Ину-Лат. Диверсия в городе
– Да, – продолжила Анетт, – протягивая мне чашу с водой, – Тиберий у нас особенный. Он почти не говорит, но всё понимает. Впрочем, в последнее время тебе придётся увидеть много особенного, девочка. Ведь у тебя начинается новая жизнь. Мы покинули наш мир и как раньше, уже не будет. Я-то ни о чем не жалею. Мы хоть и происходим из царской семьи, но нашему Владыке не родня, а на десятой ветке пятнадцатый лист. То есть родня конечно, но очень дальняя. Из всех привилегий, только это разнесчастное перо павлина, да право носить чалму из ста локтей парчи. Чем Тиберий, (тут она строго взглянула на брата) и пользуется. Так что во дворце нам было нечего делать, а тут пристал акваторианский корабль. Язык их я хорошо знаю. Во дворце выучила. Там много свитков разных, в том числе и об иных мирах. Это в деревне их еще почитают за богов, а у нас все немного проще. Обычные нелюди, хотя и башковитые. Теперь мы артисты в цирке Его Императорского Величества Тиаманта Первого. Нам повезло, что я знаю акваторианский язык, поэтому нас разместили здесь, в каюте, а не в камерах на нижних этажах. Там ужас, что творится. Акваторианцы сначала с ног сбивались, пытаясь всех как-то накормить, напоить и разместить. А как это сделать? Одни едят рыбу, и не терпят мяса, вторые едять только мясо, третьи готовы вообще всех сожрать, до кого дотянутся, кто-то в воде живет, и под водой дышит, а кто и вовсе дышать не сподоблен. Организм у всех разных. Ведь и миров прорва. И у каждого свои законы, обычаи. Хорошо их Командор, мужик башковитый, решил всех заморозить, на весь полет. Там, говорит, на месте разберемся, я чуть ли не в ноги ему упала, говорю, не надо морозить, мы с братом и так долетим, паиньками будем. Ну и вот, нас сюда запихнули, правда не кормили еще, а потом тебя принесли, бедняжку. Ты все спала и спала,худенькая, бледненькая. Аннет потянулась погладить меня по голове, но я отскочила как полудикий тигренок, чуть ли не зашипела.
Я почти не слышала, что она говорит.
Покинули?! ЦИРК? Как это?! – разом навалились воспоминания. Вот меня и Мамо связывают и тащат на корабль Богов. Вот отец заступается за нас, но его отшвыривают прочь. Дальше у меня темнота и провал. Я часто задышала, захлюпала носом, хотя и не из плакс.
– Ну тише, тише, – Анетт села рядом со мной, обняла за плечи, – впрочем плачь, если хочешь, говорят, слёзы лечат. Брехня собачья, но вдруг да поможет понять, принять и смириться.
– Я не хочу понимать! Я не хочу принимать! И мириться я не хочу! – закричала я, отталкивая её руки, – я хочу домой! К отцу! Я хочу домой! Верните меня домой!
В дальнем конце небольшой комнаты я заметила большую металлическую дверь. Я бросилась к ней, стала толкать, но она была заперта снаружи.
– Эй, вы там! Откройте! Откройте! Откройте! Я пинала и пинала треклятую дверь. Наконец послышались торопливые шаги. Два высоких воина в золотых доспехах. Сейчас они были без шлемов и на меня одинаково сурово смотрели два лица… Не знаю, как описать их. Одинаково голубые глаза, яркие и чистые, словно океан в ясный день, узкие длинные носы с узкими же вытянутыми ноздрями, а на шее вообще жабры, как у рыб. По две с каждой стороны. Вот уроды! В руках «уроды» держали странные штуки навроде копья, только не с одним наконечником, а с тремя, как вилы… Литаны, как позже мне объяснили.
– Хто буянит? – спросил один.
Он говорил на нашем языке, но так плохо, что я замешкалась, прежде чем ответить… Анетт подскочила ко мне сзади и зажала рот рукой.
– Никто, уважаемые. Никто. Просто вот девочка очнулась, испугалась очень, маленькая ещё.
