Дракон мелового периода
У меня перехватило дыхание. Я присела на корточки и прикоснулась к бумаге, как будто боясь, что она мне привиделась. Из-под завала выглядывал самый край листа. Я разглядела только необычный скачущий почерк. А вдруг это одна из тех Книг Блужданий, о которых мне рассказывал Хохланд? Я осторожно потянула лист на себя. Он не поддавался. Возникло неприятное ощущение, что кто-то держит его с той стороны. «Библиотека не хочет отдавать свои книги, – подумала я, вспомнив, как отдирала от цемента противопожарную инструкцию. – А ну-ка, потянем… человек против штукатурки…» Лист затрещал и надорвался. Я подумала, что надо бы раскидать хоть часть завала, но в мозгу вдруг возник пугающе яркий образ – под штукатуркой лежит человек. Труп человека, погибшего при пожаре. В последней агонии, задыхаясь в дыму, под градом камней, он вытягивает вперед руку с зажатым в кулаке посланием, чтобы спасти его от наступления хаоса. Мне показалось, что если я подниму хоть один кусок штукатурки, то увижу под ним мертвую руку, вцепившуюся в драгоценный листок. Я содрогнулась, резким движением дернула на себя листок и разорвала его окончательно. В моем распоряжении оказалось не больше абзаца – обрывок текста без начала и конца. Я немедленно направила на лист луч фонарика. Там по-русски было написано:
«…Я выхожу из тьмы луны навстречу рассвету; я ношу тысячи имен; я – земля и змея, тьма и утренняя роса, и живая вода, соединяющая разделенное.
Ветер носил меня в своем чреве; я – небесный цветок, родившийся в новолуние, после большого дождя.
Я разрываю круг небес и обращаюсь к земле и воде. Моя тень падает на землю, а образ отражается в воде…»
И все? М-да. Я повертела листок, но нашла только странное словосочетание у нижнего края оборотной стороны – «истинный целитель знает…»
Несколько секунд я стояла, вглядываясь в текст, как будто ожидая, что среди строк проступит какая-нибудь тайнопись, которая все мне разъяснит. Что бы это значило? Какой в этом глубокий смысл? Какая ценность?
Додумать я не успела. Отвлек треск за дверью. Цветы на витражных стеклах внезапно ожили, наливаясь багровым светом, светлея и расцветая на глазах. Я стояла как зачарованная, глядя на это волшебство. В голове возникла и застряла очередная несвоевременная мысль: «Вот ты какой, аленький цветочек!»
Но когда резко запахло гарью, а из провала позади меня повалили клубы дыма, я сообразила, в чем дело. В библиотеке снова начинался пожар.
Я отскочила от завала, машинально сунув бумажку в карман джинсов. Повсюду, куда ни обращался луч моего фонарика, клубился дым, наполняя воздух удушающим смрадом. Из-за витража выхлестнулся яркий язык пламени. Чему там гореть, если вокруг одна штукатурка?! Я развернулась и побежала наверх, перепрыгивая через две ступеньки.
Я влетела в «комнату отдыха» вместе с первой волной дыма. Наступало время совершить простенький акт творения. Я устремила взгляд на свисающую с края пролома доску и ярко, стараясь не упускать ни единой детали, начала представлять, как она становится длиннее, дорастает до пола; сбоку у нее одна за другой проклевываются ступеньки – вырастают через равные промежутки, как ветки, крепнут, утолщаются… Vera Imaginatio – активное творящее воображение, единственный и универсальный инструмент мастера реальности.
Через несколько секунд штакетина наконец пошевелилась. «Быстрее, быстрее!» – в нетерпении шептала я. Дым щипал глаза.
Лестнице уже пора было материализоваться, но тут произошло нечто прямо противоположное. Штакетина оторвалась и со стуком упала на пол. А пролом на потолке стал затягиваться! Я ничего не могла с этим поделать – реальность мне не повиновалась. Когда пролом затянулся полностью, свет погас. И все стало серым.
