Я не сдамся. Дамасская сталь. Книга первая
В общем, завучем в школе я проработала недолго. Не подошла по идейным соображениям. Воспитательная часть – дело ответственное; чтобы все правила были соблюдены, нужно вступить в партию, коммунистическую, одну на всех (в то время у нас в стране была однопартийная система). Если человек стремился к карьерному росту, без членства в партии было не обойтись. Меня пригласили в ГОРОНО и провели воспитательную беседу. Тут такая оказия: им нужны молодые кадры, а у меня маячит перспектива быстрой карьеры. Предполагалось, что я побегу писать заявление о вступлении в кандидаты. Коммунистом, как оказалось, стать не так-то просто, нужно было заслужить честь попасть в ряды передовых членов общества. Ну а я отказалась, решила, что рановато мне быть идейной. Коммунист, как и монах, должен быть без грешков и подавать всем пример. Мне же хотелось просто хорошо работать, а после работы носить короткие юбки и джинсы в облипку. После моего отказа вступить в партийные ряды меня мягко и спокойно «убрали» с должности завуча и перевели в другую школу учителем математики.
Там у меня тоже произошел казус. Был субботник, и я пришла в водолазке, через которую – о, боже! – слегка просвечивал бюстгальтер. Мне папа привез парочку таких водолазок из тонкой лайкры. Он же поделился наблюдением, что за границей вещи из тонкого трикотажа носят без нижнего белья. Но я на такое не решилась… Впрочем, директор школы посчитал, что бюстгальтер ситуацию не спасает – меня с позором отправили домой со школьного субботника за неподобающий внешний вид. Сейчас смешно об этом говорить, а ведь прошло с того времени всего каких-то двадцать лет…
Молодая учительница на работе должна была выглядеть, как Старуха Шапокляк: строгий костюм, блузка простого покроя, туфли на среднем каблуке, гладкая неприметная прическа и минимум макияжа. Так же, как ко внешнему виду, в школе относились и к современным веяниям. Все живое, современное, оригинальное давилось на корню.
Помню, как-то раз меня «разбирали» на педсовете. Был один класс из разряда «трудных»: собралась критическая масса хулиганов, они срывали уроки, отравляя жизнь и молодым специалистам, и опытным педагогам. Не раз и не два учителя прибегали в учительскую в слезах и истерике. У меня же – тишь да благодать на уроках. Это вызывало подозрение моих коллег и руководства, мне стали предъявлять претензии: «Почему у вас они уроки не срывают? Может, вы им потакаете? Не берёте ли вы „четверки“ и „пятерки“ с потолка?» Они не могли понять, что я еще жива, у меня огонь в груди горит. Я к урокам по три часа готовлюсь: карточки, викторины, специальные упражнения. Все заняты, все пыхтят. Все просто: дай двоечнику задачу в таком виде, чтобы он обязательно ее решил, да еще у доски ответил и хорошую оценку получил у всех на глазах – он себя зауважает и следующую сам примется решать. А отличнику дай задачку из умного математического журнала – ему ведь вызов нужен. Пусть корпит над решением, пока мы с троечниками у доски поработаем. И хулиганистых всех – на первые парты, поближе к себе, чтоб тихонечко подсказать, если что, да и на виду пусть будут, не помешает.
Мое личное убеждение, что школьная программа была составлена так, чтобы все могли учиться на «4». Но для учителя это предполагало вдумчивую работу и индивидуальный подход. А кому это нужно? Легче орать на уроках и истерики закатывать в учительской. Я хочу сказать: не срывают уроки учителям, с которыми детям интересно. Даже если тема нудная, все равно можно что-то придумать, чтоб у ребят глазки загорелись. И у моих подруг, которых я уважала, как профессионалов, уроки не срывали. Они с нами, эти детки, хоть в огонь, хоть в воду лезли. А моя подруга Ирина, тоже математик, учеников привечала даже у себя дома. Я очень этому удивлялась. Как ни зайдешь, толпа – и бывшие, и нынешние – одни уходят, другие приходят. Думаете, кто-то из этих учителей, которых так любили дети, сейчас работает в школе? Нет. Кто-то из них был обласкан педсоветом? Как же! Выговор на выговоре. Самые сложные классы, самые плохие кабинеты. И вопросы на педсоветах:
– За что они вас любят?
