Мозг из жевательной резинки
Александра Нюренберг
Корректор Эстер
Иллюстратор LeoderLiebe
© Александра Нюренберг, 2019
© LeoderLiebe, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-4496-6653-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Домой
Последний день.
По карте океана прыгали дельфинчики. Карта – обрывок из учебника – была необычная, старинная, плоская, никаких объёмов и разумные родственники – эта седьмая вода на киселе – просто нарисованы среди обозначенных штрихом волн. Розово-жёлтые и скользко-гладкие на ощупь, как ракушка изнутри, стены Последнего Прибежища вздрогнули, будто ракушку кто-то тронул пальцем. Это означало, что в десятке километров отсюда, ближе к поверхности, взорвали круговую бомбу.
– Пора!
Она грациозно, одним движением, приблизилась и заглянула ему в глаза. Его зрачки расширились, возбуждение готовности выражалось только в этом. Бит был значительно массивнее, чем Биррен, и двигался грубее – но сила, скрытая в его плоти, подкупала и завораживала. Она помнила, какое впечатление он произвёл на тех людей.
Бит взял карту из воздуха, где она парила, повинуясь их взглядам, и принялся что-то делать с бумагой. Биррен поняла и вечный оскал её красивых зубов, белый, как что? что они говорят там наверху в таких случаях? словом, чудесный этот оскал приподнялся к углам и без того приподнятых тонких губ.
Он сделал самолётик из карты и метнул в сторону, положив узкую сильную ладонь на её плечо.
Потом он протянул ей обе капсулы, и этот патетический жест растрогал Биррен. Он хотел сказать, что отдаёт в её руки жизнь. Именно ей…
Взрывы – мелкие вредные взрывы – сотрясали Последнее Прибежище. Закончилось всё ударом снизу, который отбросил Биррен в его объятия. Их тела переплелись, они ощутили крылья за спиной. И он, и она были, как два мускула в одной связке. Её нимб стал совершенно отчётлив, что свидетельствовало о крайнем напряжении всех её немалых интеллектуальных и нравственных возможностей. Над её головой, более удлинённой, чем у него, формы явственно обозначился тоненький золотой обруч.
Он взглядом спросил – не выронила? Она показала капсулы, зажатые в пальцах. Розовые лаковые лепестки когтей непроизвольно выдвинулись, перепонки истончились, как плавящийся воск.
Глядя друг другу в глаза, они испили зелье: он – сам, и тотчас торопливо прикладывал сосуд к её рту. Она так ждала боли, что пропустила первый её укол. Второй заставил её отчаянно закричать, и последнее, что она запомнила, прежде чем уйти во тьму, было прикосновение его рук. Бит не выпустил её и тогда, когда шквал отвратительных ощущений сотряс его мозг сильнее, чем жалкие людские взрывы.
Он не разжал рук… но мощная сила, что властна над жизнью, преодолела его.
Его зрачки сузились, как игольные ушки, когда он с грохотом, расплетая мощные кольца и ломая крылья, рухнул навзничь. Кисть его руки бессильно раскрылась, пальцы сводило, как от ожога, кожа уже начала сходить клочьями. Последнее Прибежище стойко выдерживало осаду ударов, самолётик, видно, случайно попав в поле его зрения, приподнялся и летал у купола. И вдруг клюнул бумажным носом. Сине-зелёные глаза с чёрными чечевицами зрачков более не могли удерживать его. Но в последнем усилии они нашли Биррен. Его любимая, его бесценное и единственное сокровище, безмолвно, без стонов переживала последние минуты…
(Фрагмент офисного разговора. Примерно году в двухтысячном после запуска программы Домой.)
– Вышло из-под контроля? Простите? Это вы так называете? О чём вообще речь?
Похоже, он просто нагнетал ярость. Фараон был пожилой человек, и дорогой костюм не мог скрыть усталости его тела, напичканного в течение семи десятилетий власти немыслимым количеством улучшателей.
Начальник внутренней разведки склонил голову. Его скромная причёска – выбритые виски и пунцовый гребень – свидетельствовала о том, что он не наследовал и не купил должность, а выслужил её. Это был его единственный недостаток. И до сих пор фараон не желал лучшего.
Впрочем, он, и впрямь, не желал.
