«Братская могила экипажа». Самоходки в операции «Багратион»

Переправа была выведена из строя. Среди вывороченных бревен горело несколько вездеходов. По обочинам, проваливаясь по пояс в воду, связисты прокладывали телефонную линию. Саперы заново принялись за свою тяжелую работу, восстанавливать гать.

«Юнкерсам» не дали безнаказанно уйти. Появившиеся с опозданием скоростные «Яки» сбили три бомбардировщика. Четвертый, получив многочисленные пробоины, упал в болото. Лишь два «юнкерса», снизившись до минимальной высоты, едва не задевая верхушки деревьев, сумели убраться на свои аэродромы.

Экипажи самоходок спешно рыли капониры. Пехотный батальон расширял немецкие траншеи, маскировалась батарея «сорокапяток», рыли окопы для противотанковых ружей.

Пехотный комбат Петр Максимович Клычко, грузный дядька, лет под пятьдесят, был из породы старых солдат, начинавший свой военный путь еще в Первую мировую. Был старшиной роты, получившись, командовал взводом и долго носил два кубаря в петлицах (лейтенант). Несмотря на малое образование, его наконец поставили на батальон, которым он разумно и умело командовал уже полгода. Получил «майора» и второй орден.

Бакулин, угостив комбата папиросой, начал было показывать дымившиеся немецкие «штуги» и разбитую зенитную установку, но майора без конца отрывали от разговора подчиненные. Это раздражало капитана. Казалось, тот не обращал внимания на самоходчика, желавшего похвалиться своими успехами.

– Устарели ружья, – кивнул Бакулин на расчет ПТР. – У немецких танков броня минимум полста миллиметров.

– Сойдут на нашу бедность, – невозмутимо ответил Клычко. – В случае чего вы поддержите.

И замахал рукой, подзывая какого-то лейтенанта.

– Мы-то поддержим, только машин у меня маловато. Слышал, наверное, с переправы, какой тут бой разгорелся?

– Нас в это время «юнкерсы» фугасами глушили. Торопились на сушу выбраться.

Затем комбат приказал подошедшему лейтенанту выслать вперед две группы разведки.

– Далеко не углубляйтесь. Саперов с собой захватите, проверьте, не натыкали ли фрицы мин.

– Есть, – козырнул лейтенант.

– Твои не проверяли? – спросил комбат у Бакулина.

– Не до того было.

– Надо было позаботиться. Когда наступление продолжится, можем крепко вляпаться. Ладно, я пошел по своим делам.

Вопрос насчет мин Бакулину не понравился. Конечно, ему надо было сразу выслать вперед разведку. И отделение саперов у него имеется. Замечание комбата неприятно кольнуло самолюбие. Ну и хрен с ним, с этим майором. Плацдарм не он, а Бакулин взял!

Много чего повидавший пехотный комбат мельком глянул на подбитые «штуги» и зашагал вдоль траншеи. То, что вражеские машины догорают, это хорошо. Однако для его батальона главным сейчас было хорошенько зарыться в землю на случай вражеской атаки и выяснить, какими силами располагают немцы.

Бакулин вернулся к своим. Павел Карелин вместе с младшим лейтенантом Евсеевым возились вокруг исклеванной зенитными снарядами самоходки.

Трое ребят покрепче с помощью кувалды и куска железа заклепывали пробоины в броне. Грохот стоял оглушительный, и капитану это не понравилось. Он хотел сделать замечание, но понял, что шум сейчас не имеет значения.

После боя, в ходе которого русские закрепились на плацдарме, немцы знают место их нахождения. Звон кувалды пустяк, фрицы наверняка готовят контрудар, пока разрушена переправа и нет возможности перебросить дополнительные силы.

Еще один самоходчик мыл рубку. Когда выжимал тряпку и выливал воду из ведра, капитан заметил, что вода красная от крови. На некоторое время работа прекратилась, все козырнули Бакулину, даже строптивый старший лейтенант Карелин.

– Продолжайте, – кивнул капитан и осмотрел пробоины. – Крепко вас подковали.

– Машина в строю, – ответил Карелин. – А Иван Иваныч молодец. «Штугу» поджег и зенитную установку раздолбал. Считаю, что орден заслужил.

– Кто это такой – Иван Иваныч? – прищурился капитан.

– А вот, Евсеев Ваня.

