III
Некоторые люди говорят, что утро не бывает добрым. Наверное так говорят те, кто просыпается в районе обеда, для тех утра не бывает вообще.
Кстати о «вообще». Вообще деревни и эта деревня, в частности, просыпаются очень рано. Это вам не город какой-то, это деревня, а в ней будильниками петухи работают, это птицы такие, если кто не знает. Для того, чтобы работать будильниками, им достаточно наличия кур, или курей – кому как нравится, а что поесть-поклевать, они и сами найдут если что.
Ну вот, например, почти в каждом городе есть ночные клубы. Мне один мужик рассказывал, кстати сугубо деревенский житель. Он, прослышав про эти самые ночные клубы, справедливо решил, что теперь они все такие, просто название слегка поменяли. А у них в деревне как раз был клуб, правда старый, но был. Вот он, где-то ближе к полуночи, и отправился туда а чтобы не скучно было, прихватил с собой. Ну пришел, клуб как клуб, что днем что ночью, только видно хуже, потому что темно. Постоял, посмотрел, даже постучал в дверь на всякий случай, а ответ, как в песне… Ну и что, пришлось на улице без музыки и в одиночку, хорошо хоть стакан догадался с собой прихватить. Может быть этим и отличается город от деревни, как знать.
А вообще-то деревня отличается от города тем, что ночью она спит, спит как сама деревня, так и ее жители. Первой ложится спать домашняя живность – наетая, напитая перед сном, оттого с удовольствием и без скандала промеж собой засыпающая. Вот ведь что интересно, это так, к слову пришлось, при всей своей любви к пище недуховной и регулярным ее употреблением перед сном, никто из домашних животных не боится поправится, да и не особо-то и поправляется. Ну разве что поросята, впрочем, они хоть и поправляются, но не боятся этого, просто профессия у них такая – лопать, да сало нагуливать. А все остальные так и не очень чтобы.
Это я к тому, что некий человек сиднем сидит на диете, после шести не ест ничего, а его все равно прет и прет, в ширину. Вот интересно, а почему в высоту не прет? Наверное для того, чтобы это понять, надо приехать в деревню и понаблюдать хотя бы за той же коровой. Вот корова, с раннего утра и до позднего вечера только и делает что ест и ест. Ну и что, что она не ест колбасу и конфеты с печеньями, она траву ест, зато много и однако не поправляется. Ходит по лужайке, пасется. Полежит, попережёвывает и опять пошла травку щипать, одним словом, движется мало, а не толстеет. Наверное все дело в том, что мало кто видел психующую корову, а если и видел, то сколько раз? Это не потому, что она по природе своей вся такая флегматичная и спокойная, а потому, что в деревне живет.
После просмотра интересных и не очень кинофильмов и всяких там телепередач, ложатся спать и ее основные жители – люди. Потому что дел за день, даже если особо ничего особо и не делать, переделано много. А назавтра опять предстоят дела, которым нет ни числа, ни счету.
Последними в деревне наверное засыпают собаки. Но они сначала проводят что-то наподобие переклички между собой а может быть о проделанной работе за день друг перед другом отчитываются. А может быть есть промеж них кто-то старший и они ему докладывают. Потом все вместе, наверное, это обсуждают и обговаривают планы на завтра.
Эдак залает одна собака, а вслед ей другая, и так покуда все не примут участия в «беседе». После этого затишье, гавкнула какая-то одна, но никто не поддержал – может быть «решающее слово высказала», а может какую-нибудь глупость сморозила. Опять где-то залаял некий Шарик и все началось по новой, все, неизвестно, поддержали или опровергли сказанное, но в разговоре поучаствовали. Но затихают и они, предпочитая радости от общения, свои, собачьи сны. И лишь одинокий, а от того наверное и громко урчащий автомобиль, изредка нарушит мирный покой спящей деревни. Никаких тебе пьяных компаний, кричащих и горланящих песни, проституток, пытающихся своей якобы красотой достучатся до сердец прохожих и проезжих, полицейских в машинах и без, следящих за тем чтобы вся эта публика не слишком уж буянила и хулиганила.
