Высокие отношения

Вслед за носилками вышел стражник, держа за волосы голову кого-то из близнецов. С обрубка шеи сочились тяжелые капли. Похоже, в луже крови лежала – вряд ли до сих пор текла бы из трупа…

Неизвестные убийцы постарались на славу! Положили всех, до кого дотянулись. Сволочи! И ведь и до него могли добраться!

Жаль, Марселин не рассказала, что и как. И вряд ли расскажет.

Лукас криво ухмыльнулся – так и не завалил ее на постель упругой попой. С другой стороны, всяко бы не вышло ничего. Сбежала красавица, только косы мелькнули.

Да и хрен с ней.

Марселин права. Надо растаять. Как сделала она, подавая пример. Будет забавно, если толстяка она же и сдала страже…

А вдруг у Йоржа ждет засада. Хотя, конечно, вряд ли! Пустили в «Русалку», и самомнение до небес, по лбу колотит? Кому ты нужен, шелупонь безродная, чтобы на тебя еще засаду ставить, уважаемых людей отвлекать?! Но, в любом случае, надо уходить. Пока какому-нибудь слишком бдительному стражнику не стукнула моча в голову, и не окликнул…

Изморозь отлепился от стены, провел напоследок ладонью по шершавости камня. Кровь стучала в висках, а ноги так и дрожали, в ожидании очень долгого и очень быстрого бега. Но бежать нельзя. Вот совсем нельзя! Даже быстрый шаг под запретом. Пойдешь хоть на гран быстрее, чем положено похмельному гуляке, бредущему с доброй гулянки, и все. Стражники, они ведь как легавые. Сперва бегут, потом соображают. А ведь если догонят, то виселицы не миновать – если при задержании не сунут кинжал под ребро или не стукнут виском о камень – чтобы мороки меньше.

К тому же, его видели среди банды. И ведь никто не знает, где кончается Ратт и начинается стража… Описание физиономии и особые приметы найдутся. И ведь, чего кривляться, виноват, Панктократор соврать не даст, узлом язык заплетет! И резал, и душил, и карманы убитых чистил. И награбленное не в храм относил, а на пьянки тратил, да на девок гладких…

Вспомнилась Стефи. Замелькали перед глазами соски-смородинки, зашептали губы, четко очерченные, будто резцом отмеченные. Вливались слова расплавленным свинцом…

Лукас затряс головой, словно воду из ушей вытряхивал после купания.

Потом. Все потом! Сперва, нужно оказаться как можно дальше от “Башмака”. И все будет! И вино, и деньги, и женщины!

Но потом.

Изморозь бросил последний, преисполненный сожаления, взгляд на кабак. Нет, Лукас грустил не об убитых товарищах – нужны они ему! Он надеялся, что вся уборка ограничится выносом тел и замыванием пятен крови и мозгов. И что никакая сверхстарательная сволочь из прислуги, радуясь, что наконец-то поубивали не полезет глубже. Иначе плакали его денежки!

А теперь, аккуратненько, не спеша… Левой ногой, правой ногой! Это называется «ходить», а никак не «бежать». Идем себе, и идем.

Лукасу казалось, что ему в спину таращится с полдюжины стражников. Но никто на него внимания не обратил. А если кто и заметил бледного парня, прилепившегося к стене, то никак его к событиям в «Башмаке» не приписал. Гоняться же за всеми подряд – подметки сгорят. А они хоть и казенные, а всяко жалко! Выдают-то, сапоги всего раз в полгода!

Все же Изморозь не сдержался. Он рванул с места так, что любой заяц сгрыз бы ноги от зависти. Маска загулявшего студента свалилась, рассыпавшись вдребезги от топота ног, колотящих о брусчатку.

Но долго бежать не пришлось. Лукас даже не успел запыхаться, как вылетев из-за поворота, со всего размаху ударился во что-то большое и мягкое. Отлетел назад, со всей силы приложившись о камни спиной и затылком – перед глазами на миг все померкло в разноцветном хороводе. Рот наполнился кровью из прокушенного языка.

