Убийца. Пьесы

4. Дома

АНДРЕЙ. Мама увидела Оксану, испугалась.

МАМА. Я почему-то сначала подумала, что она из милиции и Дюша что-то натворил.

ОКСАНА. Он реально толкает меня вперед и говорит – мама, познакомься, это Оксана, она моя невеста.

АНДРЕЙ. Потом мама разозлилась.

МАМА. Он же еще маленький, как он может? Ему нельзя жениться.

АНДРЕЙ. Мама, что такое? Мне же не шестнадцать лет, пора привыкнуть.

ОКСАНА. Он по-хозяйски прошел по квартире, заглянул в спальню, спросил – отец спит? И подозвал меня, мол, пойдем, покажу нашу комнату.

МАМА. Ты надолго?

АНДРЕЙ. Завтра утром надо уезжать.

МАМА. Разбужу отца, пусть баню затопит.

АНДРЕЙ. Я с гордостью показал ей мою комнату. Двенадцать полок книг, причем половину я лично вынес под курткой из библиотеки. Гитара, кассетник, проигрыватель «Волна», а главное – вид за окном. Такой вид ни за какие деньги не купишь – пруд, лес, облака.

ОКСАНА. Комнатенка убогая, из мебели – только железная кровать, кресло и полки с книгами.

МАМА. Я же ее даже не рассмотрела как следует. Интересно, она из хорошей семьи? Не алкоголичка? Как она будет? Стирать, готовить умеет? Надо все проверить. Посмотрим еще, какая она ему невеста. Как все быстро.

Кажется, еще вчера по полу ползал, а вот уже невесту привел.

АНДРЕЙ. Отец за окном носил дрова в баню, потом из трубы появился дымок. Я молчал.

ОКСАНА. На фига тебе это надо вообще?

АНДРЕЙ. От тебя же ничего не требуется. Просто один вечер как будто ты моя невеста. Никто же не заставляет тебя жениться.

ОКСАНА. Это мужчины женятся. Женщины замуж выходят.

АНДРЕЙ. Ну, ты поняла.

ОКСАНА. Вот я с тобой попала.

АНДРЕЙ. Секе спасибо скажи.

ОКСАНА. Пошел ты. Сейчас выйду и скажу твоей мамаше, что ты все наврал.

АНДРЕЙ. Не, на надо. Тогда она точно денег не даст.

ОКСАНА. Чего с ним разговаривать? Малахольный.

АНДРЕЙ. Мать стучит так деликатно и прямо чувствуется, что ей непривычно так стучать в мою комнату. Сходи, говорит, отцу помоги. Чего ему помогать-то? Ладно, пошел.

ОКСАНА. Ага, свекровь пришла знакомиться. Села напротив. Толстая, волосы седые сквозь краску. Табаком пахнет.

МАМА. Сижу, смотрю на нее – ни кожи ни рожи. Как она рожать собирается, интересно? Я села у печки, прикурила. Она тоже подсаживается, и вдруг смотрю – тоже сигареты достает. Зеленая пачка, ментоловые. Вот так да.

АНДРЕЙ. В баню пришел, отец сидит, в огонь смотрит. Чего, говорю, как дела? Он говорит – ну-ну. Вот и поговорили.

ОКСАНА. Сидим со свекрухой у печки, курим. И я ей не нравлюсь.

МАМА. Ты откуда?

ОКСАНА. Из Раменской.

МАМА. Это где такая?

ОКСАНА. Вашкинский район.

МАМА. Кто родители?

ОКСАНА. Мама почтальон. Папа умер.

МАМА. Учишься с Дюшей вместе?

ОКСАНА. На ест-гео.

МАМА. Это еще что такое?

ОКСАНА. Естественно-географический.

МАМА. Что, в экспедиции будешь ездить?

ОКСАНА. Вряд ли. Буду рассказывать про то, как другие ездят. Как Сенкевич.

МАМА. Тогда ладно. Где с Дюшей познакомились?

ОКСАНА. В общаге.

МАМА. Если поженитесь, семейное дадут?

ОКСАНА. Ага, дадут. Догонят и еще дадут. Семейное – это деревянный барак на берегу реки. И то комнату там получить люди ждут по два года. Или взятку платят комендахе.