Бакулин оглядел мелкого ростом невзрачного младшего лейтенанта в прожженном комбинезоне.

– Ну, положим, «штугу» другой экипаж уничтожил. Кажется, мой. Или не так?

Сказано было вроде в шутку, но капитан смотрел на Павла Карелина с долей вызова. «Штуга», которую уничтожил экипаж Бакулина, до этого получила два попадания, свернуло набок пушку, горело масло. Такую легко добить. Но капитан не желал отдавать какому-то младшему лейтенанту свою победу.

Карелин отвернулся, а Евсеев согласно кивнул:

– Так точно, товарищ капитан. Ваш снаряд фашиста добил.

Подошли четверо десантников с самодельными носилками и обратились к младшему лейтенанту:

– Мы забираем тело наводчика?

– Забирайте. Братская могила готова?

– Так точно. И ребята погибшие рядом лежат. Еще двоих из самоходки надо вытащить, когда она остынет.

– Ты, что ли, насчет похорон распорядился? – спросил Карелина капитан.

– Я, – коротко ответил Павел. – Командир десантной роты Александр Бобич занимается. Девять человек погибли.

– А у нас?

– Десантная рота в штат полка входит, так что все наши. С прошлой весны вместе воюем.

– Ты бы лучше позаботился насчет маскировки и готовности отразить немецкую контратаку. – Бакулин невольно повторил слова старого комбата Клычко.

– Мы этим и занимаемся. Я наводчика с утонувшей самоходки Евсееву передам. Не возражаете?

– Не возражаю. Вот это ты умеешь. Машины топить и с докладом к командиру полка вовремя подлезть.

Замечание было несправедливым. Карелин знал Бориса Прокофьевича Тюлькова с января сорок третьего (тогда он был зампотехом полка) и был поставлен на должность комбата именно Тюльковым. Однако хорошим отношением не злоупотреблял и с личными просьбами не лез.

Поэтому ходил почти год в старших лейтенантах, не напрашиваясь на капитанское звание. И получил наград не больше других комбатов, хотя имел на счету несколько подбитых немецких танков и самоходок, участвовал в рейдах и считался одним из лучших командиров в полку.

Два ордена Красной Звезды и две медали. Плюс четыре ранения. После одного едва оклемался, отлежав три месяца в госпитале.

Вскоре появился командир самоходно-артиллерийского полка Борис Прокофьевич Тюльков. С помощью саперов он вывел через полуразрушенную переправу бронетранспортер «скаут», который считался командирской машиной.

Подполковник Тюльков имел большой опыт, и командир корпуса запретил ему участвовать в атаках на самоходках с легкой броней.

– Угробят, кто полком руководить будет? Начштаба бумаги у тебя хорошо составляет, а замполит в тылу боевой дух поднимает. Да и не влезет он на «фердинанд» – слишком брюхо большое.

Борис Прокофьевич не спорил. Было время, водил полк в атаку, имел ранения. Сейчас руководил наступлением из своего «скаута».

Пока добрались до плацдарма, несколько раз застревали. С помощью лебедки кое-как вытащили завязший грузовик «порше» с тремя тоннами боеприпасов.

– Сто пятьдесят снарядов всего сумели подвезти, – выливая болотную жижу из сапог, сказал подполковник. – Харчей немного, махорки. Зато доктора привез. Раненых много?

– Человек пятнадцать, – ответил Бакулин. – Из них шесть-семь тяжелые.

– Сейчас разберемся, – кивнул хирург полковой санчасти.

Вместе с медсестрой и двумя санитарами он направился к соснам, в тени которых лежали раненые. Павел невольно поглядел вслед.

В прошлом году он встречался с медсестрой полковой санчасти Катей Маренковой. Любовь-нелюбовь – на войне трудно понять. Но решили, что если доживут до победы, то поженятся. Не получилось. Катя погибла в сентябре, переправляясь через Днепр. Буксир, на котором находились медсестры и санитары, угодил под тяжелый снаряд и затонул. Никто не выплыл.

Тюльков собрал короткое совещание. Сообщил, что саперы уже начали восстанавливать переправу, а пока главной задачей остается удерживать захваченный плацдарм. Было бы неплохо расширить его.

– Кто и что перед нами? – спросил подполковник Бакулина.

– Два уцелевших «хетцера», остаток взвода охранения. Наверняка фрицы подбросили подмогу.