Маленькая?! Это я-то?! От злости и обиды я так тяпнула Анетт за палец, что она, охнув, выпустила меня. Извернувшись не хуже змеи, я со всей силы пнула одного охранника в коленку, а другого просто снесла своим напором, и, выскочив за дверь бросилась бежать, не разбирая дороги. Узкий и длинный коридор напоминал своими очертаниями кишку столетнего удава, такой же круглый, гладкий и блестящий, словно у строителя корабля была врожденная боязнь острых углов. Не знаю, как это называется правильно, но у нас в деревне был мальчик, он с рождения боялся темноты. Говорил, там водятся раксаши. Демоны. Врал поди, ну а там кто знает. Словом, как только на джунгли опускалась ночь, даже вечер, он забирался под стол, накрывался с головой всеми тряпками, и мелко дрожал до самого утра. Может и у этого строителя что-то с головой было, может от углов его понос прохватывает или чесотка там. Это потом уже я узнала – дань Детей воды своему прародителю Океану. Форма капли, форма круга или овала. На Акватории все такое, ну или почти всё. Между тем топот преследователей приближался. Догонят – мало не покажется. А ведь догоняют. В лесу мне равных нет. Но это свой, родной лес, пусть опасный, но и знакомый до каждой кочки, до каждой норки, а тут всё чужое, чуждое даже. Совсем обезумев от страха, я свернула в первый попавшийся отросток кишки и кубарем влетела в незапертую дверь. Мигом ее захлопнула и села на пол, спиной к двери. Надо было отдышаться. Вот шасс!
В комнате кто-то был. Этот кто-то стоял возле окна спиной ко мне. На шум резко обернулся, и я открыла рот. На меня глядело Солнце. Божество в человеческом обличии. Солнце горело, Солнце блистало. Солнце носило золотую маску. Солнце спросило:
– Кто ты? И что тебе нужно?
Голос был звонкий, сочный, и по нашему говорил почти как я.
– Где мой слон?! – брякнула я, не раздумывая.
Ну а что. Бог там или не Бог, а слон важнее. Богов, если подумать, в каждой деревушке по пятку. А слон у меня один.
– Слон? Божество задумалось, – что есть «слон»?
– Ну слон – это слон. Как объяснить то?! Это жи-вот-ное такое. По слогам сказала, чтоб понятнее…
Солнце молчало. Слушало, чуть склонив голову на бок.
– Большоооое. Ага. Прям выше тебя даже.
Солнце смотрело, сквозь прорези маски, блестели зрачки глаз. Мне показалось, глаза улыбались, хохотали даже.
– Ну с ушами еще. Вот такими.
Я и показала, для наглядности. Мол вот какие уши. Вышло смешно. Да. Наверное.
Божество расхохоталось и наконец сняло маску.
Под маской оказалось обычное человеческое, ну или почти человеческое лицо. Мужское. Может даже и красивое. Не знаю. Мне сравнивать не с чем. Мужчины в нашей деревне смуглы и черноволосы, рано седеют и быстро старятся. От работы. Да и джунгли. В джунглях нельзя быть ленивым, нельзя быть спокойным, беспечным. Хищников много. В городах, правда, говорят, не лучше. Там свои звери…
Божество без маски носило светлые волосы, коротко стриженные, что тоже мне непривычно. Ибо, как говорится в древних сказаниях, срезая волосы, срезаешь свой ум. Ума у Божества было немного, видимо поэтому оно не знало, что такое "слон". У Божества были ярко синие глаза, и красиво очерченные губы, нос как нос, чуть уже чем надо, и только.
– Так что такое "слон"? – спросил мужчина, – это, наверное, то вредное большое вонючее животное, которое сейчас спит в моём грузовом отсеке?
Я насупилась, и ничего Мамо не вонючий, сам он такой. А мы, между прочим, каждую неделю в реке. По два часа. Я и травкой его и щеткой. А уж душ Мамо сам себе обеспечит. Ну и мне заодно.
