Шепот Вечности

– Что-ж, – хмыкнул он, вздохнув на ее груди, – видимо волнение зазря.

– Зазря? – мать тут же нахмурилась, отстраняя его и обвинительно глядя сыну в глаза. – Зазря?! Они чуть не убили моего сына, эти звери!

– Ну, не убили же, – попытался улыбнуться он, успокаивая мать.

– Тебе весело, Данни? Тебе весело от этого? – она пыхнула гневом теперь уже на него. Это было очень странно и непривычно, видеть такой горящий взгляд матери на себе. – Я чуть не лишилась чувств от таких вестей, а тебе весело? Тебе понравилось тревожить сердце матери, Данни?

– Но, я… – не успел сориентироваться он.

– Ах, юная, ветреная головушка, – погладила она его по затылку, покручивая на пальцах струящиеся рыжие волосы, – это в тебе от отца! – она снова прикрыла глаза и вздохнула.

– Я жив и почти даже цел, – попытался пошутить Данни. – Теперь твоему сердцу спокойнее, матушка? – приобнял он ее в ответ одной рукой.

– Если бы они лишили меня сына – уж будь уверен, Данни, малой кровью бы не обошлось, – холодный огонь мелькнул в голосе леди Каранай.

Свист арбалетного болта. Сверкающая в воздухе сталь бердыша. Данни помутило, когда ему представилось, что вместо раненого ребенка, леди Кинарин представили бы его располовиненное тело. Реакцию матери ему было сложно представить. Ужас, гнев и жажда мести, смещавшиеся в котле женского сердца, действительно могут обагрить весь мир вокруг своим ядом. Нет никого страшнее матери, мстящей за своего ребенка, это знал каждый мужчина.

Мать отступила на шаг, и теперь волнение и страх в ее виде сходили на нет. Их заменяло другое, более рациональное чувство – возмущение.

– Ну и кто тебя на это сповадил? – прищурилась леди Кинарин, сложив руки на груди. – Ублюдок, индавирец или мой дражайший сын?

– Это… я сам вызвался помочь брату. А… – он выпалил не подумав.

– Так. Значит это все-таки был Энрик, – ее аккуратные губы сложились в узкую, гневную линию. Леди Каранай набрала воздуха в грудь. – Ему еще придется потрудится мне это объяснить.

– Энрик тут ни при чем. Это же… дело чести, мама! На кону стояла гордость всего нашего народа! – он сказал первое, что пришло в голову.

– И это тоже – слова Энрика, – прищурилась мать. Это была правда.

– Но… – Данни запнулся. Мать хорошо знала своих сыновей.

– Ладно, оставим твоего брата на суд градоначальника, – хмыкнула Каранай, оглядывая сына. – Кто из них тебя так? – мать легонько щелкнула пальцем по его плечу.

– Ай! – вспыхнул Данни, морщась и касаясь плеча.

– Поделом, – нахмурилась леди Кинарин, глядя на него свысока, – незачем лезть на рожон за дурным примером Энрика. Так что, какой из этих зверей посмел коснуться моего сына?

– Тот, которому ублюдок пустил стрелу в живот, – опустил взгляд парень.

– Ему повезло, – скривила губы леди-мать. В ее голосе читалась ярость. Пожалуй, сама бы она за эту рану приказала бы отсечь тому увальню руку. Или две. Умереть от болта наверняка проще, чем жить без рук. – Итак, значит жизнь моего сына в долгу у какого-то порочного ублюдка? Тем краше пример, почему тебе не стоит лезть в драки. Ты еще юн, Данни.

– Для тебя и Рейвин «еще юн», – хмыкнул парень, опустив взгляд.

– Рей, Эна, ты или Энрик. Вы все мои дети. И никогда не станете меня старше, чтобы упрекать свою мать за отношение к вам, как к юнцам, – довольно горделиво ответила Кинарин Каранай.