– Вы им потакаете?
– Вы им даете списывать?
– Вы хорошие отметки просто так им рисуете?
– Нет! Мы просто их уважаем и хотим быть хорошими учителями!
Нас не очень любили коллеги и руководство. Увы, на нашем уровне им не всегда было комфортно.
Ну вот, я вам вкратце рассказала, почему мне не было жаль расставаться со школой. Но скучала я по этой работе очень долго. Вернуться в школу не представлялось возможным: учительская зарплата стала мизерной, в школе оставались те, кому было страшно уходить в неизвестность, или те, кто приспособился оставлять учеников после уроков за дополнительное вознаграждение. Когда я работала в школе, с детьми занимались после уроков бесплатно: если ребенок болел и его надо было подтянуть; если он не понял на уроке; если не справился с контрольной. Честно-честно, оставались после уроков и занимались. Если ребенок болел, приходили домой к ученику раз в неделю. Бесплатно. Это негласное правило входило в должностные обязанности учителя, это было нормально.
Есть вопросы, которые меня, как бывшего педагога, беспокоят. Например, раньше (по медицинским нормам) ребенку не положено было тратить на домашнюю работу в совокупности больше трёх часов в день. Готовясь к урокам, я должна была сама прорешать все, что задам на дом, и посчитать – на домашку выделялось не больше сорока пяти минут. Столько же времени – на домашнее задание по русскому языку, на остальные предметы отводилось гораздо меньше минут. То же самое касалось и расписания уроков. Оно составлялось таким образом, чтобы ребенку хватало времени и на отдых, и на досуг, и на уроки три часа оставалось. Почему сейчас дети по шесть-восемь часов сидят над домашкой?! Гробится здоровье, большая часть знаний никому не нужна. В современном мире нужно учить детей думать, анализировать, принимать самостоятельные решения. А оказывается, в этом никто не заинтересован! Нам ещё придется отвечать на вопросы детей, но, боюсь, ответов у нас нет.
Как и говорила, после летних каникул я не вернулась в школу, на семейном совете приняв решение остаться работать продавцом в павильоне. Это был самый первый павильон около метро «Выхино», рядом с ним была только палатка «Ремонт ключей». Территория вокруг подземных переходов и входа в метро «Выхино» считалась бойким местом. Крупный продуктовый фермерский рынок. Автобусная станция с междугородними маршрутами. Железнодорожная станция с пригородными электричками. С утра до позднего вечера огромные массы людей проходили, ждали своих рейсов, приезжали, уезжали. Вот в таких людных местах в начале девяностых и начали разворачиваться организованные развлечения, в народе называемые «лохотрон».
Я вам расскажу про игру в «наперстки». Молодой мужчина предлагает идущему мимо человеку выиграть энную сумму денег. Прохожий, не желая рисковать, задерживается на пару минут – только посмотреть. На асфальте стоят три маленьких, размером чуть больше наперстка, перевернутых кверху дном три деревянных или металлических (главное – непрозрачных) стаканчика. Ведущий игры берет кубик (игральную кость), кладет на асфальт и накрывает кубик одним из стаканчиков. Затем очень быстро, двумя руками, меняет стаканчики местами. Надо угадать, под каким из них кубик.
На кон игры ставилось, например, по пять рублей – и от игрока, и от ведущего. Если игрок угадал, под каким стаканчиком кубик, ему отдавали выигрыш в десять рублей. Если он не угадал, то проигрывал свои пять рублей. Ему сразу же предлагали отыграться, но ставка увеличивалась в два раза. Во второй раз на кон ставили уже по десять рублей. С каждой игрой ставка удваивалась, соответственно увеличивался и выигрыш.