Мужчина подошел ближе, и я на всякий случай отскочила на шаг, присела, готовясь в случае чего ударить или бежать. Он словно и не заметил. Шагнул решительно, коснулся пальцами подбородка, повернул голову вправо, влево, вверх, словно корову брал на рынке. Там так же вот смотрят. Оценивающе. Хорошо хоть пальцами в пасть не полез. То есть в рот. А пальцы то… Только сейчас я обратила внимание на его руки. Сильные. Вон как крепко держат. Синяки наверняка будут. Пальцы длинные, тонкие. А между пальцами тонкая такая пленочка, наподобие перепонки. Когда пальцы сложены, то и вовсе не видно, а когда вот как сейчас, в растопырку, очень даже заметно. Фу. Мерзость. Наверное, что-то такое отразилось на моем лице, потому что глаза мужчины сразу стали злыми, колючими, а рот сжался до тонкой линии.
– Ты тот самый мальчишка акробат с холма? Хорошо. Станешь учиться – высоко поднимаешься. В цирке. Моего императора. Если, конечно, уберешь свои дикарские замашки. А то же ведь цирк, говорят, страшное место. Слабаки долго не живут.
И тут я, вспомнила и задохнулась от нахлынувшей боли:
– А на фига вы меня вообще взяли?! Я что, просила?! И уже не сдерживаясь, бросилась в бой. Не ожидавший нападения, мужчина покачнулся и попытался отстранить меня, но куда там. Я вцепились в плечи, кусалась и царапалась. Ну по крайней мере пыталась. Костюм, доспех, или как это называется, собранный из тонких золотых пластин, надежно спасал содержимое. А иначе это содержимое у меня бы уже подавилось своей же кровушкой. А так я только обдирала ногти и кожу, да вопила. Надеюсь, противно, чтобы хоть так уязвить врага. Враг схватил меня за руку и попытался отвести ее назад, а вот это зря. Изловчившись, я цапнула его за ладонь.
– Ах ты ж, змеюка! – мужчина, наконец, с силой отпихнул меня и осмотрел руку. Четкие отпечатки зубов на коже быстро наполнялись кровью.
– Ну знаешь, это уже диверсия. Здоровой рукой он снял с пояса маленькую острую штучку, навроде шпильки. Наши модницы закалывают такими волосы. Только эта шпилька искрилась и сияла. На ее конце зарождалась молния.
Тут послышался топот и дверь распахнулась еще раз.
– А охраннички… Долго шли. Не заблудились часом?
Командор спрятал раненую руку. Правильно. Не показывать же подчиненным, что тебя ранил какой-то дикарь. Дикарка…
– Меня бы уже тысячу раз убил это храбрый юноша, если бы не мой дипломатический талант.
– Пппростите, Командор.
Охранник все еще не мог отдышаться. Эх, слабак, у нас бы в джунглях и дня не выжил…
– Девчонка больно шустрая попалась, не успели остановить.
– Девчонка? Хм, – командор почесал подбородок, – что ж так даже лучше. Хороший выйдет номер. Только воспитания бы ей. По заднице.
Я ощерилась. Говорили они на чужом языке, но интонацию уловила. Ага, я вообще уловительная. И вот с чем с чем у нас в джунглях туго, так это с воспитанием. Родителям просто некогда этим заниматься. Надо успеть вырастить хоть что-то до сезона дождей, собрать тростник, заготовить дрова, опять же починить что-то, подлатать, ибо когда полгода льёт, как из ведра, на крышу не полезешь. Да и когда сезон дождей, тут тоже не зевай, лови змей да рыб, суши, вяль, словом, не до воспитания. Дети у нас взрослеют рано. Едва ходить научился, уже помогай.
Охранники бросились на меня неожиданно, словно договорились. Адреналин спал, да и усталость сказывалась, поэтому, хоть и с трудом, но им удалось меня скрутить. Потащили к выходу. И тут…
– И вот тебе первый урок. Не поворачивайся спиной к врагу
Удар молнии в спину заставил меня болезненно выгнуться, а после упасть на колени. Чему было больней, душе или телу, сейчас не скажу.