МАМА. Ничего, вроде обстоятельная девушка, хотя и курит. Забеременеет – бросит, я тоже бросала.

ОКСАНА. Нам деньги нужны.

МАМА. Это еще зачем?

ОКСАНА. Надо взятку комендахе заплатить, чтобы комнату дали в семейном. Двенадцать штук.

МАМА. Почему так много?

ОКСАНА. Комендаха жадная.

МАМА. У меня столько нет. У меня магазин. Все деньги в товаре. Две дам, остальное сами зарабатывайте.

ОКСАНА. Нормальная тетка. Деловая. Не то, что Дюша. Жалко, что денег не даст, он же рассчитывает.

МАМА. Пироги растворю. Ты какие любишь?

ОКСАНА. С малиновым вареньем.

МАМА. Варенья нет. Рыбник будет.

5. Баня

АНДРЕЙ. Почему так тихо? Я сидел на полу в предбаннике, прислонившись спиной к двери. Спине тепло от двери, а в предбаннике холодно. Я начал замерзать. Напротив скамейка, на скамейке лежат полотенца, мое и ее. В предбаннике огромные щели. Это чтобы можно было зимой выскочить охладиться, чтобы температура была как на улице. Сейчас не зима, почему же так холодно? Потому что я должен сейчас быть в парилке, а я здесь? Организм настроился на жар, и обычная температура кажется слишком холодной. Чего она там делает? Почему так тихо? Эй, ты уснула что ли?

ОКСАНА. Чего тебе?

АНДРЕЙ. Не спи, замерзнешь.

ОКСАНА. Иди к бую. Лучше бы пришел попарил меня, жених.

АНДРЕЙ. Ты что, серьезно?

ОКСАНА. Давай.

АНДРЕЙ. Я вскочил, снял трусы. Потом надел обратно. А она там голая или нет? Приоткрываю дверь, смотрю – конечно, голая. Лежит на полке лицом вниз.

ОКСАНА. Давай, заходи, чего встал, как неродной.

АНДРЕЙ. Я зашел, на нее стараюсь не смотреть. Она лежит, красивая такая. Спина тонкая, попа круглая, ноги… ох, е-мое.

ОКСАНА. Смотрю на него, он, бедненький, даже зашатался. Что, девушек голых не видел ни разу? Давай, бери веник, работай. Он взял веник, сунул его в бачок с горячей водой.

АНДРЕЙ. Надо, чтобы листья размокли. Ты чего шапку не надела?

ОКСАНА. Какую еще шапку?

АНДРЕЙ. Голову в бане надо защищать, а то угоришь.

ОКСАНА. Он берет какие-то две спортивные шапки с помпонами и надевает одну на себя, другую на меня. А у нас дома сроду никаких шапок, так парились.

АНДРЕЙ. Я ее вдруг представил в этой шапке и на лыжах и голую.

ОКСАНА. Потом он взял ковшик и поддал пару. Стало очень жарко.

АНДРЕЙ. Сначала покрутить веником, нагнать пар. Потом стереть веником пот. И уж потом можно хлестать.

ОКСАНА. Эй, осторожнее.

АНДРЕЙ. Терпи, коза, а то мамой будешь.

ОКСАНА. Осторожнее, я сказала.

АНДРЕЙ. На ее мокрой коже оставались красные полоски от ударов веником.

ОКСАНА. Смотри, у тебя встал.

АНДРЕЙ. Какие предложения?

ОКСАНА. Водичкой холодной окатись.

6. Ужин

МАМА. Я убежала из дома в 14 лет. Мне тогда тоже казалось, что мама меня не понимает и хочет от меня избавиться. Я поехала в Жихово и устроилась работать в клуб. И кино крутила и концерты устраивала и с агитбригадой по деревням ездила. Однажды приехал мальчик такой симпатичный из районной газеты брать у меня интервью. Я ему все рассказала – и про успехи нашей деревни и про надои. А потом приехала к маме на выходные, пошла вечером гулять, смотрю – мальчик мой идет. Оказывается, он на соседней улице жил, а я его не встречала, потому что он в институте учился в Питере. А до этого в Суворовском училище, домой редко приезжал. И стали мы ходить. То он ко мне приедет, то я к нему. Поцеловались в первый раз накануне свадьбы, на крыльце старой столовой.