Мне было все прекрасно видно, как будто я смотрела через прибор ночного видения. Подземелье изменилось. Замки с дверей упали, решетки распахнулись. Исчез запах гари, пропали черные разводы на потолке. Ошметки кожи на диване превратились в нормальную обивку, на ржавом автомате для продажи напитков проступили рисунки и ценники. На полу появилась ковровая дорожка. А на дорожке, прямо у меня под ногами, возникло нечто ужасное и отвратительное. Это была разорванная в клочья шкура волка. Пол усеивали обрывки кожи и пучки шерсти. Огромная голова лежала отдельно, глядя на меня пустыми глазницами и хищно скалясь.
Я вскрикнула и отскочила к стенке, не спуская взгляда со шкуры. Вряд ли это был декоративный коврик. Шкура выглядела так, будто волка разорвало изнутри.
В голове помутилось от страха. Единственное, что я ощущала, – это желание убежать со всех ног, куда глаза глядят, подальше от этого места. «У тебя почти нет шансов выйти оттуда живой», – некстати вспомнились слова Князя.
Текли секунды, ничего не происходило. Я глядела на растерзанного волка, и страх постепенно отпускал меня. «Он уже дохлый, – сказала я себе. – Просто шкура».
Внезапно прямо над ухом заскрежетало железо. Я едва не упала в обморок от неожиданности. Повернувшись, с изумлением увидела, что автомат для продажи пепси-колы раскрылся и наружу вывалился мужик в ватнике и телогрейке. Даже если бы не эти очевидные признаки, я бы узнала конкурента. Конечно же, это был «феникс» из вагончика – ворюга-сторож.
Он огляделся по сторонам, глотнул дыма, раскашлялся с ужасным хрипом, а отдышавшись, принялся облегчать душу, не стесняясь в выражениях. Довольно скоро я поняла, что ругань предназначается мне.
– Какого черта!.. Все изгадила, все! Три месяца работы псу под хвост! За каким бесом ты сюда полезла? И чего их тянет сюда, этих проклятых подростков, как будто здесь медом намазано! Двое уже окочурились – нет, все мало! Ну, я понимаю – парни, но девке-то какого рожна здесь надо?
Я так растерялась от этого натиска, что принялась оправдываться:
– Я же случайно провалилась… Там пол гнилой оказался…
– Случайно, говоришь?! – рявкнул сторож, сверля меня взглядом. – И у ворот тоже случайно околачивалась?
Я наконец собралась с духом и перешла в атаку:
– Что вы на меня кричите, в самом деле? Что я, убила кого-нибудь, или обокрала? Мне же просто было интересно поглядеть на развалины…
– Ты из какой мастерской реальности? – перебил меня сторож. – Из одиннадцатого училища, или из того, которое на Савушкина?
– Какой-такой мастерской? – «удивилась» я, глядя на него честным взглядом. Именно так Антонина учила нас реагировать на вопросы посторонних о том, что им знать не положено. Сейчас она могла бы мной гордиться.
– Ты хоть понимаешь, идиотка, что теперь здесь все сгорит? – устало спросил сторож. – Я на этот ярус три месяца ход прокладывал, а она является, проваливается, поджигает абсолютно нетронутый этаж, и теперь ее еще и спасать надо!
– Ничего я не поджигала! – возмутилась я.
Но сторож вдруг замолк на полуслове и поднял руку, призывая меня к молчанию. В сером полумраке мне показалось, что его глаза слегка фосфоресцируют.
– Слышишь что-нибудь? – шепотом спросил он.
Я прислушалась. Сначала не слышала ничего, кроме частого дыхания – своего и сторожа. Потом к этому добавились какие-то скрипы и шорохи на лестничной клетке.
– Там? – шепотом спросила я, указывая на лестницу.
