Записки экспедитора Тайной канцелярии

Глава IV,

из коей пока не ясно, кто мышка, а кто кошка

Придворный художник Таннауэр, быть может, и хотел польстить графу Петру Толстому, но портрет его работы недалек был от оригинала. Несмотря на почтенный возраст, а Толстому на портрете уже за 70, на нем изображен отнюдь не старец, согбенный судьбой. Кафтан и парик по последней моде выдают в нем щеголя. А взгляд каков! Ироничный, с прищуром. И лицо умное, волевое. Брови вразлет, тяжелый подбородок и тонкие, плотно сжатые губы. Посмотришь, и сразу видно, что перед тобой вельможа с живым умом, не лишенный, однако, и пороков в духе своего века. Ходил про графа анекдот, будто сам Петр так отрекомендовал его: «Человек очень способный, но когда имеешь с ним дело, то нужно держать камень в кармане, чтобы выбить ему зубы, если он захочет кусаться». А «кусал» Толстой изощренно и наверняка. Не зря от него ведет Русь-матушка историю тайного политического сыска. И хотя руководил Петр Андреевич Тайной канцелярией не единолично, а стоял во главе коллегии, все же его подпись почти на всех документах значилась первой. И только Толстой имел право доклада Петру о делах своего ведомства.

Петр Андреевич начинал поздно. В 52 года был послан царем в Венецию изучать военно-морское дело. Но флотским офицером так и не стал, его ждало дипломатическое поприще. Особо отличился граф в истории с наследником. Это он сумел, избежав дипломатического конфликта, уговорить беглого царевича вернуться из Австрии в родные пенаты. Алексей Петрович был осторожен, никому не доверял, а Толстому поверил, ведь тот обещал ему отцовское прощение. Доверчивость стоила наследнику жизни, а Толстой получил щедрые земельные пожалования и стал действительным тайным советником «за показанную так великую службу не токмо ко мне, – говорилось в царском указе, – но паче ко всему отечеству в привезении по рождению сына моего, а по делу злодея и губителя отца и отечества».

И в нашем романе сей персонаж сыграет не последнюю роль.

– Ну что же наш масон? Заговорил? – обратился Петр Андреевич Толстой к Ушакову.

Ничто в его фигуре не выдавало заинтересованности: он стоял у решетчатого окна и кормил попугая в клетке. Но Ушаков знал, насколько важна для Толстого сия информация, а потому поспешил с ответом:

– Да, Ваше сиятельство! Думаю, что князь ждет тайных гостей. Генерал масонского Ордена обещал поддержку Папы и всех европейских держав, если Меншиков станет регентом.

Он так и знал, что этот торгаш предаст его при первом же случае! В споре о престолонаследии Толстой с Меншиковым оказались по одну сторону. Благодаря их усилиям Екатерине удалось удержать власть. И вот только поманили этого корыстолюбца заморские гости, как он уже спешит обойти своих же сподвижников. Да не по зубам пища!

– Знать, не зря тогда царь выхлопотал Алексашке титул князя Римской империи, – произнес Толстой.

– Если с наследником что случится. – наступил на мозоль Ушаков.

– То ему до короны рукой подать! – прошипел Толстой в возмущении. Ушаков словно читал мысли, которые Петр Андреевич до поры до времени желал оставить при себе. – Что-то еще? – спросил он, справившись с возмущением.

Ушаков сделал вид, что эмоции Толстого остались им не замеченными. Да и не об этом сейчас речь. В руках Андрея Ивановича оказалась куда более ценная информация, о которой не ведали ни Меншиков, ни Толстой. И он поспешил поделиться догадкой:

– Одним из важных масонов в России был некто Фалинелли, итальянский посол в России.

Толстой продолжал думать о своем.

– Он же умер. – сказал он весомо, давая понять Ушакову, что сей персонаж ему знаком.

Ушаков пропустил возражение графа мимо ушей и продолжал:

– После смерти его дела принял сын. Еще при царе Петре он сосредоточил значительные средства в России. Меншиков вряд ли знает об этом, а вот эмиссары Ордена, скорее всего, интересуются деньгами Фалинелли. Думаю, регентство, одобрение Папы – это так, удобная ширма.

Толстой покрутил крышку чернильницы, взятую со стола:

«Ах, вот оно что! Александр Данилович вздумали со мной в кошки-мышки играть. Хорошо, поиграем! Только сначала определимся, кто из нас мышка».

– Забавно, – улыбнулся Толстой. – Давай-ка сделаем их тайный приезд явным. А там посмотрим.