Еле шевеля конечностями, сам себе напоминая полураздавленного жука, Лукас попытался подняться. Ему помогли, ухватив за шиворот, и воздев ввысь. Изморозь дотягивался до земли только кончиками пальцев ног.

– Ишь, разбегались тут! Ворюга! Ну я тебя…

Его держал одной левой огромный человек, размерами как парочка Рэйни, а то и больше.

Могучая лапа начала складываться в кулак. Медленно-медленно…

Лукас представил, что с ним произойдет, если это животное его ударит. Череп сомнется куриным яйцом – только осколки полетят.

Изморозь заверещал от страха, выдернул из кармана складник. Резко дернул кистью, поджимая «плавничок». Клинок выскочил беззвучно – щелчок стопора утонул в визге. И так же беззвучно нож вошел куда-то под рыжую с проседью бороду.

Лукас выдернул оружие с легким доворотом, как учили. Глядя в округляющиеся глаза противника, ткнул снова, чувствуя, как лопается после краткого мига сопротивления кожа, как острие втыкается в мясо, пробивая хрящи.

Кровь шумно фыркнула в лицо. Двуногий медведь разжал руку. Изморозь ударил еще раз, чувствуя, что падает, и снова на спину. Чудом перекрутился в воздухе – приложился бы снова затылком, и не встал. Твердость брусчатки больно стукнула по пяткам.

У врага подкосились ноги, и он начал заваливаться лицом вперед. Мертвец чуть не придавил безжизненной тушей отпрыгнувшего Лукаса – бессильные пальцы скользнули по колету.

Изморозь лихорадочно оглянулся. К счастью, недолгая схватка обошлась без свидетелей, а шум никого не побеспокоил до той степени, чтобы возмущаться. Парень присел, охлопал штаны убитого, не обращая внимания, что пачкается в крови – ее и так было с избытком, что на руках, что на теле. Ага, вот и кошелек. Увесистый! Даже если только медь, уже неплохо!

Лукас сунул находку за пазуху. Снова оглянулся. По-прежнему вокруг стояла тишина. Не хлопали ставни, никто не кричал о хладнокровном убийстве и наглом грабеже. Тихий квартал, спокойный!

Изморозь представил как он сейчас выглядит со стороны. Жутковато, что и говорить! Весь в крови, волосы дыбом, глаза горят! Его скорчило приступом внезапного смеха. Лукас чуть не упал, содрогаясь от хохота. Обоссавшийся ужас из пустошей, чтоб его! Самое то пугать детей и соседских коров!

*****

Каждый горожанин знал, где живут циркачи из «Ключа»! И почти каждый тут побывал! Кто ходил к гадалкам, кто – попялиться на зверинец, а кто и к веселым и не жадным циркачкам наведывался за плотскими утехами.

Табор располагался между портом, что раскинулся на мысе, у бухты, и городом, что стоял в лиге от побережья. Там, где сходятся три дороги, разбегаясь причудливой литирой. От перекрестка, по широкой – двум телегам места хватит – дороге, местами даже мощенной, и к морю, вдоль пыльных ореховых рощ.

Цирк, до того неустанно бродящий и катающийся по побережью, в Сивере оказался с год назад. И до того пришелся ко двору местным, что все никак не мог сняться. И укатиться дальше, по пыльным дорогам.

Сивера – город портовый. Корабли то приходят, то уходят. Торговые караваны косяками идут. Непрестанный круговорот человеков в Универсуме, как сказал бы какой ученый, доведись таковому прослышать про данную данность! И моряки, и торговцы – люди с деньгами! И пьют как верблюды, соря деньгами, когда голову дрянным пойлом затуманят. И шутки им можно шутить одинаковые, и фокусы показывать одни и те же. Кто там заметит, что на прошлой неделе все тоже самое было?