– Однажды, Рей будет наследовать отцу и станет лордом. И что тогда? – съязвил Данни, глянув на мать.

– Значит этой землей и своей матерью будет править лорд-юнец, – пожала плечами леди Кинарин, улыбнувшись. – Не переводи мой взор с Соляра на его блики, Данни. Сегодня речь пойдет не о Рейвине. Не его призывают в палаты к лорду Шеппу для разбирательств.

– Так ты… пришла, чтобы притащить меня к лорду Уальдмару? – вздохнул Дании, отойдя и коснувшись плеча. Леди сделала шаг за ним.

– Я явилась сюда взглянуть на моего нерадивого сына, которому, как судачит каждая прачка «засадили топором через все плечо», – грозно бросила мать. – Сюда могла бы прийти стража, как приказал сир Тенс. Однако, твой отец уверил его, что ты никуда не сбежишь и направил за тобой меня. Он недоволен, Данни.

– Да, куда уж ему… – нахмурился парень.

– Не дерзи. За твои и братовы поступки отвечать будет он, – нахмурила брови леди Каранай. – Когда пробьют полуденные колокола, вы все должны будете предстать перед Шеппом.

– Значит, и я? – оглянулся на мать Данни, опустив взгляд.

– А ты думал, бездумно махая мечом на улицах его города, легко избежать правосудия? – приподняла бровь она. – Твоя юная кровь кипит, Данни. Я понимаю, как понимает это и твой отец. Ничего, скоро леди Кайвен достигнет возраста, и тебе будет куда деть эту прыть.

– Да гори она огнем, эта «леди» Кайвен! – хмыкнул Данни, махнув рукой в ярости, и вновь зайдясь стоном от боли. Его отец заключил его в эту кабалу не по его воле. Когда юная дочь лорда Кайвена, леди Майя, расцветет и будет готова к деторождению, он должен жениться на ней. Однако, ему не нравился ни лорд Кайвен, ни Майя, ни ее рожа! Они уже встречались, однажды, когда отец гостил в его землях, и Майю с Данни засадили рядом за пиршественным столом. Видимо, надеялись, что они споются. Не вышло, надменная, при всей своей нелепой рожице, леди Майя, совсем не понравилась юному Каранаю. Да и он ей, судя по всему, тоже. Однако, договор есть договор, и даже сейчас она слала письма в их поместье, где постоянно строчила, что «ждет не дождется их страстной, пылающей любовью, женитьбы». Это были не ее слова, наверняка леди Майя писала их под диктовку матери.

– Данни! – Кинарин Каранай наполнила лицо возмущением. – Она – твоя будущая жена. Тебе следовало бы быть аккуратнее в выражениях.

– Почему меня вообще должна заботить эта кобыла? – возмутился Данни, переступив с ноги на ногу. – Я не хочу жениться на ней. Никогда!

– Но твой отец уже давно обо всем договорился. Ты не пойдешь против его воли, – властно сказала мать.

– Я сам хочу выбрать! Сам! Мне она не по душе!

– Все мы хотим выбирать. Но жизнь, Данни, иногда сложнее, чем наши прихоти, – вздохнула женщина. – Я была столь же упрямой как ты сейчас, когда узнала, что должна выйти за твоего отца. Третий сын, к тому же какой-то горец! «Матушка, я даже его не видела!», восклицала я на весь отцов чертог, – покачала мать, усмехнувшись. – Однако, как видишь, сейчас я здесь, сижу, глядя на свое четвертое дитя от «какого-то горца», – тепло улыбнулась она. – Жизнь не оставляет нам выбора, но небеса всегда знают, как лучше. Они уже написали для нас судьбу. Как человек высокого рода, ты должен с достоинством принять ее, Данни.

– Но… я мог бы и сам решать! Эта леди, – запнулся он, скорчившись от боли в плече, – да она видом, что моя Рассветная Синева.

– Синева прекрасная лошадь, – шутливо ответила мать.

