Новичок. История тайного оружия

1.6. Начиналось с великого химика Ипатьева

После совещания у Л. Д. Троцкого дела пошли довольно быстро. Это М. А. Булгаков (1891–1940) в 1923–1924 гг. писал «Белую гвардию», домысливая и переосмысливая итоги Гражданской войны. В реальной жизни новую власть интересовали ее личные дела в контексте совсем иного будущего страны, и потому в реальности очень многое развивалось совсем иначе. Подготовка к наступательной химической войне приобрела столь принципиальный характер, что РВС СССР предпринял очередные организационные меры. Его решением от 20 февраля 1924 г. Межсовхим был переименован (из Междуведомственного совещания по химических средствам борьбы – в Междуведомственное совещание по химической обороне) с одновременным изъятием из ГАУ и подчинением непосредственно РВС. Теперь этот орган стал общеармейским [66].

И уже в марте-апреле 1924 г. Межсовхим обсудил состояние работ по созданию в стране целостной системы подготовки к химической войне [66]. Мыслили тогда широко, и для достижения достаточно прагматичной цели – обеспечения готовности к химической войне – была запланирована очень уж многообразная система действий: создание военно-химического музея, устройство постоянной химической выставки, построение в модельном виде Эджвудского арсенала в советском (будущем) исполнении, организация во всех научных центрах СССР при вузах институтов с военно-химическим уклоном [66].

В качестве примера для подражания Межсовхим избрал Эджвудский военно-химический арсенал США. По состоянию на 1924 г. этот арсенал был расположен в изолированной безлюдной местности на участке размером 13,8 км2 между рекой и железной дорогой в 20 милях от г. Балтимора. В нем были сосредоточены все основные элементы системы: заводы по производству ОВ (иприта, фосгена, хлорпикрина, хлора), снаряжательные мастерские, оборудование для разлива ОВ по всем видам химических боеприпасов, противогазовое производство, научные подразделения (химическое, медицинское, патологическое), химический полк, военно-химическая школа. Даже Управление военно-химической службы было размещено в те годы подальше от столицы – тоже на Эджвудском химическом арсенале [66].

Применительно к осажденной крепости, которой фактически был в те годы Советский Союз, вариант решения, который обсуждался на заседании Межсовхима, тоже выглядел идеально, только противоположно американскому. «Наш советский Эджвудский арсенал» было намечено создать на военно-химическом полигоне в Кузьминках (тогда это было Подмосковье – 12 км от края столицы) [66, 68]. Он к тому времени существовал уже шесть лет и зафиксировался на двух участках общей площадью примерно 9 км[2]. Энтузиастам грезилось, что в Кузьминках можно построить заводы по выпуску ОВ, другие производства, разместить склады, а также организовать военный институт химической войны…

Военно-химический полигон в Кузьминках (на карте нынешней Москвы). Выделены два участка полигона: слева – жилой (ныне – Парк культуры и отдыха «Кузьминки»), справа – испытательный (ныне – лесопарк «Кузьминки»). Между ними расположена усадьба С.М. Голицына.

Много позже энтузиаст военно-химического дела проф. Е. И. Шпитальский (1879–1931) указал даже, что подобные арсеналы «должны находиться около культурного центра, дабы можно было постоянно наблюдать за работой опытных установок» [66]. И он не был одинок, потому как еще в октябре 1918 г. при решении вопроса о месте размещения военно-химического полигона выдвигался аналогичный аргумент: «Опытный газовый полигон желательно иметь возможно ближе к IX химическому отделу артиллерийского комитета ГАУ, так как организация и само выполнение опытов требуют непосредственного участия и присутствия служащих отдела. При значительном удалении от г. Москвы командировки служащих отдела для производства необходимых опытов будут более продолжительными, а потому будут отвлекать их на более или менее продолжительное время от выполнения текущих дел». Нелишне иметь в виду, что свои текущие дела IX (химический) отдел ГАУ осуществлял тогда прямо на Красной площади Москвы, в Средних торговых рядах, так что неудивителен и выбор всех четырех вариантов размещения полигона – Кузьминки, Угреши, Мытищи, Крюково [145]. Кстати, удалить военных с Красной площади удалось лишь на рубеже XX–XXI веков.