Опять же, у циркачей имелся запас всякого хитрого зелья, годного для разнообразнейших дел. Много, короче говоря, имелось причин не сниматься с места.

Колеса врастали в песок, а циркачи в город. С ними здоровались, кое-кого звали в гости, а кое-кого и настойчиво зазывали. Глядишь, год-два, и все, станут местными – никто и не вспомнит, что приезжие. Рожами почернели, волосы выгорели – будто всю жизнь тут прожили. Разве что говор выдавать будет! Язык не перекрутить…

Лукас шлепал по лужам, поглядывал вверх – солнце потихоньку забиралось на серое небо – трехдневный потоп все-таки кончился! Засмотревшись, Изморозь поскользнулся на гнилом яблоке, упал, неловко подвернув левую руку. Падая, лицом чуть не угодил в дохлую крысу…

Незадачливый вор сел на мостовую, бессильно выдохнул. За что караете, боги?! Что сделал вам такого?! От злости и обиды, Лукас ударил кулаком по камням. Взлетели брызги. Грязная вода стекала по лицу, мешаясь с кровью.

Конечно, удивительно – как от людей столько мусора получается? Груды, горы мусора! И вообще, живешь себе, живешь… Выйдешь за пивом, вернешься, а из дверей трупы выносят. Или вовсе, выйдешь рано утром от любовницы, а тебе ножом в глотку, раз! Раз! Странный мир вокруг, несправедливый. Или это времена такие, предпоследние?

На воротах, выходящих в сторону порта, стража, как обычно, отсутствовала. Как аборигены говорили, ее и не ставили тут никогда. За бессмысленностью. И к счастью! Лукас прошел под каменной аркой, трясясь от мысли, что его могут заметить. Но снова повезло!

Наконец, спящий город остался позади.

Дойдя до перекрестка, Изморозь свернул на нужную дорогу. Растоптанная и раскатанная пыль после обильного дождя стала липкой грязью, так и норовившей стянуть сапоги. Поэтому пришлось идти по придорожной траве, приминая жесткие стебли и отмахиваясь от репейников, нагло торчащих как раз на уровне лица.

Идти довелось недолго, да и сам путь утомительным не стал. После всех треволнений и переживаний пройтись по утреннему холодку, пусть даже и борясь с вредительской флорой – не самое плохое времяпровождение за последние сутки!

Дорога перевалила небольшой холм, и перед Лукасом открылся вольготно раскинувшийся на пустыре лагерь. Его окружала импровизированная ограда из натянутых на высокие неошкуренные колья старых сетей, из-за обилия дыр и общей ветхости уже не годных в рыбацкий промысел. «Ворота» изображали две кибитки, развернутые друг к другу кормой – между ними могло проехать развернутым строем рыцарское «копье», не толкаясь локтями – так сказать, без ущербу чести.

На берегу, на линии прилива, то и дело обдаваемые грязной пеной, ковырялись дети – похоже, собирали крабов и прочую мелюзгу, годящуюся упокоиться в ненасытной утробе. Чуть глубже, по грудь в воде, уныло брели два угрюмых – то ли с перепою, то ли от раннего подъема – рыбака, тащили бредень.

Третий сидел на песке, баюкал ногу, громко ругая гадских, склизких и жопоплавниковых рыб в общем, и проклятых скатов-шипохвостов, в особенности. Лукас пожалел бедолагу – местные скаты особой ядовитостью не отличались, но хромать тому и хромать! И не такие слова на ум придут!

Не считая детей и рыбаков, остальной лагерь спал и просыпаться не собирался. И не удивительно. Жизнь циркача – она на бандитскую многим похожа. Циклом суточной жизни в особенности. Вечером и ночью работаешь, утром и днем дрыхнешь без задних ног.