– Но она все же лошадь! – фыркнул Данни. – Почему бы мне не жениться на ком-то знатном, но красивом. Да хоть на Тие! Устрой нам помолвку, и будет с нас!

– Данни, – мать состроила суровый взгляд, – она же твоя кузина.

– Но ведь и твой лорд-отец с женой были ими, – нахмурился Данни. – В отличие от этой лошадиной рожи, Тия хотя бы мила лицом, – его, через ветвь семейного древа, сестрица была действительно необычного вида. Рыжая, словно лисица и вся с головы до ног в веснушках. «Ее поцеловало солнце», как часто говорил отец.

– Вот заяви это с тем же видом своему господину дяде, – бросила мать. – Он поначалу посмеется, а потом будет глядеть на тебя, как на прокаженного каждый раз. Каждый день.

– С чего ты взяла?

– Потому что я и сама предлагала ему подобное венчание. Твой дядюшка-остолоп так и не собирается брать себе иной жены, кроме покойной Ильды. Эта кончина задела его многим больше, чем я полагала.

– Ты хотела чтобы я вышел за Тию?

– Лишь предложила такой вариант твоему отцу и его братцу, когда выпила немного гранатового вина. Пыталась донести, что так ветвь Эндри не оборвется на ублюдке от речной шлюхи, или, когда какой-нибудь крестьянский мальчуган залезет Тие под юбку. Они оба покосились на меня, словно я на алтарь Пророчицы Заранны сплюнула, – покачала головой мать, покосившись на найржина Митрана неподалеку. – С тех пор меня к брачным вопросам старались не подпускать.

– Но, матушка, леди Майя же… – она вновь не дала ему закончить.

– …твоя будущая жена, – отрезала леди Кинарин. – Постарайся, все же, не лишиться руки до момента вашей свадьбы. Чтобы было, в чем держать свечи на церемонии, – с явной теперь уже издевкой улыбнулась она.

Топот сапог по залу Часовни вновь донесся до них. Теперь это был Патрик Тонн, сын кастеляна. Вальяжно опираясь рукой на свой меч, он прошел к своим господам, поклонившись. Взгляд его зацепился за Джину, стоявшую рядом и он, слегка покраснев, улыбнулся и ей.

– Миледи, – обратился Патрик к леди Кинарин, затем повернувшись к нему самому, – господин Данни.

– Что такое? – обратилась к нему леди Каранай.

– Я решил держаться поближе к вам, – сказал молодой гвардеец, которого кастелян лично взял в семейную стражу, – говорят, что в город въехали люди Шайхани. Мне подумалось, стоит держаться рядом.

– Правильно подумалось, – сказала ему мать. – Еще не полдень, зачем они заявились так рано? Спешат на собственный суд?

– Может, решили прежде вас усладить уши лорду Уальдмару, – пожал плечами Патрик Тонн.

– Значит и нам не стоит задерживаться, – задумалась мать.

– Леди Каранай, – гулким басом обратился к ней найржин Митран, – я подумывал оставить вашего сына здесь еще немного. Может, Данни стоит выходить и…

– …и заодно не подставлять юного господина суду? – хитро улыбнулся сир Патрик Тонн, переглядываясь с Джиной. Она отмерила ему короткий взгляд.

– Как вы себя чувствуете, господин Данни? – спросила служанка, поглядывая на его плечо. Ее глаза выглядели то ли уставшими, то ли разочарованными. Наверняка, разговоры черни, судачившей о том, что младшему сыну лорда Роддварта отсекли руку, куда сильнее трепетало сердца этих дам, чем простое ранение.

– Верно, если найржин может оставить тебя здесь, чтобы подлатать раны, никто не подумает вытаскивать тебя раньше его уверения, что ты цел и здоров, – кивнул Патрик Тонн.

– Данни? – приподняв бровь, поглядела на него мать, как бы вопрошая.