Сторож помотал головой и указал на одну из раскрывшихся дверей. Несколько секунд мы молчали. Потом я поняла, что он имел в виду: из темного коридора доносилось тихое частое цоканье. И оно явно приближалось.
– Кто-то сюда бежит, – прошептала я. – Похоже, когти по паркету стучат…
Сторож изумленно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на волка и пробормотал:
– Я ж его вроде убил… Их тут что, двое? Этих слов хватило, чтобы я бросилась к нему с криком:
– Забери меня отсюда, быстро! Клацанье становилось все громче. Вскоре к нему добавилось тихое рычание. «Феникс» схватил меня за руку, крепко сжал и потащил к автомату.
– Сматываемся, – глухо произнес он. – О черт, надеюсь, он нас еще не учуял…
Сторож втолкнул меня в шкаф, влез следом, прижав так, что у меня перехватило дыхание, с лязгом захлопнул за собой дверь, а через мгновение мы в клубах дыма вывалились с другой стороны, оказавшись на крыльце синего вагончика «ОА Феникс».
Не успела я поблагодарить сторожа за чудесное спасение, как он схватил меня за плечи и развернул лицом к себе. Его глаза неожиданно оказались совсем близко. Они были светло-серые, блестящие и злые-презлые.
– Значит так, – свирепо сказал он. – О том, что сейчас было, забудь навсегда. Чтобы больше я тебя здесь не видел.
За этими грубыми словами последовал не менее грубый толчок в спину, и я слетела с крыльца на вытоптанную траву. Дверь вагончика с треском захлопнулась. Я осталась в одиночестве перед закрытыми воротами, разъяренная и униженная. Что за хамство?! Выкинули, как паршивого котенка! Меня, мастера реальности и демиурга, спустил с крыльца какой-то немытый сторож! И добро бы из служебного рвения…
Я развернулась и закричала, обращаясь к белой занавеске в окне вагончика:
– Я все про тебя знаю! Вор! Результат последовал немедленно: дверь отворилась, и в проеме возник сторож.
– Что ты сказала? – грозно спросил он. Я отбежала шагов на десять.
– А то! Сам книги из развалин таскаешь, а другим не даешь! У меня на тебя полный компьютер компромата! Вот я расскажу кому следует…
Густые брови сторожа сдвинулись. Я приготовилась к драпу. Но он вдруг презрительно расхохотался.
– Иди, иди, – сказал, отсмеявшись. – Хоть в милицию, хоть куда, если время тратить не жалко. Но запомни вот что: если еще хоть раз сюда явишься, я тебя спасать не стану, так что станешь третьей.
– В смысле – третьей? – не поняла я, но потом догадалась, что он говорит о задохнувшихся подростках. – Ну надо же, напугал!
– Делать мне больше нечего, как всяких пигалиц пугать, – бросил сторож и ушел в вагончик, закрыв за собой дверь. Однако дверь тут же приоткрылась, и я услышала:
– Только сунься еще раз, ей-богу, поймаю и так задницу надеру, мало не покажется!
На мгновение я онемела от такого оскорбления, а потом яростно выкрикнула:
– А спорим, что я первая доберусь до следующего яруса?
И кинулась бежать по дороге к метро.
11
Старая Деревня преображается безлунной ночью
Я вернулась домой в шестом часу. Родители с работы еще не пришли, да оно и к лучшему. Вид у меня был колоритный – аж люди сторонились в общественном транспорте. Вся насквозь пропахшая дымом, по уши в грязи и известке, лицо в черных разводах от липкой сажи, куртка разорвана по шву – видно, за что-то зацепилась, пока летела сквозь перекрытия, пятки болят, спина в синяках… Прямо от дверей я ринулась в ванную и провела там не меньше часа, стирая одежду и отмываясь сама. Мой замечательный фонарик так и сгинул, остался на третьем ярусе. Зато рюкзак уцелел, а вместе с ним и добытое сокровище – обрывок загадочного текста.