– В каком количестве?

– Ну, пехоты немного, возможно, противотанковые пушки.

– Юрий Акимович, ты хоть разведку провел?

– Провел, но людей мало. Самоходки в порядок приводили, маскировали.

Вмешался пехотный комбат Клычко, который тоже присутствовал на совещании. Говорил он короткими рублеными фразами:

– Я послал две группы по пять человек. Высмотрели две «штуги», три полевые пушки, бронетранспортер. Пехоты там уже не меньше ста человек. Саперы мины ставят.

– И все?

– Думаю, в глубине еще какие-то силы есть. Ребята не смогли далеко проникнуть, обстреляли их. Один разведчик погиб, двоих подранили. Примерный план немецких позиций командир разведки накидал. Вот, гляньте, товарищ подполковник.

– Как думаешь, – спросил Тюльков, рассматривая план, – сумеем мы еще хотя бы на полкилометра продвинуться?

Клычко утвердительно кивнул.

– Думаю, сможем. Фрицы пока еще в себя не пришли, укрепления впереди отсутствуют.

– Нам как раз этого расстояния не хватает, чтобы переправу от прямого огня защитить. Но место здесь лесистое, самоходки следом за пехотой пойдут. Поддержат огнем. Иначе сожгут обе батареи из реактивных ружей, если машины вперед сунутся.

Майор покрутил головой, засмеялся.

– Чужими руками жар загрести хотите.

– Другого выхода нет. Останемся на этой открытой полосе – фрицы нас до вечера прикончат. Три полевых орудия у них имеются плюс «хетцеры». Подтянут еще минометы и перепашут наши позиции. Надо срочно вклиниться в лес, оттуда нас уже не вышибут. И сделать это как можно быстрее, пока немцы после своих потерь не опомнились.

Пехотный комбат и сам понимал ситуацию. Спорить и рассуждать, кому идти впереди, только время терять. Легкие самоходки и созданы для того, чтобы пехоту огнем поддерживать. С их броней напролом идти – верная гибель.

Надо бросать батальон в бой, захватить лесной участок и продержаться до ночи. Тем более атаку поддержат самоходки. А ночью переправу наверняка восстановят, подтянут артиллерию, пехоту, возможно, танки. Тогда уже легче дышать станет.

Атака прошла относительно успешно. Командиры рот свое дело знали и перебежками отвоевывали участок за участком. Самоходки шли следом, подавляя снарядами огневые точки.

Без потерь не обошлось. Погибли человек двенадцать, но спешно укрепляемую немецкую оборону проломили. Оба «хетцера» снова сумели уйти, но две полевые 75-миллиметровки уничтожили огнем самоходок.

Разбили прямыми попаданиями три пулеметных расчета и недостроенный дзот. Захватили среди трофеев несколько ящиков патронов и гранат, консервы, полевую кухню. Большинство своих убитых немцы унесли. Обнаружили шесть мертвых тел, взяли в плен молодого солдата лет девятнадцати.

На новом месте снова окапывались. Впрочем, часть траншей немцы уже вырыли. Настроение поднялось. Разжившись трофейным ромом и спиртом, некоторые бойцы, да и лейтенанты, ходили навеселе, предлагали выпить самоходчикам.

– Не спаивайте моих, – отгонял особенно назойливых Павел Карелин. – Если выпивши в бой пойдем, сгорим, как свечки. Реакция притупляется.

Хижняк взял протянутую фляжку и опустил ее в люк.

– После выпьем. За ваше здоровье.

– И за победу тоже!

– До нее еще дожить надо.

На временном командном пункте допрашивали пленного пулеметчика. Тот был уверен, что его расстреляют, однако держался с демонстративной уверенностью. На вопросы отвечал, но делал вид, что плохо понимает перевод.

Адъютант Тюлькова, лейтенант, закончивший два курса филологического института, за год пребывания на фронте немецкий язык освоил неплохо. Покраснев от злости, повернулся к подполковнику:

– Дурака валяет.

– Предупреди, если будет дурить, расстреляем. Нам с ним некогда возиться.

Но немец заговорил по-русски сам, обращаясь к Тюлькову:

– Господин оберст, можно подумать, что меня ожидает что-то хорошее. Ваш полк в окружении, с пленными возиться некогда.