– Каи, – сказал фараон знаменитым бархатным голосом и полулёг в гамаке, – оставим это, а? У нас война на носу, а вы мучаете дедушку страшными сказками о каком-то эксперименте, начатом нашими мифическими предками и забытом ещё при моём дядюшке, перехватившем власть, не помню у кого. Да, полно,… а может, ничего и не было? Люди древности такие странные. Может, это какое-то художественное произведение? Ну, знаете, в архиве они нашли. Якобы нашли. А ваши учёные решили, что это – правда, потому что они сумасшедшие.
Он протянул ногу для поцелуя, и Каи, припав к ботинку, понял, что тема исчерпана.
За день до запуска программы Домой.
– Костные остатки таза, одиночные волоски на морде… этого мало.
– Мы должны отдать себе отчёт, – возразила рослая женщина в мужской тройке, – почему власть решила финансировать программу Домой. Их покорила именно простота замысла.
Крохотный мужчина с большой головой кивнул и вернулся к своей мысли:
– …Мало, но вполне достаточно, чтобы пробудить у заведомых графоманов, коими по умолчанию являются государственные мужи, интерес к этой долгосрочной нудьге.
– Их забавляет мысль, что они сродни мифическим дельфинам или могут превратиться в них. – Невнятно послышалось из глубокого кресла.
Там скорчился человек в запущенной одежде, по виду – настоящий учёный. Пол его определить с ходу невозможно, подумала женщина.
– А то, что дельфины утрачены, как вид, подстёгивает их скудное воображение.
Яйцеголовый передвинул на столе фигурку – змея на стопке монет.
– Костюмы, запонки… недостаток движения… они с трудом выкраивают время, чтобы в теннис поиграть, а тут вы, милая, – обратился он к даме, – сообщаете им, что если миллион лет плескаться в море, можно стать гибким и сильным. А вы хорошенькая…
Женщина искоса взглянула на захихикавшего коллегу.
– Попросту они не должны отчитываться перед избирателями через миллион лет. – Доброжелательно проворчала дамочка. – И никакого подвоха. Им остаётся побеждать на выборах со слоганом: «Мы вернёмся в океан, чтобы завоевать сушу». Это лучшая рекламная шумиха со времён Хаммурапи с его популистской конституцией.
Она поднялась из-за стола.
– Нам нужно только следить, чтобы они аккуратно перечисляли деньги… И если через сто лет алмазы не обесценятся, потомки графоманов должны выплачивать нам горсть в установленный срок.
Учёный карла усмехнулся.
– В предложенном нам договоре упомянута уйма причин, по которым выплаты могут быть приостановлены. Скажем, президент не гарантирует, что через миллион лет не произойдёт революция или не пойдёт сильный дождь.
Он улыбнулся женщине, глядя снизу вверх.
– Поэтому нам нужно позаботиться о десятках поколений адвокатов, которые будут блюсти наши интересы в течение, по крайней мере, десяти тысяч лет. Я подобрал сведения о некоторых старинных фирмах. Куча маленьких адвокатиков, и в каждом сидит ещё один. Дети будут рождаться, зная, они рождены для миссии – защищать интересы участников программы. Эмбриончик с логотипом «Домой» на трогательной головёнке, каково?
Он пошелестел бумагами. Неухоженный учёный подтянул колени к подбородку и медленно обхватил их длинными руками. Этот безмолвный перфоманс явно посылал сигнал о протесте, но учёный всё же прибег и к вербалке.
– Мне, кажется, всё это не понадобится. Участники эксперимента смогут позаботиться о себе сами. …И как эти ребята в запонках не боятся.
Яйцеголовый довольно резко спросил:
– Чего они должны бояться?
– Ну, всё-таки это ведь довольно нелепая затея. А?
Карлик и рослая особа – она уже стояла у двери и даже взялась за дверную ручку – переглянулись. Хорошо сказано для того, кто всю жизнь обосновывал «затею» научной болтовнёй.
– Поздно. – Холодно отчеканила женщина. – Поздно у вас появилось чувство юмора. Они уже выехали на Побережье.
Дневник «домушника» первого поколения.
«Девятое сентября две тысячи девятнадцатого года от того дня, когда в маленьком городке родился Спаситель мира… или сорок второе Месяца Бурь тридцать пятого года от Сотворения нашего мира. Мир сотворён осенью. Ох…
Ночью акула порвала наши сети и сожрала, предположительно, трёхметрового синего тунца… Старик, наверное, решил покончить с собой. Его бедная башка печально скалилась, пока мы… В таком возрасте они прекрасно разбираются в ловушках. На рассвете вышли в море только втроём – у семерых в нашем гнезде морская цинга. Лекарь не знает, как это лечить. Я приходил к нему. Он долго толковал о приспособлении к среде, это что-то вроде ломки. Запас лекарств исчерпан, да они и не помогли бы нам. Не знаю – я не врач. Я ихтиолог. Я рыбак, будь оно неладно. Да и он тоже. После того, как умер наш первый лекарь, о системных медицинских знаниях нечего и говорить. Помню, что в первый год он часто толковал мне, что мы должны себя подстраховать… но я не нашёл никаких его записей на этот счёт. Опыты и записи прекращены десять лет назад. Я иногда просматриваю старые тетради… рыба ушла на север… решили назначить охоту на акул. Я знаю всех тварей у побережья, но удар у меня уже не тот».
Он посмотрел на свою пятерню в наростах и пятнах. Он забыл то, что написал, и потёр лоб.
«Я начал лысеть… охота на акул… сбор водорослей. Плантации захирели».
Он весь сморщился, припоминая. И поспешно нацарапал:
«Записать. Сынишка Дюйэвич, случай из детства. Она погибла тридцать лет назад… не хочу об этом. Позвоночник дарит мне каждое утро ощущение, будто я только что упал с велосипеда… растворяется он, что ли. Зрение… об этом лучше не надо».
Он часто делал абзацы, табанил плоскость листа зажатым в пятерне карандашом, желая оттолкнуться от написанного ранее, как толкал он лодчонку одним веслом по океану.
«… как хорошо, что Дюйэвич ушла молодой и нежной. Её пальчики не успели огрубеть, как и её душа. Да, её душа осталась молодой, и Спаситель взял её в свою компанию. Сын не похож на неё. Он похож на отца.
Его отец – уродливая тень того симпатичного и недалёкого красавца, которого я увидел тридцать пять лет назад. Он готов забрать последний кусок у меня, старика. Постоянно хочет жрать. Вертится возле меня с горящими слезящимися глазками. Впрочем, они у всех такие. Не понимает, что я терплю его в память о ней. Она была бы другая… Скоро у Дюйэвена появится внук или внучка. Я верю, что это будет здоровенький ребенок, по крайней мере, не такой, как те… как все наши дети за последние пять лет. В это-то я верю…»
Карандаш с трудом двигался по бумаге, выводя неуклюжие буквы. Строчки валились, как сети, крепежи которых подъели рыбы.
Он послюнил жёсткий, как дерево, палец и перелистал страницы к началу, вытащил себя из-за стола, валко подошёл к шкафу и нашарил на верхней полке первую тетрадь. Открыл, поморщился и, отодвинув на вытянутой руке, всмотрелся в бегущие убористые строчки:
«Сегодня первый день… мир сотворён. Здесь на побережье вдоль берегов океана собрались люди, которые должны будут вернуться в воду, как вернулись некогда предки дельфинов и других морских тварей. День был сутолочный, как и положено первому дню творения. Возможно, у нашего Создателя всё было лучше продумано… Десятки грузовиков и самолётов разгружались… плантация… моя новая куртка утонула, как будто только и ждала этого момента. У нас будут новые одежды.
«Я познакомился со многими из нас. Дюйэвен и Дюйэвич очень понравились мне – и он, и она такие молодые. Она застенчивая и хрупкая, но внутренняя сила светится в её глазах… смотрели с ними на летучих рыб. С ума сойти, что мы затеяли. …Конечно, их зовут вовсе не так. Я спросил её, зачем они взяли кельтские имена мужчины и женщины, спасшихся после потопа,… хотя и так понятно – для этих молодых людей, как и для всех нас, сегодня началась новая жизнь. Почему бы не обзавестись новыми именами? Многие протестовали против участия детей, но ведь дети появляются подобно цветам весной. Сотни детей расцветут на этих берегах, и когда-нибудь кто-то из них вынырнет из воды с победной улыбкой на устах. Если у него будут уста… быть может, пасть? Хищная и красивая…
«Пища наша насущная… нам предстоит посадить биллиарды ростков. Сегодня…»
Он закрыл тетрадь и попытался всунуть её на место – «всегда клади вещи на место и победишь», но у него не получилось. Он с досадой бросил её на стол и сел. Тетрадь, покоробленная, в срамных пятнах морского йода, сотни раз просохшая, упрямо раскрылась, как старческая, хорошо организованная и не сдающаяся память. Руки дрожали. Он уронил голову в жёсткий ковш ладоней. Потом снова нашарил карандаш и с трудом выпрямился. Написал:
«В том мире, кажется, что-то происходит. Мы видели, как прошёл караван самолётов… или это была большая стая птиц? Я устал, будь оно неладно. Наверное, я умираю».
Его поразило, с какой лёгкостью он поставил точку на бумаге.
Он уставился в тетрадь, словно не веря в то, что прочитал. Опёрся о край стола и встал. Колени подкосило, и он сел на земляной пол. Возле ножки стола зеленела симпатичная травяная кочка. Лёг на кочку тяжёлой головой в островках щетины и скорчился, натягивая обветшалый мешок, разрезанный в трёх местах, на глаза.
Первый день.
– Когда у тебя вырастет хвост, тебе непросто будет потребовать у президента свои проценты.
– Ну, а вдруг у президента будет хороший характер?
Здоровенный неулыбчивый парень односложно распрощался с лётчиком, снова запрыгнувшим в свой гидроплан. Лётчик выбросил ему последнюю сумку. Сумка издала тонкий стеклянный звук.
– Ого. Там у тебя что-то хорошее.
– Пустые пробирки.
– Так ты эскулап?
Парень пошёл прочь и помахал, не оборачиваясь. Лётчик, продолжая смеяться, задвинул остекление.
Парень остановился. Плотное тельце гидроплана, как спятивший от брачных эмоций дельфин, прыгало по воздуху над мягко вздымавшимися океанскими волнами. Лента побережья у подножия гор постепенно превращалась в муравьиную тропу. Ряд хижин островного типа со столбами посреди крохотных холлов и несколько домов на сваях уже были незримо связаны между собой людьми, снующими с мешками и сумками.
– Это гнездо номер один? – Спросил он, тщательнее, чем хотел бы, выговаривая слова на Языке Побережья, который они все учили в центре подготовки.
К нему обернулась молодая женщина, поднявшая с земли запаянный лоток с культурой планктона. Она приветливо кивнула и попыталась движением плеча устранить помеху – прядь гладких шёлковых волос, закрывших огромный зелёный глаз. Второй – точно такой же, отметил он про себя, властно забирая у неё груз. Она принялась протестовать. Высокий парень вышел из хижины, раздвинув плечом зашелестевшую занавеску из деревяшек и вопросительно, но без агрессии уставился на него.
– Ли У.
Он подумал, как выглядит со стороны – ширококостный, с крупными чертами лица, смуглая кожа. Лицо замкнутое, но располагающее, как записал в характеристике психоредактор – словно его утверждали на главную роль в сериале, а не в сомнительный проект на должность с неопределёнными полномочиями.
– Вы наш врач. – Полуутвердительно сообщил ему парень, забирая у девушки второй лоток. – Дюйэвен, ихтиолог.
Хочет ли он обменяться рукопожатием? Ли У упрекнул себя в мнительности.
– И плотник. – С удивившей его самого смиренностью подшепнул он.
– Дюйэвич. – Тем временем произнесла девушка. – Жена этого безумца, тоже ихтиолог.
Как она сразу раскидала вещички по полочкам. Мы все здесь умные. Эта мысль подняла ему настроение.
– И тоже сумасшедшая. – Добавил Дюйэвен и хохотнул так, что у Ли У от сердца отлегло. Просто недалёкий, весёлый и молодой – то, что надо.
– А это наша жрачка. – Дюйэвен указал подбородком на лоток в руках. – Бр-р. Верно?
Жена сказала ему – Тш, Тш.
Ли У вошёл следом за парнем в тёмную тихонькую комнату, под ногами упруго подавался песок – мягко стелет им побережье.
Выходя, он столкнулся с девочкой-подростком, огромные глаза, грациозная фигура, очень тоненькая. Он вежливо поздоровался.
– Каким будет наше оружие? – Услышал он голос вышедшего за ним Дюйэвена. – Эмма, не суетись.
– У нас нет оружия.
– Но будет. Пойдём-ка к водичке.
Ли У отказался «искупнуться на посошок, пока мы ещё ни в кого не превратились».
– Я бы хотел доложить о прибытии начальнику.
Дюйэвен смотрел на него со странным дружелюбием.
– А вот начальников не будет. Впрочем, если вам дорого это слово… вот тащится управляющий первой фазой Проекта.
Врач разглядел коренастого мужичка в шортах и фартуке, с которым разговаривали сразу пятеро. Пробившись к нему сквозь сутолоку, Ли У приготовился набраться терпения, но здешний Ной тотчас отреагировал на появление очередного статиста. Ли У с непонятным удивлением отметил, что у начальника строгие, почти нежные по красоте черты лица, выдубленного, как днище лодки.
– Док. – Только и уронил тот.– Рад видеть.
Рукопожатие понравилось Ли У и одновременно внушило сомнения – слишком крепкое, чтобы отражать внутреннюю уверенность. Ной немедленно отвернулся, чтобы уладить что-то с лодками. Кажется, их следовало пересчитать.
– Я хотел бы поговорить с вами. – Тихо попросил Ли У.
– Со мной?
– Вы наш… – Он отменил слово «начальник», поискал другое.
– Папашка. – Легко решился он.
Мужичок не усмехнулся, продолжал слушать с чуть напряжённым вниманием.
– Думали вы о том, что миллион лет – довольно большой срок?
– Ну, да. Вроде.
Ли У натянуто улыбнулся, чтобы скрыть нарастающее разочарование. «Папашка» смотрел на него светлыми немигающими глазами. Ёжик максимально коротко остриженных волос, сквозь который полукругом проступал осенний вялый свет, не прибавлял комизма его облику.
Ной сделал пригласительное движение и повёл его к тёмной полосе песка. Шипела вода, проникая между песчинками, нервы раздражал лёгкий звук камешков, которыми играла волна.
– Слышите? – Спросил Ной и оттопырил ухо пальцем. – К вечеру будет небольшое волнение.
Он улыбнулся так, будто его рот подтянули на ниточках.
– А мы будем сидеть в тёплых гнёздах.
– Нам следует подумать о подстраховке.
– О чём, простите?
– Что-то вроде обратного отсчёта. Я вам объясню. Работу нужно начать с первого дня. Мы не имеем права покидать побережье, но…
– Кто вам сказал? – Срезал Ной. – Забить на подвиги можно в любую минуту.
– Да?
Врач оглянулся на горы – лиловые до неба и гладкие под уползающим Солнцем, на горные тропы, – как только уйдут грузовики, их завалят камнем и зальют искусственной лавой.
– В северной части острова работает диспетчерская.
– Пока работает. Вам известно, что через полгода все посторонние будут эвакуированы – ради чистоты эксперимента.
Начальника-папашку окликнули, и он, снова подарив врачу свою великолепную бессмысленную улыбку, зашагал на кривоватых чёрных ногах, увязая в песке. Спешит к оставленной стае.
– Мы поговорим! – Крикнул он, оборачиваясь. – В любом случае, делайте всё, что сочтёте нужным.
Смех молодой женщины, взлетевший в прозрачной тишине, почему-то пробудил в груди Ли У отчётливый ужас.
Сто первый или сто второй год после запуска программы Домой.
– У них трудности, господин консул. Медицинская помощь отсутствует, а иммунитет тает. Плантации водорослей, очевидно, заброшены…
– Как это печально. Я могу что-нибудь сделать для этих храбрых… м-м, людей?
Ей показалось, что вопрос относился к последнему слову. Она тонко улыбнулась.
– Конечно, господин консул. Эти… люди нуждаются во втором дыхании. Возможно, новые поколения утратили ощущение цели. Или же оно было утрачено первыми уже через пару лет. Наблюдения с воздуха показывают, как бы это сказать… уныние. Ящик с медикаментами, ваше приветствие и приветствия глав других государств могли бы подбодрить их.…
Консул вздохнул.
– Не лучше ли свернуть всё? Риск слишком велик. Смертность?..
– Ужасающая, господин консул. В том числе, новые инфекции.
Тень беспокойства коснулась его лица. Она поспешила:
– Опасности эпидемии нет, ведь эксперимент локализован естественными преградами.
– Я готов пожать руку любому из них.
Теперь она узнавала своего консула – его отрывистый голос во время знаменитого репортажа сразу после переворота.
– Но они граждане своих государств, там ведь полно и наших. Их права защищены. Что?
– Я была в адвокатской фирме. Теперь она называется по-другому и… Кунштюк в том, что в конторе есть клерк, который всё помнит. Он работает на них восемьдесят лет.
– Похоже, кроме меня и этого бедолаги никого не волнует печальная история. И, конечно, вас, сударыня. Писатели – соль земли. Или океана?
Он помолчал.
– Сенат не захочет слушать эту историю даже в качестве анекдота. Боюсь, им почудится в этом нечто… потешное. Структура власти заметно изменилась,… мы все помним революцию. Революция сознания совершилась первой. Забастовки, протесты и баррикады – внешнее выражение глубоких внутренних перемен. Причуды столетней давности выглядят упадническими. Люди теперь хотят жить на земле. Теперь, когда установилась подлинно народная власть.
Он подал ей руку для пожатия, и она поняла, что аудиенция окончена.
Двести лет спустя запуска программы Домой.
– Жалкий народ. Следы вырождения налицо. Да они передвигаются с трудом.
Долговязый и тонконогий экспедиционный медик напоминал эмпузу. Даже чемоданчик он держал в двух маленьких ручках поближе к впалой груди.
Командир в чёрном кожаном мундире водрузила флаг и, отступив на шаг, подняла бинокль. С высоты гор побережье выглядело, как гигантское лежбище неизвестных научной классификации существ. Одно из них попало в фокус. Малорослое и хилое, согнутое пополам рахитом, оно выползло из-под низкого навеса. Обмотанное высушенными водорослями, оно само было похоже на растение. Существо приблизилось к тёмной кромке и, опустившись на ладони, принялось искать что-то, всё глубже уходя в воду и выставляя несуразные лопатки, двигающиеся как поршни. Несколько ему подобных плескалось далеко от берега, показывая над водой неприятные спинные горбы.
Командир поморщилась и отвлеклась на бодрый свежий голос, провещавший:
– Власть военных заводов это не то, что власть военных.
Тягучий голос возразил что-то непонятное.
– Вы сомневаетесь в нашей эпохе? Она молода и упруга и хочет пострелять. Это и есть стабильность, когда топаешь вперёд. Сапог прогресса.
Командир оглянулась. Замполит вместе с младшим офицером приветствовали её новым, утверждённым в Говорильном Органе, жестом. Замполит погрозил офицеру.
– Если не верите, взгляните с высоты на это мирное племя.
Офицер мельком взглянул на побережье, а медик просительно обратился к замполиту:
– Что с ними делать? Я нашёл в одной из хижин какие-то записи, очевидно, ритуально-исторического характера.
Замполит ужаснулся.
– Вы энтузиаст, доктор. Лазить в эти отвратительные норы. Нет, вы посмотрите…
Существо вернулось с рыбой в зубах. Чешуйка сверкнула далеко внизу, как новорождённое Солнце.
Доктор робко предположил:
– Может, их сжечь, эти записи.
Командир уставилась на него всем своим потным толстым лицом, словно не доверяя персональным органам чувств. «Да она в нём дырку прожжёт», сказал про себя весельчак-замполит. Он поспешил вмешаться.
– Мы могли бы прихватить одну особь для показа на Всемирном расовом конгрессе сразу после дефиле представителей доминирующей расы.
Он знал, что делал. «Этак мы тут на всю неделю застрянем». Командир фыркнула.
– Следовало бы всё тут сжечь, но у нас подобрался арсенал.
Флаг сильно хлопнул её по плечу, и она поцеловала его краешек, незаметно обтерев верхнюю губу.
– Вернёмся, пошлём сюда пару воздушных звеньев. Если они не понадобятся коменданту восточного лагеря, конечно.
Тысячу лет спустя запуска программы Домой.
Мощное тело плавно двигалось под водой. Солнце добиралось до него сквозь покачивающуюся линзу и с удовольствием зажигало гребни поднятых им волн. Из воды вышла голова на длинной шее, показались плечи и грудь – столь совершенных очертаний, будто со дна извлекли классическую статую. Короткие шёлковые волосы облепили удлинённый череп, лицо с профилем, напоминавшим о кошках и змеях, сияло. Капли стекали по коже, не оставляя следа.
Она снова скрылась под водой и вынырнула со смехом – это был победный смех самого океана. Она проплыла немного и взмыла из воды, с треском раскрыв короткие крылья. Невысоко и недолго пролетев над гребнями ею же поднятых волн, она вытянула руки и вошла в воду без единой взлетевшей капли. Длинная хвостовая часть с раздвоенным плавником выпрямилась, как часовая стрелка, к Солнцу.