– Касаясь дна, коль тонешь – воздуха не хлебнешь, – покачал головой Данни, струящаяся рыжая шевелюра спала ему на лицо. Как-то раз так сказал Энхе Заян. – Зачем бежать? Я не хочу, – он и вправду не любил прятаться и скрываться. Ему это было не по душе, даже если было необходимо.

– Вот они – слова настоящего мужчины из Каранай, – гордо подметил молодой Тонн, с уважением посмотрев на Данни. – Истинный анвар!

Покосившаяся на него с недовольством мать, явно не разделяла такой гордости их гвардейца. Сама леди Кинарин, конечно, не была анваркой. Род ее отца происходил из зеленых долин Фарвейд. Гордость и пыл горных анваров отличались от более спокойных, рассудительных и хитрых купцов и лордов-землевладельцев из долин Фаревейда. Иногда этот контраст можно было заметить просто в диалогах матери с кем угодно из их придворных анваров, да даже с отцом. Время, конечно, изменило леди Кинарин Каранай, когда она приняла мужнину фамилию. Живя среди гордецов и сам впитаешь в себя гордость. Потому анварская страсть со временем пропитала и мать, хотя в ней еще многое осталось от молодой жизни леди из зеленых долин.

Подойдя и взяв свою окровавленную одежду, парень поднял ее и осмотрел. Мать покосилась туда же. Джина ахнула, глядя на засохший кровавый след на кафтане Данни. Он потер тот в руках и посмотрел на мать.

– Думаю, негоже заявляться к лорду-управителю в таком… виде, – вздохнул он. От одежды исходил запах крови. Или ему просто чудилось?

– Нет. Оставь. Заявишься так, – с прищуром глянула на него мать, обходя сына и подхватив одну из свечей из стопки, лежащей на столе. – Это послужит отличным напоминанием.

Напоминанием чего, она не удосужилась уточнить. Напоминанием Данни о том, что кровь его пролилась по его же невежественной вине, или же напоминанием лорду Уальдмару Шеппу, что пострадали от этой заварушки не одни только ицхи Шайхани? Как бы то ни было, целой рукой он накинул испачканную кровью половину кафтана на перемотанное плечо, а стоявший рядом сир Патрик помог ему облачить целое. Сейчас даже ткань кафтана показалась тяжелой для раненого тела и он поморщился.

Найржин Митран благословил его, попрощавшись с леди Каранай и ее сыном своим зычным голосом с грубым акцентом. Придерживая кафтан свободной рукой, он последовал за матерью. Рядом, позади госпожи, шла Джина, а позади Данни, прикрывая его спину, Патрик Тонн. Юные серебряные глазки провожали недавнего раненного в широкий проем зала, наполненного теплом.

Огромный позолоченный очаг стоял на мраморном постаменте в центре Часовни. Его жар сразу же коснулся кожи Данни, наполняя весь чертог храма. Гигантский столп тепла и света, переливающегося белым, красным и оранжевым. Священный огонь пророчицы, чьи статуи находились у стен округлой залы. Вытесанных из светло-красного и цвета песчаника, камня, их было не менее двух десятков. Гладкие, ровные линии фигур, изображали священную пророчицу в длинном балахоне до полы, с глубоко надвинутым на лицо плащом. Данни иногда заглядывал под каменный капюшон пророчицы, но лицо ее каждый камнетес писал по-разному. И всегда одинаково размытым и невыразительным. На некоторых из статуй пророчица Заранна держала руки расставленными и свечи, которые прихожане возлагали на ее руки, сочились воском, стекающим ей сквозь пальцы. На других же Огнедержительница сложила руки у груди, держа одну, словно подставку для свечей, а другую – прямо над ней. Из-за этого ладонь верхней руки у статуи всегда чернела от свечной копоти, но каменные изваяния не тревожил ожог, как не тлели и не углились руки священной Заранны, пронесший некогда благословенный огонь через пустыни и воды в собственных пальцах.