– Для тебя место найдем, если разговор получится.

Пулеметчик знал немногое. Сообщил, что скоро ждут прибытия артиллерии и штурмового батальона. Солдатам зачитали приказ о том, что в течение суток русский десант должен быть уничтожен.

– Смело держишься, – усмехнулся подполковник.

– А чего мне терять?

– Собственная жизнь – это мало?

– Думаю, что из вас тоже немногие доживут до вечера.

– Сынок, ты, наверное, забыл какой сейчас год?

– Сорок четвертый, ну и что из этого? Думаете, если англичане с американцами открыли второй фронт, то вы уже победили? Напрасно. Сколько попыток наступать вы делали весной, и все они закончились неудачно. Вы и сейчас находитесь в окружении.

– Мне некогда заниматься болтовней, – резко оборвал солдата Тюльков.

Дальнейший разговор не получился. Солдат то начинал давать показания, то срывался на выкрики. Создавалось впечатление, что он либо перенес контузию, либо является убежденным нацистом и по-прежнему уверен в победе Германии.

Тюльков собирался приказать отвести пленного и посадить в одну из пустующих землянок, но внезапно начался обстрел. Не менее пяти-шести минометов вели беглый огонь.

В этом болотистом месте не было надежных укрытий. Вода выступала уже на глубине метра, а в низинах мутная жижа сочилась, едва начинали копать. Обычно глубокие, аккуратно замаскированные немецкие блиндажи и землянки возвышались хорошо заметными буграми.

Защищал в основном лес. Но десятки мин, взрываясь по всей площади, находили свои жертвы. Некоторые врезались в стволы осин и берез, разбрасывая с высоты веер осколков.

Гибли и получали ранения в основном молодые, необстрелянные бойцы. У них не выдерживали нервы: начинали метаться в поисках более надежного укрытия и падали один за другим.

Комбат Клычко открыл ответный огонь из четырех своих минометов. Командиры взводов хватали метавшихся солдат, валили на землю.

– Куда несешься? Совсем башку потерял?

– Лежать! От мины не убежишь.

– Вон траншея, ползи туда.

Тюльков поймал ухмылку на лице пленного. За месяц перед этим командир полка получил известие о гибели сына, недавно закончившего артиллерийское училище. Лицо подполковника дернулось в непроизвольной гримасе:

– Ты чему радуешься, фриц?

– Я не Фриц. Меня зовут Дитрих.

Это стало последней каплей.

– Выведите его!

Старшина Николай Шендаков, помощник командира взвода разведки, с ненавистью поглядывающий на пленного, вытолкнул его из блиндажа. Немец вцепился пальцами в дверной косяк.

– Пощадите, господин полковник!

Старшина, потерявший в этой войне половину родни, не раз видевший, как сгорают заживо в боях самоходчики, пинком выбросил наружу молодого нациста Дитриха.

– Поздно пощады просить! По нашим до последнего из своего пулемета садил. Вон, от пороха вся морда закопченная. Старался, гаденыш.

Оттащив шагов на десять, дважды выстрелил из пистолета. Спасаясь от мин, вернулся в блиндаж и закурил. Руки старшины тряслись. Он воевал в самоходно-артиллерийском полку давно, но расстреливать пленных не приходилось.

Через какое-то время к минометам прибавились гаубицы, которые сосредоточили огонь на левом фланге. Затем началась контратака. Короткими перебежками немцы стремились вклиниться в оборону именно на левом фланге.

Обе батареи самоходок в отражении атаки пока не участвовали. Командир полка Тюльков не хотел, чтобы немецкие артиллеристы засекли замаскированные машины раньше времени.

Для легких «сушек» был опасен даже минометный обстрел. Рубка открытая, если мина влетит сверху, то три человека из экипажа будут наверняка убиты или тяжело ранены. Кроме того, был ограничен запас снарядов. Их берегли на случай танковой атаки.

Пехотный батальон майора Клычко пока справлялся. Но стрельба приближалась то в одном, то в другом месте. Иногда слышались взрывы ручных гранат, признаки близкого боя, который может вот-вот перейти в рукопашную схватку.

Десантный взвод держал вторую линию обороны и одновременно охранял самоходки от прорыва гранатометчиков и саперов. К машине Карелина подошел командир роты капитан Бобич. Оба закурили, прислушиваясь к стрельбе.