Глава V,

об усах и командирах

Они выехали с заставы вечером того же дня. Да и чего медлить? Медлить ни к чему – поручение уж больно безотлагательное. Передохнуть Самойлов толком не успел, вследствие чего и настроение у него было не ахти. Да и шутки, которые то и дело отпускал в его адрес Вожжов, самочувствия не улучшали. Иван старался скрыть раздражение. Несмотря на то что роль старшего в отряде выпала ему, главенством своим он не бравировал и сохранял спокойную уверенность. Вожжов же воспринял молчание молодого драгуна как слабину и болтал не переставая.

– Вот сколько служу, – сокрушался он, многозначительно глядя на Маслова, – меня ни разу наш капитан Линц старшим не назначал!

– Ну какой смысл тебя назначать старшим? – усмехнулся Маслов. – С твоими-то усами?

– Чего? – воззрился на Маслова озадаченный Вожжов.

Он никак не ожидал такого подвоха со стороны старого товарища.

Но того пробрало:

– Тебя как увидят – в первого и пальнут!

– Почему? – Вожжов в возмущении даже приостановил лошадь.

– Да такие усы только у главного в отряде могут быть, – весомо пояснил Маслов.

Самойлов, ехавший чуть впереди, улыбнулся.

– А? – снова переспросил озадаченный Василий.

– Ага! – передразнил его Маслов и, указав рукой, сказал: – Вот и поезжай впереди!

Вожжов отмахнулся:

– А ну тебя!

Неподалеку тем временем показался мост через болотистую речку. Самойлов остановил отряд. Спешившись, он оставил новых своих друзей с лошадьми, а сам подошел к дороге и присел. Разглядывая следы, Иван словно обряд какой совершал: провел рукой по земле, погладил траву на колее, потом поднес руку к лицу и принюхался. Бывалый Вожжов, глядя на необстрелянного юнца, снова не смог удержаться от шутки.

– Как ты думаешь, – спросил он у Маслова, оскалившись в улыбке, – он запах чует, как собака?

– А кто его знает. Может, и чует. – Маслов не был настроен столь иронично. Он видел, что Иван, несмотря на незрелость, и лес чувствует, и следы читать умеет. – Знаю, что пока он ни разу не ошибся.

И словно в подтверждение его слов Самойлов выпрямился и размеренно произнес:

– Похоже, карета еще не проехала.

– Ты это как, на нюх решил? – все еще пытаясь держать марку, усмехнулся Василий.

– Нет, на ощупь, – в тон ему ответил Иван.

– Никогда не понимал, как люди лошадиное дерьмо трогают.

– Тихо! – цыкнул на товарища Маслов, услышав чей-то крик. – Слышите?

Все застыли в напряжении. Из лесной чащи вновь донесся чей-то возглас. И в тот же самый миг раздался слегка приглушенный выстрел.

– Это почти рядом. Поехали! – скомандовал Самойлов.

Отряд пустил лошадей во весь опор, но все равно опоздал к развязке. Зрелище, которое открылось взгляду драгун, едва они выехали на поляну, красноречиво свидетельствовало об этом.

Посреди поляны стояла карета, на козлах которой полулежал мертвый кучер. Иван бесшумно покинул седло, взвел курок пистолета и рывком распахнул дверцу. Увы, внутри никого не было. Самойлов с надеждой кивнул на кучера. Вожжов, без слов поняв приказ, повернул того лицом вверх и отрицательно покачал головой:

– Отмучился раб божий. А лошадей-то, глянь, увели.

Да, лошадей при карете не было. Иван и сам это ясно видел. Он присел, взглядом отслеживая две свежие полосы на сырой земле. Рукой показав направление, в котором разбойники скрылись вместе с жертвами нападения, он задумчиво произнес:

– Судя по всему, живьем их взяли. волокли во земле. А здесь след обрывается, значит, скорее всего, поперек седла положили. Отсюда повезут недалече.

– Здесь неподалеку какой-то сгоревший монастырь есть… – сказал Маслов.

– Женский? – поинтересовался Вожжов.

– Да почем я знаю? Там одни развалины.

Самойлов решительно отряхнул руки и скомандовал:

– Едем!

Отряд снова двинулся в путь, указанный командиром.

Глава VI,

в коей наш герой хоть и оказывается в месте богоугодном, но попадает к черту на сковородку

Через некоторое время на горе и в самом деле показался монастырь. Вернее, то, что от него осталось: сгоревшая церковь и ряд построек, расположившихся полукругом.