За окнами было тепло и зелено, со двора доносились детские голоса. Благоухая персиковым шампунем, я вышла из ванной, закуталась в мамин купальный халат, налила чаю, сделала пару бутербродов и с полчаса сидела у стола и сушила волосы, ни о чем не думая, молча наслаждаясь тишиной, чистотой и покоем. Потом пошла в прихожую, где рядом с двумя монстрами, похожими на лапы больного проказой крокодила, – моими кроссовками – валялся грязный и пыльный рюкзак. Стараясь не запачкаться, я достала из внешнего кармашка свою добычу, вернулась с ней на кухню, расправила лист и принялась изучать его. «Истинный целитель знает…» Кто это такой, и что он там знает? «Я выхожу из тьмы луны…» Кто это «я»? Может, в том тексте таится скрытый смысл? Да-да, наверняка так и есть. Символический язык, зашифрованное послание. Из детективных романов мне было известно, что каждый шифр имеет свой ключ. Значит, нужно искать ключ.
Поскольку после ванны меня разморило, то разум обратился на поиски легких путей. «Господи, да что я мучаюсь? – лениво думала я, вертя в руках лист. – Завтра съезжу, покажу его Хохланду. Наверняка он знает, что означает эта тарабарщина. Или к Антонине обращусь – кстати, и ехать далеко не надо».
Я перебралась к телефону. У Хохланда никто не брал трубку. У Антонины незнакомый женский голос сообщил, что наставница уехала отдыхать – «буквально вчера, ах, как вам не повезло; да, до конца лета, на Украину, к родственникам. Нет, позвонить туда никак нельзя, извините…»
Новость меня огорчила. Антонина была мне нужна здесь: во-первых, я так и не посоветовалась с ней, как вести себя с Хохландом, чтобы его от меня не слишком тошнило, а во-вторых, в глубине души я рассчитывала на ее помощь, если дела с библиотекой обернутся как-нибудь не так.
Золотые лучи вечернего солнца дрожали на паркете. За окном черной вспышкой промелькнула птица.
«А погода-то какая хорошая! – неожиданно обратила внимание я. – Классный июньский вечер, сейчас только гулять!» Я захотела было позвонить Маринке, помириться и пригласить съездить в Озерки искупнуться, но и по ее номеру в трубке слышались только долгие гудки. «Бродит где-то… без меня. Ну и ладно, – миролюбиво подумала я. – Пойду погуляю одна».
Сборы вопреки ожиданиям затянулись надолго. Пока я искала купальные принадлежности, пришла с работы мама и устроила выволочку за кроссовки и рюкзак, а потом не отпускала, пока не приготовила ужин; не успела я поужинать, как явился папа, и мы проболтали с ним еще с полчаса «за жизнь». В общем, когда я наконец вышла из дома, был уже девятый час, и солнце ощутимо клонилось к закату.
Я шла к метро, помахивая пакетом с купальником и полотенцем, и бездумно глазела по сторонам – как небо постепенно меняет цвет с лазурного на малиновый, как ветер полощет зеленые кроны старых кленов у дороги, – и всеми порами впитывала нагретый за день воздух, пахнущий бензином и сиренью. После утренних приключений я испытывала потребность разгрузить как мозги, так и нервную систему, и купание для этого казалось мне в самый раз. На Савушкина я попала в плотный людской поток, тоже стремящийся к метро: в основном молодежь, девчонки и парни, с пивом в руках, загорелые и еще не очень, ехали оттягиваться в центр, либо в Озерки, либо на Крестовский – а куда еще можно пойти в такую шикарную погоду?