Павел помнил Сашу Бобича, долговязого младшего лейтенанта, начавшего свой боевой путь под Харьковом в марте сорок третьего. Тогда их батарея «сушек» спасла взвод Бобича, а младший лейтенант был поставлен командовать ротой.

Бывший недоучившийся студент, только что закончивший курсы младших лейтенантов, пытался ручным пулеметом отогнать немецкий бронетранспортер, чем сразу заслужил уважение и самоходчиков, и своих бойцов.

Много воды утекло с тех пор. Александр Сергеевич Бобич носил уже четыре звездочки на погонах, имел два ордена и несколько медалей. Скулу пересекал давнишний шрам, след осколка.

– Кажется, отходят фрицы, – сказал Бобич. – Стрельба отдаляется.

– Значит, будем ждать нового обстрела. Начнут снова долбить, пока саперы переправу не восстановят и основные силы сюда не перекинут.

– Упорно немцы дерутся. Я думал, после Курской дуги будут бежать без остановки, – рассуждал капитан. – В газетах трубят, гоним фашистов. А они на Днепре три месяца держались. Помнишь, сколько на переправах людей погибло?

– Помню. Катя Маренкова там погибла.

– Неужели немцы верят еще в свою победу? Удар за ударом получают, а дерутся отчаянно. Взять хоть этого пленного. Чуял смерть, а вел себя нагло, гаденыш.

– Из Белоруссии прямая дорога на Германию. На своей земле они еще сильнее драться будут.

Заряжающий Костя Бурлаков с автоматом наготове следил за лесом, откуда могли появиться немцы. День близился к вечеру. В неподвижном воздухе звенели комары, которые ночью не дадут покоя.

– У, гад, сколько крови высосал, – звонко хлопнул себя по щеке Костя.

А через минуту зазвенела, набирая высоту, первая немецкая мина.

– Всем, кроме механика, в укрытие! – приказал Карелин.

Капитан Бобич спешил к своим десантникам. Экипаж самоходки Карелина укрылся в узкой неглубокой щели, где хлюпала под ногами болотная жижа. Правда, сверху соорудили двойной накат из березовых плах, но выдержат ли они обстрел?

Карелин перебежками проверил три другие самоходки своей батареи. Потерь пока не было. Но мины падали все гуще. Где-то впереди раздался крик раненого бойца, на пригорке горел сушняк.

В придачу к обычным осколочно-фугасным минам немцы пускали зажигательные, начиненные фосфорной начинкой. Сырая почва спасала от пожара, однако ядовитый серый дым заставлял людей вылезать из укрытий.

Падали «прыгающие» мины. Коснувшись земли, срабатывал вышибной заряд, и мины подскакивали вверх, взрывались на высоте человеческого роста, доставая бойцов в укрытиях. Росли потери. В нескольких местах мины угодили в траншеи и узкие защитные щели. Погибли и получили ранения около двадцати человек из пехотного батальона.

Еще одна мина попала в артиллерийский погреб, где хранились ящиков пять снарядов к «сорокапяткам». Большинство зарядов было бронебойным. Взрыв от детонации получился не такой и сильный, но вспыхнувший порох указал цель.

Новая серия мин обрушилась на орудийный расчет, выбив его почти целиком. Прямое попадание вывело из строя противотанковую пушку.

Фосфорная мина взорвалась рядом с самоходкой лейтенанта Зацепина. Пока тушили брезент и сбрасывали с брони комки горящего фосфора, сильно обгорел наводчик.

Все ждали темноты, когда восстановят бревенчатую дорогу и подойдет подмога. Но саперов непрерывно обстреливали. Когда переправа была почти готова, на нее обрушила огонь батарея 150-миллиметровых гаубиц.

В течение сорока минут вновь проложенная дорога была разбита попаданиями тяжелых снарядов. Все это произошло ночью.

Теперь помощи ждать было бесполезно. Справа и слева продолжалась артиллерийская стрельба. Наступление, начатое утром 22 июня (из осторожности названное «разведкой боем»), продолжалось на широком фронте в 400 километров.

На рассвете 23 июня, когда уже была разрушена переправа и отрезанный десант ждал новой атаки, сразу в нескольких местах раздался грохот орудийной канонады. Отрезанный от своих, десант не знал, что после разведки боем началось основное наступление, известное в истории как операция «Багратион».