В чем подвох?…
На самом деле, это только кажется, что в игре двое – зазывала и ведущий. На самом деле игроков сопровождает хорошо организованная группа численностью от восьми до пятнадцати человек. Есть специалист по наперсткам – матерый игрок. Вероятнее всего, свое мастерство он не один год оттачивал в тюрьме. Двое-трое (в зависимости от размера всей группы) – сильные, накачанные молодые ребята. Они обеспечивают безопасность, прикрывая членов группы и устраивая, по мере надобности, драку или дебош. Остальные в группе – массовка со строгим распределением ролей: зеваки-простые граждане; зеваки-люди более солидные; азартный и удачливый работяга; выигрывающий человек среднего достатка; житель пригорода; молодая девушка; пожилая матрона; супружеская пара. Группой руководит вожак. Он не светится, стоит в стороне, наблюдая за всем происходящим. В его обязанности входит организовать «точку», договориться с ментами, заплатить им мзду в конце дня, защитить место от посягательств других группировок. Вожак держит своих в ежовых рукавицах, ну и конечно, распределяет между ними прибыль. Продюсер и импресарио в одном лице.
Бывает театр одного актера. Здесь был театр для одного зрителя. Спектакль начинался с создания ажиотажа. Ведущий с «подставной уткой» начинали громко и азартно играть-выигрывать. Массовка создавала толпу, громко комментируя игру, кто-то делал вид, что ждёт своей очереди поиграть. Важно было создать впечатление живого интереса к игре, но одновременно сканировать прохожих и уже остановившихся зевак. В зависимости от того, как выглядит и к какому классу принадлежит готовый поиграть человек, его визави из массовки начинает ярко проявлять интерес к игре, громко говоря правильные слова и фразы, созвучные и привычные потенциальной жертве.
И вот пойман взгляд, установлен зрительный контакт. Глаза в глаза, улыбки, жесты – если все получилось и сработано грамотно, то жертва из потенциальной превращается в настоящую. Прохожему кажется, что он подошёл «только посмотреть». Это «посмотреть» будет стоить человеку всей его наличности в кошельке, золотых украшений и, если он уж очень азартен, то и домашних сбережений, так как некоторые ювелирные украшения нужно вернуть обратно любой ценой, например, обручальное кольцо или памятный подарок.
Как только «любознательный» заходил в толпу, массовка начинала потихоньку его проталкивать поближе к играющим, одновременно активно обсуждая с ним процесс игры. В это же время у того, кто играл со стороны «случайного прохожего», начиналась невероятная удача. Выигрышные суммы начинали увеличиваться сверх всякого воображения. Массовка продолжала заводить и подначивать нашего «любознательного». И человек решался сыграть. Всего один кон, так, на удачу. Три-четыре кона всегда дают выиграть. Если человек хочет закончить игру и забрать выигранное, его уговаривают на ещё один раз, последний. Ведь у него сегодня такой удачный день! На кону уже такая крупная сумма денег!! О, как сегодня ему везет!!! И человек решается на ещё один кон, последний. Всё. Везение сразу заканчивается. Этот кон проигрышный. Человек начинает расстраиваться – были деньги и уже нет.
Тут же, со всех сторон, ему советуют отыграться. Этим занимается массовка.
– Ну, это случайность!
– Да щас отыграется!
– Ему так везет! Сегодня точно его день!
Ведущий игры, наоборот, слегка безразличен, как будто и не заинтересован в том, чтобы продолжить игру. Он как будто тоже уверен в случайности происходящего и поэтому не хочет рисковать, понимая, что в следующий раз «везунчик» точно заберет себе джекпот. И вот оно – начало драмы! Отыграться можно, если поставить на кон столько же, сколько было на кону. Суммы немалые: и сто, и двести рублей. Конечно, люди с собой месячный заработок в кошельке не носят. Но место-то, место! Здесь и командировочные, и приезжие из пригорода закупиться, и пассажиры междугородних автобусов (уже с покупками). На кон идёт всё, что можно перепродать или носить: деньги, кольца, часы, цепочки. Распаленный выигрышем человек в девяносто процентах из ста набирал необходимую сумму, чтобы отыграться. К этому моменту женская часть массовки начинала потихоньку выходить из толпы. Накачанные ребятки, наоборот, заходить в гущу и вставать рядышком с ведущим. Быстрое движение рук, отчаяние проигравшего, попытка мужской части массовки дожать лоха, предложив еще раз отыграться. Нередко человек, пытаясь вернуть хотя бы то, что уже выложил из кошелька или снял с себя, продолжал играть, увязая в проигрыше больше и больше.