ОКСАНА. Может, мне правда за него замуж выйти? Тоже поцелуемся на крыльце столовой, свадьбу устроим. На свадьбе обязательно драка с битьем посуды. Свинью заведем. Он будет работать в какой-нибудь Сельхозтехнике, я – в Сельхозхимии. Фу, блевотина. Потом умрем. Лучше сразу в дровеник и в петлю.

АНДРЕЙ. Оксана наклонилась ко мне и сказала – пойдем покурим. Мы вышли из дома, сели на веранде, она достала сигареты. Я попросил ее сесть пониже, чтобы не было видно с улицы. Здесь не принято, чтобы девушки курили. Если девушка курит – значит, проститутка.

ОКСАНА. Ты же все-таки моя невеста, говорит. Придурок.

АНДРЕЙ. Она из-за чего-то разозлилась.

ОКСАНА. Я поговорила с твоей маман. Она не даст денег.

АНДРЕЙ. Как не даст?

ОКСАНА. Сказала, две дам, остальные сами зарабатывайте.

АНДРЕЙ. Что ты наделала, дура? Надо было мне с ней поговорить.

ОКСАНА. Поговори. Толку-то.

АНДРЕЙ. Она все испортила. Она не понравилась маме. И мама уже настроилась так, как будто у нее нет денег, и она ничего не даст. И теперь ее с этого не своротить. Мы вернулись в дом, и я попросил маму сходить со мной на веранду поговорить. Уговаривал ее два часа. Как только не просил. Нет денег и все. Естественно.

МАМА. Нет денег и все. Я с четырнадцати лет у родителей денег не просила. И им нечего привыкать. А то так и будут тянуть. И вообще, молод еще жениться. Ходите, живите, по нынешним временам не возбраняется. А то как поженятся, так и разбегутся. Или еще хуже – не разбегутся, а так и будут мучиться всю жизнь. Нет денег и все.

7. Ночь

ОКСАНА. Я думала о Секе. Он обычно спокойный такой. И когда играет тоже. Когда он играет, на него можно залюбоваться. Вежливый. Улыбается. Игра, кстати, тоже так и называется сека. Только его не в честь игры Секой называют, а потому что фамилия Секушин. Все берут по две карты, потом смотрят и просят еще или не просят. А дальше начинаются понты – я кладу еще десять, я закрываю и дальше десять. Поднимают цену. Потом смотрят в карты, у кого 21, тот и выиграл. 21 – это очко или сека. Если больше – проиграл. Если меньше – тоже проиграл. Если у каждого по 21, раздают снова. Они могут сутками так играть. Сека мне по секрету сказал, почему он всегда выигрывает. Он слышит музыку каждый раз перед тем, как выиграть. И если есть музыка – он поднимает ставки. Если нет – бросает карты. Потому и выигрывает всегда. Он не жулик, просто слышит музыку. Хорошо бы он сейчас здесь оказался вместо этого…

АНДРЕЙ. Она лежала в постели в моей белой футболке и смотрела на меня. Потом вдруг потянулась и сказала – иди сюда.

ОКСАНА. Ой, это я зря. Целоваться не умеет, грудь ласкать не умеет. Тычется как слепой, ищет мамкину сиську.

АНДРЕЙ. Она была такая горячая. Я гладил ее, целовал, целовал… но в итоге у меня ничего не получилось. В самый решительный момент просто не смог. Сам не знаю, как так получилось. Наверное, от волнения. И даже не пьяный был, так что списать не на что. Сам виноват.

ОКСАНА. Не очень-то и хотелось.

АНДРЕЙ. Она отвернулась к стене и замолчала. А я сел в кресло и долго сидел, глядя в окно. Сегодня был самый несчастный день моей жизни. Я встретил девушку, которую полюбил. Она могла быть моей, а я сам все потерял. Причем, сейчас еще не поздно все исправить. Если бы я мог сейчас лечь к ней, обнять ее и поцеловать так, как Дон Жуан или Казанова и сказать хриплым голосом «Детка, давай попробуем еще раз». А потом показать такой секс, которого она никогда не видела. Но я не смогу. Не решусь. Не решаюсь. Она может меня оттолкнуть, сказать – иди отсюда, импотент.