Реальная жизнь в те годы развивалась, однако, по иным сценариям.

Военно-химическую открытость, о которой грезили деятели Межсовхима в 1924 г., пришлось вскоре пересматривать. После принятия в июне 1925 г. Женевского протокола [55] советские наступательные военно-химические планы ушли в подполье [686], и ушли они туда навсегда.

В реальности «нашим советским Эджвудским арсеналом» в период между мировыми войнами оказался не отдельный полигон в подмосковных Кузьминках, а вся столица Советского Союза – Москва. С ближайшими окрестностями. Вряд ли в США такое могло привидеться даже во сне.

Именно Москве досталась сомнительная честь быть носителем созданной инфраструктуры химической войны – химического полигона, центрального склада химоружия, не менее четырех заводов по производству ОВ, двух головных научных институтов химической войны (военного и промышленного), военно-химического управления, медицинских служб и т. д. Схема иллюстрирует это сомнительное достижение советской власти. И понадобились десятилетия, чтобы наиболее опасная для большого города часть этой инфраструктуры стала постепенно перемещаться из столицы в глубь страны. Разумеется, осуществлялось это не по экологическим, а исключительно по стратегическим соображениям.

Вскоре в очередной раз встал вопрос об уточнении статуса Межсовхима. Решен он был 13 июня 1924 г., когда приказом РВС Межсовхим при РВС был преобразован в Химический комитет при РВС (Химком). Химкому было предписано стать высшим научно-техническим органом военно-химического дела не только в Красной армии, но и во всей стране [67]. По существу, произошел возврат к дореволюционной организации военно-химического дела.

Руководителем РВС СССР был тогда Л. Д. Троцкий, поэтому председателем Химкома остался еще академик В. Н. Ипатьев. Впрочем, ненадолго, поскольку курирование работы Химкома со стороны руководства армии уже перешло от Э. М. Склянского к члену РВС И. С. Уншлихту (1879–1938), который годом раньше был переведен в заместители председателя РВС с поста заместителя председателя ГПУ. Добром для старой интеллигенции это курирование не кончилось.

Жизнь меж тем шла своим чередом. И уже через несколько дней, 19 июня 1924 г., на совещании у С. С. Каменева обсуждались практические дела химического вооружения: усовершенствование химических снарядов, создание химических авиабомб и полковых газометов [74]. А 30 августа в Москве было начато промышленное производство иприта (германского ОВ «желтого креста»). Его обеспечил профессор старой русской химической школы Е. И. Шпитальский [370]. Разумеется, советский народ ничего не знал об этом «достижении» – ему было ведомо лишь то, что в августе 1924 г. в Москве впервые открылось регулярное автобусное движение (8 закупленных в Англии одноэтажных автобусов ходили по маршруту Каланчевка – Белорусский вокзал). Автобусная поездка мимо Триумфальной площади, где были сварены первые пуды советского иприта, стоила 10 коп.

Положение о Химкоме, утвержденное в сентябре 1924 г. приказом по РВС СССР (подписал И. С. Уншлихт), расширило его функции и права [67]. Там значились изыскание новых боевых ОВ, изучение их свойств и возможностей военного применения; испытание открытий и изобретений в области военно-химического дела; разработка способов хранения и перевозки ОВ; изготовление опытных партий ОВ; участие в создании образцов химического снаряжения; создание методов промышленного изготовления средств «химической обороны».

Одновременно РВС СССР пришлось озаботиться и военной стороной организации военно-химического дела. В конце ноября 1924 г. было решено «создать как в центре, так и на местах самостоятельную Инспекцию химической подготовки, с минимальной численностью личного состава, исключив одновременно из штата Инспекции артиллерии должности по химделу». Главным инспектором был назначен В. Н. Баташев. А после образования ВОХИМУ инспекция стала его частью, это произошло летом 1927 г. [127].

