Агент из Кандагара
Согласно сведениям, полученным из российской резидентуры, прибывший фотожурналист Джонатан Фоксман время от времени выполнял поручения Центрального разведывательного управления США. И хотя точных сведений о причастности Фоксмана к этому ведомству у Службы внешней разведки России не было, тем не менее они сочли возможным передать подобные сведения местным органам безопасности. Слишком часто, по непонятным совпадениям, Фоксман оказывался в горячих точках планеты. И хотя он действительно был неплохим фотожурналистом, тем не менее сделать гадость другой разведке и подставить ее возможного осведомителя или агента под наблюдение чужой контрразведки считалось хорошим тоном. Поэтому Фоксмана взяли под плотный контроль уже в аэропорту.
Американское посольство на встречу Фоксмана отправило Ильяса Мамедова не только потому, что пренебрежительно относилось к прибывшему фотографу. В посольстве знали, что Мамедов уже полтора года информирует сотрудников Министерства национальной безопасности Азербайджана о своей работе. И справедливо решили, что прибывающий на полтора дня журналист вполне может встретиться с этим осведомителем. В свою очередь, в Министерстве национальной безопасности были осведомлены о том, что посольство хорошо знает об их внештатном сотруднике. Такое положение дел устраивало обе стороны.
Именно поэтому Ильяс Мамедов в своем донесении указал, что прибывший журналист Джонатан Фоксман интересовался своими завтрашними съемками и местной кухней. Именно поэтому номер Фоксмана прослушивался и его храп был зафиксирован наблюдателями из контрразведки. Именно поэтому американское посольство не очень интересовали похождения журналиста, который прилетел для своей фотосессии и не имел никакого отношения ни к дипломатической службе, ни к спецслужбам Соединенных Штатов. Во всяком случае, в посольстве никакой другой информации просто не было. Ни у кого, кроме одного человека. Этот человек считался советником по культуре, хорошо владел несколькими языками, в том числе русским, турецким, азербайджанским.
По «случайному совпадению» именно в этот вечер советника пригласил консул Израиля, который проживал в «Парк Хаяте». Наблюдатели из местной контрразведки зафиксировали их встречу. Никто даже не мог предположить, что, уходя из отеля, советник передал небольшой конверт водителю, приехавшему за ним. Водитель был сержантом американской морской пехоты, одетым в штатское. Он прошел по коридору и просунул конверт под дверь номера Фоксмана. Затем вернулся к своей машине.
Услышав легкий шорох, Фоксман сразу проснулся – сказывалась многолетняя привычка. Он осторожно поднялся, подошел к дверям. Открыл конверт. В нем был листок, на котором значилось только несколько цифр. Если бы даже конверт попал в чужие руки, никто бы не сумел понять, что скрывается за этими цифрами. Это не был шифр в привычном понимании этого слова. Первая цифра обозначала номер в отеле, вторая – завтрашнее время. И третья – возможную продолжительность беседы. Расшифровать подобные цифры не смог бы ни один шифровальщик в мире, если бы не знал точно, что именно они означают.
Фоксман прошел в ванную комнату и сжег содержимое конверта, а затем и сам конверт. Пепел спустил в унитаз. Убедившись, что все в порядке, он лег в кровать и снова уснул. Со стороны могло показаться, что пожилой человек просто поднялся ночью с постели и прошел в туалет. Фоксмана заснул сразу и глубоко. Утром он с удовольствием позавтракал в отеле, ожидая, когда за ним приедет Ильяс Мамедов.
В этот день он честно провел свою фотоссесию, восхищаясь местными пейзажами. Обедали они в небольшом ресторанчике у моря, кухня которого привела Фоксмана в полный восторг. К вечеру уставшие наблюдатели уже с нетерпением ждали, когда этот экзальтированный американец закончит свои съемки и вернется в отель. Было очевидно, что информация по Фоксману не соответствовала действительности. Его интересовала только съемка. Ближе к пяти часам вечера Ильяс привез Фоксмана в американское посольство и вместе с ним прошел к консулу. Это был обычный, ничего не значащий визит. Если не считать взглядов, которыми обменялись Фоксман и советник по культуре, встретившиеся в коридоре. Но Ильяс не мог обратить внимания на подобный быстрый обмен взглядами. В своем вечернем донесении он указал, что пятиминутный вежливый разговор гостя с консулом шел о ничего не значащих подробностях приезда журналиста в Баку.