ОКСАНА. Чего он там делает, импотент? Он спать сегодня собирается или нет? Мне же холодно.

АНДРЕЙ. Черт, это могла бы быть фантастическая последняя ночь. Как с Клеопатрой. А завтра уже будь что будет. Вот тогда она узнает. Пожалеет, что зажала несчастные двенадцать штук. Она же в магазине столько за день зарабатывает. Пожертвовала сыном, чтобы сэкономить дневную выручку. Такие заголовки во всех газетах. Прославлюсь на фиг. О моей истории снимут кино. Даже прикольно. Или наоборот, будут пугать детей. Не будешь спать, придет злой Дюша и зарежет тебя. Интересно, о чем сейчас думает Маронов? Спит, наверное, спокойно и не знает, что завтра его убьют. Куда надо бить ножом, чтобы убить одним ударом? В сердце не попадешь, там ребра. Значит в живот. Говорят, это больно. Я же не хочу, чтобы ему было больно. Я просто хочу его убить. Нет, не хочу, я должен его убить. А может, не ездить вообще? Спрятаться? Тогда Сека еще кого-нибудь сюда пошлет, чтобы меня убить. А если в милицию пойти? Ой, да видел я эту милицию. Сидит там такой Колька Кустов, ему на все наплевать. Что, он мне охрану устроит у дома? Или поедет Секу арестует.

Моя белая футболка лежала на полу. Я тихонько подкрался к кровати и лег рядом. Оксана уже спала. Голая. Прекрасная. Я смотрел на затылок Оксаны, на ее шею и плечи. И мне хотелось заорать оттого, что она так близко от меня и так далеко. Мне хотелось умереть за нее. Или убить.

8. Утро

ОКСАНА. Утром мы не разговаривали. Маман покормила нас завтраком – пересушенной гречневой кашей и кофе, вернее, как она выразилась, кофэ. Потом она вызвала меня на веранду и дала двенадцать тысяч. Сказала, чтобы ни в коем случае не отдавала Дюше, а сама отнесла комендахе. И чтобы комнату выбирала с видом на солнечную сторону.

АНДРЕЙ. После завтрака мама увела Оксану на веранду и что-то ей там втюхивала. Я больше всего боялся, что Оксана ей проболтается. После вчерашнего ей какой резон притворяться. Но видимо она ничего не сказала, потому что вернулись обе довольные.

МАМА. Ну что, голубки, долгие прощания – лишние слезы. Марш на автостанцию.

АНДРЕЙ. И мама вытерла слезу. А потом еще одну. Обняла Оксану, а мне погрозила кулаком. Добренькая мама. Ну прощай, извини, если что не так. Жди новостей и не падай в обморок.

ОКСАНА. Я хотела сразу сказать ему про деньги, а он пошел вперед, как будто идет не со мной. Так и шел всю дорогу впереди, как будто он сам по себе, я сама по себе.

АНДРЕЙ. Я боялся на нее посмотреть, боялся сказать что-нибудь. Мне казалось, что она тут же высмеет меня или скажет что-нибудь обидное. Я шел немного впереди, чтобы не встретиться с ней глазами и показывал дорогу.

ОКСАНА. Таким макаром и дошли до автостанции. Ладно, пусть помучается немного, скажу потом, когда в город приедем. И деньги отдам. Конечно, на фига они мне. Он попросил меня подождать в автостанции, а сам пошел в вагончик. Что-то ему там надо было купить.

АНДРЕЙ. Хорошо, что я вспомнил – я же забыл свой нож у дороги, когда Оксана поймала машину. Я зашел в вагончик и купил складной нож с железной ручкой. Потом пошел на автостанцию. Оксана лежала на скамейке у окна и все старухи смотрели на нее. А она смотрела на старика, который пытался позвонить с телефона-автомата.

ОКСАНА. Цирк. Висит на стене телефон-автомат без трубки. Подходит к нему этот дедок, засовывает монету и пытается набрать номер. Понимает, что что-то не то. Типа, гудок должен быть, или еще что-то. А трубки-то нет. Минут пять он тупил перед этим телефоном. Потом отошел, к бабке своей сел.