– Ссссссс…
– Сволочь?
Командор склонился надо мной, отвел с лица прилипшую прядь. Глянул бесстрастно.
– Да. Я знаю. Видишь ли, я много всего знаю. Даже ваши ругательства. В стазис её. До прибытия. Сам займусь. Позже. И да: обратный курс. Летим домой. Хватит уже.
Глава 3
Мне сегодня приснилась мама. Впервые с момента смерти. Я не помню ни ее лица, ни голоса, только тепло и ласку родных рук, да то самое ощущение доверия и полной безопасности, которое бывает только в самом раннем детстве. А сейчас я видела женщину и понимала, что это именно она, моя мама. Разревелась, конечно. Уткнулась носом в ладони и жаловалась. На жизнь вообще, на разлуку с домом, на этого их Командора проклятого, чтоб его жабы покусали. Ядовитые. На Мамо. Ну а чего он? Не слушается, иногда и финт ушами может сделать за какой-нибудь слонихой, и хобот у него тяжелый, иной раз как даст по лбу, аж искры из глаз. Мама молчала, улыбалась и слушала, гладила по голове. Какой-то изначальной мудростью понимая, что сейчас мне именно это и надо. Просто выговориться. Когда этот чудесный сон почти закончился, она вдруг пребольно схватила меня за волосы, дернула к себе.
– Послушай, Ину. Послушай. Тебе надо вспомнить, кто ты такая. Тебе надо вспомнить старую сказку! Тут сон окончательно убежал, и я со стоном открыла глаза. А вот боль никуда не делась. Но болела не голова, где мама меня дернула за волосы, а почему-то все тело. Разгадка оказалась совсем простой.
Я лежала на холодном полу в каком-то каменном мешке. Мне кажется, во всех мирах, во всех вселенных, такие места, как тюрьма, больница и дом сирот, похожи до крайности. Ну это я сейчас такая умная, а тогда-то…Страх и ужас. Первое, что бросилось в глаза, а точнее в нос, это запах. Пахло тьмой. Да, у тьмы тоже есть запах. Боль, кровь, страх, дерьмо и что-то еще такое слабо уловимое. Смерть? Наверное. Так могла бы пахнуть смерть. Это сложно описать словами, только почувствовать, понять кожей. Я тихонько заскулила, села, подтянув ноги к коленям. Эх, права была Анетт. Что я имею в итоге? Ничего. Ни компании, ни еды, только это темное место. Кому от этого лучше? Никому. Думать надо было… Но после драки кулаками не машут. Это вам в нашей деревне всякий мальчишка скажет, да и девчонка тоже. Особенно такая, как я. Надо сказать, кулаками махать я умела. Это было хорошо. Для нашей деревни. Но недостаточно для новой непрошенной жизни. Здесь, чтобы выжить, надо стать воином, убийцей, как этот, как его, Командор. Вот уж кого я бы поколотила с удовольствием. Но не сейчас.