Вечером Фоксман спустился в ресторан и даже выпил два бокала вина. Затем немного погулял вокруг отеля. Он ни к кому не подходил и ни с кем не разговаривал. Уже в десять вечера он был у себя в номере. Контрразведчики понимали, что это «тухлый номер». Он заснул сразу, как только лег, и его легкий храп еще долго раздавался в их прослушивающей аппаратуре.
Ровно в три часа ночи он проснулся, словно кто-то разбудил его. Осторожно поднялся, достал небольшой магнитофон, включил его. На пленке был записан его храп. Стараясь не шуметь, он вышел из своего номера. До нужного номера идти ему было совсем недалеко. На этаже никаких камер внутреннего наблюдения не было. Он подошел к двери и осторожно постучал. Даже не постучал, просто поскребся. Дверь сразу открылась.
На пороге стоял мужчина, удивительно похожий на Фоксмана. Та же комплекция, рост, несколько тучная фигура, щекастое лицо. Только этот человек был в очках и у него в отличие от гостя были густые седые волосы. Это был украинский бизнесмен, уже два дня гостивший в Баку. Оба знали, что именно им нужно делать и поэтому лишние слова были действительно лишними. Фоксман надел протянутую ему куртку бизнесмена, натянул седой парик, надел очки. Теперь он выглядел почти идеальным отражением украинского гостя. Никому и в голову не могло прийти, что этот «бизнесмен» уже несколько раз в разных странах и при иных обстоятельствах подобным образом «заменял» Фоксмана, выступая то в роли украинца, то в роли израильтянина, то в роли словака. За украинцем, разумеется, никто и не думал следить. Джонатан молча кивнул своему двойнику и, спустился вниз. На улице его ждал автомобиль украинского гостя, припаркованный прямо рядом с отелем. Это был внедорожник «Лэнд Ровер» черного цвета. Фоксман уселся в машину и мягко отъехал. Он полчаса ездил по городу, проверяя, нет ли за ним наблюдения, а затем резко развернул машину и поехал в сторону Мардакян, приморского поселка, находившегося в сорока километрах от города.
Когда на часах было около четырех, он подъехал к дороге, ведущий в поселок. У поворота стояли белые «Жигули». Фоксман притормозил машину, снова огляделся. Затем первым вышел из автомобиля, подошел к «Жигулям». Оттуда вышел высокий молодой мужчина лет тридцати.
– Здравствуйте господин Физули, – сказал Фоксман на хорошем русском языке, протягивая ему руку, – я очень рад, что вы приняли наше предложение.
Третий кандидат
В этом лондонском пабе на Сити Роуд в будни посетителей бывало немного. Зато по вечерам пятницы и в субботу бар заполнялся людьми и здесь трудно было найти свободное место. Но в остальные дни здесь было тихо и безлюдно. Только двое посетителей сидели в углу за своими кружками пива. Вошедший мужчина неторопливо оглянулся по сторонам, заказал себе темного пива и уселся в другом углу. На вид ему было около сорока лет. Чуть выше среднего роста, смуглое лицо, характерное для выходцев из Южной Азии, тонкие губы, выпуклые выразительные глаза. В этом районе было много выходцев из Пакистана, поэтому на него никто не обратил внимания.
Он был в сером костюме и черной рубашке без галстука. Очевидно, он не очень любил пиво, так как за двадцать минут ожидания не выпил даже четверти кружки. В бар вошел еще один мужчина с типичной арабской внешностью. Смуглое лицо, черные волосы, нос с характерной горбинкой, подчеркнутые скулы. Этому посетителю было не больше двадцати пяти лет. Увидев смуглолицего, он кивнул ему в знак приветствия и, заказав себе минеральной воды, подошел к столику.
– Здравствуйте, уважаемый Бахыш-хан, – вежливо поздоровался вошедший.
– Добрый день Маджид, – протянул ему руку поднявшийся Бахыш-хан, – садись. Я рад, что ты приехал.
– Я немного задержался, прошу меня извинить, – сказал Маджид, усаживаясь напротив.
– Ничего, – улыбнулся Бахыш-хан, – я был уверен, что ты приедешь. Если не возражаешь, давай перейдем на арабский, чтобы нас не понимали.
– Здесь никого нет, – оглянулся по сторонам Маджид. В дальнем углу сидели двое посетителей, и сонный бармен скучал за стойкой.