На куполе главного зала Часовни Очага, расправил свои золотые, длинные крылья с острыми перьями Путеводный Сокол. Как и в малых залах, по куполу взбирались украшавшие его разноцветные языки пламени, нарисованные здесь, однако, куда детальней и щепетильней, чем в пристройках массивного храма. Они касались когтистых лап, хвостовых перьев и клюва птицы из преданий, золотясь и мерцая от эмали на них. Но ярче всех блестел сам Путеводный, отделанный настоящей позолотой. Он будто обнимал весь зал размахом своих огромных крыльев.

Потирая в руках чуть потаявшую от волнения свечку, мать остановилась рядом с одной статуй пророчицы Заранны, глядя на пляшущий огонек догорающей свечи в ее каменных руках. Оглянувшись мельком на Данни, мать закрыла глаза, читая немую молитву, а следом поднесла свечу к пламени, успев подхватить то прежде, чем чужая свеча совсем растаяла. Поместив свою на место той, она осторожно погрузила ее в застывающий воск прежней свечки и отступила на шаг от изваяния Заранны.

– Все мы молились за вас, – тихо обратилась к Данни Джина. Он, не зная, что сказать, кротко кивнул ей. Искренне или нет, но Джина слишком любила прельститься, напоминая, какая она верная и заботливая служанка.

Данни присмотрелся к девушке, на которую бросал взгляды и Патрик. Едва ли для кого-нибудь было секретом, что сын кастеляна имеет виды на их служанку. Но сам Патрик всегда говорил, что это не так и отнекивался, а Джина и вовсе держалась скромно и отстраненно, словно бы не обращая на него внимания. Младшего Тонна можно было понять. Черные, длинные волосы, чутка вьющиеся, обрамляли и выделяли острое личико темноглазой девушки. Даже обманка с корсетом работала безотказно. Не бывай он пару раз с братьями в кабаках, где подпитые крестьянские девки могли «невзначай оголить свое вымя», как любил шутить Энрик, он бы и сам мог поверить, что за этими платьями у Джины кроются достойные взора грудки.

Но даже эта простолюдинка-служанка была красивее Майи Кайвен, на которой ему, как убеждала мать, предстояло жениться. Ага, еще чего. Когда улыбалась Джина, ее ровные зубки под аккуратными губами были очень аристократичными, как подмечал Рейвин. А вот здоровенные лошадиные зубы Майи с ее пухлыми губами напоминали Данни кобылу похлеще любой, из стойла в их поместье. Одень очередную Заянову «Ланну» в платьишко Майи Кайвен и приведи ее на пир в дворцовый чертог, никто и не заметил бы подмены. Эта мысль заставила его осторожно улыбнуться.

Соляр на небе уже подходил к часу полудня и тени лениво ползли по земле. Теплые лучи разогрели мрамор и камень, устилающий дорожки вдоль улиц Ишерона, раскаляли красную кладку крыш и, если бы не переходящие луны Морехода, в городе бы стояла удушливая жара и теплым воздухом было бы не продохнуть. Луны уже разошлись на небосводе, пока Данни лежал без чувств в Часовне, и их голубоватый свет не ласкал пенящиеся морские волны. Красивое зрелище. Сейчас город наполнял шум, который Данни Каранай, как и все его спутники, мог различить издалека. Когда Луна Пахаря пересекалась на небе с Глубокой Луной, землю озарял струящийся голубоватый цвет. Одни из самых красивых ночей, как считал Рейвин. Он большой любитель романтики моря и танца волн.

