэтому сразу заподозрил подвох. Даже приготовился к возможным осложнениям.

Но оказалось, что меня ждет проблема совсем другого характера. Он распахнул передо мной дверь и повел рукой, приглашая заглянуть. Я заглянул, и оказалось, что на осмотр комнаты Ларисы Уваровой я потрачу очень мало времени. Собственно, никакой комнаты не было. А была просто коробка из четырех стен, на которых очень дико смотрелись новенькие виниловые обои.

– А где ее вещи? – спросил я, заранее зная ответ.