Драгуны решили не рисковать, они спешились и почти бесшумно подкрались к полуразрушенным стенам. Иван достал зрительную трубу. Сцена, которую он увидел, подтвердила самые тяжкие опасения. У костра, разложенного возле развалин, сидело восемь человек колоритной наружности. Одеты они были весьма разнообразно. Видно, кому что после того или иного грабежа досталось, тот то на себя и натянул. Лица были под стать одежде – разносортные. Может, дезертиры, может, беглые. Одним словом, разбойники, лихие люди. Это Иван сразу понял.

А вот и те, кого князь Александр Данилович Меншиков приказал сопроводить к нему без происшествий. Два пленника были привязаны к полуразрушенной колонне. Вот тебе и сопроводили! Первое задание друга отца – да какого друга! – и такая промашка. Чуть-чуть видно не успели. Но чего теперь горевать? Пора действовать! Однако прежде стоит оценить обстановку. Охотничья сноровка подсказывала, что с кондачка такое дело не решить. По всему видать, люди серьезные, и кони у них хорошие – вмиг догонят. Один из разбойников как раз расседлывал лошадей неподалеку от пленников. Самойлов перевел трубу на здорового детину в польской одежде. Судя по тому, как пытался услужить ему узкоглазый калмык, это и был главарь шайки.

Видно, чтобы еще более угодить старшему, калмык, не выпуская миски с едой из рук, встал и направился к пленникам. Хоть и одеты те оба были в мужскую одежду, но Иван ясно видел, что один из несостоявшихся «инкогнито» – молодая женщина. Довольно скалясь, калмык протянул пленнице на острие кусок мяса. Та отстранилась. Тогда узкоглазый сам снял зубами с острия мясо и, пережевывая его, стал водить лезвием по горлу девушки, поднося его к завязкам рубахи, скрывающим грудь. Ее товарищ по несчастью задергался, сделав попытку вырваться из пут. Разбойники загоготали. Калмык, очевидно рассчитывавший на подобный успех, остался доволен произведенным впечатлением.

Иван протянул трубу Вожжову, снял треуголку и накинул на мундир плащ. Одного взгляда на шайку у костра Вожжову хватило, чтобы понять Иванов план.

– Ты чего удумал?

– Другого пути, как к ним в гости податься, я не вижу, – ответил юнец, вытирая травой потные бока лошади.

– Так, может, вместе? – спросил Маслов. Самойлов обернулся и, уверенно взглянув в лицо драгуну, произнес:

– Одного они не побоятся. А ежели все заявимся, тут всякое может случиться. Будьте наготове.

– Эх, дружок, – ласково протянул Вожжов, которому незрелый смельчак начинал нравиться все больше, – на рожон лезешь! Может, подождем?

– Иного случая может и не представится, – ответил Иван, вскочил на коня и двинулся к церкви.

– Бог в помощь, люди добрые! – крикнул он, выехав из кустов.

Разбойники, явно не ожидавшие появления гостя, занервничали, хватаясь за оружие.

– И тебе не хворать! – в тон Самойлову гостеприимно произнес главарь, но руку все же положил на рукоять пистоли.

– Это кто ж ты у нас будешь? – спросил один из казаков, беря лошадь Самойлова под уздцы. – Драгун, что ли?

– Драгун, драгун! – продолжая игру в добродушного гостя, ответил Самойлов.

Он покинул седло, оставив лошадь на попечение казака, по-свойски подошел к костру и, сев напротив главаря, протянул к огню замерзшие ладони.

– Ну? И какими судьбами тебя занесло сюда? – улыбнулся поляк, попыхивая казацкой люлькой.

– Вот и я думаю. Какими судьбами ты решил на себя беду накликать? – вопросом на вопрос ответил Иван.

Главарь недоуменно взглянул на незнакомца:

– Мудрено говоришь, не пойму я тебя.

– Да полно, – усмехнулся Самойлов. – Ворон ворону глаз не выклюет. Потолкуем?

Вожак снова пыхнул люлькой и коротко переглянулся с калмыком. Тот зашел за спину Самойлову и, поигрывая ножом, казалось, только ждал удобного случая. От Ивана не ускользнуло ни одно движение хитрого поляка, но он по-прежнему делал вид, что ничего не замечает. Самойлов неспешно оглядел привязанных пленников и развалины монастыря.

– Я смотрю, вы место-то не случайно выбрали, грехи замаливать, – кивнул Иван на церковь.