Не важно, как ведет себя в деревне ночью время – бежит, течет или вообще ползет по-пластунски, но наступает момент, когда надо потихоньку-полегоньку просыпаться. Первыми, по неизвестной причине, это делают петухи. Может быть потому, что будильник в них «не выключается», а может бы потому, что все как один вредные такие, что еще задолго до зари начинают кричать-кукарекать. А может и правда то, что они нечистую силу так пугают? Хотя с другой стороны, если бы они ее на самом деле пугали и отгоняли, то орали бы всю ночь напролет, с вечера. А так получается, что петухи с нечистой силой за одно – предупреждают, мол, скоро солнышко выглянет, выше время вышло, одним словом, на шухере стоят.
Чуть засветлело на востоке и просыпаются: цыпочки, ути-ути, октябренковы собраться и сам Октябренок. Просыпаются обитатели деревенских сараюшек и дворов. Им предстоит очередной день до краев наполненный смыслом, в смысле найти что-нибудь съедобное и слопать, или склевать. Все это помимо того что хозяева дадут, а то что дадут, так это обязательно.
Дядя Саша проснулся легко, впрочем он всегда просыпался легко, без липкой сонливости и как следствие, разных нехороших мыслей по поводу жизни вообще. Сходив «до витру», как ни крути, а это первое дело из ежедневного перечня дел и делишек. Затем, в это конечно можно не верить и списать на то что я вру, дядя Саша сделал зарядку, которую делал каждое утро на протяжении многих лет. Оно конечно звучит неправдоподобно, потому как даже в городах с их продвинутым уровнем жизни, зарядка явление не то чтобы архаичное или непопулярное, а просто редко встречающееся. Чего уж там говорить о какой-то деревне где, как думают, а иногда даже и вслух говорят, некоторые с ног до головы городские жители, мол, жители деревень, до сих пор уверены, что стиральная машина, это разновидность телевизора такая. И тем не менее, дядя Саша зарядку делал, не какую-нибудь там сложную, а вполне обычную, состоящую из гимнастических упражнений известных практически всем без исключения наверное оттого и редко используемых, мол, а зачем, и так известно, что это такое, а потому одного знания о них для сохранения жизненного тонуса и хорошей физической формы, вполне достаточно.
Когда с «отголосками большого спорта» было покончено, дядя Саша занялся тем, чем занимался каждый день, не смотря на погоду и вообще ни на что – принялся кормить домашнюю живность. Первыми, так сказать, в очереди за завтраком были куры, они всегда были первыми, неверное потому, что быстро бегали. Большого внимания к себе куры не требовали, достаточно было насыпать им зерна или той же ячневой крупы, налить в старенькую миску водички и дело сделано, куры народ неприхотливый да и было их всего-то, с десяток. Несколько сложнее обстояло дело с Октябренком, но процедура была отработана и доведена до автоматизма и особых затруднений тоже не вызывала. Заранее сваренную картошку надо было залить водой, добавить комбикорм, растолочь-перемешать все это и поросячий завтрак готов. Единственное отличие было в том, что количество этого «завтрака» было весьма внушительным – целый тазик. Но учитывая образ жизни Октябренка и его дальнейшую судьбу, вполне оправданным и нареканий не вызывало. Ну и по остаточному принципу, остаточному не потому, что досталось то, что осталось, а потому, что он всегда последний в этой очереди, был накормлен Ботаник. Ботаник был существом неприхотливым, похрумкал тем же комбикормом, попил водички и остался вполне доволен. Впереди был целый день, а травы вокруг видимо-невидимо, да и столь любимые газеты попадаются довольно-таки часто. Покончив с кормлением, или как это можно назвать правильно по животноводческой науке, дядя Саша отправился сам позавтракать – чаю попить, поесть чего-нибудь.
А вот с этого момента надо бы поподробнее, но я даже не знаю как и подступиться. При всей своей буйной фантазии и способности врать практически на любую тему, представшая перед дядей Сашей картина выглядела, даже не знаю как она выглядела. А уж что в этот момент почувствовал дядя Саша, он сам объяснить так и не смог.
На противене, вместо оставленного с вечера и накрытого салфеткой каравая, лежало что-то непонятное и на каравай совсем непохожее. Было такое впечатление, что каравай ни с того ни с сего вдруг вырос, а вернее будет сказать, изменил форму, превратившись в нечто напоминающее мячик.