АНДРЕЙ. Я пошел к кассе и купил два билета до Оскола.

9. Автобус

АНДРЕЙ. Сколько там дают за убийство. Лет восемь. Минимум. Мне будет двадцать семь. Вся молодость. И потом уже все. Доживать где-нибудь тихо. Грех замаливать. Господи, прости меня грешного. Нет, так нельзя. Если я сейчас уже раскаиваюсь, но все равно иду и собираюсь согрешить, так не считается. Если на самом деле раскаиваюсь, тогда не надо убивать. Надо пойти и сказать Секе – пошел на фиг. И пусть меня убивают. Зато тогда точно в рай попаду. А если нет рая? Вообще ничего нет. Не может же быть, чтобы у нас такая наука, а до сих пор не выяснили, есть рай или нет. И Бог есть или нет? Как-нибудь на квантовом уровне. Может у нас и не такая крутая наука, одно очковтирательство. Сейчас читаешь про какое-нибудь средневековье – эх вы, темнота, неужели непонятно, что Земля крутится вокруг Солнца. Это же элементарно, солнечная система. И они их всех на костер. Интересно, Джордано Бруно сейчас в раю или в аду? Что если на самом деле ты попадаешь после смерти туда, где был в последнюю секунду жизни. То есть в огонь. Рассказывали, как тетка из Шиченги одна сама себя сожгла. Обычная тетка, жила себе тихонько с сыном. Сын школу закончил, уехал в техникум. Она одна жила и потихоньку сошла с ума. Ночью взяла канистру бензина, пошла на поле, облила себя и сожгла. Это же ужасно, наверное, горишь, кругом огонь, боль и никак не умираешь, хочешь умереть, чтобы все кончилось, а горишь и горишь. А потом умираешь и опять в огонь, только теперь уже навечно и надеяться не на что. Не то, что когда ножом в живот. Хотя в живот тоже больно, там кишки, можно долго умирать. Лучше в сердце, но можно в ребра попасть, надо навык. Неужели я и правда его убью?

ОКСАНА. В автобусе пахло луком. Слева от нас сидел красавец-мужчина – в пиджаке, белой рубашке в горошек, спортивных штанах и резиновых сапогах. Еще прическа – спереди коротко, сзади до плеч. И усы. Сидит и сам понимает, что красивый и все бабы в автобусе его хотят. Вот выйти за такого замуж. По выходным, наверное, в лес ходит. Придет, шмяк зайца на стол, а я воду грею ему ноги мыть.

АНДРЕЙ. Прятаться бесполезно. Все знают, что Маронов Секе должен и я Секе должен. И Оксана сразу все расскажет, как только менты появятся. Там же такие допросы подробные, ее все заставят рассказать – и про то, как мы пытались сексом заняться, а у меня не встал. Следак будет смеяться, наверняка будет пацан молодой, меня года на четыре старше. Дело-то ясное, зачем опытных сотрудников привлекать, пусть молодяжка потренируется на кошечках.

ОКСАНА. За окном мелькали деревья. У дороги – кусты, потом осины, а дальше – березы. Я все деревья знаю, со школы, с природоведения. А леса все равно боюсь.

АНДРЕЙ. Ей меня вообще, наверное, не жалко. Если бы у нее была кошка, и у нее был выбор – чтобы убили меня или ее кошку, конечно, она выбрала бы, чтобы убили меня.

ОКСАНА. С мамой летом жили, уже когда папа умер, решили йогой заняться, чтобы похудеть. И сидим уже ночью, семечки щелкаем перед телевизором, а мама вдруг говорит – как мы хорошо йогой занимаемся. И давай обе смеяться…

АНДРЕЙ. Я посмотрел на нее так, чтобы она не заметила. Она лежала, закрыв глаза и улыбалась. Посмотрим, как она заулыбается, когда я его убью у нее на глазах. Одним ударом. На! Под ребро – на! И он смотрит такой, а все уже. Жизнь уходит. Да, хочу, сделаю. Буду жить. И в тюрьме живут, привыкну. Буду убивать. Буду убийца. Я уже его убил. Я убийца.

