Франция. Большой исторический путеводитель

Первое завоевание Галлии

Главный герой следующих двух глав – все тот же Юлий Цезарь. Человек, на полтысячелетия накрепко пристегнувший судьбу Галлии к судьбе Рима – да и римскую судьбу повернувший очень круто.

К середине I века до нашей эры Вечный город уже несколько десятилетий кипел в гражданских смутах. В условиях всеобщего падения нравов, прогрессирующего развития эгоизма и цинизма правящей верхушки (тогдашние патриции все меньше походили на статуи прежних слуг народа) – республиканский порядок стал превращаться в олигархический беспредел.

Тон в начале столетия задали Марий и Сулла – два талантливых полководца. Первый в политике предпочитал нравиться плебеям, второй – аристократам. В этом они разнились, но сходились в другом – главной их опорой в схватке за диктаторскую власть были не плебеи, не аристократы, а собственные легионы. Кто на текущий момент брал верх – устраивал резню своих противников из числа столичной знати.

В конце концов победил Сулла (в 82 году до нашей эры). Перед тем, как он штурмом взял Рим, марианцы (ими предводительствовал сын недавно умершего Гая Мария) перебили большинство уцелевших сторонников победителя.

Сулла, разумеется, не мог не отплатить той же монетой (да он, думается, обошелся бы и без всякого предлога). Стали составляться проскрипционные списки – кого из недругов ликвидировать. И вот тут карьера Гая Юлия Цезаря, совсем еще молодого человека (ему было около двадцати) из старинной патрицианской фамилии (родословную которой возводили аж к троянцу Энею), могла прерваться в самом зародыше. Сулла потребовал, чтобы он развелся с горячо любимой им Клодией – дочерью заклятого врага диктатора. Юлий наотрез отказался – и сразу же оказался в страшном списке.

На свое счастье, он успел скрыться, а тем временем за него просили и влиятельная родня, и даже весталки. Сулла наконец смягчился, подумал – и вычеркнул одно из славнейших в мировой истории имен. Только слегка усмехнулся: «Вы еще об этом пожалеете».

А еще раньше Цезарю довелось попасть в плен к киликийским пиратам – когда он изучал ораторское искусство на Родосе. Те потребовали за него огромный выкуп. В ожидании вызволения Юлий вел себя с похитителями крайне надменно, читал им свои стихи и требовал восторгов. Обзывал невежественными варварами и обещал всех распять, как только освободится. Разбойники от души хохотали над потешным юнцом. Наконец, деньги получены, Юлий сразу нанимает боевые корабли, обидчики изловлены – и распяты.

Перейдем сразу к тому, что в 60 году до нашей эры в Риме образовался правящий триумвират пока еще не совсем формальных лидеров: Красса (в свое время сторонника Суллы, нажившегося на казнях и отличившегося подавлением восстания Спартака), Помпея (тоже начинал как сторонник Суллы и тоже приложил руку к разгрому Спартака) и Цезаря. Не будем пока заострять внимание на том, что в триумвиратах такого рода всегда двое лишних. Нам важнее то, что Гай Юлий Цезарь, отбыв срок на консульской должности, в 58 году до нашей эры по соглашению с коллегами стал проконсулом Провинции (Нарбоннской Галлии).

На месте его сразу же ждали серьезные проблемы. Неожиданно пришло в движение племя гельветов, обитавшее до того в западной части современной Швейцарии. Племя многочисленное и воинственное, поднаторевшее в непрерывной борьбе с зарейнскими германцами. Что их заставило подняться с обжитых мест – не ясно, но они сожгли вдруг свои дома и посевы, уничтожили все припасы, – кроме тех, что взяли с собой, – и отправились в дальний путь через всю Галлию, к приглянувшемуся им устью Гарумны (Гаронны), впадающей в Атлантический океан.

Гельветы направили к Цезарю послов, прося разрешения пройти через Провинцию. Тот сразу же проявил свои дипломатические способности. Попросил отсрочку, чтобы подумать, а думать долго не стал. В ускоренном темпе был сооружен 19-мильный вал со рвами, перегородивший гельветам путь. Явившиеся в оговоренный срок послы получили решительный отказ.

Пришельцы попытались было прорваться, но сразу поняли, что это дело пустое. У них оставался один путь – в обход Провинции, через земли племени секванов. Вроде бы непосредственно римские интересы это не затрагивало: секваны проживали в «косматой» Галлии, а потому все происходящее становилось делом сугубо внутригалльским.

