Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

Старший политрук и два сержанта подняли людей. Один из сержантов упал сразу же, едва успели выскочить из артиллерийского окопа. Как и предполагал Воронков, бросок уже в первую минуту стоил жизни сразу нескольким штрафникам. Остальные бежали дружно, к ним присоединился весь взвод, хоть и прореженный, но еще многочисленный. Минное поле закончилось, но усилился встречный огонь из траншеи.

Бывший вор Кутузов бежал, выставив перед собой винтовку со штыком. Боец впереди свалился как подкошенный, перекатился по инерции на несколько шагов и замер. От Кутузова не отставали приятели. Воронков уже простился с жизнью и ежесекундно ожидал удара в грудь. Вокруг падали люди, но политрук оставался пока невредимый. Не отставали Азамов и Ягшиев. Вперед вырвались трое штрафников, бывших офицеров. Все трое были осуждены за отступление без приказа и собирались доказать, что они не трусы.

Офицеры ворвались в траншею первыми. Двое погибли от выстрелов в упор, третий, умело орудуя штыком, заколол пулеметчика, второй номер шарахнулся от страшного лезвия прочь и получил удар в спину. Следом прыгали остальные штрафники, растекались по траншее и вступали в драку. Воронкова выручала спортивная ловкость и хорошая физическая подготовка. Он понимал, единственная возможность выжить – это бить первому.

Не слишком умело, но очень сильно он нанес такой удар оказавшемуся перед ним автоматчику, что вместе с лезвием вошел в живот ствол винтовки. Политрук тянул и никак не мог вытянуть оружие. Вокруг него дрались прикладами и штыками, кричали, душили друг друга. Воронков едва не угодил под выстрел унтер-офицера, тот пальнул из винтовки. Обожгло щеку, но ствол отбил разжалованный лейтенант, который успел заколоть двоих врагов.

Он отогнал унтер-офицера, тот отступил и, не сводя глаз с русского, быстро передернул затвор. Два выстрела ударили одновременно, они стреляли едва не в упор, но сумели лишь ранить друг друга. Лейтенант стоял, тяжело дыша, унтер-офицер снова дергал затвор, но перезарядить оружие не успел. Кутузов заколол его штыком. Пока выдергивал лезвие, подступили Азамов и Ягшиев и приготовились еще раз добить.

– Пошли вон, – отогнал их Кутузов. Они мешали ему обшарить труп.

Первый взвод, несмотря на большие потери, сработал неплохо. Но командир и большинство сержантов погибли, возглавить людей было некому. Воронков полностью выложился во время атаки. Когда заняли передовую траншею, он приказал закрепиться и вернул бойцов, намерившихся с ходу ворваться во вторую линию.

Это можно было сделать, но из политрука словно выпустили пар, он больше ничего не хотел делать. Немедленно послал связного к Елхову, просил нового командира взвода и ожидал, когда его отзовут. Назначить на должность взводного кого-то из штрафников ему не приходило в голову, а сам возглавить взвод он никогда бы не рискнул.

Вторая линия находилась в ста метрах. Немцы, выбитые из передовой траншеи, получили приказ контратаковать и приступили к исполнению немедленно. В отличие от красноармейцев, они не шли цепями, подставляя себя под пули. Группы вражеских солдат просачивались через ходы сообщения, другие делали быстрые перебежки под прикрытием кустарника, используя низины и бугры. Их поддерживали пулеметным огнем со склонов. Многие из штрафников считали – самое трудное, лобовая атака на пулеметы, уже позади. Однако оборона в удобных траншеях оказалась непростым делом.

Из ближнего бронеколпака вел огонь пулемет «МГ-42». Очереди шли кучно, видимо, стреляли с массивного станка, поглощавшего отдачу, и пользовались оптикой. Стрелки выбирали в первую очередь ручных пулеметчиков и не отпускали их. Расчеты двух «дегтяревых», не выдержав точного огня, нырнули на дно траншеи. Третий пулеметчик продолжал стрелять, отгоняя атакующих, пока пуля не угодила ему в голову.

Теперь штрафники первого взвода огрызались лишь винтовочным огнем и торопливыми очередями из трофейных автоматов. Причем длинные очереди летели как попало, от сильной отдачи задирало стволы – автоматный огонь получался вхолостую. Это позволило одной из немецких штурмовых групп приблизиться по ходу сообщения вплотную к траншее. Они наступали умело. Сначала летели гранаты, затем расчищал путь пулеметчик, и группа делала очередную перебежку.

