Тактильные ощущения

Глава третья

Засидевшись допоздна на работе, я и не вспомнил, что сегодня без машины и домой придется добираться свои ходом. Опять это нудное метро. Одно радовало – час пик давно прошел и не надо будет толкаться в спешащей домой людской массе. Уже совсем как сомнамбула, с единственной мыслью поскорее добраться, прошел турникеты, сел в удачно подоспевший поезд и стал рассматривать картинки рекламных объявлений. Занятие полезное и позволяет не замечать сидящих и стоящих вокруг пассажиров. Хотя пассажиры – не самое страшное. Вот нищие, расплодившиеся в неимоверных количествах, это, конечно, неприятно. Я прекрасно знаю, что никакие они не нищие, но все равно выдерживать их притязания для меня непросто. Вот, явилась! Девица, изображающая из себя разбитую параличом уродку. Я её давно знаю. У нее убогость меняется от сезона к сезону, чтобы одеждой это подчеркивать. И гениальней Паганини будет. Тот играл на одной струне, она поет на одной ноте. О чем это я… Старые анекдоты вспоминаю. А вот в голове что-то, что я должен обязательно вспомнить… А!!! Звонок шефу! Уже ведь полдесятого, а он просил после девяти. Эти никому не нужные звонки – своего рода ритуал проверки лояльности. Хорошо, что мобильник в метро работает. Так, где он там у меня вставлен в номерах… Ну! Вот как тут не впадешь в истерику! Никаких номеров в телефоне! Опять глюки! И трубка отличная, всегда работает как надо, а теперь – на тебе! Наверное, полнолуние и я слишком восприимчив к мелочам… Ладно, где мой Casio… Опять эти дурацкие клавиши не слушаются. Ну что за дурь! Ага вот он. Набираю номер. Процедура, надо сказать, та ещё. Обычно, когда набираю номер на мобильнике, нажатие клавиши получается с легким кликом. Специально подбирал именно такой телефон. Но, видно, со временем пластик постарел и теперь совсем не кликает. Уф, набрал. Только почему поезд остановился прямо в тоннеле? Все галдят. Что за ерунда? В таком шуме не поговоришь. Придется позже звонить. А, вон машинист отозвался: «Уважаемые пассажиры, остановка ввиду сбоя в системе управления, мы продолжаем поездку». Ну все, поехали дальше. Все стихли. Можно опять набрать номер, благо он в памяти уже. Ну! Это полный дурдом! Они что там все с ума посходили? Стоит только набрать номер – опять встали! С визгом тормозов, воплями пассажиров. Опять та же ерунда. Опять тронулись, опять набираю номер… Тут уже слабая догадка стала уверенностью. Тихо прячу сотовый и делаю вид, что и звонить никуда не собирался.

– Дядя, дай копеечку, – ну вот! Юродивая наехала, как танк на березу. Я и забыл о нищенке со всей этой суетой. Отвернуться от неё оказалось мало. Она совершенно нагло вцепилась в рукав и повторила: – Дядя, дай копеечку убогой!

– Отойди, убогая, знаю я тебя. Ты вчера на другую ногу хромала! – не выдержал я.

– А я на другую ногу хромала, – тихо сказала дурочка, – зато по сотовому не звонила. И поезд не останавливала. Дай копеечку убогой на хлеб.

Вот зараза! Заметила, сопоставила! Мне бы сотрудников таких умных и наблюдательных. Да ещё таких нахальных и артистичных.

– У меня нету мелочи! – я говорил истинную правду.

– А ты дай крупную, я сдачи дам! – такая наглость меня просто сразила наповал!

– На, возьми, только отвали! – я сунул попрошайке ранд.

Та, не переставая изображать эпилепсию, ДЦП и стригущий лишай одновременно ловко схватила купюру. При этом наши пальцы на мгновение соприкоснулись.

Этого соприкосновения было достаточно, чтобы нищенка вмиг забыла о своей роли, разжала пальцы и с животным ужасом уставилась на меня.

– Зачем ты пришел в этот мир? Он не будет твой! Провались ты в…! – она, забыв о приличиях, ломанулась в противоположный конец вагона и выскочила, как только открылись двери. Ой, подумаешь! Ей ранд оскорбителен! А что, она золотой хотела? Вот дура!

Ну что за сумасшедший дом кругом! Никогда не надо ездить общественным транспортом. Если не хочешь получить депрессию или просто взвинченные нервы! Или не хочешь стать пациентом того самого дома. Только на улице вспомнил про звонок шефу. Его номер ответил на десятый гудок. Шеф возмущенно заявил, что просил позвонить после девяти, но никак не после десяти. На том и расстались. Все одно к одному.