Гай Юлий Цезарь

Но Цезарь так не думал. Кто знает, куда повернет 300-тысячная косматая толпа, в которой, помимо женщин и детей, 90 тысяч способных носить оружие мужчин – способность эту доказавших не раз? И была довольно свежая историческая память: в 107 году до нашей эры гельветы, примкнув к нашествию германцев, разбили одну из римских армий.

Проконсул стал собирать наличные силы, организовал ускоренный набор еще двух легионов. Гельветы тем временем стали разорять область эдуев – племени, традиционно дружественного Риму, а затем и других окрестных племен. Обиженные отправили к Цезарю послов, прося о помощи и защите.

Цезарь застиг значительную часть гельветов, когда те переправлялись через реку. Сначала разгромил тех, кто успел перебраться, потом сам форсировал преграду и добил остальных. После победы собрал на совещание эдуев. Раскрыл измену в их рядах: оказалось, один из их вождей вел двойную игру. Цезарь его простил, но дал понять, что милость его не безгранична. Потребовал обеспечить армию продовольствием, и эдуи согласились.

Римляне направились к богатому городу Бибракте, где хранились большие запасы. Но гельветы приблизились вплотную, явно готовя нападение. Перед римским полководцем оказалось войско, намного превосходящее его армию числом и не уступающее в вооружении. Но он принял вызов. Перед битвой Цезарь приказал увести своего коня и коней всех командиров – думать об отступлении, тем более о бегстве теперь не приходилось. И римляне, упорно сражаясь и умело маневрируя, одержали полную победу.

Уцелевшие гельветы прислали послов, изъявив полную покорность. Цезарь потребовал выдать ему заложников из числа знати (распространенная практика того времени), разоружиться и ускоренным маршем двигать восвояси – восстанавливать сожженные в помутнении рассудка собственные города и села. Поскольку он был наслышан, что они еще и уничтожили урожай, распорядился, чтобы племя аллоброгов, которых римляне тоже защитили от вторжения, поделилось с бедолагами.

Прослышав о такой славной победе, вожди многих галльских племен явились в ставку Цезаря с поздравлениями и благодарностью за то, что он спас от напасти всю Галлию (так уж и всю?). А потом галльские вожди, якобы по собственной инициативе посовещавшись, обратились с просьбой изгнать за Рейн обосновавшихся на левом берегу германцев Ариовиста. Вообще-то те оказались здесь еще до Цезаря, по соглашению с галльским племенем секванов, которому германцы помогли против эдуев, а сам Ариовист успел уладить все разногласия с Римом и заполучить статус его союзника и друга (между прочим, как раз во время консулата Цезаря). Но теперь прозвучал формальный общегалльский призыв – и Цезарь решил, что руки у него развязаны.

Опять безрезультатные переговоры – на этот раз с Ариовистом, и опять война. Германцев римские легионеры побаивались, немало наслышанные о их храбрости и воинском умении. Когда получили возможность присмотреться поближе – страха не убавилось. У Цезаря возникло даже опасение, что войско может зароптать. Но он умел говорить и умел воздействовать на солдат: «Я пойду на варваров хоть с одним только десятым легионом, ибо те, с кем мне предстоит сражаться, не сильнее кимвров, а сам я не считаю себя полководцем слабее Мария».

Потом битва – на территории современного Эльзаса, и трудная, но решительная победа. Германцев гнали до Рейна, переправиться через который удалось немногим – но среди спасшихся был Ариовист. Однако погибли две его жены и дочь, а другая дочь попала в плен.

Вроде бы можно было передохнуть – Цезарь вернулся к себе в Провинцию. Как и положено проконсулу, стал отправлять судейские функции. А еще принимал приезжих из Рима и внимательно следил, что там творится – на этом главном политическом фронте надо было держать ухо востро, тем более что туда скоро должен был вернуться из изгнания один из главных его недругов – Цицерон.

Но тут поступили сведения: что-то замышляют белги, вояки еще погрознее, чем гельветы. Цезарь пошел на них, и одолел паче чаяния быстро. Однако оказалось, что это только начало.

Каша заварилась на годы – взбудоражилось немало галлов. Кто-то шел на римлян войной, кто-то в это время изъявлял покорность, а потом неожиданно восставал. Был разбит, подвергался репрессиям, вымаливал пощаду и опять восставал. Племен в Галлии много, и все они очень разные – поди разберись, от кого чего ждать.

Но Цезарь умел разбираться. Он чувствовал, кто надежен, кто нет (эдуи, ремы, лингоны считались штатными союзниками Рима). Находил, с кем и против кого объединиться. Умел карать и умел прощать.