Граната разорвалась рядом с Воронковым. Политрук едва успел пригнуться. Боец рядом с ним бегло стрелял из винтовки, целясь в пока еще пустой ход сообщения. Соваться под пули немцы не рискнули. Из-за поворота снова полетели гранаты с длинными ручками. Боец отступить не успел, выронил винтовку и стал сползать по стенке траншеи.

Вражеский пулеметчик, выскочив из-за поворота, открыл огонь. Он приближался к траншее быстрым шагом, за ним следовали двое автоматчиков. Едва пулемет смолк, посыпались очереди из автоматов. Бойцы, столпившиеся у хода сообщения, отпрянули в стороны. Земляные стены осыпались от попаданий, разрывные пули звонко щелкали голубыми огоньками. Из жердей, скреплявших ходы сообщения, летело крошево.

Немцы уже подступали к траншее, когда, расталкивая всех, появился раненый лейтенант. Шинель он снял, шея и левое плечо были замотаны бинтами. Он держал в руках ручной пулемет и ругался то ли от боли, то ли от досады:

– Чего столпились! Ну-ка, отойди.

Смелость лейтенанта поразила всех. Он первым ворвался в окопы, чудом вышел живым из поединка с унтер-офицером в дуэли на пять шагов. Сейчас снова лез на рожон и, кажется, знал, что делает. «Дегтярев-пехотный» в его руках ударил длинной очередью. Плоский диск крутился, подавая патроны, гильзы сыпались веером. Немецкого пулеметчика сбило с ног, шарахнулись назад два солдата рядом с ним. Диск закончился, лейтенант опустил дымившийся пулемет.

– Бросайте гранаты вслед. Ты и ты, бегите к соседнему ходу сообщения. Быстрее!

Контратаку отбили. Лейтенант в одной гимнастерке трогал намокшие повязки и жаловался Воронкову:

– Ох, и ноет… сил нет. А под повязками кровь сочится. Пойду, наверное…

– Может, останетесь? – попросил Воронков. – К ордену вас представим.

– Ну, какие сейчас ордена? Дай бог, чтобы судимость сняли. Прощайте, не увидимся, наверное, больше.

– Обязательно увидимся, – бодро сказал политрук.

– Нет, – печально качал головой лейтенант. – Мне повезло, в санбате отлежусь, а ваши дела плохие.

Вокруг лейтенанта собрались несколько раненых, которые готовились уйти в тыл. Они послушно кивали головой, подтверждая сказанные слова, и нетерпеливо перетаптывались.

– Почему же плохие? – напряженно улыбался политрук.

Лейтенант стал объяснять. Вторая линия немецких траншей находится под носом, фактически нависает, как камень. Ее надо было обязательно брать, для этого имелась возможность, но сейчас уже поздно.

– Сверху ударят, прижмут вас, а те, как крысы, через ходы сообщения полезут.

– Что же делать?

– Вцепиться зубами в землю и держаться. Авось пришлют подкрепление, может, с артиллерией. Хотя где здесь пушки ставить? Их с холмов расшибут.

Слова насчет зубов в землю показались Воронкову рисовкой. Он и сам не раз повторял подобные бодрые фразы, не вдумываясь в смысл. Да и не требовалось задумываться, политрук обычно уходил в тыл, а сражались другие.

Ослабевший от ран смелый лейтенант (уже не штрафник) устало посоветовал засыпать землей и тщательно охранять ходы сообщения, соединявшие первую линию со второй.

– Держите их под обстрелом, а лучше заминируйте.

– Где я мины возьму? – раздраженно пожал плечами Воронков, которому надоели мрачные прогнозы лейтенанта.

Раненые потянулись в тыл, а политрук отправил к Елхову второго связного. Кроме просьб о подкреплении, он жаловался, что погибли командиры отделений, командовать некому, а также просил прислать сапера для минирования ходов сообщения.

Связной свернул записку, сунул ее за подкладку ушанки и поспешно отправился исполнять поручение. Политрук не казался ему надежным командиром, людей во взводе осталось немного. Позиции вовсе не внушали доверия и вдавались клином во вражескую сторону. И хотя у подножия холмов немцы сосредоточили не так много сил, воевать в окружении с двух сторон казалось безрассудством.

В ста метрах впереди находилась вторая линия траншей, в которой наблюдалась постоянная возня. Фрицы наверняка нанесут контрудар, и это случится в ближайшее время. Поэтому связной спешил. Перед глинистым бугром остановился, раздумывая, перемахнуть его бегом либо обойти вдоль извилистого овражка, где росли кусты ивняка и небольшие тополя.