Главарь оглянулся на храм, потом, бросив словно нечаянный взгляд на калмыка, согласился с гостем:

– Да, место не случайное. Богоугодное!

Именно на этом слове, сказанном столь многозначительно, калмык и сделал свой бросок. Да не на того напал! Бывалый охотник Самойлов, не вставая, лишь отпрянул в сторону и подставил калмыку ногу. Тот перелетел через нее и замер со звериным оскалом на хитрой морде. А что ему еще оставалось? Наш герой приставил к разбойничьему горлу нож и как ни в чем не бывало спросил:

– Ну, а ты какому богу молишься? На гостя сзади-то нападать негоже!

Главарь довольно пыхнул своей люлькой – он оценил ловкость незваного гостя.

– Прыток ты, братец! – Поляк неспешно поднялся. – Ну пойдем потолкуем, – бросил он на ходу Самойлову. – Яцура, оставь нас! – приказал он калмыку, со звериной преданностью бросившемуся за хозяином.

Конечно, драгуны не могли ничего слышать, но труба, оставленная командиром, позволяла лицезреть всю сцену до мелочей. Лишь сумерки, скрывшие удаляющихся от костра собеседников, не позволили Маслову и Вожжову наблюдать картину событий дальше. Маслов отнял от глаз трубу.

– Вроде обошлось, – произнес он, не оборачиваясь. – Везучий наш Ванька – слов нет!

– В чем везучий-то? – усмехнулся Вожжов.

– Вот мы с тобой комаров кормим в лесу на холоде, а он – в тепле, у огня.

– А-а-а! – махнул рукой с досады Вожжов. – Не хотел бы я с ним местами поменяться. Лучше на холоде, да живому, чем у черта на сковородке.

– Трусоват ты, брат, – сделав это заключение, Маслов вновь стал смотреть в трубу, пытаясь выхватить из сумерек знакомый силуэт в плаще, благо, что полная луна заняла свое законное место.

Тем временем Иван вместе с главарем подошел к пленникам, сидящим спина к спине.

– Ты хоть знаешь, кого на свою голову схватил? – спросил Иван, оглядывая французов.

– Кого?

– А того, что завтра два полка весь лес прочешут и тебя, дурака, с твоим войском на первой же березе и вздернут. Рядком.

– Ой ли? – загоготал разбойник, и банда отозвалась дружным смехом, словно эхо в горах.

«Вымуштрованы как у него бандиты!» – мелькнуло в голове у Ивана, а до слуха донеслось:

– Что-то не верю я, что за двух вшивых иноземцев гвардия в лес по грибы пойдет.

– Мил человек, тебе, чтоб поверить, ждать до полудня осталось. А уж потом не обессудь! Да и на что они тебе?

– Думаю выкуп просить.

– Выкуп? Ха, – крякнул Самойлов. – Только кого пошлешь за выкупом-то? С тобой и с косоглазым твоим разговор короткий будет – за ребро и на крюк!

– А ты что ж, хочешь, чтоб я их отпустил? – удивился главарь. – И кто это тебя послал, коли два полка завтра в лес собрались?

Ивану порядком надоело разглагольствовать с этим не самым приятным собеседником, а потому он попытался свернуть разговор:

– Вот тебе мой сказ: забирай все, что взял в карете, и беги! А нашей встречи, почитай, и не было.

– А ты, значит.

– А я, значит, – оборвал Самойлов непонятливого визави, – утром их сам отвезу. И облавы не будет.

Главарь оглянулся на пленников, пытаясь оценить пользу предложенной сделки:

– Н-да, хороша девка! – засомневался он. – Жаль такую задарма отпускать.

– Девка-то? Да, девка хороша! – согласился Самойлов. К чему отрицать очевидное?

Главарь перебил Ивана и резко изменил тон:

– А вот тебе мой сказ! Вышлю я поутру дозорного. Ежели правду сказал, быть по-твоему! А ежели соврал – на кол посажу. Отдыхай пока. Токмо шпажонку свою и пистоль отдай.

Тут же словно из-под земли вырос калмык и принял у Самойлова оружие.