Дядя Саша снял салфетку и увидел в общем-то тот же каравай, только идеально круглой формы, размером с небольшую дыню. Непонятным было только то, как он сюда попал или же, как сумел из обычного каравая превратиться в этакий «футбольный мячик?» То, что это могло быть чьей-то шуткой, ну хотя бы того же Ванюни, говоря казенным языком, не выдерживало никакой критики. Да и не заходил вчера Ванюня в дом, а кроме него, у дяди Саши из гостей вчера вообще никого не было. Да это надо еще умудриться, испечь хлеб такой формы. Вряд ли тесто смогло бы сохраниться в виде шара и не растечься, ну разве что-то круглое тестом обмазать и запечь или же существуют какие-то сверхзасекреченные дрожжи, вот их и сыпанули. Да, но пирожки то получились вполне нормальными, такими, какими им и положено быть. Дядя Саша посмотрел на лежащие рядом пирожки, пирожки как пирожки, ничего необычного. По цвету они были одинаковыми с «шаром», да и с чего им отличаться, если были сделаны из одного теста? Значит и по вкусу не должны отличаться, ну разве что без начинки. Стоп! Самогонка! Вчера дядя Саша, по совету Ванюни, добавил в тесто немного самогонки. Добавил так, не то чтобы для вкуса, а скорее всего смеха ради. Наверное самогонка и сработала, да еще как сработала!
Познавшие на собственном опыте мужики, нет, не Ванюня, рассказывали, как выглядит и как происходит белая горячка, поэтому, что это такое дядя Саша себе более-менее представлял, хоть на себе никогда и не испытывал. Дядя Саша был человеком не робкого десятка, но о чае и хлебе с маслом, забыл напрочь.
«Наверное так выглядит белая горячка помноженная на старческий маразм. – подумал дядя Саша, тем более, что возраст позволял сделать такое предположение, а другие причины появления наблюдаемого им каравая в виде шара в голову почему-то не приходили».
– Никакая я не белая горячка и не маразм какой-то. – слегка мультяшный голос исходил из шарокаравая, а на дядю Сашу смотрели два, как бусинки, глаза. Рот тоже был и какой-то ненастоящий, а как бы приклеенный.
– Ты что же, мало того, что говорить умеешь, еще и мысли мои читаешь? – уже ничему не удивляясь спросил дядя Саша.
– Что тут такого? Вон, твой Ботаник говорить умеет, а я чем хуже? А мысли твои я слышу только тогда, когда ты обо мне думаешь, а больше никак.
– А тогда Ботаника откуда знаешь?
– В окно увидел, когда ты ему поесть давал.
– А сам-то чем питаешься, вернее, питаться будешь?
– Ничем. Да оно мне и ни к чему, я же сам целиком из еды состою. Надеюсь, дядь Саш, ты меня съесть не собираешься?
– Да какой там съесть. Наверное надо будет на телевидение позвонить, чтобы фильм про тебя сняли и показали по всем каналам, во шума да крика то будет. Или за деньги показывать, денег заработаю.
– Не надо про меня фильм снимать. Все равно никто не поверит, скажут что это все обман и специально подстроено. А за деньги показывать, так меня быстренько у тебя украдут и останешься ты с тем с чем был – с курями, Октябренком и Ботаником. Ты же про Ботаника телевидению не рассказывал, а то бы враз умыкнули бы твоего Ботаника. А я тебе пригожусь, вот увидишь. – говорящий круглой формы хлеб говорил это на полном серьезе так, что сомневаться в разумности его доводов не приходилось.
Еще дядя Саша подумал, если в деревне станет известно о том, что помимо говорящего козла у него еще и говорящий хлеб появился, то беды не миновать. То, что деревня в одночасье сойдет с ума, это еще полбеды. А вдруг как тоже в надежде, что получится, начнут печь хлеб замешанный на самогонке, тогда что? И если не у всех, а хотя бы у кого-то одного получится тоже самое, вот тогда точно, скандальной известности дяде Саше не миновать и придется от греха подальше уезжать из деревни как раз туда, куда подальше, а этого-то делать не хочется. Поэтому дядя Саша и решил, никому об этом не рассказывать, даже Ванюне.
– Надо бы тебя как-то назвать, а то без имени жить неудобно. – дядя Саша все-таки вспомнил про завтрак и поставил на плиту чайник.
– Есть у меня имя. Колобком и зови, другое мне без надобности.
– Это что же получается, ты из сказки что-ли?