Быть может, дотошные знатоки истории еще помнят о событии конца 1924 г. 16 ноября сборная СССР по футболу провела свой первый международный матч и выиграла у Турции со счетом 3:0. А вот внутри Советского Союза конец 1924 г. был ознаменован еще двумя событиями, важными для военно-химического дела, – известным и совсем не известным. С одной стороны, многие помнят, что именно в те дни с поста председателя РВС СССР был смещен Л. Д. Троцкий. С другой стороны, текущие дела надо было исполнять, так что в последний день того года, а именно 31 декабря, два начальника РККА – снабжения и артиллерии – обратились в РВС СССР за деньгами для осуществления вполне конкретных военно-химических планов. Было указано:

«На первое время… необходимо приобрести следующие ОВ для снаряжения химических снарядов:

иприта 7500 пудов по 100 рублей, всего 750 000 рублей,

дифосгена 3000 пудов по 80 рублей, всего 24 000 рублей,

хлорпикрина 3260 пудов по 50 рублей, всего 163 000 рублей.

Указанные ОВ предназначаются для снаряжения нижеследующих химснарядов, корпуса для которых имеются в наличии и… ожидаются:

3-дюймовых ипритных снарядов 153 000 штук,

3-дюймовых дифосгеновых снарядов 97 000 штук,

итого 250 000 штук.

48-линейных ипритных снарядов 10 000 штук,

48-линейных дифосгеновых снарядов 10 000 штук,

итого 20 000 штук.

6-дюймовых ипритных снарядов 20 000 штук».

Подведение первых итогов работы Химкома на заседании РВС СССР состоялось 2 февраля 1925 г. [67]. С точки зрения деталей, важных для историков, это обсуждение было «окрашено» тем, что председательствовал на нем уже не Л. Д. Троцкий, а новый нарком обороны М. В. Фрунзе. Присутствовали члены РВС А. П. Бубнов, И. С. Уншлихт, С. М. Буденный, К. Е. Ворошилов. Практики получили в тот день свое: было решено «закончить на газовом полигоне сооружение броневой ямы». Докладывая о деятельности Химкома за 1923–1924 гг., В. Н. Ипатьев сообщил о достижении в области ОВ «значительных результатов». Для выпуска «короля газов» – иприта был запущен завод с производительностью 5 пудов в сутки (Экспериментальный завод в центре Москвы на Триумфальной площади, ныне – НИОПИК), не имевший касательства к советско-германскому сотрудничеству. Был близок к пуску другой опытный завод для выпуска фосгена мощностью 6 пудов в сутки (Ольгинский завод на окраине Москвы, нынешний ГСНИИОХТ). Были указаны и другие достижения: исследована токсичность ряда новых ОВ, сконструированы три типа 76-мм артхимснарядов, несколько типов газометов, два типа ранцевых приборов для создания завес ядовитого дыма (ЯД), создан многоцелевой противогаз, защищающий от новых ОВ, дымов и туманов [67].

Среди важнейших решений было признание «абсолютно необходимым выделить для работ Химического комитета опытный экспериментальный завод с передачей такового в ведение ГУВПа». Было решено также «принять все меры к скорейшему окончанию работ на газовом полигоне по сооружению броневой ямы и других намеченных построек». Вскоре, 23 марта 1925 г., РВС СССР решил выделить для Химкома два химзавода в Москве – часть Экспериментального и Ольгинский – с передачей объединенного завода Эксольхим в Главное управление военной промышленности (ГУВП) [395]. Важным моментом заседания РВС СССР [67] было уточнение иерархии между двумя военно-химическими органами – Химкомом и Инспекцией химической подготовки. Она была прояснена в решении по одному из практических вопросов: «Поручить Инспекции химической подготовки следить за разработкой и практическим применением работ Химического комитета в отношении защиты войск от химических веществ». Тем, кто решал в армии принципиальные вопросы ее строительства, было ясно, что по своему статусу Инспекция химподготовки не могла решать важнейшие проблемы военно-химического дела, а Химком был слишком «академичен». В общем, в том же 1925 г. «академический» период руководства военно-химическим делом закончился – и в Красной армии, и во всей стране.