Редко игра заканчивалась спокойно, и проигравший тихо уходил со своим отчаянием. Обычно он пытался забрать свои проигранные деньги или вещи обратно. Но тут вступали в игру молодчики, прикрывая своими телами разбегавшихся товарищей. Мимо проходящие люди начинали разнимать, звать милицию. Специально дежуривший милиционер был в зоне видимости и, если разгоралась нешуточная потасовка, начинал уже свой «выход на сцену». Шел он не спеша, давая время (кому надо) отступить на заранее облюбованные позиции, так что на месте оставался сам проигравший и несколько сердобольных прохожих, которые ничего толком не видели и свидетелями быть не могли. В задачу милиционера входило успокоить сочувствующих, чтобы они пошли опять по своим делам; утихомирить недальновидного гражданина; не дать довести дело до протокола. У купленного мента были свои отточенные фишки, и со своей задачей он справлялся хорошо. В конце смены он получал щедрые комиссионные.
Насколько я знаю, Выхино считалось теплым местечком, и милиционеры за него держались. Были они всегда в хорошем расположении духа, часто шутили, чувствовалось, что довольны жизнью. У вас, наверное, уже на языке вопрос: «А откуда вам-то всё это известно? Вы что, там в массовке подрабатывали?»
Нет. Я тогда не была внутри всей этой жизни. Я всего лишь работала продавцом в палатке. Весь этот многоразовый спектакль ежедневно происходил на моих глазах, как раз напротив больших витринных окон павильона, в котором я работала. Так что за два года я успела рассмотреть все в самых мельчайших подробностях. Ну а о каких-то уже совсем специфических нюансах узнавала, слыша жалобы игроков на трудный неудачный день. Девчата из массовки заходили в палатку каждый день с утра посмотреть на новый привоз, что-то померить и отложить до вечера. Некоторые забегали погреться, стоя в проходе или рассматривая товар. Частенько их главный просил разрешение зайти в примерочную. Он там считал выручку и, наверное, аккуратно раскладывал её по потайным карманам.
Рабочий день у них длился, пока было светло, и чем длиннее был световой день, тем длиннее рабочий, а значит, больше заработок. Обычно я знала, как сложился их день. Легкие деньги надолго в руках не задерживались, к утру их карманы были уже пусты, так что девушки предпочитали часть зарплаты сразу перевести во что-то осязаемое и после «работы» заходили купить себе понравившуюся вещь. Ребята тоже часто делали покупки – всем хотелось красиво и модно одеваться. Я к ним относилась благосклонно, иногда угощала кофе, разрешала все перемерить и отложить понравившиеся вещи. Они были моими постоянными покупателями (по тем временам очень состоятельными), делали мне хорошую выручку, а значит, и высокую зарплату. Мне сразу стало понятно, что «крыша» у вожака игроков и хозяйки павильона одна. Иначе с чего бы это они устраивали игру напротив окон павильона Ольги? И Ольга не возмущалась, когда видела игроков у нас в проходе. Мне вообще кажется, когда все только начиналось, народ договаривался: я буду заниматься коммерцией, а ты крышевать (то есть защищать). Ну как по-другому объяснить, что поначалу все дружили семьями, вместе пили-ели, ходили друг к другу в гости, выезжали на шашлыки?