Ученые мужи считали, что положение этих лун на небе якобы будоражит морскую гладь. Так, по крайней мере, рассказывал Энхе Заян. Когда переходящие луны входили в положение Морехода, море приливало к берегу с ужасной силой, иногда поднимаясь выше пристаней и гатей. Это не было случайностью. Здешнее Спокойное море так и вовсе иногда волнами успевало коснуться прибрежных улочек Ишерона своими солеными языками, так высоко оно прибивало. Это заставляло особо печься о кораблях, которым иногда было недостаточно одного якоря во время лун Морехода. И мудрым капитанам приходилось цеплять их к береговым креплениям крючьями и тяжелыми цепами. Однако, это их не пугало. Луна Морехода не просто так имела свое название. Считалось, что поднявшееся море некоторое время стоит спокойнее обычного. И отплывать от берегов матерые укротители вод предпочитали именно в это время. Раньше, чем отлив совсем осушит берег. Многие моряки верили, что отчалить от берега при голубой луне – к удаче на море. Эти суеверия очень укрепились во многих мореплавателях. И не без оснований, как полагал Данни.

Впрочем, прилив прибивал к берегу не только морскую живность и высокую воду, но и прохладный бриз, который разбавлял раскаленный жаром Соляра красные улицы Ишерона. Свежий морской ветер с запахом соли и приключений растрепал волосы Данни по его лицу, принося редкую в этом месте прохладу. Он колыхал юбки матери и Джины, висящие тут и там креветочные штандарты лорда Шеппа и тряпичные навесы над лавочками торгашей, обособившихся вдоль улиц.

Снаружи, у входа, их ожидали несколько отцовских гвардейцев, пришедших сюда вместе с Патриком Тонном, по все тому же, отцовскому наказу. Короткие мечи и кольчуги с дублетом поверх. В левых руках по небольшому треугольному щитку с тремя горными орлами на темно-зеленом, отцовским гербом. Они поклонились, поприветствовав младшего сына своего лорда и явно воспряв духом, увидев того живехоньким, целым и с рукой.

Данни улыбнулся им, сходя по большим ступеням храма следом за матерью. Патрик Тонн поспешил к своим собратьям-гвардейцам, а Джина все терлась рядом с леди Кинарин. У больших красных ворот Часовни Очага, мощного церковного сооружения, почти никогда не было стражи. Один только сир Фаррад в своем серебряном доспехе опять сопел под тряпичным навесом. Старый вояка из Красных Солнц, храмовых орденов, охраняющих заветы и пламя пророчицы Заранны, мерно посапывал, дремая у входа. Мать посмотрела на него с пренебрежением, от старика несло кислым вином из гранатов за версту. Рука его все еще лежала на рукояти меча, но любой желающий мог бы сейчас вынуть его из ножен рыцаря и полоснуть того им же. Несильна охрана Часовни в Ишероне. Впрочем, кто возьмется громить ее в столь людном городе, полном стражников лорда Уальдмара?

Сейчас на улицах стало заметно больше стражников, как успел заметить Данни. Но, наверняка, это было связанно не только с их недавней выходкой на городской площади. В городе рос наплыв купцов и гостей, мало-помалу, но копящихся на городских улочках, тавернах, постоялых дворах и богатых кварталах. А, следовательно, росла и необходимость все эти улицы патрулировать и сторожить, и не просто так. Ближайшие пару лун лорд-управитель неспешно готовился к свадьбе своего старшего сына и наследника Ишерона. Поначалу это было слабо заметно. Но сейчас в городе все чаще судачили об этом менялы и торговцы. Свадьба у богатого лорда всегда возможность поживиться и продать товары втридорога. О любви лорда Шеппа к своим детям знали здесь многие, а значит исходило из этого и то, что он готов побренчать золотыми соляриями куда охотнее обычного, не экономя на свадьбе собственного сына.

В ближайшие несколько лун, когда соберутся гости и устроят масштабный праздник на весь город с гуляниями и увеселениями, вино потечет рекой и уже несколько торговых барж забитых бочонками с выпивкой причаливали к порту Ишерона. Однако Уальдмар Шепп полагал, что и этого будет мало, потому предложил отцу Данни, лорду Роддварту, немало звонких золотых, если он сумеет подготовить для него лучшие вина из южных виноградов и гранатную кислятину вдобавок. Отец, конечно же, был рад такому предложению, и виноградники на северных берегах реки теперь стали похожи на муравейники, куда сбегались все анварские крестьяне, чтобы собрать и заготовить вин на все это грузное действо. Суета мало-помалу накрывала Ишерон и его окрестности. Тем хуже, пожалуй, было для них, устроивших драку с кровопролитием прямо перед скорым празднеством.