Замок опять не захотел адекватно реагировать на электронный ключ, и пришлось ждать, пока Ася откликнется на домофон. Она, не сказав даже обычного «да», просто открыла дверь. Раньше она так не делала. Не стоит пускать в подъезд кого попало.

– Привет, Ася, как дела? – искренне обрадовался я тому, что наконец дома.

– Нормально, идем ужинать, – Ася была почему-то в джинсах и свитере. Дома она всегда носила спортивный костюм.

– Ты только пришла? – спросил я.

– Почему пришла? – удивилась Ася. – Я никуда вообще сегодня не ходила.

– А чего при параде? Спортивный постирала? – не унимался я. Чего это я?

– А, да. Сейчас, – через минуту Ася пришла на кухню в обычной одежде. Видно у нее что-то не так. Полнолуние, наверное, вот и странности в поведении.

– Полнолуние, наверное, – сказала Ася. – Иди, руки мой.

Мысль была правильная. Особенно после метро, дурацких нищих и вообще. Я долго мылился, фыркал и приводил себя в тонус. Уже выходя из ванной, понял, что и тут меня что-то раздражает. Тюбик с зубной пастой. Всю недолгую совместную жизнь Ася добивалась (и добилась) от меня того, чтобы паста выдавливалась аккуратно, снизу вверх. Чтобы тюбик сохранял форму, а выдавленная его часть скручивалась в рулончик. Сейчас тюбик лежал, грубо сдавленный посередине и утративший свои исходные очертания.

– А что с пастой? Кто тюбик помял? – спросил я на кухне, чтобы потом не получить по голове. Это почему-то произвело на Асю сильное впечатление.

– Если женщина раздражает, так она даже пасту будет выдавливать не так! – Ася фыркнула и резко вышла из кухни.

Чего это она? По мне дави, как хочешь, сама же меня шпыняла столько. Ну и ладно, мне только этого не хватало. Что там на ужин? На ужин было нечто непонятное, кашицеобразное и невкусное. И пива не было. Пошли вы все подальше! Сколько можно человека доставать? Я в приступе необъяснимого бешенства, накинув пиджак поверх майки и в драных джинсах, выбежал из квартиры. Ну, почти выбежал.

Ещё надевая пиджак, я знал, куда уйду. Есть в соседнем гастрономе на втором этаже бар. Пойду и напьюсь. Все равно завтра суббота, и с утра самого на работу не надо. Тем более, что шеф облаял.

Уют бара состоял из двух составляющих. Во-первых – простой, без претензий интерьер с приглушенным светом, а во-вторых – полное отсутствие как всякой шушеры, так и нуворишей. Просто уютная, чистая забегаловка. И сейчас, сидя в темной глубине с теплым бокалом коньяка, я чувствовал, как улетает раздражение. И пропадает всякое желание напиться или, там, всем показать. Вокруг сидел народ, мало различимый в приглушенном свете, и только бармен, на возвышении своей стойки, был вполне освещен. Люди были приличные и ничем не выделялись. Обычный средний класс в конце трудовой недели. Мое спокойное созерцание и ничегонеделание в итоге окончилось пустым бокалом. Ладно, уходить не хочется, а сидеть с пустым скучно. Я медленно, дабы не спугнуть благодушие, подошел к стойке бара. И сел на высокий табурет, ожидая, пока бармен смешает какой-то непростой коктейль.

– Ещё немножко коньяка, половинку, – попросил я, дождавшись своей очереди.

Бармен молча принялся готовить бокал. Греть его паром из кофеварки, мерить жидкость.

– Скажите, а коньяк хороший? – меня окликнул невесть откуда взявшийся мужчина. Он сидел на соседнем насесте явно в раздумье, что бы выбрать. Был он среднего роста, в легком пальто, которое не снял, а только расстегнул. Достаточно франтоватая кепка лежала на стойке бара.

– Да, вполне. Тут всегда хороший коньяк. Насколько я разбираюсь, – успокоил его мой ответ.

– Я наверное, тоже возьму, – мужчина, видимо, очень хотел поговорить. – Бармен, пожалуйста, и мне такого же.

– Меня зовут Гамбург, – представился он. – Я тут впервые. Знаете, иногда вечером совсем нечего делать. Не телевизор же смотреть. А вы здесь часто бываете?