– Ну, сказка не сказка, это вы, люди, промеж себя всякого понапридумывали. На самом деле не бывает никаких сказок. Бывает жизнь, которая людям не видна. Слышали о ней что-то да не видели, вот сказкой и назвали.
– Ну и ладно, нет сказок, значит нет, я уже ничему удивляться не смогу, доконал ты меня, Колобок, своим появлением.
– Удивишься или не удивишься, это мы еще посмотрим. А вообще-то правильно, чем спокойнее относишься к происходящему, даже как вы говорите, сказочному, и принимаешь его, тем для тебя же лучше.
– Ну и чем же ты собираешься заниматься, чудеса всякие делать будешь?
– Никакие чудеса делать я не буду, потому что делать их не умею, и никто не умеет, они сами собой происходят, так сказать, по собственному хотению.
– Ну тогда ладно, а пока надо чайку попить да «собратьев» твоих поесть покуда не зачерствели. А ты зачерствеешь, или так и останешься свежим? – дядя Саша налил себе чая, добавил две ложки сахара и принялся размешивать.
– Никакие они мне не собратья. Они сами по себе а я сам по себе. У них век короткий, а у меня длинный. Да и не полагается нам, Колобкам, быть черствыми.
– Так стало быть ты не один такой? Интересно, и много вас?
– Много не много, не скажу, потому что не знаю, но то что не один я такой – знаю точно.
– Ну хоть в нашей деревне ты один такой?
– В деревне один.
– И на том спасибо.
Дядя Саша принялся за завтрак, а Колобок ловко повернувшись вокруг собственной оси, принялся наблюдать за происходящим во дворе. Во дворе ничего интересного не происходило: куры копались в своем загоне ограничивающим их желание попасть на огород, а в остальном больше не происходило ничего. Разве что галки, сидевшие на ветках деревьев и на заборе, высматривали, чтобы такое съедобное или несъедобное украсть, а больше никого и не было. Ботаник наверное уже отправился в свой ежедневный поход за свежей, и не очень, прессой.
Дядя Саша покончил с завтраком, сполоснул чашку и причел напротив Колобка:
– Может тебе телевизор включить? Во дворе ты много не увидишь.
– Не надо мне телевизор, в нем все не настоящее, а во дворе настоящее.
– Как это не настоящее? Людей всяких там показывают, животных, города разные. – удивился дядя Саша.
– В телевизоре показывают то, что хотят показать, а если смотришь без телевизора, видишь то, что хочешь видеть. – Колобок на удивление ловко опять повернулся вокруг собственной оси и смотрел на дядю Сашу своими одновременно смешными и серьезными глазками.
– Мудрено ты как-то говоришь, Колобок.
– И ничего мудреного нет. Это ты мудрено понимаешь, отсюда и все ваши проблемы человеческие, которые на самом деле никакие не проблемы.
– Ладно, не умничай. Сам говоришь, что проще надо быть. А вот скажи, тот Колобок, ну который из сказки, – дядя Саша слегка замялся подбирая нужные слова. – ну про которого все знают, его что, и вправду лиса съела?
– Вранье. Говорю же тебе, слышали краем уха, мол, что-то такое было, а что дальше, не знают, вот и придумали. Ты сам посуди, как лиса могла бы его проглотить, у нее что, клюв как у пеликана? Она бы, в лучшем случае, подавилась.
– Вообще-то да, я как-то и не подумал. Ладно Колобок, ты побудь тут, на двор посмотри, коль тебе так интересно, а я пойду по хозяйству. Надо огород полить, вчера еще собирался, да Ванюня в гости пришел.
– Сегодня он не придет, он в город собирается ехать.
– А ты то откуда знаешь?
– Просто знаю и все. Долго объяснять.
– Ну пошел я, не скучай. Приду, поговорим. Во дела! То словом перемолвится было не с кем, а то полный дом собеседников!
– А говорил, что удивляться уже не можешь…
– Да это я так, ладно, пошел я. – дядя Саша отправился по своим делам, а Колобок, развернувшись, опять стал наблюдать за происходящим во дворе.
Хлопоты по хозяйству примечательны тем, что никогда не заканчиваются. Стоит заняться каким-либо делом, как практически сразу вспоминается то, что хотел сделать да забыл или глаза подсказывают, вон мол, дрова неправильно лежат или еще нечто подобное. Вот и верь после этого поговорке, что глаза боятся. Ничего они не боятся, делать то не им, а рукам! Прямо предатели какие-то лени-матушке, служители. Так и проходит день, одно цепляется за другое. Вроде-бы и аврала никакого нет, а целый день чем-то занят.