Я понимала и свою слабость, и свою силу. Моя сила в покорности. В умении затаиться и ждать. А там… Как он сказал: не поворачивайся к врагу спиной. Вот пусть и не поворачивается… А то ж… Не удержусь. Он назвал меня змеюкой. Змеи умеют ждать. Мама просила меня вспомнить старую сказку. Точнее для нашей семьи не сказку даже, а легенду, которую мало кто помнит. Я вот помню. Потому что всегда была любопытной, а еще умела слушать и подслушивать, когда разговаривают старшие. Мало кто знает, что не только слонов почитают в нашей деревне. Давным-давно посватался к нашей шакти богатый и влиятельный раджа. Была она бедна, а он имел тысячи рабов, и три тысячи полей и тучные стада коров ходили по этим полям. Этот брак не по нраву пришелся его родне. И когда новая жена вошла в его дом, сговорились женщины рода отравить ее и подложили в постель ядовитую змею. Но шакти была умной, она первая заприметила змею и обратилась к ней уважительно, и на колени встала и просила не смерти, но покровительства. И обещала заботься о змее, поить молоком до самой ее смерти. И змея согласилась. И укусила она женщину, но яда дала каплю только, чтобы не убить, но наградить. И мудрой стала шакти, как змея, и узнала она, кто против нее замышлял, а на следующий день заворожила своего супруга так, как это могут делать только змеи, и услал он своих жен в нижний гарем, а ее вознес, и сделал равной себе. Десять лет жена раджи поила змею отборнейшим молоком, десять лет змея жила в её доме, спала на её кровати, а по истечении срока сбросила змея свою кожу, а женщина одела, и стали доступны ей все тайные знания о мире, о погоде, о старых народах, что жили до нас и ушли в неизвестность и о ком напоминают только развалины древних храмов в лесной глуши; о других мирах и больших летучих лодках, что однажды приплывут к нам с неба. А еще говорят, что иногда ночью шакти становится змеей и охотится в джунглях. Это было очень давно. Нет уже раджи и его царства, а потомки этой пары давно живут среди обычных людей. И в нашей деревне тоже. Не всякое поколение и не всякое столетие, но иногда, когда в джунгли приходит засуха, а пожары выкашивают половину лесов, в обычной крестьянской семье рождается дева-змея. Высокая, сильная, гибкая, а главное хитрая, мудрая, и расчетливая. Но я и предположить не могла, что змеиный дар проснется и во мне. Я не была ни особо красивой, ни особо высокой. Словом ничем не выделялась среди других деревенских девчонок. Да, иногда во сне я видела себя змеей. Чувствовала, как шуршит трава под моим чешуйчатым брюхом, ощущала страх мелких зверушек в норе, их тяжелый мускусный запах, биение крохотного сердца. И как жажда охоты разгорается во мне, как я преследую свою жертву, острыми зубами впиваюсь в теплую плоть… Но это были только сны. Ну я так думала… А вот сейчас внутри я ощутила эту древнюю змею. Змея свила кольца вокруг моего сердца. Сжимала его в своих смертоносных объятьях. Шипела:
– Терпи, жди. Молчи. Ссссссслаба. Сссссслишком. Мессссть ссссладка, кровь врага будет пролита, но не сссссейчас. Так я и заснула, но снились мне на этот раз не змея, и не мама, мне снились синие глаза того, кто отдал приказ, того, кто забрал меня у отца, а отца у меня. Командора.
В этот день ко мне никто не пришел. И еды не давали, и питья. А может и не день. А больше. Здесь в темноте и тишине не понять, сколько времени прошло. Осмотревшись, я поняла, что карцер невелик. Четыре моих шага от стенки до стенки. Только что лечь или сесть. И здесь они с покатыми стенами явно не заморачивались, все обычно, четыре угла, да дверь. Для сна предлагался вонючий грязный тюфяк, так изукрашенный пятнами мочи и крови, что я предпочла сесть на пол. Для иных естественных нужд в углу имелось небольшое приспособление. Кое-как разобравшись, я подняла крышку. Вонь ударила в нос так, что из глаз потекли слёзы. Но тут уж деваться было некуда. Пришлось воспользоваться. Под высоким потолком висел магический светлячок. Он не гас, не искрил и не дымил, как наши свечи, горел ровным желтоватым огнем. Дверь круглая из какого-то прочного металла, но не железо. Железо я знаю. Вверху было небольшое окошко. Я сидела и думала, таращилась на светлячка. О чём думала? А ни о чем, или обо всём сразу, это как посмотреть. Умом я понимала, что моя прошлая жизнь осталась позади, и я уже не вернусь назад. Но принять эту правду была не готова. Мне казалось, что всё еще наладится, или, что я все-таки проснусь, и это будет просто сон. Мне никогда не снились такие сны, но, а вдруг. Нет. Чего, чего, а лгать я никогда не любила, ни себе, ни прочим. И сейчас, и потом, когда уже выросла и научилась многому из новой жизни, но не лгать. Никакой это не сон. А кошмарная правда и с ней придётся что-то делать. Сейчас многое зависит от того, какой я себя покажу. Характерец у меня тот ещё, цивилизацией не испорченный. От того и леплю в лоб, что думаю и этого цапнула за дело, и еще бы цапнула. Но тут главное, не перестараться, а то решит, что я ни на что не годна. А это не так. Затаиться. Ждать. Я помню. По лбу себя постучала, для верности. Чтоб прям вбилось, запомнилось.