– Ну… Я не могу сказать, что часто. Просто бываю. Скорее редко, чем часто, – я вдруг понял, что и сам не прочь поболтать. – Тут уютно.

– Да, вы правы. В наше время почти не осталось мест, где ты можешь посидеть спокойно, чтобы тебе никто не мешал. – Гамбург, судя по всему, как многие сейчас, страдал тоской по прежним временам.

– Вот интересно– продолжил он, – раньше можно было курить в подобных заведениях и курили умеренно, никому не мешало. Теперь и курить нельзя, а накурено обычно так, что не продохнуть. А здесь нет. Видно, вентиляция хорошая. Вы не возражаете, если я закурю?

– Нет, что вы, что вы. Мне нравится запах табачного дыма.

Мой собеседник открыл крышку старомодного портсигара, достал из него папиросу и задымил.

– Люблю, когда дым холодный, – объяснил он. – Вы знаете, сейчас таких папирос не делают. Мне вот – черте-откуда присылают. А раньше! Вы удивитесь, папиросы «Сальве» делали у Соломона Когена в Одессе ещё до революции и уже с тройным фильтром!

– А вы романтик курения, – не выдержал я. – Такие мелочи вас волнуют. По-моему, главное чтобы табак качественный, а остальное – просто дело привычки.

– Привычки делают нас! Ведь вы что думаете, курение – это просто вдыхание табака с никотином? Тогда проще таблетки какие-нибудь, гораздо менее вредные, принимать. Курение – это целый набор тактильных ощущений, делающих этот процесс божественным. Вот только послушайте, посмотрите. Во первых, сам портсигар – ему сто лет! Его держали в руках великие люди. На его поверхности их прикосновения. Потом. Вы берете папиросу. Сухую настолько, чтобы она шелестела именно так, как надо, когда ее разминаешь. Чтобы табак, сгорая, шипел именно так, как вы привыкли. И ещё много всякого! Это же не наркомания! Это процесс! Лиши вас всех этих маленьких сенсорных удовольствий… Так можно взбеситься от дискомфорта!

Слова Гамбурга затронули именно то, что меня так мучило уже второй день. Мелочи жизни, потерявшие знакомый облик, стали мне досаждать. Эдакий карманный полтергейст.

– Вы, извините, чем по жизни занимаетесь? – полюбопытствовал собеседник.

Я вкратце рассказал о своей работе, о том, как мы помогаем создавать управленческие команды, помогаем совершенствовать менеджмент, про наши программы с молодыми талантами и прочее, связанное с моей работой. А вдруг он потенциальный клиент?

– Извините, может быть, я не все хорошо понимаю. К вам обращается, допустим, директор какой-нибудь организации и говорит: «помогите мне управлять?» – съязвил Гамбург.

– Ну, это несколько утрированно. У него, например, понижена мотивация персонала и надо её восстановить или умножить, – ответил я, держа бокал между ладонями и стараясь сохранить его тепло.

– Понижена мотивация? Это, если по-простому, работать не хотят? – собеседник явно был скептиком. Гамбург не забывал аккуратно обламывать пепел в блюдечко, заменявшее пепельницу. Именно обламывать, дожидаясь, пока серая полоса на кончике папиросы достигнет необходимых размеров.

– Ну, не то чтобы не хотят, а не хотят работать лучше. Вот ведь в чем дело – не всегда деньги являются мотивацией в работе. Достиг человек какого-то уровня и все, ему больше не хочется расти по службе, добиваться больших успехов, – пояснил я. При этом заметил, что слева от меня на барную табуретку взгромоздилась дама угасающих лет.

– Вы хотите сказать, что, допустим, инженер, конструирующий, ну, к примеру, самолеты, нарисовал гайку, а дальше не хочет новое рисовать? – не унимался Гамбург. Он потянулся со спичкой через меня к взывающей огня даме. Даже не взглянув на неё.

– Нет, конечно, речь идет, как правило, о другом бизнесе. Например, продавец. Если его заработок ставить в зависимость от уровня продаж, то при достижении определенного уровня продажи перестают расти! И тут уже просто деньгами не заинтересуешь! Орешков не хотите?

– А!!! Вот вы о каких сотрудниках говорите! Я все понял! – искренне обрадовался Гамбург. – А то я испугался и подумал, что в тех делах, с которыми я более-менее знаком, стали работать новые принципы. И что, помогают ваши советы и тренировки? Нет, спасибо. (Это уже про орешки).