До метро мне оставалось метров пятьсот, когда улицу Савушкина накрыла тень и все теплые живые краски уходящего дня вмиг стали холодными и сумрачными. Как-то вдруг ощутимо похолодало. Я подняла глаза и увидела, как край багрового солнца скрывается в быстро наползающей с запада сизой туче. «Вот, блин, выкупалась», – ругнулась я. Дольше надо было собираться! Я ускорила шаг, надеясь, что до Озерков эта туча не долетит. Но туча оказалась шустрой. До метро было еще топать и топать, а небо окончательно затянуло, и улица Савушкина погрузилась в полумрак. На закате начало погромыхивать. Где-то вдалеке магниевой вспышкой блеснула зарница. Толпа вокруг меня как-то незаметно рассосалась. С неба накатил легкий шелест дождя. Холодные капли застучали по голым плечам, с каждым мгновением все сильнее и чаще. Я подумала, что надо бы спрятаться, пока не началось.
Я успела. Только я шмыгнула под раскидистый клен, как шелест дождя превратился в грохот ливня. Прямо надо мной грянул гром. По асфальту побежали ручьи. Вода пузырилась и булькала, как будто кипела в лужах. В воздухе повисла водяная дымка – это разбивались мелкие капли. Я стояла и смотрела на это холодное кипение воды, чувствуя радостное возбуждение. Мне всегда нравились грозы.
Я простояла под кленом минут пятнадцать, растворяясь в глухом грохоте ливня и высматривая в небе вспышки молний. Потом это дело стало мне надоедать. Ливень не подавал никаких признаков завершения, небо плотно обложили иссиня-серые тучи; к тому же холодные капли начали просачиваться сквозь густую листву. Все шло к затяжному дождю, который безнадежно срывал мне планы на вечернее купание.
«Черт, когда же он закончится!» – бормотала я, ежась от холода и сырости. Похоже, мне предстояло идти – вернее, бежать – обратно домой. Неожиданно мною овладел приступ упрямства. В конце концов, мастер я или кто? На что меня учили целый год управлять реальностью, если я не могу справиться с такой пустяковой проблемой, как дождь? Тут ведь даже не требуется трансформировать материю – достаточно просто вызвать ветер, чтобы он отогнал эту несвоевременную тучу куда-нибудь в Купчи-но или, еще лучше, на Финский залив. Где здесь творчество? А если нет творчества, то я ничего и не нарушаю!
Приняв решение, я развеселилась. А потом сосредоточилась и начала представлять себе ветер. Северный ветер, студеный и мощный, из тех, что стремительно гонит по небу облака, но почти не чувствуется внизу; из тех, что кажется далеким дыханием какого-нибудь недоброго божества, о котором невольно думаешь: хорошо, что он там, а я тут… Прошла минута, потом вторая, и что-то в природе изменилось. Я еще не ощущала этого дыхания, и тучи все так же неспешно и тяжело ползли по небу, но уже чувствовала – заработало. Процесс пошел.
Под ненадежную крышу из живых листьев вдруг впорхнула бабочка-лимонница. Наверно, она тоже пряталась от дождя. Бабочка расположилась прямо на моей руке, медленно шевеля крыльями.
– Привет, – сказала я ей. – Расслабься, сейчас дождь пройдет, и просохнешь.
Бабочка раскрыла крылья. Мне почудилась какая-то неправильность.
«Они же только что были желтые, – сообразила я. – А теперь стали серые…»
Не успела я осмыслить этот факт, как бабочка удивила меня еще больше. Она исчезла. Не улетела, а просто растворилась в воздухе.
Что-то пошло неправильно. Я быстро выглянула из своего убежища, осматривая улицу. Дома и деревья почти скрылись в водяной дымке. Шел дождь. Людей не было. В потоках ливня все казалось серым, бесцветным. Дождь смывал улицу Савушкина, как мы на уроках живописи смывали неудачные акварели. Вот пропал один дом, вот второй… Вот тротуар устремился куда-то вверх, а проезжая часть, наоборот, опустилась вниз… Вот из пелены дождя, выше самых высоких домов, выступили толстые корявые ветки деревьев… Все происходило тихо, плавно, бесшумно. Я наблюдала за этими метаморфозами, оставаясь на месте, не суетясь и не делая пока никаких выводов, – просто ожидая, чем все кончится.