Спускаться туда связной все же не рискнул, опасался мин. Он видел, как взрывались один за другим его товарищи, уползали прочь с исковерканными ногами, и сейчас тщательно выбирал путь. Боец прикинул расстояние. По открытому месту предстояло бежать метров тридцать. Вражеские пулеметчики могли за это время взять его на прицел, но других вариантов не оставалось.

Боец натянул поглубже шапку и перехватил поудобнее винтовку. Хороший рывок, и он преодолеет бугор, а дальше его хоть как-то прикроют кустарник и редкие деревья. Внимание штрафника привлек утонувший в бурьяне серый комок. Он присмотрелся и разглядел мертвого человека. Это показалось дурным знаком, боец заколебался. Вздохнул и, преодолевая нехорошее предчувствие, рванул вперед.

Ему казалось, он бежит стремительно, вот одолел вершину, ноги легко несут невесомое тело, он плывет, бег ускоряется, и боец уже несется под уклон. В полете не требовалось точки опоры, но связной все же пытался ее найти. Случилось непонятное, он ударился головой и рукой о землю и с запозданием сообразил, что упал.

Снайпер на склоне холма выбросил стреляную гильзу и приготовился добить русского. Тот бежал медленно, скользил в растаявшей на солнце глине, поэтому поймать его в прицел и сделать точный выстрел не представляло труда. Но тратить вторую пулю он не видел необходимости. Солдат ворочался на одном месте, не в силах сдвинуть тело, наверное, перебило позвоночник.

Связной увидел перед собой приятеля, которого полчаса назад послали с первой запиской к командиру роты. Тогда он завидовал ему, вот, мол, спасется, а оказалось, завидовать нечему. Сейчас они лежали рядом, наверное, так и останутся вместе. Повинуясь чувству долга, умирающий боец кое-как достал записку и порвал ее на клочки. Задул ветер, поднял кусочки бумаги и разнес по бугру, приклеив к липкой глине. Короткое послание состояло всего из нескольких слов: «Срочно присылайте помощь, большие потери». И подпись Воронкова.

Капитан Елхов и без всяких посланий хорошо видел обстановку. Третий и четвертый взводы, смешавшись, но без суеты быстро налаживали оборону. Второй взвод несколько приотстал, но оседлал небольшую возвышенность и вцепился в нее крепко.

Положение первого взвода было противоречиво. Он обескровлен, не способен к дальнейшему наступлению, но отвоеванная позиция казалась самой выгодной. Если ударить и захватить вторую линию траншей (там всего сто шагов), то получится крепкий узел обороны или плацдарм для будущего броска. Впереди извилистая сырая низина. Как укрепления, могут служить фундаменты нескольких хуторских домов, защищают позиции заросли ивняка и несколько тополей.

Нельзя оставлять такое выгодное место врагу. Час назад Елхов имел разговор с командиром дивизии. По его тону ротный понял, тот не слишком верил в успех, а когда штрафники заняли первую линию, оживился и потребовал дальнейшего движения вперед.

– Не с кем воевать, – возразил Елхов, существенно завышая потери роты.

Впрочем, капитан был недалек от истины. С холмов непрерывно выпускали мины, не прекращался пулеметный огонь, потери постоянно увеличиваются. Наступать всей ротой, конечно, не удастся, но ударить на левом фланге пока еще можно.

Он мог откровенно посоветоваться лишь с особистом Стрижаком. Оба пришли к выводу, надо немедленно атаковать на левом фланге как наиболее перспективном. Туда решили срочно перебросить остатки третьего, наиболее боеспособного взвода. В расположении КПП роты вышли Ходырев с помощником Сечкой и старшина Глухов.

– Здесь подождите, – сказал Елхов, – скоро Маневич сюда подойдет. Двинетесь на поддержку левого фланга, там драка предстоит.

– Разрешите заняться обедом? – спросил Глухов.

– А чего им заниматься? – удивился капитан. – До вечера сюда хода нет. Сам погляди.

С высот обстреливали цепочку раненых, двигавшуюся вдоль болота. Из-за большого расстояния стрельба получалась неточная, но цепочка потянулась от греха подальше в камыши. Раненые ломали непрочный лед и брели, расталкивая камышовые заросли.