– Конечно! Наш главный постулат – надо сделать из разрозненного коллектива команду, семью, если хотите! Чтобы каждый чувствовал себя членом группы и понимал, что от него зависит успех каждого! Очень помогают, например, для групп обслуживания, соревнования в индивидуализации униформ, на звание «Лучший по профессии» и тому подобное.

– Индивидуализация униформы? Это вроде соленого сахара, – не понял собеседник. Он взял орешек и стал внимательно его рассматривать. – Это как?

– Ну, например, кто сможет больше значков повесить на левый лацкан пиджака. Очень стимулирует. По итогам – денежная премия. И коллектив живет! А массовые походы в кино, в театр. Правда, в театр – не любят.

– Вы знаете, – проговорил Гамбург, – мне кажется, что такое уже раньше было. При другой системе. Называлось моральное и материальное стимулирование. И, несмотря на то же наполнение проблемы, все над этим смеялись. Особенно над моральным. Потому что в материальное не верили. Но вот в мое время, в моей среде таких проблем не возникало. Вот вы, извините, по профессии кто? Учились где?

Гамбург говорил со мной, держа свой бокал на уровне глаз и покачивая его. Вязкая жидкость растекалась по стенкам и сквозь нее просвечивала лампа напротив стойки бара.

– Я окончил физический университет. Наши многие пошли не в науку, а в бизнес. Наука никому теперь не нужна.

– Да, тут вы правы. Никому. Но мы ведь почти коллеги. Я физтех заканчивал. Нет, не тот. В другом месте. И потом меня и ещё тридцать таких же пацанов взяли на программу управляемого термояда. Вы знаете, тогда у нас не возникало никаких потребностей в мотивационных стимуляторах. Нас привезли в глубокую тайгу. Мы сами, ну почти сами, построили лабораторию. Потом работали, как проклятые. У нас зарплаты были мизерные! Но как мы хотели сделать это! Хотя, наверное, тот, кто придумал такую стимуляцию мотиваций, как вы называете, был гений менеджмента, как теперь принято говорить. Нас, тридцать птенцов кинули на прорыв. И мы сделали этот чертов термояд!.

Я теперь понял, откуда мне знакомо лицо собеседника. Портреты создателей первой рабочей установки холодного термоядерного синтеза были напечатаны на обложках учебников по физике. Он старше меня лет на пятнадцать. Да, так и есть. Они перевернули мир. Почти. Реактор остался в единичном экземпляре и его потом скифы разворовали на металлолом.

– Конечно. Другие времена, другие требования. Сейчас уже никто никуда не поедет, даже если предложить. Всем нужно деньги зарабатывать.

– Ну, вы, мне кажется, ошибаетесь. Все кругом говорят о зарабатывании денег, о новой формации. А кто их зарабатывает, эти деньги? Нувориши? Так они их воруют. Ваши продавцы без мотивации? Да, они ничуть не поменяли свой статус. Ничто кругом не меняется. Только слова другие. Вот вы, никогда не жалели о том, что не стали работать по своей основной специальности? А стали заниматься именно этим, как его? Втира… Мотивированием? – Гамбург оказался въедливым полемистом. И опять попал в точку.

– Я могу сказать вам честно – я не думал об этом, – я сказал это, глядя в сторону, рассматривая огонь лампочки сквозь бокал с коньяком.

– Ох, неправда. Думали, уверен – думали! Если, конечно, пошли в свой университет потому, что интересно было и учились по-настоящему. Не может человеческий мозг, натренированный на сложные задачи, на постоянное творчество, удовлетворяться меньшим.

– Ну – кто вам сказал, что у нас не творчество и проблемы несложные. Ой, какие сложные! И кроме того, видел я нынешних ученых, я не вас имею в виду, простите. У них носки с дырками и пиджаки в заплатках.

– Вы правы, не просто сейчас таким. Да и мало кто остался. Молодежь вон вся куда подалась. Да и ещё – никому не нужна наша работа сейчас. Шаманство больше в чести. А что касается вас… Вы, я вижу, человек умный и честный. Но попомните мое слово – в жизни могут появиться такие проблемы, по сравнению с которыми ваш менеджмент – так, комариный пук. И вот тогда у вас может все мировоззрение поменяться. Тогда вы поймете, что ни деньги, ни суета эта ваша с тренингами творят ваш мир. Это будут великие времена!

– Ну, вы прямо Нострадамус! – я решил перевести все в шутку.