Когда прекратились неуловимые трансформации реальности, прекратился и дождь. Я обнаружила, что нахожусь в густом лесу, на берегу реки.
Быстрая, но тихая река со странной, непрозрачной темной водой устремлялась строго на восток. Ее русло в точности соответствовало улице Савушкина. Дома по сторонам исчезли – их место заняли лесистые склоны, уходящие куда-то вверх. Если бы не морось в воздухе, я бы, наверное, увидела горы – что-то подсказывало мне, что я нахожусь в горном ущелье. Со всех сторон высились перламутрово-серые стволы огромных деревьев, покрытых капельками росы.
Куда же я попала? Ненароком провалилась в чей-то домен, как прошлой осенью? Неприятное какое-то место – безлюдное, бесцветное… На меня вдруг ледяным шквалом нахлынули воспоминания прошлой зимы: мертвая Новая Лахта, кровавые руны, мир поля и Князь Тишины, предостерегающий меня: «Если мир вокруг тебя становится серым и исчезают люди, это признак опасности…» Мне внезапно стало зябко. Я нервно огляделась по сторонам, словно ожидая появления неведомых чудовищ из тумана. В невидимых кронах деревьев шелестел ветер, в реке булькала вода…
Я попыталась проанализировать ситуацию. Что происходило перед тем, как меня сюда занесло? Началась гроза. Я спряталась под деревом. Вызвала ветер. Прилетела бабочка…
Вызвала ветер… Может, дело в этом? Недаром же нам запрещали прибегать к Чистому Творчеству вне школы!
И в библиотеке, на третьем ярусе, было то же самое: я попыталась вырастить лестницу из штакетины, и мир сразу стал серым…
Где я? И что мне теперь делать?
Между тем дождь совсем прекратился, и морось в воздухе быстро рассеивалась. Я увидела горы, гряда за грядой мягкими волнами поднимающиеся к темно-серому небу. А над горами мерцали звезды: целые россыпи, незнакомые созвездия и скопления. Темнее вокруг не становилось, скорее наоборот. Туман ушел, и окружающий пейзаж приобрел четкость, и я увидела то, чего не замечала раньше, – метрах в пятидесяти слева от меня над рекой легкой аркой нависал мост.
Поколебавшись, я решила перейти на другую сторону реки. В быстром, почти черном потоке ничего не отражалось: ни я, ни деревья, ни звезды. От моста вдоль реки вела в лес широкая тропа. Я подумала, что все равно заблудиться в таких условиях невозможно, и пошла по ней куда глаза глядят.
Рядом со мной река молча несла на восток свои чернильные воды. Может, от нее и пошло название района – «Черная речка»? К настоящей, убитой и загаженной Черной речке это название подходило слабо. Эта же молчаливая река казалась слегка не от мира сего – и я бы не удивилась, если бы она брала начало в каком-нибудь другом домене и в другой же домен впадала.
Через четверть часа лес на другой стороне реки расступился. Моим глазам предстал холм, на вершине которого росло уходящее в небо дерево со светло-серой корой, наподобие березы. Под сенью его ветвей теснилась деревенька – первые настоящие дома, которые я увидела в этом домене. Аккуратные уютные избушки, и во всех окнах звездочками горит свет. Напротив холма через черную реку был перекинут мост. Я обрадовалась сильнее, чем сама ожидала. Свет! Люди! Я не раздумывая кинулась к мосту.
Беги я чуть быстрее, наверно, там бы и сгинула: у моста отсутствовал средний пролет, как будто его разрушили специально. Я успела затормозить на самом его краю и долго ругалась, бессильно глядя на деревушку на той стороне. Но вскоре, приглядевшись к постройкам, я удивилась по-настоящему: метрах в ста от подножия холма стояла наша художка. Стены ее были такие же серые, как все в этом мире, и в темных окнах не горел свет, но это несомненно была она.