Если не подрезали, конечно, и скат своим шипом в пузо не ткнул – а такое бывало! Изморозь пару месяцев скреб перышком, работая в порту писцом, и наслушался страшных морских историй с запасом.

Работа была несложной и весьма прибыльной, жаль – недолгой. Новенького, решившего, что он тут самый умный и хитрый, быстро раскусили и выставили пинком под зад. Хорошо, не зарезали!

Лукас, впрочем, зла нисколько не затаил – благо, успел немного нажиться. Ну и познакомиться с Йоржем – одним из дюжины главарей «Ключа».

Тамошняя иерархия отличалась лютой запущенностью и необходимостью учитывания кучи разнообразнейших факторов! Даже звезды влияли на то, кто в данный момент главнее. С другой стороны, Лукасу и тогда это было не особо важно, а уж теперь – тем более. Марселин посоветовала бежать сюда. И значит, Йорж мог помочь. Мысли о возможной засаде, конечно, просто так Лукаса не оставляли, но всерьез их обдумывать он не рисковал, боясь провалиться в бездонную яму уныния и скорби.

Изморозь крадучись проник в лагерь. Первые шаги сделал с оглядкой, но плюнул, и зашагал быстрее, не шарахаясь от каждой тени. Смотреть на него было некому. А кто посмотрел бы – невольно проникся сочувствием.

То еще пугало, хоть на огород ставь! Рожа и руки в засохшей крови – толком отмыться не вышло – у фонтана на площади толпились «ночные», съехавшиеся на свою обычную утреннюю беседу. Одет в вещи с чужого плеча, еще и сыроватые – ленивая хозяйка вывесила свежепостиранное еще до дождей, но так и не удосужилась забрать.

Дорога лежала мимо небольшого зверинца. Лукас замедлил шаг. Сколько раз тут, а все не насмотрелся. Надо было в егеря идти…

Беспокойно ходил по клетке тигуар, хлестал себя по бокам пушистым хвостом, щерился, чувствуя запах убоины. Косил раскосыми желтыми глазами на соседнюю клетку, где беззаботно дрыхла пузом к потолку мохнатая живая гора – пещерный медведь.

Свалявшаяся серо-бурая шерсть свисала с могучих боков. Лукас медведей опасался – знал, что вот эта вот бесформенная куча шерсти и жира, способна догнать лошадь. И сожрать вместе со всадником, седлом и стременами. И разве что поперхнуться звездочкой от шпоры.

Рядом с хищниками, в большом вольере, спали козероги, с толстыми и длинными рогами, напоминающими луки. Подле – парочка изящных косуль и невысокая, но крепкая антилопа с немаленькими клыками – Лукас все никак не мог запомнить ее название. То ли каторга, то ли кабарда.

Чуть в стороне, сооруженный из все тех же сетей, но в несколько рядов – здоровенный вольер, набитый курами. Их, как пояснял Йорж, в цирке разводят на корм зверям и на закуску самим циркачам.

В воздухе стоял острый запах помета и навоза…

Пройдя зверинец, Лукас уткнулся в лабиринт палаток, шатров и кибиток. Точной дороги он не помнил, да и не существовало ее – кочевой народ то и дело переставлял свои домики – сбивая с толку любого, даже самого памятливого следопыта.

Впрочем, плутать довелось недолго. Не прошло и квадранса [около пятнадцати минут], как Изморозь оказался у знакомой повозки. На покрышке с большим тщанием неизвестный мастер изобразил батальное полотно – стоящие на задних лапах барсук и еж фехтовали длинными винными бутылками.

– Приметный рисунок! – сам себе сказал Лукас и потянул носом. Одна из немногих привилегий «главных» в этом беспорядке – возможность жить как можно дальше от пахучести и шумности клеток.

Хотя, от некоторого шума избавиться все же не довелось…

Изморозь подошел вплотную к кибитке, прислушался. За живописно разукрашенным толстым полотном что-то происходило.