Это обстоятельство было зафиксировано принятием принципиального организационного решения, к которому приложили руку в основном два человека – нарком М. В. Фрунзе и его заместитель И. С. Уншлихт. 11 августа 1925 г. на заседании РВС СССР было решено создать в Красной армии новый орган – Военно-химическое управление (ВОХИМУ) УС РККА [124]. Структурно этот новый руководящий орган был образован из двух имевшихся подразделений: химического отдела Артиллерийского управления и Химкома при РВС РККА. То августовское заседание вел лично М. В. Фрунзе, присутствовали члены РВС СССР И. С. Уншлихт, К. Е. Ворошилов, М. М. Лашевич, В. П. Затонский. Направленность обсуждения была задана тем, что академик В. Н. Ипатьев на то заседание не приглашался. Его просто известили, что Химком при РВС СССР преобразован в Научно-технический комитет (НТК) – орган вновь созданного ВОХИМУ.

Поначалу новый орган управления военно-химическим делом был подчинен Управлению снабжения (УС) РККА [124]. Его куратором стал заместитель наркома и зампредседателя РВС СССР И. С. Уншлихт. Впрочем, уже в 1929 г. УС было расформировано, а взамен его появилась должность Начальника вооружений РККА, которому и были переподчинены три управления – ВОХИМУ, АУ и ВТУ. Начальником вооружений был назначен И. П. Уборевич (1896–1937) [129].

Первым начальником ВОХИМУ был назначен Я. М. Фишман (1887–1961) – ставленник ВЧК-ОГПУ и лично И. С. Уншлихта. Известен «химик» Я. М. Фишман, выпускник Неаполитанского университета, член партий левых эсеров и РКП(б), изготовлением той бомбы, с помощью которой 6 июля 1918 г. чекист Я. Г. Блюмкин (1900–1929) убил германского посла в Москве графа В. Мирбаха (1871–1918). В 1921–1925 гг. Я. М. Фишман находился на работе в Разведупре Штаба РККА. За это время он побывал в разных ипостасях – и в обличье представителя советского НКЗема при Интернациональной экологической комиссии в Риме, и на посту советского военного атташе в Германии. Однако везде он занимался одним и тем же – сбором информации в области оружия (химического и всякого иного) [683].

Страницы истории:

«Химическое образование Фишмана было ниже среднего, хотя он получил доктора философии в одном из итальянских университетов. Его диссертация на эту степень была ученической работой, и больше никаких научных работ им не было выполнено, и, по-видимому, он стоял вдалеке от химических вопросов. Он был левым социалистом-революционером, но после победы большевиков перекочевал в их лагерь… Самомнение у Фишмана было громадное, а желание властвовать – еще большее. Мой большой приятель Д. С. Гальперин целиком разделял мое мнение об этом миниатюрном химическом Наполеоне».

Вновь образованное управление стало заниматься вопросами создания и применения нетрадиционных видов оружия – химического и биологического (в тексте-обосновании Я. М. Фишмана это звучало так: «в малый срок необходимо создать несуществующий род оружия»). О химоружии в числе важнейших задач были указаны следующие: «Военно-химическая подготовка вооруженных сил СССР в целом, то есть снабжение всеми необходимыми средствами химического нападения и химической обороны… Организация химической обороны гражданского населения». На деле проблему защиты гражданского населения от возможного вражеского химического нападения ВОХИМУ вскоре переложило на других и так и не стало всерьез отвечать за это дело. И ВОХИМУ, и все его преемники занимались только подготовкой к наступательной химической войне, а также к защите армии (а не населения страны) от химоружия других армий.

Первый отчет о деятельности ВОХИМУ был затребован довольно скоро.