Глава VII,

о панталонах, париках и сердечном трепете

Варенька Белозерова не считала себя красавицей: плечи узковаты, шея не так чтобы очень длинна, носик курносый, как у простолюдинки. И щеки слишком бледны. Правда, бледность нынче в моде, но все же румяная, озорная, златокудрая сестрица Сонечка всегда казалась ей куда как милее. Однако смотреть на себя в зеркало Варя любила, особенно нравилось ей неспешно приглаживать волосы гребнем, следя при этом, как рассыпаются они после пушистой темной волной по плечам. Вот и теперь сидела она, простоволосая, в полумраке спальни и задумчиво глядела на свое отражение, медленно расчесывая густые пряди. Соня между тем никак не могла утихомириться: еще утром не сумела она сыскать голубых лент, что так шли к ее волосам, пришлось вплести белые, а это выглядело совсем уж блекло, и теперь, перед сном, она снова принялась все осматривать и нетерпеливо выворачивать, а вдруг где и отыщутся. Но ленты все не находились, Соня собралась было звать на помощь служанку Стешку, как дверь в комнату распахнулась и обнаружила за собой тетку важного вида, которая не преминула войти и строго оглядеть своих подопечных. За теткою вкатился ворох тряпья (девка-прислужница едва видела, куда несет пышные господские платья и разнообразное нижнее белье), каковой, впрочем, был тут же бережно возложен на кресла.

– Вот новые платья, что для ассамблеи привезли. Примерьте, – тетка явно не слишком одобряла эту затею, однако миссию свою считала важной и следовала ей с достоинством. Еще раз смерив сестер суровым взглядом, она покинула комнату. Стешка осталась, готовая прислуживать. Однако ее так и распирало. Не выдержав, она схватила лежащие сверху панталоны и расхохоталась:

– Я не знаю, прям как ни крути, а суть – штаны мужицкие!

– Уймись ты, носят так нынче в Европах, – Варя сердито выхватила панталоны.

Тяжелые шаги за дверью заставили всех встрепенуться: в комнату стремительно вошел Белозеров, красное одутловатое лицо коего не предвещало ничего хорошего. Отец, так и не принявший сердцем петровских перемен, всегда крепко серчал, когда ему напоминали, что родовые привилегии его остались в прошлом, а старые добрые времена навсегда канули в Лету. И нынче холоп давешний ему, столбовому боярину, указывает, и поди не подчинись! Заступиться некому. Платья прислал, мол, обряжай, как велено!.. А еще девицы на выданье, пристроить надо. Вот и приходится на старости лет изворачиваться, любезничать да кланяться, спины не жалея, себя не помня, лишь бы при дворе удержаться.

Белозеров грузно опустился в кресло.

– Опять свои бесовские сборища Алексашка устраивает! «Послезавтра извольте на ассамблею». и тряпок прислал, будто без него мы голые ходим, – старик скривился, передразнивая посыльного: – «А это для дочерей ваших!» Опять холопы в париках, что из грязи да в князи, будут вокруг тереться. Тьфу! – Поднял глаза на притихших девиц, смягчился: – Что молчите? Рады, небось? Вижу, рады. Эх, стало быть, придется на воскресение к. Меншикову ехать…чтоб его! Прости Господи.

Он еще раз хмуро глянул на дочерей, тяжело поднялся и вышел, стукнув дверью. Сестры весело переглянулись и прыснули.

– Это же через два дня! – Соня одними пальцами взяла верхнее платье и, пританцовывая, направилась к зеркалу. Варенька задумчиво теребила панталоны:

– Интересно, кто там будет?

– Ну, Долгорукие, как обычно. Рамадановский младший будет точно. Погоди-ка, а ты кого там увидеть хочешь? – Софья резко развернулась, с удовольствием наблюдая, как затрепетали воланы на платье.

– Да никого!

– Ну-ка, посмотри на меня, – Сонечка подбежала к сестре и обеими руками развернула к себе, заглядывая в глаза. – А я знаю кого! Никак того солдатика с улицы, такой. «честь имею представиться!»

– Он не солдатик, а сержант, – вспыхнула Варя.

– Меня не обманешь, я все вижу! – На лице младшей уже вовсю играла озорная усмешка.

– Ах, ты так?

И размахивая все теми же панталонами, старшая кинулась догонять расшалившуюся сестрицу. Та – от нее. Топот башмачков, шорох платьев, стук упавшего стула, звонкий смех – все это прекратил окрик внезапно появившейся тетки:

– Эй! Ну-ка! Уж о венце думать пора, а все как дети малые! Ну-ка, спать!

Оценив произведенное впечатление, тетка важно удалилась, Стетттка скорчила потешную гримасу и поспешила за ней. Сей эскорт окончательно развеселил сестер: звонко смеясь, они ринулись за ширмы к постелям.