– Все равно так будет лучше, – улыбнулся Бахыш-хан. – Ты уже знаешь, почему мы выбрали именно тебя?
– Да, знаю. Мне сказали, что вы хотите увидеться со мной, чтобы поговорить о моих проблемах.
– Ты ведь заканчиваешь химический факультет в Кембридже, – напомнил Бахыш-хан, – и, насколько я знаю, твои успехи радуют преподавателей и твоих уважаемых родителей.
– Спасибо. Я стараюсь учиться хорошо, чтобы оправдать их доверие.
– Ты уже решил, где именно будешь работать? Выпускника Кембриджа будут готовы принять лучшие лаборатории мира.
– Мне предлагают остаться в самом Кембридже, делать докторскую диссертацию, либо работать в крупной американской фармацевтической компании.
– И что ты решил?
– Пока не решил. У меня еще есть время до первого числа.
– Ты не должен забывать, что в первую очередь ты мусульманин, а уже потом выпускник Кембриджа.
– Я об этом всегда помню, – очень серьезно ответил Маджид, – и стараюсь не нарушать наших заповедей.
– Это очень хорошо, Маджид. Ты, наверное, удивился, когда увидел, что я пью пиво, этот алкогольный напиток, неугодный Аллаху. Но так нужно, иначе я вызвал бы ненужные подозрения. Если мы будем сидеть в этой пивной и пить минеральную воду, на нас сразу обратят внимание. Иногда во имя высших целей мы обязаны нарушать некоторые наши заповеди…
– Я понимаю.
– Мы хотим предложить тебе работу, Маджид. Очень сложную и очень ответственную работу. На благо всего мусульманского мира. Это будет работа, достойная такого человека, как ты.
– Я вам верю, уважаемый Бахыш-хан, но мои родители… Что они скажут? Ведь отцу было так трудно оплачивать мое обучение в Англии. Мы не настолько богаты, чтобы я отказывал американцам.
– Насчет денег можешь не беспокоиться. У тебя будет зарплата в несколько раз большая, чем та, которую ты получал бы в самой крупной фармацевтической компании Соединенных Штатов. И все долги твоего отца мы оплатим еще до того, как ты начнешь свою работу.
Маджид судорожно вздохнул. Провел рукой по лицу.
– Если все будет так, как вы говорите…
– Только так, Маджид, только так.
– Тогда я, конечно, согласен. Что я должен делать?
– Хорошо учиться. Тебе осталось еще несколько месяцев. Нам нужно чтобы ты получил самый лучший диплом, которого ты заслуживаешь.
– Я думаю, что все так и будет, – улыбнулся молодой человек.
– Прекрасно. Я тоже так думаю. Посчитай, что тебе нужно прямо сейчас. Много денег я пока дать тебе не смогу, но все же помочь мы тебе сможем. И твоей семье тоже поможем. Твоя семья пользуется особым уважением среди ливанских шиитов. Мы надеемся, что ты будешь достоин своей славной семьи. Ведь твой старший брат погиб во время ливанской войны?
– Да, – кивнул Маджид, – во время войны с израильтянами.
– Вот видишь. В вашей семье существуют такие традиции, так что ты просто обязан быть достойным памяти своего старшего брата и своего дяди Ибрагима аль-Кифти, который был известен на всем Ближнем Востоке. Его убили не мусульмане, как принято считать. Это предатели, люди, не имеющие в своем сердце Аллаха и предавшие своих братьев-единоверцев.
– Спасибо. Я даже не помню дяди. Он погиб, когда мне было только четыре года. Но память о нем живет в нашей семье. Моя мать была его младшей сестрой.
– Мы все это учитывали, когда предложили тебе встретиться, – кивнул Бахыш-хан. – Сейчас мы с тобой расстанемся. Когда выйдешь отсюда, не садись в такси. Лучше пройди по этой улице до конца, там будет станция метро. Войди в метро, дождись поезда, а когда он придет, войди в вагон и выйди из него за секунду до того как закроются двери. Посмотри, нет ли чего-нибудь подозрительного. Затем поднимись наверх, пропусти первое свободное такси и возьми второе. Ты меня понял?
– Как в шпионском детективе, – улыбнулся молодой человек.
– Это уже жизнь, – сурово напомнил Бахыш-хан, – и мы очень рассчитываем, что ты нас не подведешь. Вот тебе деньги. Здесь небольшая сумма, только триста фунтов. Но мы будем помогать тебе и дальше. А потом поможем и твоему уважаемому отцу.