Так и дядя Саша, собравшись, еще вчера, полить огород и начав его поливать, может даже и сам того не желая, наметил для себя фронт работ на день, не иначе как, глаза помогли.
Вот ведь какая штука получается: если всех дел все равно не переделать, то тогда зачем их делать вообще? А с другой стороны, если ничего не делать, то не то, чтобы грязью все зарастет, не в этом дело, а дело в том, что душа в этом случае как бы не на месте. Опять не то! Эх, знать бы, где же ты – «золотая серединка»?
Так что, дядя Саша был занят тем, что, начав поливать огород, практически на весь день, ну разве что за исключением небольших перерывов на отдых, оказался потерян для общества. Общество тоже не предавалось лености, и праздности: Ванюня собирался в город, Ботаник в поисках пищи для ума и желудка, вернее будет сказать: газет и прочих полиграфических чудес, обследовал деревню и ее окрестности, ну а вновь, в прямом смысле этого слова, испеченный член общества – Колобок наблюдал за происходящим во дворе. Иными словами, все были заняты, все были при деле.
Вот ведь какая странная штука жизнь. Наверное этой странностью, она и примечательна для бездельников. Живет и живет себе человек: на работу ходит, детей воспитывает, с женой бывает, что, ругается, а бывает, что, нет – живут душа в душу. Такое происходит сплошь и рядом и давным-давно уже никого не удивляет.
Удивляют же события необычные и непривычные, а вернее, редко происходящие или происходящие в единичных случаях, так сказать, штучный товар. Ну например, нашел на улице монетку в десять копеек – ничего удивительного. Сам не удивился и никого этим не удивил. А вот если нашел на той же улице тысяч, этак, двадцать, рублей! Тогда да. Тогда сам удивился, и всех, кто узнал об этом, удивил. Дело не в том, что кто-то позавидовал, а кто-то нет, дело в другом. Десять копеек гораздо проще найти на улице, чем двадцать тысяч, вернее, шансов больше. Ну или в какую-нибудь лотерею много денег выиграть: проиграть, так вообще, запросто! Выиграть рублей сто – более-менее обычное дело. а вот миллиона два-три – даже не знаю с чем и сравнить…
Дело то не в деньгах и не в джек-потах, хотя без денег тоже никуда, нужны они. С ними, с деньгами, как раз все понятно. Каждый знает, что это такое.
Другое дело с чудесами. Если верить Колобку, то никаких чудес вовсе и не бывает, а бывают события, которые происходят до того редко, что люди если и назвали о них, но забыли, а потому и назвали, чудесами.
Тот же, никому неизвестный старик, поймавший Золотую рыбку, согласитесь такое не каждый день бывает.
Или нырнул мальчишка в самой обыкновенной речке, хоть и называется она Москва-река, и вытащил кувшин. А в нем аж сам Старик Хоттабыч, джинн, самый настоящий. А бывает, что и кирпич на голову с крыши упадет, хотя, крыша покрыта железом и никаких кирпичей там отродясь не было. А этот бац, и упал.
Если к упавшим на головы кирпичам отношение у людей двоякое: на свою голову «поймал» – мягко говоря, отрицательное, а если на какую-то чужую, то бывает, что и, приятно.
Отношение к чудесам несколько отличается. Разумеется, человек, заполучивший ту же Золотую рыбку или джинна, будет рад этому, хоть и не сразу сообразит, что с ними делать. Но он вряд ли побежит рассказывать знакомым и незнакомым людям о счастье его посетившем, все будет происходить втихаря.
Вот и Колобок сказал дяде Саше, мол, не говори никому, что я у тебя появился, ни к чему хорошему это не приведет. Так вот, об обладателях таких чудес становится известно гораздо и гораздо позже, когда все, что было нужно их обладателям, уже сделано и повлиять на произошедшее, уже невозможно. Вот так наверное и появляются на свет сказки: что-то, когда-то произошло, но, известно об этом стало много лет, а то и сотен лет, спустя. Потому, узнав о них, наверное, дабы успокоить себя и не расстраиваться за зря, называют такие события сказками.