ОКСАНА. Я проснулась оттого, что автобус остановился.

АНДРЕЙ. Приехали.

ОКСАНА. И только когда мы вышли из автобуса, и я увидела не городской вокзал, а какой-то покосившийся навес с надписью Оскол…

АНДРЕЙ. Она как заорет – ты куда меня привез, идиот?

ОКСАНА. Он сказал, что, если я хочу, то могу подождать его здесь. И пошел к телефону-автомату. У этого автомата была трубка. Я пошла за ним, ничего не понимая.

АНДРЕЙ. Я позвонил Мишке Копцеву и спросил у него, где живет Маронов. Он дал мне адрес.

ОКСАНА. Не надо никого убивать.

АНДРЕЙ. Это еще почему?

ОКСАНА. Я сказала – не надо. Твоя мама дала мне деньги. Я тебе сразу хотела отдать, но ты же ломанулся, как дурной.

АНДРЕЙ. Она достала из кармана деньги.

ОКСАНА. Двенадцать тысяч. Отдашь Секе и все.

АНДРЕЙ. Я разозлился. Как эта дура не понимает, что деньги теперь ничего не значат по сравнению с тем, что я буду жить, а Маронов сейчас умрет. Буду жить.

ОКСАНА. И он пошел по улице.

АНДРЕЙ. Я думал, она останется на автостанции, купит билет и уедет, но она пошла за мной. Сначала мне было важно, чтобы она видела, а теперь плевать. Она теперь тоже ничего не значит.

ОКСАНА. Солнце светит в затылок, скоро пробьет дыру в голове, и из нее вылетит бабочка, и я умру. И мне не нужно будет идти за ним. Всю жизнь.

10. Двор

АНДРЕЙ. Мы вошли во двор, и я сразу увидел Маронова. Он сидел на детских каруселях. Рядом с ним сидело два пацана постарше, лет по двадцать пять. За его спиной на балконе второго этажа стоял мужик и курил. Нормально подготовились. Мишка, что ли, стукнул? Ничего, я успею завалить его, и, может быть, еще одного.

ОКСАНА. Андрей сказал, чтобы я не подходила ближе. И не убегала, когда он упадет и его будут бить, чтобы у них не проснулся инстинкт охотника.

АНДРЕЙ. Я сунул руку в карман и нащупал рукоятку ножа. Мне придется его достать, потом взять левой рукой за лезвие и открыть. Долго, слишком долго. Если все сразу накинутся. Нужно их как-то отвлечь, о чем-то заговорить. Кто их предупредил? Мишка Копцев, без вариантов.

ОКСАНА. Он подошел к ним и поздоровался.

АНДРЕЙ. Я сказал, что я от Секи. Маронов нервно тряс ногой. Остальные двое были спокойные.

ОКСАНА. Маронов – это такой невысокий мальчик с длинными коричневыми волосами. Я его один раз видела в институте, у него майка была такая прикольная с комиксом про приключения члена.

АНДРЕЙ. Маронов достал из кармана целлофановый пакет и протянул мне.

ОКСАНА. Андрей отшатнулся назад, а один из больших парней засмеялся и сказал – не ссы, не пистолет.

АНДРЕЙ. Маронов сказал – здесь все пятьдесят штук. Он специально позвал свидетелей, чтобы все видели, что он отдал деньги.

ОКСАНА. Андрей продолжал правую руку держать в кармане, взял деньги левой и долго не мог засунуть их в карман, все попадал мимо кармана.

АНДРЕЙ. Маронов сказал – смотри не потеряй, отцу пришлось мотоцикл продать.

ОКСАНА. Андрей сказал – не потеряю.

АНДРЕЙ. Напряжение прошло. Старшие парни, кажется, хотели еще поговорить, покурить или может даже выпить. Но я сказал – все, мужики, с вами приятно иметь дело, счастливо.

ОКСАНА. Мы пошли. И я услышала, как за спиной один из старших парней сказал другому – а давай догоним их у автостанции и отнимем бабки.

11. Автостанция

АНДРЕЙ. На автостанции мы поругались. Она сказала, что ей противно со мной находиться, и она не хочет, чтобы я ехал с ней.