– Спасибо, – вздохнул Маджид, забирая деньги.
– Ты понимаешь, что о нашем разговоре не должен знать никто, – напомнил Бахыш-хан, – ни один человек. Иначе мы не сможем работать с тобой.
– Я все понимаю.
– У тебя есть девушка. Она – голландка.
– Откуда вы знаете? Впрочем, да. Извините. Я вас слушаю.
– Вам придется расстаться. Подумай, есть ли у тебя силы, чтобы порвать с ней навсегда.
– Она хорошая девушка, – попытался объяснить Маджид.
Бахыш-хан выразительно посмотрел на него. Он ничего не произнес, просто смотрел на своего молодого собеседника.
– Да, я понимаю, – опустил голову Маджид, – но я не думал, что все так серьезно. Я попытаюсь… честное слово, я попытаюсь…
– Это будет верное решение, – кивнул Бахыш-хан. – А теперь можешь уходить. Я позвоню тебе через две недели, и мы увидимся снова. Уже в другом месте. Возможно, мы приедем к тебе в Кембридж. Если кто-то будет спрашивать, то скажи, что приехал родственник твоего отца.
– У нас много арабов, – улыбнулся Маджид, – они сразу поймут, что вы не можете быть родственником моего отца. У вас запоминающаяся и характерная внешность. Вы совсем не похожи на араба, извините меня. Они сразу поймут, что вы из Пакистана.
– Правильно, – согласился Бахыш-хан, – конечно, не похож. Можешь не беспокоиться. Если будет нужно, то к тебе приедет настоящий араб, который будет похож на твоего родственника. Договорились?
– Да, до свидания. Спасибо вам за все.
Маджид встал, пожал руку своему собеседнику и вышел из бара. Бахыш-хан оглянулся. Двое посетителей, сидевших в углу, смотрели на него. Он незаметно кивнул, подошел к бармену, положил на стойку бумажку в десять фунтов и вышел из бара. Через минуту следом за ним вышли и двое других посетителей. Они свернули на другую улицу, где в салоне автобуса с затемненными стеклами их уже ждал Бахыш-хан. Оба вошли следом за ним в автобус, который сразу тронулся.
– Все нормально, – сразу сообщил на превосходном английском Бахыш-хан, – парень согласен работать с нами. У него прекрасная голова, хорошая память, он умеет аналитически мыслить.
– Слишком известная семья, – задумчиво сказал один из вошедших в автобус, – возможно, мы несколько перестарались.
– Это даже хорошо, – возразил Бахыш-хан, – именно такой человек будет вызывать меньше подозрений. Не забывайте, что он провел в Англии несколько лет, а значит все равно к нему будет много вопросов. И его еще долго будут проверять, прежде чем окончательно убедятся в его надежности. Именно такой человек нам и нужен. А его легендарный дядя и погибший старший брат только делают Маджида вполне устойчивым кандидатом для прохождения любой проверки.
– И все-таки нужно быть осторожнее. Можно было выбрать кого-нибудь другого. За ним тянется такой шлейф известности. Израильтяне могут быть недовольны. Я уже не говорю про англичан. Мы не имеем официального права работать на их территории. Я не удивлюсь, если выяснится, что сейчас нас слушает их контрразведка.
– Мы делаем одно общее дело, – возразил Бахыш-хан, – и вы понимаете, во имя чего мы его делаем. Мы просмотрели массу кандидатур, отсекли несколько сотен возможных претендентов. Он оказался самой идеальной кандидатурой. Особенно учитывая его успехи в Кембридже. Найти нужного кандидата очень сложно, а такого, как Маджид, вообще невозможно. Добавьте к этому еще и его шиитские корни. В Агафнистан его позовут через две недели. Они тоже долго выбирали себе подходящего человека.
– Посмотрим, – кивнул его собеседник, – в любом случае именно ты, Бахыш-хан, будешь отвечать за этого кандидата. Значит, ты понимаешь, какая на тебе ответственность. Насчет голландки ты ему сказал?
– Конечно. По-моему, он все понял.
– Вот в этом я не уверен. В таком возрасте часто влюбляются и расстаться с любимой девушкой по приказу неизвестного начальника будет очень непросто.
– Он дал слово…
– А если не сумеет?
– Есть масса способов заставить его расстаться с ней. Найдем другого молодого человека, который просто отобьет ее у него. Или выйдем на подругу, которая сделает все, чтобы разорвать их отношения…
– Другие варианты существуют?