Может быть о чудесах становится известно гораздо позже еще и потому, что непонятно, по какому принципу они распределяются. Почему именно этот старик поймал Золотую рыбку, а не другой и точно такая же ситуация с кувшином, в котором джинн оказался?
Если посмотреть на этих счастливчиков, а вернее, прочитать о них, то ничего такого примечательного и вовсе нет, люди как люди. Интересно, по какому принципу они, эти чудеса, распределяются между людьми?
Одному все, ну или почти все, чего ни пожелает, а другому ничего, сколько он не старается. Наверное это можно сравнить с музыкальным слухом: у кого-то он есть и даден неизвестно за что, а второй его напрочь лишен хоть и любит петь. Иногда даже таким людям говорят: «Делай что хочешь, только не пой.» Но они продолжают петь, и приходится не то, чтобы слушать, а слышать их пение. Интересно, а вот медведи на уши «наступают» по просьбам, так сказать желающих, или же исключительно по собственной инициативе? Наверное, как и в случае с чудесами, по собственной. Чудес желают все и любят их все. Но просят о них не все, а их обладателями, так вообще, становятся единицы.
Так и в случае с дядей Сашей. Живет себе мужик и живет, и вроде бы всем доволен и ничего ему больше-то не надо. Конечно, что-то, разумеется, надо еще, но он предпочитает об этом молчать и хранить в себе, а не кричать о своих желаниях день-деньской. И вот непонятно, почему и тем более, непонятно, за что, появляется у дяди Саши говорящий козел Ботаник, а теперь еще и Колобок. Ну вот как это назвать, если не чудом?
Конечно, чудеса – штука хоть и редкая, но хорошая. Но, чтобы, как в дядисашином случае, два чуда в одни руки, это перебор!
Наверное там, у них, у тех, кто эти чудеса среди людей распределяет, что-то сломалось и пошло не так. А может быть и туда коррупция проникла, хотя что-то не похож дядя Саша на коррупционера. Вот она, неизвестно насколько суровая, реальность и ничего не попишешь. Приходится мириться и принимать ее такой, какая она есть.
Время течет, день продолжается. Дядя Саша, покончив с поливкой огорода, принялся что-то пилить и строгать, не иначе глаза подсказали, что без этой отпиленной и обструганной деревяшки в хозяйстве никак, а Колобок продолжал наблюдать за тем, что происходило во дворе. Может быть он не особо то и наблюдал, а просто думал о чем-то о своем только ему известном, все может быть.
– А, появился! Где шлялся то? – дядя Саша отвлекся на появившегося Ботаника, который через персональный лаз в заборе, прошел во двор и теперь пил воду из куриного тазика. – Где был, спрашиваю?
– Ходил дядя Саша, питался. Комбикорм штука вкусная, но подозрительная. А вдруг там ГМО какое есть? Так и в скорпиона недолго превратиться. – напившись воды ответил Ботаник.
– Опять какой-то ерунды начитался?
– Не, это я из твоего телевизора слышал. Ты передачу про еду смотрел, а звук включил громко, вот я и услышал.
– Ты и так уже превратился, что дальше некуда, – засмеялся дядя Саша. – Лучше иди, познакомься с новым жильцом. Ох, чует мое сердце споетесь вы с ним и тогда совсем не будет мне от вас покоя. Вон, на подоконнике, в кухне лежит, иди, поговори.
Ботаник отправился знакомиться и подойдя к окну кухни, вдруг неожиданно для самого себя, подобно той собаке, уселся на «пятую точку».
Вроде бы удивление не входило в число добродетелей Ботаника, но тем не менее, он был удивлен увидев шар, по цвету напоминающий свежеиспеченный хлеб и два глаза-бусинки смотревшие на него. Был еще рот, но по-первости, Ботаник не обратил на это внимания.
– Привет. Стало быть ты и есть Ботаник? – спросил Колобок.
– Стало быть и есть. А ты, то кто будешь? – слегка ошалев, но быстро приходя в свойственное ему грустно-философское расположение духа, ответил и спросил Ботаник.
– Колобок я, Колобок, может слыхал?
– Так ты из сказки, что-ли?
– И этот туда же. Не из какой я не из сказки, из теста я. – усмехнулся Колобок. – А сам-то ты откуда такой говорящий, может это ты из сказки?
– Не, я из деревни. Говорят, это инопланетяне надо мной поработали, какая-ж это сказка.?