Не знаю, сколько времени прошло. Живот уже бурчал. И пить хотелось нестерпимо. Но если они ждут, пока я попрошу, это зря. Терпеть нас учат с детства. Жару и голод, иногда и жажду, если вода приходит дурная и пить нельзя. Наши шаманы как-то определяют, когда можно, а когда нет. Боль опять же. Если ты работаешь со слоном, поначалу травмы неизбежны. И хоботом может прилететь, и на ногу наступит. Слонята глупые еще, неуклюжие. Бывает всякое. Мамо у меня хороший, а и то бывало, махнет башкой играючи, и хоботом слоновьим по башке, а это удовольствие то еще. Или вот клыком заденет. Не специально. Так-то он у меня добрейший души человек, слон, то есть. По Мамо я очень скучала, и по отцу тоже. Но о нём думать было совсем уж невыносимо. Слезы душили, и я теряла остатки разума. Лучше уж не думать. Пока. Потом, как-нибудь, когда я разберусь со всем этим. Надеюсь, что он дождется меня. И я всё-таки вернусь домой. Пока не знаю, как. Но вернусь. Надо будет, и Командора прибью. В деревне смерть частая гостья. Болезни, голод, насекомые, змеи, тигры. Никто не удивляется ей, не горюет долго. Не потому, что не жалко, а потому что некогда. И неизвестно будет ли у тебя еще день для горя или радости.
Слоны живут дольше людей. У слонов врагов не меньше, но они сильнее. Наши побратимы. Погонщик без слона, это все равно что жена без мужа. Ни то. Ни се. И своим не нужна и чужие не примут. Оттого и уходят вдовые за своими мужьями, чтобы только не позор, не изгнание. Есть и те, кто остается, живёт. Никто не судит ни тех, ни других, но и не жалеет. С жалостью у нас, как и с воспитанием, плохо.
Наконец дверь открылась. На миг я прикрыла глаза, готовясь к сиянию. Уже учёная. Но понимаю, что за ослепительным обликом скрывается обычный человек. А под красивым хвостом павлина, обычная куриная задница. И костюм – это всего лишь костюм. Никакие они не Боги. Сволочи они, порядочные. Не в смысле, что порядочные, а что порядочные сволочи. Ну я и сказала. Самой смешно. Не встала, и глаз не подняла. Но и сияния не было. А были обычные человеческие ступни. Ступни бесшумно прошли от двери ко мне, остановились напротив. Обычные мосластые щиколотки с редкими светлыми волосками, большие пальцы – большие, слегка кривые, а остальные, наоборот, какие-то вытянутые и опять же тонкие перепонки. Вот мерзость. А ногти вот аккуратные, даже до неприличия аккуратные, чистые. У нас таких ни у кого не водится. Даже в городах, во дворце. Это ж сколько воды надо, что б так отмыться. Мои пятки были черны, грубы, босиком же все время. И какого, спрашивается, он босиком то. Ладно я. Я привычная, но а он? У них тут, наверное, все по-другому. Говорят, что у нас в городах носят обувь, каждый день одевают на ноги сабо или сандалии. Вот докука. Трут же небось. И жмут. Этому вон ничего не жмет и не трет. Ишь какой ухоженный. Стоит. Молчит. Ну и я тоже. А нет. Сел напротив прям на пол. Ноги вытянул. Длинные. Ноги-то. Я взглянула на ноги, и отодвинулась. Мало ли. Бежать мне отсюда некуда, но и говорить с этим гадом как-то не тянет.
– Так и будешь молчать? Смотрит эдак с насмешечкой. За такие вот взгляды у меня ребята быстро в нос получали. Потом бежали с кровавыми соплями, к мамкам, плакать.