Сир Патрик помог взобраться на подведенных им коней сначала его матери, леди Кинарин, а следом и ему самому. С перемотанной израненной рукой сделать это оказалось сложнее и, чуть было не оперевшись на нее, парень вновь простонал. Рассветную Синеву, видимо, до сих пор оставляли в стойлах, потому дали ему какую-то наспех найденную клячу, темную и фырчащую. Держась за стремена одной рукой, он поерзал в седле, пока его не молодая лошадь неторопливо подбрела к своим сородичам, на которых сидели сопровождавшие их стражники. Она переступала с копыта на копыта, явно не привыкшая к новому всаднику, пытающемуся устроиться на ней.

Путь к хоромам лорда-управителя занял чуть больше времени, чем они полагали. Толпы народа на улицах из-за своего наплыва расступались неохотно, даже завидев всадников. Можно было, конечно, пришпорить коня, с улыбкой подумал Данни, и тогда расступаться бы им пришлось в любом случае, но эту хулиганскую мысль он отогнал подальше.

Большое, белокаменное поместье лорда Шеппа с красивыми золочеными башенками несколько выбивалось из красных черепиц, которыми были устланы городские улочки. Массивные колонны и украшенные забавными барельефами с морской живностью, стены, смотрелись богато и внушительно. На башенках, над воротами и на древках копий стоявших у дворца Уальдмара Шеппа стражников реяла его золотая креветка, отделанная переливающейся пряжей на каждом знамени.

Под всем этим величием, собравшиеся у ступеней дворца отцовские люди, казались простыми просителями, а не сопровождением лорда. Три сидящих орла на их темных щитах мелькали тут и там, образуя целую птичью стаю, покачивающуюся на их руках. Отец спешивался, переговаривая о чем-то с рыцарем напротив в начищенных доспехах с все той же креветкой на груди, но выделанной золотистой эмалью. Данни узнал его, когда они подъехали ближе. Это был Томас Тенс, глава городской стражи.

– Мы не задержались? – учтиво обратилась к мужу леди Каранай, остановив свою лошадь рядом. Окружившие ее отцовские гвардейцы поспешно помогли женщине спешиться.

– Нет. Вы вовремя, – ответил вместо отца капитан Тенс. Высокий, жилистый, темноволосый человек с короткой стрижкой и густыми угольными усами над верхней губой.

– А вот и еще один… виновник торжества, – хмыкнув, оглянулся отец на Данни, снимая кожаные перчатки и засовывая их за пояс. Ярко-рыжий, статный мужчина с ровно зачесанными пышными, но недлинными волосами и аккуратными усами, отливающими той же рыжевизной, Роддварт Каранай выглядел раздраженным, хоть и старался не показывать этого.

– Отец, – кивнул ему Данни, приветствуя и чуть покраснев. Спешившийся Патрик вновь помог ему, подавая руку и подсобив. Парень вздрогнул, став сапогами на твердую землю.

– Милорд Шепп еще не принимает? – поправила свое платье леди Кинарин, оглядевшись то на капитана стражи, то на отца.

– Он готовится. Вам сообщат, когда время настанет, – хмуро бросил Томас Тенс, не спуская руку со своего меча.

– Эвоно как тебя изукрасили! – сложил руки на груди отец, в пару шагов преодолев расстояние до Данни и глядя на его окровавленный кафтан снизу-вверх. Сам отец сегодня был облачен в украшенный красной нитью, под цвет его шевелюры, камзол, а кафтан с бренчащими на нем кинжалами свисал на его плечах. – Эта кровь не только твоя, сын, но и моя, – обратил к нему взгляд лорд Роддварт.