– Конечно. В крайнем случае она срочно уедет из Англии домой или попадет под колеса автобуса, – в сердцах произнес Бахыш-хан, сверкнув глазами.
Оба его собеседника замолчали. Переглянулись.
– Надеюсь, что ты пошутил, – сказал один из них.
– Нет, – ответил Бахыш-хан, – ты только что сказал насчет операции, которую мне поручили. Я доведу Маджида до конца, и если мне будет мешать женщина или мужчина, непреодолимые обстоятельства или сам Иблис-Дьявол, то и тогда я сделаю все, чтобы успешно завершить нашу операцию. Или вы сомневаетесь, господа?
Автобус направлялся на запад. Ни один из сидевших в нем даже не мог представить себе, что после их ухода сонный бармен, даже не смотревший в сторону посетителей, как-то сразу встрепенулся и, подойдя к столику, рядом с которым разговаривали Бахыш-хан и Маджид, снял «жучок», прикрепленный к нему. Уже через четыре часа резидент «Моссад» в Лондоне знал, о чем именно говорили представитель известной шиитской семье в Ливане Маджид аль-Фаради и неизвестный им Бахыш-хан. Израильская разведка традиционно следила за всеми потенциальными кандидатами из арабских стран, учившимися в высших учебных заведениях Великобритании и США, ведь талантливые химики или физики могли представлять реальную угрозу самому существованию государства Израиль. Однажды израильская разведка уже не смогла вычислить пакистанского физика, который сумел украсть секреты атомной бомбы и изготовить подобное оружие в своей стране. Кадир Абдул-хан, так звали этого пакистанского ученого, сумел обмануть не только своих английских коллег, но и спецслужбы Великобритании, которые даже не подозревали о подобном плане. Справедливости ради стоит отметить, что после подобного беспрецедентного поступка доступ мусульманских студентов и аспирантов в ведущие химические и физические лаборатории был резко ограничен, что несколько противоречило самим постулатам демократии.
Но как бы там ни было, первым мусульманским государством, которое создало ядерное оружие, оказался Пакистан. Когда Ирак попробовал сделать нечто подобное, израильтяне просто разбомбили их ядерный центр. Но с Пакистаном ничего не получилось. А теперь еще и заклятый враг Израиля – исламское государство Иран тоже пыталось получить доступ к обладанию подобным оружием. Необходимая в подобных случаях бдительность всех агентов, задействованных в Европе, была просто вынужденной мерой.
Именно поэтому за Маджидом следили уже давно. И его разговор с Бахыш-ханом оказался записан на пленку и передан в центральный офис израильской разведки. Теперь Маджид был взят под плотное наблюдение агентов «Моссада». Смущало только одно обстоятельство. По данным нескольких агентов израильской разведки, Бахыш-хан работал на американцев. Однако в разведке этому не придавали особого значения. Слишком много перебежчиков и двойных агентов существовало в этом неспокойном мире. К тому же в «Моссад» не забывали, что пакистанский ученый-ядерщик Кадир Абдул-хан сумел так ловко похитить секреты именно потому, что его поддержали американцы, пытающиеся разыграть свою карту против Индии. Самое поразительное, что американцы, сыграв на стороне Пакистана против Индии, подсознательно выступили и против России, которая была возможным союзником Индии, а заодно и против своих самых близких союзников – Великобритании и Израиля, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не допустили бы подобной утечки информации.
Но в разведке не бывает постоянных интересов, а предательство почти такая же норма, как и двурушничество.
Вместо прелюдии
Они сидели вдвоем, друг против друга. Племянник бывшего Государственного секретаря Соединенных Штатов Роберт Эйссинджер и один из тех сотрудников Центрального разведывательного управления, кто проводит реальную политику в своем ведомстве, не обращая внимания на часто меняющихся руководителей. Этот человек был настолько важным и настолько засекреченным лицом, что даже имя его никогда не упоминалось ни в одном из опубликованных документов. Мистер Патрик Рассел возглавлял отдел тайных операций, отвечая за разработку и осуществление тех мероприятий, которые априори никогда не будут упомянуты на сенатских слушаниях или в отчетах перед конгрессменами и вообще никогда не станут известны никому из посторонних. В конце-концов, у каждой из уважающих себя спецслужб мира есть в активе подобные операции, которые необходимо скрывать во имя высших интересов страны.