ОКСАНА. Он порол какую-то ерунду про то, что ехать одной опасно. Тогда я сказала – отдай деньги мне. Даже если они захотят нас догнать, они не подумают, что деньги у меня. Они будут тебя искать. А ты поедешь на следующем автобусе.

АНДРЕЙ. Я понял, что она просто хочет от меня избавиться. Что ей со мной неприятно и согласился.

ОКСАНА. Он отдал мне пакет с деньгами. А я вернула ему его двенадцать штук. Все, мы в расчете. Больше никогда.

АНДРЕЙ. Я посадил ее на автобус и когда вышел со станции, увидел двух старших парней, которые шли мне навстречу. Я развернулся и побежал. Они побежали за мной. Я убегал по улице, потом свернул во двор двухэтажного дома, хотел схватить полено из поленницы, чтобы отбиваться, понял, что не успею. Вбежал в дом, дернул дверь квартиры – она была заперта. Начал стучать и кричать «Помогите! Убивают!» Тут они догнали меня, схватили и потащили на улицу. Они так запыхались, что даже не стали меня бить. Поставили на свет и стали обыскивать. «Где деньги?» – спросил один. «Уехали» – сказал я. «Куда?» – удивился он. «Девушка увезла». Второй говорит – «Я же тебе говорю, на фиг нам это надо». Второй сунул мне кулаком в зубы и говорит: «Врешь, где деньги». Второй его оттаскивает: «Пошли, чего не видишь, нет у него ничего». Первый такой: «Тогда почисти мне ботинки». Второй его обнял за плечи и говорит мне «Уходи отсюда». И я ушел. Потом понял, что у меня же были деньги, двенадцать штук, простоя про них забыл и они их не нашли. Иду и смеюсь. И даже напеваю что-то.

Вернулся на станцию, купил билет спокойно и поехал в город. По дороге я думал о том, что даже если я никого не убил на самом деле, я это сделал в своих мыслях и значит, мне уже никогда не будет прощения. Потому что я уже тогда, когда решил убить, знал про то, что это грех и что я в нем потом буду раскаиваться. Бог же не лох, он все понимает. Только если так думать, то тогда вообще никто никогда не спасается. В раю пустовато малость. Потому что в мыслях все грешат. Даже монах какой-нибудь сидит в своей келье и думает – вот, всю жизнь я терплю лишения, молюсь, а после смерти Иисус Христос посадит меня рядом с собой, и все будут говорить – «У, какой крутой монах, с самим Христом сидит». Гордыня. Чего, не грех, скажете? И все главное ради чего? Вообще впустую все. Только с Оксаной познакомился. Вот если бы все ради любви? А может, я ее люблю? Конечно, люблю. Я же из-за нее все. Или из-за себя? Секу боялся? Я и сейчас его боюсь. Как Тугаринова. Зря. Вон, Тугаринов в могиле, а я жив и даже никого не убил. А вот бы и с Секой что-нибудь случилось. Тоже бы повесился. Или отравился некачественной водкой.

Сейчас приеду, пойду к Секе сразу, заберу ее, и будет жить у меня в комнате. Мне даже хочется просто смотреть, как она улыбается. Каждый день. Черт, долго еще ехать? Я за эти два дня наверное километров двести проехал. Все еду, еду в далекие края.

12. Общага. Вокзал

АНДРЕЙ. Я вошел в общежитие и увидел Никипелова, который сидел на скамейке напротив двери. Он сказал мне, что сегодня ночью Секу выбросили из окна седьмого этажа. Пришли играть местные мужики, он их обыграл. Не надо было их обыгрывать, но он сразу сказал – я хочу мотоцикл купить, поэтому я сейчас вас обыграю. И обыграл. Они естественно решили, что он сжульничал. Последнее, что он сказал – про какую-то музыку, которую он слышит. Менты приходили, никого не нашли, никто ничего не сказал, дураков нет с местными связываться. Я спросил, где Оксанка? Никипелов как-то странно посмотрел на меня и сказал, что она уехала домой. Типа, ей же теперь негде жить. Я спросил – давно уехала? Никипелов пожал плечами. Минут двадцать назад.