Если племя сразу выказывало мирные намерения – его вожди принимались с почетом, права не ущемлялись: назначались необременительные налоги, племя обязывалось предоставлять вспомогательные отряды. Но если договор потом нарушался – отступники могли дорого за это поплатиться. Особенно когда в таком восстании проливалось много римской крови – в таких случаях Цезарь был если не беспощаден, то очень суров.

Племя адуатаков объявило, что прекращает борьбу, и обещалось сдать оружие. Но оружие не сдало, а однажды ночью напало на римлян из своего главного города. Однако те были начеку – охранная служба в римской армии всегда была на высоте, а у Цезаря тем более. После жаркой битвы 53 тысячи горожан были проданы с аукциона в рабство. Бывало и строже: простые пленники шли в рабство, а знатные на казнь. И не всегда можно было удержать разъяренных солдат от поголовной резни побежденных.

Но в целом, по меркам своего времени, Цезарь вел войну довольно гуманно. Clementia, miseri – cordial – в русском переводе «милосердие» – было его лозунгом. Он умел понимать людей и мог быть терпимым к их слабостям. Самому ведь приходилось ужом изворачиваться в чащобе римской политики, а Цезарь, похоже, был из тех, кому свойственно не только повышенное самоутверждение, но и склонность к нравственному самоанализу. Наверное, поэтому он так успешно проводил политику «разделяй и властвуй»: он не был политиканом, не напяливал маски. А если когда и напяливал, то все равно действовал и «от души» тоже.

Но несравненный сердцевед Байрон в прекрасной стихотворной форме выразил мысль, что загляни в потемки людские – там чего только не насмотришься, будь это даже сам Цезарь. Любому человеку свойственно давать иногда волю своим потемкам. Уже позднее, при подавлении великого галльского восстания, один мятежный город оказал особенно яростное сопротивление и сдался, только когда подкопами были перекрыты все источники воды. И тут победитель позволил себе забыть о милосердии – всем, кто был способен держать оружие, отрубили руки. А потом отпустили на волю – для наглядной агитации.

Кельтский шлем

Цезарь не понимал, да и вряд ли мог понять, что нельзя с одними мерками подходить к обычаям разных народов. Как жили галлы? Неутихающая борьба всех против всех, что внутри племени, что вовне. Какие тут договоры, какое тут «международное право»… Если какое-то племя подчиняло себе другое, то налаживать с побежденными доверительные отношения и в мыслях не было: победитель благоразумно ожидал удара в спину и готовился к нему. Потому что сам в такой ситуации поступил бы точно так же.

И когда адуатаки пообещали Цезарю сдать оружие, но мало того, что не сдали, но еще и напали вероломно – немногие из галлов осудили их за это. Что такого особенного они сделали? Военная хитрость, не более того.

А вот в Риме уже существовали понятия о международном праве, и однажды с их мерками подошли к самому Цезарю. В тот раз он принял посланников от враждебного племени, но заподозрил, что они просто отвлекают внимание для внезапного удара – а потому напал сам (воспользовавшись, правда, каким-то заурядным предлогом). Но оказалось, что племя к нападению не готовилось и нападения не ожидало.

Скандал был громкий, и не где-нибудь, а в Риме. Недруги Цезаря распалились до того, что даже стали требовать его ареста и выдачи потерпевшим «за нарушение законов божеских и людских», за нападение на противника во время переговоров. Ну, это они, конечно, так, сгоряча… Во славу победоносных деяний героя в Риме постоянно устраивались молебствия и празднества, доселе невиданные. В столицу мира поступала из Галлии огромная добыча, от щедрот триумвира перепадало очень многим. Так что за хвалебными восклицаниями негодующий ропот быстро заглох.

А Цезарь затем и рвался в Галлию, и всегда помнил, зачем он туда рвался. Он должен был вернуться в Рим не просто щедрым демагогом, умеющим завоевывать симпатии толпы: вернуться должен был полководец, покрытый немеркнущей славой великих побед, владелец несметных богатств – вот тогда и можно будет завести разговор по существу, кто в триумвирате главный, и вообще, не слишком ли это много – трое. Ради этого он действительно провоцировал порою войны, без которых можно было обойтись, но которые сулили богатую добычу.