Глава VIII,

в коей спаситель, сам того не желая, оказывается пленником

Хоть ночь окончательно вступила в свои права, но светло было словно днем. Полная луна, как назло, озаряла небосвод, не оставляя шансов пробраться к пленникам незамеченным. Самойлов лег, накрывшись плащом, так, чтобы быть лицом к сидящим у столба иноземцам, и начал ждать подходящего случая.

Иван сызмальства запомнил любимую охотничью поговорку отца. Тот часто ее повторял, уверяя, будто обучился ей у самого Петра, бывавшего в Европах и тамошние порядки уважавшего. Звучала она для русского уха непривычно – «Фестине ленте», но означала вполне понятную для каждого охотника вещь: «Поспешай медленно», проще говоря «Поспешишь – людей насмешишь». Но Иван привык именно так «Фестине ленте» – все-таки отцова школа всего надежнее. Да и не к чему на охоте спешить, выдержку иметь надо – тогда и трофей тебе обеспечен. А коль горяч ты и нетерпелив, тогда дома сиди да баб топчи – так поучал его батюшка. Зачем баб надо топтать, мальчонка не понимал, а вот остальную отцову науку превзошел, и не раз она его из беды выручала.

Вот и сейчас терпение Самойлова было вознаграждено. Лагерь постепенно затихал. Едва последний казак, сидевший на ночном посту у костра, смежил веки, опершись на ружье, Иван бесшумно рванул к нему. Маневр он рассчитал до мелочей – времени было хоть отбавляй, да тут еще и темное облако накрыло диск луны. Воспользовавшись сим благом, Иван наотмашь ударил часового по голове, тихонько опустил его обмякшее тело на влажную траву, взял ружье и оглянулся на пленников.

Встретившись с девицей взглядом, он прижал палец к губам:

– Тсс!

Пленница кивнула головой в знак согласия. Самойлов разрезал веревки, стягивающие руки у нее за спиной, затем освободил ее компаньона и показал обоим направление побега. Пригибаясь, «тайные» визитеры стали выбираться из разбойничьего лагеря. Иван огляделся – вокруг было по-прежнему тихо. И вдруг до его слуха донеслось знакомое ржание – без сомнения, это был его конь, он почуял хозяина и призывал того к себе. «Да, на лошадях-то мы враз уйдем», – мелькнуло в голове у нашего героя.

Пригнувшись, он пробрался к гнедому жеребцу. Подтянув подпругу, Иван бросил прощальный взгляд на лагерь, повернулся к лошади, чтобы сделать прыжок в седло, но не тут-то было. На него в упор смотрели блестевшие ненавистью глаза Яцуры. Калмык положил руку на спину лошади и приставил клинок к горлу Самойлова:

– Хитрый. Шайтан!

Тем временем две легкие фигуры быстро удалялись от монастыря. Девушка и ее спутник вмиг забыли о затекших от неподвижности ногах и устремились к свободе с приставшей случаю скоростью. Луна услужливо освещала поляну, отделявшую монастырь от леса, и позволяла различить среди деревьев силуэты спасителей и их лошадей.

Здесь я ненадолго прерву повествование, дабы пояснить читателю, что же за загадочная персона обрела нынче свободу с помощью нашего героя.

Мари, а полностью ее звали Мари Ан Доменик де Корвель, была седьмым ребенком в семье, да в придачу еще и младшим. Умирая, отец только погладил ее по голове и улыбнулся. Надежды, что он, обедневший дворянин, оставил в саду зарытый сундук с сокровищами, Мари не питала, а потому, как только ей исполнилось семнадцать, собрала свои пожитки в котомку и отправилась в путь. Она решила во что бы то ни стало добиться аудиенции у своего двоюродного дяди. Тот занимал какую-то должность в Ватикане, и Мари рассчитывала на его помощь. Однако чаяния сии не оправдались – ее даже не пустили на порог. Служка протянул ей пару экю и тут же захлопнул заслонку окошка на двери. Вот так она и оказалась с дядюшкиной подачкой в кармане в ближайшей харчевне. Увидев юную красавицу, подвыпившие посетители задумали позабавиться, но не тут-то было: единственное, чему научил своих детей старый мсье де Корвель, так это держать шпагу в руках, да не только держать, но и неплохо с ней управляться. Остудив пыл обидчиков, юная Мари наконец села за стол в надежде утолить голод, но тут на ее плечо легла чья-то рука. Девушка вскочила, вновь выхватив шпагу, но человек тот продолжал спокойно смотреть на нее. Повременив немного, он вкрадчивым голосом произнес: