Светлоглазая и Математик

Единозвучие после звездопада

Всегда ли работа Математика и Светлоглазой была героической? Однажды сразу после звездопада им пришлось вставать рано-рано утром, садиться на электричку, ехать за город и, аккуратно ступая в сиянии только что взошедшего солнца, собирать осколки упавших накануне звезд в большие брезентовые мешки.

– Даже звезды иногда падают, – сказала Светлоглазая, оглядывая широкое поле разнотравья, в котором укрытые белой сахарной пудрой снега лежали серебристо-хрустальные стеклышки. – В первый раз на таком задании. Грустно.

– Солнце вот тоже каждый день падает относительно линии горизонта, – сонно пробормотал Математик, спрятал зевок в воротник куртки и продолжил, – но что-то люди не торопятся его оплакивать. Смотри, как нужно делать.

И он откопал в снегу одну звездную скорлупку, взял ее обнаженной рукой, слегка встряхнул и извлек наружу маленький белый огонек, который, нежно посияв миру, тут же взлетел вверх.

Оставленные звездой осколки полетели в мешок.

– Они падают, чтобы разбить свою оболочку, – пояснил Математик, – и стать ярче. Иногда им трудно выбраться из-под останков своего прошлого, и тогда мы помогаем.

А дома Светлоглазая и Математик помололи звездные черепки в большой медной ступке, собрали получившийся порошок в зеленые сундучки, которые отдали матросам. В темных трюмах сундучки пересекли море, а в порту их встретил Песочный Человек – Оле Лукойе. По ночам он ходит от дома к дому, заглядывая в детские спальни, и посыпает хорошим детям своим сонным порошком глаза, чтобы они видели добрые сны. Вот и скажи теперь: есть в этом героизм или нет его?

Единственной

Лучшей подругой Математика была Теорема Ферма – девушка с виду простая, но понятная далеко не всякому.

– Не нравится мне твоя сослуживица, – сказала она однажды при личной встрече. – Ни звания, ни логического мышления. Мне кажется, если бы ты, как и раньше, работал в расчетном центре, а не лез в оперативную работу, достиг бы куда больших успехов.

– Так у тебя претензии к Светлоглазой или к тому, что я из кабинета на свет вылез? – уточнил Математик, зная, что Теорема Ферма смутится. – Как бы то ни было, меня все устраивает.

– Но я все же думаю, что аналитическая работа была куда безопасней. А Светлоглазой твоей только дай какое-нибудь усложнение отсечь. Бедность внутреннего мира налицо.

– Ну, если уж говорить о внутреннем мире… Помнишь, я пару лет назад надорвался на работе? – спросил Математик беспечно. – У меня еще из рваной раны чуть внутренний мир не выпал – думал, так навсегда пустым и останусь.

Теорема Ферма кивнула.

– Я тогда решил, что если уж терять себя, то только ради чего-то по-настоящему значимого и важного. И знаешь, так уж вышло, что, приняв это решение, я не только больше ничего не потерял, но и нашел много всяких штук, которые делают меня полнее. По Тьюрингу.

– Ой, да брось, «полнее». Как был тощим, так и остался, – фыркнула Теорема. Она все прекрасно поняла, но по старой привычке решила показаться немного проще.

Ё – Ёмкость

Это то, сколько всего разного ты можешь в себя вместить. Горя и радости, минорного и мажорного, зеленого и красного, памяти и прощения. У этого хитрого свойства есть одна довольно забавная особенность: если класть в себя побольше терпения, твоя емкость увеличится. Главное – не переборщить. Потому что если терпение лопнет, получится весьма неловко.

В такой ситуации ты сказал бы, что, по закону Мерфи, неподалеку от находящегося на пределе терпения всегда найдутся острые углы.

Ж – Жизнь

Жизнь – это необязательное развлечение. Его можно прервать в любой момент. Это так же просто, как перестать есть пирожное, если оно не нравится; уйти с неинтересного спектакля или отказаться от дружбы, утомительной для обоих.

Более того! Точно так же, как пирожное, спектакль, дружба или другие необязательные развлечения, жизнь должна радовать и делать тебя счастливее… Ну, или вызывать хоть какие-то чувства, иначе уж совсем плохо.

Аналогию можно продолжить, но, уже исключив несколько элементов: лишь только осознав, что пирожное невкусное, а спектакль неинтересен, ты не сделаешь их лучше. Однако, отравленную прошлым или эгоизмом дружбу можно очистить, и она снова будет заставлять всех ее участников улыбаться. Бросать необязательно, когда можно спасти. Стоит ли говорить, что и жизнь можно починить практически на любом этапе?

Впрочем… Мне ли говорить о спасении жизни? Да еще и не чьей-нибудь, а своей собственной? Ведь порой мне не хватает решимости просто перестать жевать невкусное пирожное. Так мало.

Впрочем, если сегодня все действительно так, посмотрим, что будет завтра. Жизнь все же длиннее спектакля, да и антрактов у нее побольше.

Железный век

В квартире №0 входная дверь отсутствовала по уважительным причинам, зато входных окон было аж два.

– Слушай, Светлоглазая, – сказал Математик задумчиво, – давай заклеим наши окна обоями? Мне кажется, это будет очень здорово.

– Тебе кажется, – покачала головой Светлоглазая. – Этого только не хватало – и так света мало.

– Уверена? – уточнил Математик. – Я звонил своим коллегам на восемьдесят лет вперед, и они сказали, что в год ближайшего миллениума все будут так делать.

– Твои коллеги – странные, – заключила Светлоглазая, – чем они там вообще занимаются?

– Прикладной математикой, – поведал Математик, а потом пояснил: – но они называют себя программистами.

Журавль в руке, Тоска в небе

Иногда даже на почти неунывающего Математика находила Тоска. Впрочем, он особенно и не прятался.

Найдет на Математика Тоска, а он ее под одеяло спрячет, сладостей туда принесет, книжку не очень умную про приключения подаст, на диван подле ляжет, до десяти с закрытыми глазами посчитает, а потом не ищет.

Найдет на Математика Тоска, а он ее выходит, как раненую птицу, и отпустит. Потому что доброта у Математика – общая. Для всех хватит. Даже для Тоски и него самого.

Найдет на Математика Тоска и снова потеряет. А потом опять найдет. Так они и играют, пока Темный Всадник наблюдает за ними, тихонько улыбаясь под капюшоном.

Жажда перемен

– Мышь Эйнштейна? – Светлоглазая вложила Меч Оккама в ножны. – И чем же она так опасна?

– Ты же в курсе, что, согласно квантовой теории, наблюдатель частично создает наблюдаемое? Ну так вот. Однажды Эйнштейн сказал, что с этой точки зрения выходит, что даже мышь, посмотрев на Вселенную, может ее изменить, – тоном учителя поведал Математик, загружая в походный рюкзак головку сыра. – Ну и с тех пор все пытаются эту самую мышь поймать. А то мало ли что? Правда, здорово, что мы напали на ее след?

Что-то в словах Математика показалось Светлоглазой нелогичным. Но она давно усвоила, что спорить с упрямым коллегой бесполезно, и поэтому просто собралась в экспедицию. Так же, как обычно.

Долго шли герои, и все по полям (особенно тяжело было идти по бозонному). Им по пути встречались разные домики и качели, всяческие величины, одинаковые дни недели (сплошные среды) и много другой полезной ерунды, пока однажды на оставленной детьми игровой площадке они не увидели Потерянную Дверь – прямо на разрисованном цветами и флагами входе в бомбоубежище.

За Дверью в треснувшей чайной чашке спала старая слепая мышь. Когда Светлоглазая и Математик вошли, она лишь слабо подняла на них голову.

– Здравствуйте, – сказала Светлоглазая, – простите, что потревожили. Мы просто хотели узнать, правда ли, что вы можете изменить мир?

– Правда, – ответила Мышь Эйнштейна, – так же, как и ты.

(Я) Же

– Слушай, – однажды очень тихо спросила Светлоглазая, – тебе не тяжело со мной дружить? Я же… Ну… Сложная.

Когда Математик был еще совсем маленьким, засыпая, он крепко-крепко обнимал свою страпельку.

– Когда я вырасту, – говорил маленький Математик маме и Теореме Ферма, пока все они, строго соблюдая очередь, катались с горки, – моя страпелька тоже подрастет. Она достигнет астрономического размера и перестанет быть гипотетической.

– А что такое страпелька? – невинно хлопая белыми ресницами уточняла маленькая Теорема Ферма. Она знала ответ, просто любила задавать один и тот же вопрос снова и снова.

– Это гипотетический объект, гипотетически состоящий из «странной» материи, – спокойно повторяла мама Математика и сразу после этого, бессовестно нарушая очередь, обгоняла детей и скатывалась с горки, да так лихо, что заканчивать фразу приходилось уже внизу, – ученые придумали его, чтобы объяснить то, что у них не объясняется.

– Ну и что, что гипотетическая?.. Она мягкая и добрая. И она мой друг.

– А помимо того, что страпельки могут достигать заметных и даже очень-очень заметных размеров, теоретически они могут делать странным все, до чего дотронутся, – иногда добавляла мама Математика. А иногда не добавляла. Зависло от времени года.

– Значит, если ты будешь дружить со странными, то можешь заразиться от них странностью? И вся Земля будет странной? – притворно пугалась Теорема Ферма. Она хорошо знала свою простенькую роль и поэтому иногда немного переигрывала. – Ты должен перестать дружить с такой опасной частицей.

Но Математик не слушал Теорему Ферма. Засыпая вечером, он все равно крепко-крепко обнимал свою гипотетическую страпельку, и мама снова и снова говорила ему, что гордится им.

– Сложным можно назвать все, что не является простым, – ответил подросший Математик на вопрос Светлоглазой, – среднего почему-то не дано. А за меня не волнуйся: странностью я переболел в детстве, а после такого осложнения не пугают.

Желанное

Зеленый Кит плавно опустился над чердачными окнами в крыше квартиры №0. Когда-то давно он и сам появился в результате несанкционированного расширения вселенной, однако по причине галактического дефицита китов его было решено оставить в покое.

Внизу, невнимательно поглядывая в непроглядную космическую темень кофейной турки, Светлоглазая плакала от усталости. Что она сделала сегодня? Она встала в полдень, расчесала собравшееся в воронье гнездо волосы и поставила на плиту кофе. Эти действия страшно ее утомили.

– Неужели это никогда не кончится? – спросила Светлоглазая вслух саму себя. – Наверное, только чудо спасет меня.

Чудо летало наверху, плавно помахивая плавниками цвета изумрудов, леса и болотной ряски. Беда была в том, что для Светлоглазой оно было всего лишь статистической погрешностью.

Жульничество

Для Математика было очень нелегко проснуться утром, и ни громкие будильники, ни обещания завтра встать пораньше, ни варение кофе со вчера на завтра – не помогали.

Светлоглазая легко просыпалась, но потом быстро засыпала обратно: каждое утро ей было сложно найти причину, чтобы встать. Даже если снаружи рассыпалось на мелкие лазурные осколки небо, а починить его могла только она. Даже если новорожденные солнечные птицы выклевывали озоновый слой острыми клювами, и только Светлоглазая могла приманить их к воде бликами и приучить к растительной пище.

Мотивации было недостаточно, и она снова растворялась в постели, как ложка растворимого кофе в кипятке. Того самого, который давно остыл, потому что Математик заварил его еще вчера.

– Вечером я тяжело засыпаю, потому что засыпана тревогами. А утром рассыпаюсь. Могу спать по двенадцать часов каждый день, потому что кажется, что снаружи, за пределами одеяла, мне совершенно нечего делать, – говорила Светлоглазая, объясняя очередной утренний подъемный провал.

– А я просто никак не могу проснуться, – пожимал плечами Математик. – Никаких сложностей нет. Кроме, собственно, просыпания.

Так они и договорились. Теперь по утрам Светлоглазая будит Математика, а тот спускается вниз, в магазин очень важных причин, который расположен у них перед домом и на завалявшуюся в кармане мелочь покупает для Светлоглазой «Смысл Жизни На Сегодня» – суррогатный продукт, который хорошо годится разве что на завтрак. Зато бодрит.

Жадность

Перед Солнцеворотом принято подводить итоги года. Но Светлоглазая в очередной раз решила, что хвалить ей себя не за что. Она не понимала и не хотела понимать, что, не пересчитывая все то хорошее, что случилось с ней за год, не обращая внимание на все то, чего добилась, она подводит только себя.

Желчность

В канун Солнцеворота Демон Максвелла, Демон Лапласа, Физик и Математик встретились привычной компанией, чтобы выпить, расслабиться и обсудить числа, формулы, температуры и другие сплетни.

– В зимние праздники маленькие демоны, если они себя хорошо вели, конечно, получают в подарок мысленные эксперименты, – сказал Демон Максвелла с выражением ностальгии на лице. – Со мной такое тоже случилось. Я был очень маленьким тогда. Микроскопическим.

– А маленькие физики не ведут себя хорошо, – поддержал разговор Физик, забирая из рук расслабленного Демона Максвелла бутылку Клейна. – Многие из них именно зимой начинают вести свои первые тетради наблюдений и опытов.

– А я думаю, что главное – это не как ты себя ведешь, а куда, – сказал вдруг Математик, и все с большим удивлением посмотрели на него.

– Так и знал, что работа рано или поздно тебя доведет, – подвел закономерный итог Демон Лапласа.

Жертва

Однажды в городе я встретила свою старшую сестру. К тому моменту минуло шесть лет, как мы не виделись.

– А что это у тебя за спиной? – спросила гулявшая со мной маленькая Девочка в Легком Платье, которая явно не обратила внимание на то, как нам обеим неловко. – Выглядит совершенно нелепо.

– Это лезвие Оккама, – невозмутимо ответила Светлоглазая, – оно помогает мне отсекать от мира все ненужное. Мы очень дружны.

Девочка в Легком Платье удивленно нахмурилась. Я думаю, Меч Оккама нахмурился тоже, но в ножнах это было не заметно.

– Я думала, что это метафора, – подумав, сказала Девочка в Легком Платье. – Разве можно дружить с метафорой? Она же ненастоящая.

– Да, но она оказывает на мою жизнь гораздо большее влияние, чем большинство людей. Помогает найти свою дорогу, победить сомнения и понять главное. А разве это не больше, чем, скажем, совершенно реальные бриллианты в серьгах, которые надевают только по большим праздникам?

Мы со Светлоглазой так и не поговорили. Наверное, я оказывала на ее жизнь недостаточно влияния.

Жарко

Солнцеворот Математик и Светлоглазая отмечали вместе. Весь короткий день они прогуляли по городу, разыскивая глазами самые красивые дома, а ночью расставили по полу квартиры №0 свечи, почистили окна на крыше и стали смотреть на звезды.

– Чего бы ты хотел в Новом году, друг мой? – спросила Светлоглазая, чувствуя, что глаза ее слипаются от простого счастья быть дома и не тускнеть от тоски.

– Чтобы ты реже болела, – искренне ответил Математик. – Нет ничего плохого в том, чтобы грустить. Но мне кажется, что печаль мешает тебе заниматься тем, что ты хочешь. Получается, что половину времени, в которое ты могла бы делать то, что тебе интересно, ты плачешь. Это значит, что твоя жизнь в половину менее интересная, чем могла бы быть. А чего бы хотела ты?

– Чтобы кто-нибудь украл твой первый поцелуй. Мне кажется, по-другому мы от него не избавимся. Занимает половину кухни, – фыркнула Светлоглазая.

Математик засмеялся.

– Никто не знает, что у меня завалялся такой хлам. Так что вряд ли грабители заинтересуются.

– Не хлам, а антиквариат.

Дед Колесо, покровитель новогодних каникул, разносящий в эту длинную ночь подарки, подслушал этот разговор и записал его в свой тяжелый блокнот. Он подумал даже, что, в принципе, мог бы забрать первый поцелуй Математика с собой прямо сейчас, раз он всем так мешает, но решил, что этот молодой человек вел себя недостаточно хорошо.

Жилье

У Светлоглазой и Математика редко бывали гости. Возможно, это было как-то связанно с тем, что пятиэтажный дом, на шестом этаже которого располагалась квартира №0, находился на площади Треугольника. Найти ее было не сложно, но так лень!

Поэтому праздники эти двое чаще всего проводили вместе.

Жуть

А еще темной ночью Солнцеворота Математик и Светлоглазая играли в душевные прядки. Каждый из них отворачивался к стене, считал до ста, а потом начинал искать себя.

– А как понять, что ты проиграл? – уточнила Светлоглазая прежде, чем они начали.

– Ну… когда ты заметишь, что не находишь радости в том, что делаешь, ощутишь легкое общественное давление в области ежедневной рутины и поймешь, что больше всего на свете хочешь заниматься чем-то совсем другим, но уже довольно долго врешь себе, что это не так, можно начинать искать в другом углу, – пространно ответил Математик.

Он и сам плохо понимал правила. В первую очередь потому, что никогда себя не терял.

Житейские вещи

– Следующая остановка есть? – крикнул водитель трамвая в пустой салон. Светлоглазая нахмурилась. Раз этот человек был не вполне уверен в существовании следующей остановки, значит, в его разуме уже начало расширяться сознание. А по долгу службы, даже в выходные она не могла этого допустить.

– И что мы будем делать? – спросила Светлоглазая, беспомощно посмотрев на Математика. – Я же не могу отрубить ему голову, чтобы его сознание не расширялось куда не надо?

– Наслаждаться поездкой, – сонно ответил Математик, натягивая шарф на лицо, а потом и вовсе зевнув. – С этим человеком все в полном порядке. Относительность следующей остановки прямо пропорциональна пустоте вокруг.

– Кажется, я не поняла метафоры, – честно призналась Светлоглазая.

– Потому что это не метафора, а трамвай. Обычный звездный трамвай, проезжающий по снежным облакам. Ничего необычного. Иногда ты ищешь сложности там, где их нет. Наслаждайся поездкой, а если я усну, крикни водителю, чтобы остановился возле летающего Зеленого Кита.

Жалобы

– Иногда мне хочется стабильности, – сказал Демон Максвелла Математику несколько лет назад, – постоянства. Вот казалось бы – я занимаюсь упорядочиванием этого мира. Слежу за тем, чтобы теплое и быстрое было справа, а холодное и медленное – слева. Однако сам я всегда в центре событий. Рядом со мной нет порядка, только шныряющие в разные стороны молекулы. Я бы хотел уравновешенной температуры внутри и снаружи.

– Вообще, я не очень хороший советчик, – честно признался Математик, – моя коллега, к примеру, постоянно грустит, и я далеко не всегда могу ее утешить. Однако, у меня есть для тебя совет, и даже неплохой, как мне кажется: найди свой угол.

– Свой угол? – Демон Максвелла величественным движением развел руками в знак непонимания (как ему одновременно ухитрялось выражать неосведомленность и вести себя, словно монарх и хозяин положения, оставалось загадкой).

– Ага. Подходящий только тебе. Стабильный. Я бы на твоем месте выбрал еще и прямой, с ними меньше мороки. Ровно 90 градусов – и никаких проблем.

Через несколько месяцев Демон Максвелла купил дом. Иногда даже неуместные на первый взгляд советы помогают наладить жизнь, приводя нас к нужному знаменателю и нужному числу градусов.

Журналы

– Что ты делаешь? – спросил Математик у Светлоглазой через закрытую дверь ее комнаты. – Я не видел тебя толком уже пару дней. Ты обходишь стороной гостиную, появляешься, только чтобы принять ванну и выпить чая. Я волнуюсь. Серьезно.

– Зря, – послышалось с другой стороны двери. – Я просто проявляю умножение к самой себе. Умножаю силы и любовь к своему телу и духу.

– А твое умножение никак не связано с изнурительными бесполезными тренировками, голоданием и самокопанием? – на всякий случай решил уточнить Математик. – Потому что в противном случае ты умножаешь себя на число меньше единицы.

– Нет. Я просто решила, что не выйду из комнаты, пока не доем все сладости и салаты, которые готовила к празднику. Заедаю их научным журналом о Теории Невероятности и Бодлером. Хочешь к нам?

Математик не хотел. Но чего только не сделаешь ради сладостей и хорошей периодики?

Жребий

Однажды Потерянная Дверь открылась прямо в сердце маленькой Девочки в Легком Платье. Я думаю, вы встречали такую девочку хотя бы раз в жизни – с растрепанными хвостиками, в разношенных сандалиях, под растерянным ее прямотой небом.

Светлоглазая и Математик хотели было забрать у этой Двери замочную скважину, так же, как делали это всегда. Но Девочка им не разрешила.

– Нужно дружить со всеми своими дверями, – сказала маленькая Девочка В Легком Платье, – даже с очень опасными.

– Но за порогом этой Потерянной Двери находится космическая Темная Энергия, – мягко возразила Светлоглазая таким тоном, словно точно знала, о чем говорит. – Держать ее в своем сердце – тяжело.

– Мое сердце будет каждый день тренироваться, поднимая тяжести, и станет сильным. Разве это не хорошо? К тому же, если Вселенная начинает расширяться внутри моего сердца, оно как часть Вселенной начнет расширяться тоже. Мне кажется, это здорово – когда твое сердце становится больше. А вам?

– Даже если его расширяет сплошная чернота? – уточнила Светлоглазая, отвечая вопросом на вопрос. – Это очень неприятно.

– Иногда неприятные вещи делают наши сердца лучше. По крайней мере мне так кажется, – сказала Маленькая Девочка и пожала плечами Взрослой Женщины, внутри которой она жила.

Жвачка

– Люди видят только то, что сами хотят увидеть, – сказал Кто-то Светлоглазой давным-давно.

– Странно, – подняла тогда бровь Светлоглазая, плохо изображая недоумение, – тогда почему я все еще частенько вижу тебя?

– Быть может, ты сама этого хочешь? – пожал плечами Кто-то и улыбнулся, то ли намекая, то ли извиняясь.

Светлоглазая сощурилась.

– Люди слышат только то, что сами хотят услышать, – задумчиво ответила она. – Но ты, конечно, прав. Мы сами выбираем, на что смотреть.

Сказав это, Светлоглазая развернулась и ушла.

(Им) же

Когда Математик и Светлоглазая поняли, сколько же в книгах пустоты, они не на шутку встревожились и сразу же доложили об этом начальству. Однако ответ вышестоящих был очевиден: «Оставить людям возможность читать между строк».

– Забавно. Значит те, кто читает между строк, думают, что все книги об одном и том же, – сделал вывод Математик, вытаскивая с полки свой любимый энциклопедический словарь. – И вряд ли им нравится читать. История-то очень скучная.

– Те, кто читает между строк, не только о книгах так думают, – ответила Светлоглазая и, опустившись в мягкое кресло, начала читать сказку о стае солнечных лисят, которую пару дней назад купила на ярмарке. – Им же хуже.

З – Завтра

Моя утренняя пробежка от прошлого начинается с первого шага в новый день. Я делаю глоток обещаний: повторяю, что все, что вчера лишало меня спокойствия, осталось позади. Я затягиваю шнурок угроз самой себе потуже. Я готова бежать.

И пусть, пролетая по рассветным улицам моего города, я не замечаю сегодняшнего дня. Пусть я споткнусь именно потому, что оглядываюсь. Пусть сегодня превращается во вчера так быстро, что я дышу им вместо воздуха. Пусть. Пока я не нашла более удобной дорожки. Пока я не знаю, как не подвернуть ногу, наступив во вчера, хотя обязательно узнаю. Потом. Это все равно гораздо лучше, чем темнота, которой была моя жизнь прежде. Солнце взошло. Уже почти взошло…

Каждый день, когда я просыпаюсь и выхожу на пробежку, я убегаю от своего прошлого, будто огромное чудище пожирает мое будущее. Я убегаю от него в панике и страхе, снова и снова повторяя себе, что это лишь легкая утренняя пробежка.