«Ничего не понимаю», – растерянно подумала я. Что в нормальном мире слева от художки? Сквер, клумбы, скамейки, потом церковь – «первая ротондная церковь в Петербурге», как нам рассказывали на краеведении. И еще кое-что вспомнилось из тех уроков: возле церкви, там, где сейчас был сквер с клумбами и скамейками, в советские времена стоял какой-то заводик, а до того – кладбище… Если черная река этого мира соответствует улице Савушкина, то кладбище располагалось как раз на месте приятной деревушки.
После этих мыслей я как-то утратила интерес к ее обитателям, и разобранный мост перестал меня раздражать.
Я уже собралась идти обратно, когда мне на ум пришла замечательная мысль. Если в этом мире есть художка, то почему бы в нем не быть и сожженной библиотеке?! И там уж точно нет никакого сторожа!
Я решительно повернулась спиной к реке. От широкой тропы в горы вело множество мелких, которые я сразу не заметила. Я выбрала подходящую по направлению, и начался подъем – деревья, звезды, безлюдность и тишина.
12
Встреча с оборотнем
Минут через двадцать я миновала перевал и оказалась по ту сторону гор. Тропа вывела на край высокого обрыва, и в просвете между деревьями открылся величественный вид. Передо мной расстилалась долина, большую часть которой занимало озеро – дымчатый хрусталь и перламутр в черных лесистых берегах. Справа, там, где по-настоящему должна была находиться станция метро «Старая Деревня», плескалась вода. («Так и знала, что метрополитен – это коллективная галлюцинация», – позлорадствовала я мельком.) А слева, на высоком мысу, над озером поднимался замок. Нет, не замок. Не бывает замков в стиле «конструктивизм». Пятиэтажное светло-серое кубическое здание вырастало над лесом подобно пирамиде майя. Никаких архитектурных изысков. Прямоугольные окна светились бледным неприятным светом галогенных ламп. Внизу горел желтый огонек электрического фонаря – первое цветное пятно, встреченное мной в этом домене. Я пригляделась и увидела внизу глухой забор и ворота. Эти ворота были мне знакомы. Как и само здание – не далее как на прошлой неделе я видела его фотографию в Интернете. Вот она, сожженная библиотека. Целая и невредимая. Такая, какой она выглядела десять лет назад, до пожара. И ворота – раскрыты!
Я почти вприпрыжку побежала вниз.
Несмотря на пугающее переплетение горных троп, путь до библиотеки оказался недолгим. Не прошло и получаса, как я уже стояла перед воротами, изучая обстановку. В этом месте тянуло забыть, что я в чужом домене, – так оно напоминало реальность. Если бы не безлунное небо… Темный лес, бетонный забор, фонарь, распахнутые железные ворота. Вагончик «Феникса» пребывал на своем месте, почти незаметный в тени забора. Я подкралась к вагончику, прислушалась – тихо, и заглянула в ворота.
Там оказалась самая натуральная проходная. Из приоткрытой двери, ведущей в помещение для охраны, выбивался луч света и доносилось монотонное бормотание не то радио, не то телевизора. Дальше, метрах в ста от меня, лежала, как пирожное на блюдечке, сожженная библиотека: целая, невредимая, готовая к разграблению.
Я вошла в ворота, на цыпочках подкралась к комнате охраны и заглянула внутрь. Сторожа там не было, как я, впрочем, и ожидала. Просторное помещение, в дальнем конце вторая дверь – закрытая. Обстановка скудная: стол, стул, продавленный диван, черно-белый телевизор тихонько бухтит на подоконнике, показывая футбол. Только что вязания на столе не хватает или газеты с кроссвордами. Осмотрев комнату, я собралась идти дальше.