5 октября 1925 г. Я. М. Фишман сделал обобщающий доклад для РВС СССР «О потребностях РККА в химических средствах нападения и обороны» в связи с формированием трехлетнего плана подготовки советской экономики к войне [74]. Были сообщены расчеты количества средств химического нападения, потребных РККА на год ведения войны. Указано, что «местами, наиболее целесообразными для расположения заводов ОВ, является прежде всего Волга» (имелись в виду еще не пущенный советско-германский завод на ст. Иващенково Самарской обл. и проектировавшийся еще больший по масштабам новый завод в Нижегородской обл., в нынешнем Дзержинске). В качестве ближайшей задачи для Ольгинского завода ОВ (Москва) было указано создание в течение года полузаводских установок для производства всех существующих ОВ.

Среди прочего, в первом докладе было сообщено, что заканчивающаяся оборудованием разливочная станция ОВ на складе № 136 в Очакове (близ Москвы) способна снаряжать за 6-часовую смену 900 химснарядов калибра 76 мм или 300 химснарядов калибра 152 мм. Предусмотрено было также окончание оборудования военно-химического полигона в Кузьминках и создание, помимо военно-химического склада в Очакове, новых складов по всей стране [74]. В докладе сообщалось и о выделении в течение трех лет 10 млн руб. на строительство в Москве военно-химического института – головного учреждения ВОХИМУ, которое после постройки специального здания должно было заменить множество лабораторий, которые существовали при вузах Москвы и Ленинграда и которые действовали в интересах военно-химической службы [74]. Не будет лишним подчеркнуть, что тот доклад Я. М. Фишмана был секретным и обществу он не так уж доступен и поныне. О тех днях обществу известно другое – о премьере фильма С. М. Эйзенштейна (1898–1948) «Броненосец Потемкин», состоявшейся 21 декабря 1925 г. в Большом театре в Москве. Кстати, в октябрьские дни 1925 г. руководители ВОХИМУ и АУ провели дележ полномочий по части практической работы (например, заготовка и разлив ОВ по боеприпасам – ВОХИМУ, заготовка их корпусов – АУ; и т. д.). Эту работу пришлось продолжать и в будущем году [124].

За первым отчетом последовал второй. 4 февраля 1926 г. на заседании РВС СССР Я. М. Фишман доложил «О состоянии средств противогазовой обороны и химической борьбы и производства предметов военно-химического снабжения» [75]. Дискуссию завершил новый военный нарком К. Е. Ворошилов (1881–1969), а РВС СССР одобрил направление и план работы ВОХИМУ. Тем решением военным химикам было рекомендовано акцентировать внимание на аэрохимических способах нападения и обороны и применении ядовитых туманов. Для успеха работ было в очередной раз признано необходимым наличие «изолированного газового полигона, центральной химической лаборатории и опытных заводов». Тем же документом РВС было принято и весьма экзотическое на первый взгляд решение: постановлено «обеспечить за Военно-химическим управлением влияние на направление развивающейся мирной химической промышленности в целях плановой ее мобилизационной подготовки и полный контроль над производством военно-химической продукции». К сожалению, это решение – в расширительной форме – оставалось в силе долгие десятилетия, с тяжкими последствиями для химической промышленности страны и не только.

В те же февральские дни 1926 г. РВС СССР подвел итоги химической подготовки Красной армии за истекший год [297]. Такова была советская жизнь тех лет. С одной стороны, 5 октября 1926 г. на сцене МХАТа состоялась премьера «Дней Турбиных» М. А. Булгакова, не сходившая с той сцены до тяжких дней 1941 г. Даже несмотря на то, что 25 октября 1926 г. лицо, называвшее себя критиком и журналистом А. Р. Орлинским, сообщило в Коммунистической академии, что М. А. Булгаков «вовсе не представляет собой столь значительного явления на поверхности и в глубинах нашей литературной жизни, чтобы о нем говорили как о явлении большого порядка». С другой – в последние дни 1926 г. был подготовлен еще один доклад о работе ВОХИМУ [76]. Среди знаний, которыми овладели военные химики, укажем такие. Я. М. Фишман сообщил, например, своему руководителю И. С. Уншлихту, что «произведена сравнительная оценка действия иприта и люизита на кожу человека и установлена токсическая доза каждого из них». Докладывалось и о первых испытаниях артхимснаряда с промежуточным дном – прообразе будущего бинарного химбоеприпаса [223].