Как полководец Цезарь был на высоте. Стремительные дальние марши, мгновенно принимаемые на поле боя спасительные и победоносные решения. Он, как никто, умел использовать главные преимущества римской армии – ее маневренность и согласованность действий. Один на один галлы, тем более германцы, могли и не уступать римским легионерам, а то и превосходили их, особенно в конном бою. Но легион был поделен на когорты, манипулы, центурии, которые умели действовать сообща, перестраиваться, менять направление удара, если придется – организованно отступать. Бойцы были приучены к взаимовыручке, обладали чувством локтя. В ближнем тылу обязательно были резервы, всегда готовые или усилить атаку, или прикрыть опасный участок. Ни у кого в мире не было боевой единицы, равной римскому легиону.

Особая статья – отношение Цезаря к солдатам. Сказать «он был строг, но справедлив» – верно, но мало. Он не утруждал, не дергал их без надобности – но когда надо, был неумолим. Легионеры постоянно укрепляли свой лагерь. Без передыху вели осадные работы: возводили валы, рыли подкопы, перекрывали реки плотинами. Прорубались сквозь дебри, шли по пояс в горных снегах, наводили мосты. А Цезарь был рядом, и при этом не барствовал, пока другие надрывались: мог ободрить приветом, призывом, шуткой, мог сам таскать камни. Обладая феноменальной памятью, знал по имени почти всех центурионов и многих старослужащих солдат.

В бою же, когда дело доходило до крайности, когда не было уже сил для решающего броска или когда казалось, что все потеряно – он сам кидался в рукопашную, вырвав щит у первого попавшегося легионера и умело орудуя мечом.

На награды не скупился. И все это не было, опять же, популистской игрой: Цезарь искренне заботился о своих солдатах и искренне любил их. Он называл их не воинами, а более проникновенно – соратниками. Когда во время восстания галлов был перебит большой римский отряд, он был охвачен неподдельным горем, стал отращивать бороду и поклялся, что не сбреет ее, пока не отомстит.

Зато и на солдат своих он мог положиться, как на каменную стену. Однажды, когда они совсем изнемогли при осадных работах, полководец обратился к ним: «Да хватит мучиться, давайте уйдем – прямо сейчас!». Как же, ушли – откуда только силы опять взялись. И ни одного случая не только бунта, но и серьезного возмущения не было за все десять лет галльских войн.

Слово Плутарху: «Он сам добровольно бросался навстречу любой опасности и не отказывался переносить какие угодно трудности… Всех поражало, как он переносил лишения, которые, казалось, превосходили его физические силы, ибо он был слабого телосложения, с белой кожей, страдал головными болями и падучей. Однако он не использовал свою болезненность как предлог для изнеженной жизни, но, сделав военную службу средством исцеления, старался беспрестанными переходами, скудным питанием, постоянным пребыванием под открытым небом и лишениями победить свою слабость и укрепить свое тело».

По ходу боевых действий Цезарь не раз пересекал Рейн и углублялся в германские земли. Для переправы через великую реку наводились мосты – инженерные сооружения, дотоле невиданные.

Дважды вторгался на Британские острова. Не из праздного любопытства – хотя и о нем не забывал, оставив нам довольно ценные записи, первые в своем роде. Британские кельты оказывали помощь своим континентальным собратьям. И на суше, и на море – они имели неплохой флот и использовали его против римлян.

Но, скорее всего, не это было главным «казус белли» – поводом к войне. Проконсула гнал через Ла-Манш нестерпимый зуд империалиста. Британия была известна как земля богатая, и не только своими плодами и скотом, но и сокровищами недр: железом, серебром, золотом. Ради этого стоило в короткое время построить большую флотилию и пуститься в плавание.

Экспедиции эти, правда, были малоуспешны. Победы одерживались, но не решающие. Бритты благоразумно переходили к партизанской войне, а противостоять им без четкого знания местности – у Цезаря хватило ума сообразить, что лучше не надо. Интервенты набивали трюмы добычей, забирали с собой многочисленных пленников, – и обратно. До лучших времен (наступят через сотню лет).

Великое галльское восстание

В начале 54 года до нашей эры казалось, что война окончена, дело сделано – Галлия смирилась с римским диктатом. Но кто-кто, а Цезарь, успевший нутром прочувствовать, где он и среди кого, отдавал себе отчет, насколько все шатко и какой малой искры достаточно, чтобы полыхнуло.

Широкие слои галльского общества не собирались мириться с новыми реалиями – казалось, с какой бы стати? Вот они-то не очень четко представляли себе, с кем имеют дело.