– Тут не надо быть Нострадамусом. Экстенсивное развитие ведет к перегреву общества. Расслоение накапливает социальные проблемы. А прибавить к этому интеллектуальную деградацию – вот и получите Новый Содом и Гоморру. Во главе с оппозиционными шаманами. Но не обращайте внимания. У меня алкоголь иногда вызывает депрессию. Особенности метаболизма после лечения.

Помолчав секунду, Гамбург добавил:

– Это, наверное, у человеческого мозга такие защитные функции. Можно себя легко убедить, что сучение старого корабельного каната руками – гораздо более важная работа, чем та, которой ты занимался раньше.

Разговор как-то сам собой угас. Посидев немного, допив ставший уже неинтересным коньяк, мы разошлись по своим делам. Вернее я домой, а он – не знаю куда.

Глава четвертая

Все! Субботнее утро. Никуда сегодня не пойду. Мне все надоело! Зачем переться в офис только для того, чтобы шеф знал, что я занимаюсь программой? Важно, что я ею занимаюсь и важен результат. Вон, с Асей не гуляли давно по парку. Покупки нужно всякие сделать. И ещё починить этот дурацкий выключатель в коридоре, который включается только с третьей попытки. Ася, совсем забыв о вчерашней размолвке, даже и не прокомментировав мой сольный поход в бар, была в нормальном расположении духа. Кстати, тюбик в ванной лежал в любимом Асином состоянии – идеальных форм и наполнения. Видно, я просто вчера был на взводе в конце недели, вот и казалось все таким гадостным.

После завтрака все-таки решили отправиться за покупками. По случаю дождя пришлось напяливать куртку, хотя ехать предстояло на машине.

– Ася, вот посмотри, – отвлек я её от зеркала и губной помады, – мне кажется, что пуговицы липкие на моей куртке. Это не от стирки такое с пластиком?

Я протянул Асе куртку. Действительно, пуговицы на моей старой куртке вдруг вызвали неприятное ощущение в пальцах, как будто кто-то намазал их медом.

– Ничего особенного, пуговицы как пуговицы, – успокоила меня Ася, тщательно осмотрев и ощупав куртку со всех сторон. – Это у тебя, наверное, что-то нервное. Может, просто раздражение от мыла?

Да, скорее всего, она права. Опять возня с неработающим выключателем в коридоре, с брелоком от машины, и мы, наконец, выехали со двора. Руль, так же как и вчера, неприятно раздражал руки, но Асин аргумент с мылом почему-то успокаивал.

Как назло, в субботу в супермаркете, где мы отовариваемся на неделю всем необходимым – в кассах очередь на полчаса. Зато есть время поболтать о вечном. Что мы и делаем всегда с Асей. На сегодня вечное было составлением меню на обед. Ася склонялась к пицце, а я решил сотворить знаменитое вепрево колено. Но за ним ещё на базар надо заехать. Отмечу, что колено у меня получалось не хуже, чем пицца у Аси. Да и Лакунские должны были прийти. Надо же чем-то удивить.

– О! Майер, а я тебе звонить сегодня собрался! – вдруг окликнули меня из параллельной очереди в кассу. – Как дела?

Вот это совпадение. Я Сая не видел уже сто лет. Он мой однокашник, начинал вместе со мной дела в фирме. Потом почему-то ушел, решил окончить психфак и сейчас кажется совсем ушел в науку.

– Да нормально дела! Ни секунды продыха нет от заказов, – гордо сообщил я, проталкивая тележку с едой и всякими рулонами полезных хозяйственных бумаг.

– Ну, конечно, конечно! Кто бы сомневался в том, что дело будет процветать! – Сай почему-то засмеялся. – А ты знаешь, мы недавно вернулись к твоей идее. Так что, может, к нам перейдешь?

– К моей идее? Которой? У меня их много было, – совсем несерьезно ответил я.

– Ну, не пижонь. Ты же первый придумал программу подготовки лидеров для эволюционной смены формации? Помнишь, на спор. Я ещё тогда сказал, что ты можешь так царем планеты стать?

Сай совсем сбрендил! Это же стеб был! Хотя и тревожил сон целую неделю.

– А ты что, в цари решил податься? – съерничал я. – Или может сразу в государи-императоры?

– Да нет! Мне в лабораторию заказ валится – именно на эту тему! И главное, они на ту нашу публикацию в «Пионерской правде» ссылаются!