Роберт Эйссинджер был похож на своего дядю. Такой же грузный, с большой головой, умными, немного грустными глазами за толстыми стеклами очков. Ему было уже почти шестьдесят лет, и большую часть своей жизни он работал аналитиком на структуру, называемую Агенством национальной безопасности США. Собеседники уже встречались прежде несколько раз, проникнувшись к другу другу симпатией и уважением, которые обычно испытывают друг к другу настоящие профессионалы, даже безотносительно того, на чьей стороне они обычно выступают. В отличии от своего собеседника Патрик Рассел был типичным англосаксом. Подтянутый, высокий, больше похожий на английского наследственного лорда, чем на руководителя отдела ЦРУ.
– Вы считаете, что наш план был ошибочным? – уточнил Рассел.
– Убежден, – кивнул его собеседник, – я с самого начала был против этой безумной затеи. Завербовать несколько пакистанских моджахедов, чтобы выйти на нужных нам людей? Было ясно, что их рано или поздно разоблачат, даже до того как они начнут действовать. Деньги, конечно, универсальное средство для любой операции, но не забывайте, что в данном случае мы имеем дело с настоящими фанатиками, для которых деньги не самое важное. У них своя, уже устоявшаяся идеология, свои четко сформировавшиеся представления об этом мире и, наконец, у них очень неплохо развита система информации. Но если даже считать, что деньги действительно универсальное средство, то и денег у них довольно много. И если вы со своим скромным бюджетом можете купить парочку предателей, то они со своими миллиардами могут предложить им в сто раз больше, чтобы разоблачить собственных предателей. Что и произошло. Все ваши люди, на которых вы возглагали такие надежды, были уничтожены.
– Их сдали в пакистанской разведке, – мрачно сообщил Рассел, – я всегда считал, что им нельзя доверять. Но в данном случае у нас не было другого выхода.
– Выход есть всегда, – возразил Эйссинджер, – необходимо более тщательно и продуманно планировать ваши операции. Простите меня, мистер Рассел, но я вынужден снова напомнить, что мы имеем дело с очень необычным врагом. Они не ценяет не только чужие жизни, но и с радостью готовы умирать во имя собственных идей. Для них не существует никаких моральных запретов во имя торжества собственных ценностей. Они готовы на любые жертвы ради собственной победы, уничтожая как врагов, так и своих соотечественников. А наше общество уже давно не готово к подобным жертвам. Когда самолеты врезались в башни Торгового центра и падали на Пентагон, почти все аналитики, еще не имея конкретной информации, были убеждены, что подобные акты могут совершить только боевики бен Ладена. Найти сразу двадцать европейцев или американцев, готовых вот так бессмысленно и страшно отдать собственные жизни, сегодня практически невозможно. А для тех, кто захватывал самолеты, это в порядке вещей. Они искренне верили, что попадут в рай. И еще более искренне верили, что их борьба имеет смысл.
Идеология – страшная сила в руках демагогов и фанатиков. В своем время наш президент Эйзенхауэр говорил, что солдаты коммунистического лагеря всегда сражаются лучше, чем солдаты стран демократической коалиции. Немцы во время войны называли русских солдат людьми с «пониженным инстинктом самосохранения». Был такой термин у немецких психологов. Они не могли понять, почему русские обреченно дерутся до последнего человека, отбиваются до последнего патрона и умирают, даже не пытаясь спасти свои жизни, даже когда их поражение абсолютно очевидно. Нелогичность «русских варваров» их даже пугала, вот они и придумали такой термин. На самом деле все было гораздо проще. У русских советских солдат была своя идеология, своя пропаганда, которая оказалась гораздо сильнее фашистской идеологии и нацистской пропаганды. Это был один из самых сильных факторов, повлиявших на ход войны. Сейчас о нем стараются не вспоминать, ведь это означает признать победу сталинской идеологии, что противоречит нынешним либеральным установкам европейских политиков. Но все было именно так. Миллионы советских людей верили, что защищают свою страну от захватчиков, свои дома и свои семьи, что было, в общем, правдой. Сталин однажды сказал в разговоре с Черчиллем, что солдаты защищают не Советскую власть, а свои дома, свои семьи, свою Русь. Он так и выразился. Нужно сказать, что он был умным человеком и трезвым прагматиком. А вот убедить миллионы немцев, что они сражаются за расовое превосходство своей нации, что эта мировая борьба против евреев и славян, оказалось гораздо сложнее.