Среди них был боец с искалеченной взрывом промежностью. Его тащили на плащ-палатке четыре человека. От холодной воды к нему вернулось сознание, он не мог заставить себя дотронуться до раненого места, знал и без этого, что там все перемолото, а от левой ноги остался обрубок. Если бы у искалеченного человека имелся пистолет, он без раздумья пустил бы себе пулю в висок. Он нашарил в одном кармане винтовочную обойму, а в другом письмо жены. Передал все это санитару, набрал в грудь воды и кувыркнулся через край плащ-палатки в холодную зеленую воду.

Его стали вытаскивать. Человек вцепился пальцами в корни травы, желая захлебнуться. Поднялась возня, на которую немедленно отреагировали с высот. Четыре мины рванули, разбрасывая метелки камыша, поднимая уродливые фонтаны воды, ила и водорослей. На поверхности озера колыхалось бурое пятно, недосчитались санитара.

Вытащили искалеченного бойца, пытавшегося свести счеты с жизнью. Он притих, трясся от холода и больше топиться не хотел. Зато не смогли извлечь санитара. Мина разнесла ему верхнюю часть туловища, оторвала голову, руки. При каждой попытке поднять останки еще больше расплывалось огромное красное пятно.

– Ладно, пусть лежит, – решил старший из санитаров. – Место не хуже другого, к весне чистые кости останутся. А ты, браток, больше не кувыркайся, бог велел жить в любом состоянии.

Покалеченный никак не реагировал, а его приятель-штрафник, улизнувший втихаря под предлогом оказания помощи, решил вернуться назад. На ротном КПП капитан Елхов безжалостно добивал старшину Глухова:

– Ты возле обедов-ужинов достаточно потерся, повоюй теперь с пулеметом. Вон, может, тебя Борька третьим номером возьмет, хотя вряд ли. Возьмешь, Боря?

– Он и сам ученый, – отводя взгляд, пробурчал Ходырев. – Сейчас оружия больше, чем людей, найдет небось, что надо. Если воевать, конечно, захочет.

Появился Маневич, которому сразу поставили задачу атаковать вторую линию траншей. Лейтенант кивал головой, просить о передышке не имело смысла. На левом фланге складывалось такое положение, либо ударить и обеспечить себе надежные позиции, либо тебя непременно столкнут.

– Что с Воронковым? – спросил Сергей.

– Сидит и ждет. Передай, чтобы никуда не спешил и находился при тебе. Выбьешь фрицев из траншеи, обещаю Красную Звезду.

– Мне лично?

– И Борьке тоже. Мы ему медаль обещали, да вот не получилось.

– Во, счастливец, – усмехнулся Маневич. – Куда ему теперь цацки вешать?

Взвод потянулся к траншеям. Переход совершили благополучно благодаря артиллерийскому прикрытию. С окраины Сталинграда одиночная батарея посылала пристрелочные снаряды. На рыжих склонах с пожухлой травой вздымались темные фонтаны и медленно опадали. Ответный огонь немцы не вели, не желая лишний раз показывать огневые точки.

Вряд ли этот обстрел являлся частью одного плана. Штрафная рота возилась пока в одиночестве. Пехотный полк на левом фланге пытался вначале тоже наступать, но длилось это недолго. Как бы то ни было, а редкие трехдюймовые снаряды помогли Маневичу довести людей до нужного места без потерь. Воронков растроганно обнял Маневича. В искренность политрука Сергей никогда не верил и сразу объявил:

– Тебе приказано оставаться здесь, – и пресекая возможные вопросы, поставил все точки. – Твое дело – политработа, я командую обоими взводами. Показывай, что имеем.

Имелось немало. Хорошая двухметровая траншея, несколько землянок, больше похожих на блиндажи, подобные строились для наших командиров батальонов и полков. В здешних укреплениях, судя по всему, обитали рядовые солдаты.

Позиции в корне отличались от временных, кое-как вырытых траншеек на высоте Деде-Ламин. Здесь были оборудованы хорошо укрытые пулеметные гнезда, имелся бронеколпак, вкопанный в землю. Ходырев с удивлением увидел добротный сортир, огороженный досками. Пустые консервные банки бросали в специально выкопанную яму. Возможно, металл потом сдавали. Вот чертовы фрицы – кругом порядок.

Богатыми оказались трофеи: большой запас патронов, ручных гранат, осветительных ракет. Оба захваченных пулемета оказались без затворов. Ходырев пожертвовал один из запасных, огневая мощь взвода сразу увеличилась. Часть бойцов обзавелись автоматами, в нишах стрелковых ячеек стояли ящики с трофейными гранатами.