– Слушай, заходи, поговорим! – и Сай сунул через разделяющую нас стойку кассы свою визитку. Чуть не опрокинув гору жвачек. Ишь ты! Зав. Лабораторией стратегического анализа! А начинали вместе. Ну и что! Старший менеджер по работе с клиентами – тоже неплохо звучит! Пусть даже и не академия наук. Да что они в самом деле? Нарочно все пытаются меня с пути сбить?

Ладно, надо ехать домой, заниматься делом, а не слушать всяких неудачников! Дорога домой прошла в полном молчании. Мне говорить не хотелось, а Ася была погружена в созерцание города за окном машины.

Ну, что за ерунда? Опять не работает замок в машине, опять не работает электронный ключ от парадного. Пуговицы эти мерзопакостные. Ну вот! Теперь этот выключатель! Нет, мужчина не должен идти на поводу у таких мелочей. Где мой ящик с инструментами? Выкинув из него никому не нужные тряпки, какую-то проволоку, нашел то, что надо – отвертку, плоскогубцы и молоток. Так, как он разбирается? Включив свет в комнате, чтобы доставало до коридора, туда где проклятый выключатель, я стал изучать этот кусок пластика. Ага, вот фиксатор. Но тут как назло зазвонил телефон.

– Майер, – запыхавшись от спринта к телефону. – Слушаю!

– Майер, ты почему дома? – это был шеф. – И почему я к тебе не могу дозвониться уже два часа?

– Ну, на работе я и не собирался быть, – мягко возразил я. – Дозвониться – меня не было дома. На сотовый звонили?

– Собирался ты или не собирался – меня не интересует, сотовый твой не отвечает! Проверь! – начальство было почему-то не в себе.

Я вытащил сотовый из кармана куртки. Там была надпись: «семнадцать неотвеченных вызовов» Ничего себе! Опять эта гадость барахлит!

– Шеф, извини, с сотовым что-то. Он ещё вчера барахлил! – стал оправдываться я.

– Меня не интересует, что у тебя барахлит, а что нет! Чтобы в офисе был сейчас.

– Не могу быть сейчас в офисе! Потому, что не хочу! – я крайне ненавижу, когда на меня давят. Но сдерживаюсь. А здесь, вдруг, сам услыхал свой ответ как со стороны. – У меня выходной!

– Считай, что у тебя выходной навечно! – заревел шеф.

– По-моему, вы много на себя берете! – тут уже я стал реветь. – Я совладелец фирмы и вы не можете так со мной говорить!

– А пошел ты, знаешь, куда? Совладелец хренов! Был, да весь вышел! – шеф бросил трубку.

Идиот! Я ему покажу в понедельник!

Нет мне сегодня ни до чего дела! У меня выключатель! Господи, чем я занимаюсь? Почему я чиню какой-то дурацкий выключатель? Зачем я говорю с этим идиотом шефом? Да неужели мне самому непонятно, что вся моя работа – фигня? И жизнь моя – полная ерунда. Все эти драные клиенты, кичащиеся тем, что нанимают клоунов вроде меня, все эти бизнес-тренинги – вроде гимнастики для паралитиков. Надоело! Все надоело! Вот сейчас дочиню выключатель и…

Так, где там фиксатор? Почему рука дрожит? Неужели треп этого надутого хама так на меня подействовал? Черт, опять часы перекрутились. Так, вот тут надо надавить на фиксатор. Не давится. Видно застарелый пластик – все залипло и поприклеивалось. Так, молоточком по отвертке. Молоток предательски скользнул по округлой ручке отвертки и достаточно резко тюкнул по только что выправленным на руке часам. Ну вот! Все было плохо. Я бросил молоток, сел на пол и стал стягивать с руки часы. Ремешок не расстегивался так легко, как я привык, и пришлось повозиться. Странно – ни следа. А ведь по стеклу угодил. Или я схожу с ума? Да что же это такое!!! Сколько можно терзать меня мелочами, плохими ремешками, лживыми сотовыми, липкими пуговицами, замками, брелоками, нищенками! А, получите!!! В приступе звериного бешенства я ахнул молотком по часам, потом ещё и ещё, не находя в себе сил остановить это безумие. Хрустнувшая ручка молотка и отлетевшая к стене головка инструмента привели меня в чувство. На полу лежали часы. Недорогой Картье. Купленный по случаю. Все также без единой царапины. Я, чувствуя, как нехорошее ощущение подымается от живота к груди, подобрал молоток. На железном бойке отпечатались несколько раз контуры часов. Я опять поднес к глазам часы. Ни царапины. Это не мои часы. Это не часы.