– …
– Дуешься? За тот удар? Брось. Тебе же во благо. Уроки не всегда приятны, но необходимы. Ты же хочешь жить?
Что за вопрос. А кто не хочет. Другое дело, что попросит взамен. Если полезет лапать лапами своими перепончатыми, всё одно не сдержусь, хоть режьте, все поотрываю, что есть, или у них этого нет…Нелюди же. Может у них по-иному как принято…Узнать бы как-нибудь… Но попозже. А то что отрывать буду?
– Давай договоримся. Ты прилежно учишься, делаешь всё что я скажу, радуешь моего Императора хорошими номерами, а я не убью твоего слона. Идёт? И даже разрешу навестить его. И да, я – редкостная сволочь. Я знаю. Вставай.
Гад, как есть гад. По самому больному ударил. Но терпи, говорила моя мудрая змеюка, сжимая сердце, чтобы ни боль, ни гнев не вырвались наружу.
Он поднялся сам, протянул руку. Странно. Я вроде бы её вчера прокусила, а раны нет. Ни следа. Руки не подала. Еще чего. Встала сама. И правда высокий какой. Я ему и до плеча не достаю. Ничего, вырасту. Еще все покажу.
– Как тебя хоть зовут, диверсия?
Не хотела отвечать, вот честно. Но вспомнила, что теперь не только моя жизнь, но и жизнь Мамо зависит от меня, нехотя буркнула:
– Ину-Лат. Ину.
– «Рождённая под светом луны»? Красивое имя.
– Я – Дали-Дар, командор наземной и воздушной армады его величества императора Тиаманта Первого. Для друзей Далий, для врагов Командор. А теперь идем.
И он, оглянувшись, вышел в коридор. Мне же ничего не оставалось, как только двинуться следом.
А он сегодня другой. Или тот же? Сияния нет. Из одежды просторные черные штаны и рубаха. И маски нет. Словом, обычный и почти не страшный. Я заблуждалась…
Коридор петлял то влево, то вправо. Вверху горели магические светлячки и шли ряды каких-то прозрачных труб. Иные были пусты, в других бежала красная или голубая вода, а кое-где и золотая, с искорками. Мне было интересно. Хотелось спросить про все. Но не у этого человека. Пол был холодным, и ноги уже онемели, но я молчала. Шла за Командором. Широкая спина то удалялась, то становилась чуть ближе. А вот вообще остановилась. Около одного из боковых коридоров. Оттуда мне послышались странные звуки. Я остановилась. Заглянула. Два ряда дверей по обе стороны круглого тупичка. Возле каждой табличка с непонятными знаками. За дверями пыхтели, стонали, визжали, плакали, скулили, что-то шлепало, шуршало, скреблось. Запах странный, мерзкий до невыносимости, но и чужой. Даже сравнить не с чем.
– Что это? Не удержалась.
– Добро пожаловать в Большой Императорский Цирк. Позволю себе некоторые пояснения. Цирк состоит из нескольких частей. Зверинца, Арены Ловкачей и Поля Битв. У императора большая коллекция. Разумные и полуразумные существа со всех миров нашей Галактики.
– Здесь?
– Нет. Что ты. Свой зверинец император бережёт, экземпляры очень редкие, таких нет ни у кого в нашей части галактики. Это показатель, что наша раса сильна и могущественна, если даже далекие миры покорились ей. А здесь просто рабы и узники. Из разных рас. Слишком дикие, чтобы договариваться, слишком глупые, чтобы затевать мятеж, или просто провинившиеся, а еще неудачные эксперименты. Иди сюда.
Он подвел меня к первой двери.
– Смотри.
Я заглянула. Сначала ничего не увидела. Полутемная комната, навроде той, в которой я очнулась, кажется, пустая. Только какая-то куча тряпья в углу. Но вот куча шевельнулась, и я поняла. Это был человек. Только без рук, до локтей. Грязные бинты скрывали уродливые культи. Даже еще не зажившие, или уже загноившиеся. Затошнило. Я отвернулась.