Опорой нарождающегося римского владычества были те «партии», группировки знати, которым самим выгодно было опереться на пришлую силу – для того, чтобы занять ведущее положение в своих племенах. И Цезарь умело применял весь свой политический талант: кого надо поддерживал, кого надо сталкивал лбами. Учитывал племенную специфику: где назначал «царей», где преобразовывал аристократическую верхушку в «сенат», где-то в фаворе оставались традиционные племенные вожди и их окружение. Для облегчения себе жизни использовал старинную практику галлов, когда племена послабее становились «клиентами» более сильных: такими опекунами были провозглашены, в частности, эдуи и ремы. Будет кому присмотреть – ведь это давнишние римские друзья.

В тревогах и заботах о завоеванных областях Цезарь всегда помнил о главном – о Риме. А там события разворачивались судьбоносные. Отбыв в 55 году до нашей эры совместный консулат с Помпеем, Красс отправился наместничать в Сирию. Там ему замерещились лавры Александра Македонского – он задумал покорить Парфянское царство. А следом на очереди и Бактрия, и Индия…

Но парфяне обошлись с завоевателями по-кутузовски. После успехов 54 года до нашей эры, когда был захвачен ряд городов, Красс отправился в новый поход, решающий, как он его планировал. С ним вместе во главе отряда всадников был сын – Публий Красс, имевший знаки отличия за доблесть в Галлии, где он воевал под началом Цезаря.

Парфяне привычно отступили в безводные месопотамские степи, Красс устремился вослед, радуясь завоеванным просторам – и оказался в ловушке. При Каррах его окружили тучи прекрасных наездников и стрелков из лука и принялись истреблять легионеров с безопасной дистанции. Красс-младший бросился было на них со своим отрядом, но легкой галльской кавалерии трудно было противостоять защищенным латами парфянам. В отчаянном порыве галлы соскакивали на землю, пропарывали животы вражеским коням – но это было предсмертной отвагой. Погиб и их командир.

Армии оставалось или бесславно умереть, или капитулировать. При переговорах о сдаче старый Красс был предательски убит. Из римлян мало кто уцелел – большинство тех, кто не попал в плен, погибли на обратном пути. А эллинистически образованный парфянский владыка во время пира, под чтение «Вакханок» Еврипида продемонстрировал восторженным придворным голову незадачливого покорителя Азии.

Положение Цезаря осложнилось. Раньше он был как бы связующим звеном между Крассом и Помпеем, которые часто конфликтовали. К тому же неожиданно скончалась его дочь Юлия, которая была замужем за Помпеем – ее искренне любили и отец, и муж, и, похоже, римский плебс.

Цезарь предложил Помпею в новые жены свою внучатую племянницу (сестру будущего императора Октавиана Августа), а сам вознамерился сочетаться с его дочерью. Но тот от такой комбинации отказался, и женой его стала дочь Квинта Метелла Сципиона, явного недруга Цезаря.

В 52 году до нашей эры еще неприятность. Интересы Цезаря в Риме эффективно отстаивал знатный римлянин, любимец римской толпы Клодий. Содружество это было с душком. Когда-то Клодий, переодевшись женщиной, проник в дом Цезаря на таинство в честь праздника Доброй Богини – ища встречи с его супругой Помпеей. Было судебное разбирательство по делу о святотатстве – мужчинам присутствовать на таинстве было категорически запрещено. Но Клодий был неожиданно оправдан. Пощадил его сам Цезарь, который имел уже большое влияние в Риме. Видимо, наметанным взглядом политика прикинул, что от прощенного ловеласа может быть большая польза. Вот супругу свою он не простил, хотя любил ее, а вины на ней никакой не было. «Жена Цезаря должна быть вне подозрений» – так мотивировал свою строгость супруг, и вот откуда пошла эта фраза, которую повторяют из века в век, когда надо и когда не надо.

Клодий же, действительно, стал преданно отстаивать интересы Цезаря и занимался этим около десяти лет. Даже перешел из разряда патрициев в плебеи – чтобы легче было сеять смуту. В тогдашнем Риме у каждой политической группировки или просто у влиятельных лиц были услужающие им многочисленные оравы из клиентов, вольноотпущенников, рабов и прикормленной римской шпаны. Были такие и у сторонников монопольной власти «сильной руки», и у разномастных защитников одряхлевшей республики (к ним относились как ностальгирующие романтики, так и сделавшие свою ставку люди себе на уме). Эти банды постоянно устраивали между собой побоища на улицах Рима и имели немалый вес в расстановке политических сил. Клодий, бессовестный авантюрист и кумир черни, был в такой обстановке как рыба в воде, а для Цезаря человеком очень ценным. Но вдруг его убивают в случайной стычке.