Но я в те времена об этом не задумывалась. У меня были свои друзья, свое окружение, свой мир. И с «этим», новым, миром он не соприкасался. Я так думала. И ошибалась…
Глава 2. Новая жизнь
СКАЖУ, что не в моем характере быть обычным продавцом, пусть даже и с крутой зарплатой, когда вокруг всё начинает бурлить. Это серьёзная внутренняя проблема, с которой я до сих пор не разобралась. Во мне две сильные стороны личности. Одна сторона – та, кем я хочу быть, даже когда у меня ни фига не получается. Другую сторону я долго не признавала, бегала от нее, как от чумы, но, похоже, именно она исподтишка рулила всеми процессами. До поры до времени вторая сторона моей личности была скрыта от моего сознания, когда она проявлялась, я искренне возмущалась её действиям и желаниям. Но именно она сейчас пишет эти строки. Это она имеет смелость быть открытой. Я признала её недавно, примерно год назад и, сдавшись, отдала ей бразды правления.
Так бывает в процессе групповой терапии, когда идет работа с теневыми аспектами личности. Человек предъявляет себя обществу, демонстрируя те черты характера, которые ему нравятся. Но люди видят и его слабые места. Думаешь, что все шито-крыто, ан нет, как правило, всем всё про тебя понятно, кроме тебя самой. Помню, в групповой работе «Ты и твоя Тень» меня от злости аж наизнанку выворачивало. Я им про свою слабость, а группа мне про мою силу. Я им про свою холодность, а они мне про мою ранимость. Долго я добиралась до той себя, которая сейчас разговаривает с вами.
Итак, жила-была Аня, двадцати шести лет, замужем вторым браком, с семилетним сыном от первого и с идеальными представлениями о семье. Вот как-то так: в пятьдесят лет я буду под ручку с мужем гулять в парке, в выходные у нас будут гостить дети и внуки, сердечно общаясь на семейных обедах. Мир, дружба, жвачка! Муж – прекрасный принц, любимый до невозможности, сильный, мужественный и сексуальный – обожает жену, заботится о семье. Он похож на Ретта Батлера из «Унесенных ветром», а я – его половинка. Но, как ни странно, не Скарлетт О’Хара, а Мелани. Милая, добрая, мягкая, уступающая и всё понимающая Мелани. Н-да… Так и хочется себе сказать: «Девушка, вы уж как-нибудь с собой договоритесь…»
Дело в том, что практической психологии в те времена не было, мы жили, опираясь на чужой опыт. Взрослые рассказывали нам, как надо поступать, думать, чувствовать. Девиз того времени: «Делай, как я говорю, а не так, как я делаю!» Я была воспитана на примерах из книг, мой идеал – женщина XIX века – романтичная, утонченная, но сильная духом. Вот жены декабристов, они одновременно и нежные, и трепетные, и героические.
Меня удивляло, почему некоторые из моих знакомых (торгашки, жены новых русских – без мозгов, но при деньгах) любят ходить со мной по театрам, ездить в Прибалтику, приглашают на праздники и в рестораны. Я и мужа пытала, он же умный и все понимает: «Почему они хотят со мной дружить? Что между нами общего? Они такие богатые, ухоженные, в мехах и бриллиантах. Они очень красивые и намного моложе своих мужей, а я – продавец в палатке, в прошлом училка по математике».
Теперь-то я знаю, они видели другую Аню, но мной она никоим образом не опознавалась. Ох, что творилось в моей головушке! Я до сих пор разбираюсь в этом…
Я проживала свою жизнь честно.
Я была открыта для людей.
Я прилагала титанические усилия, чтобы со всем справиться.
И я от всей души ошибалась!
ОКАЗЫВАЕТСЯ, Я ГОРДО, ВО ВСЮ МОЩЬ СВОИХ РАЗВИТЫХ МОЗГОВ НОСИЛА, НЕ СНИМАЯ, РОЗОВЫЕ ОЧКИ!
Имейте это в виду. Это правда. Хоть и со слезами на глазах.
Мой социальный мир после того, как я вышла второй раз замуж и переехала из глубинки в Подмосковье, формировался в трёх направлениях: жёны и подруги друзей моего мужа; несколько семейных пар в только что построенном кооперативном доме, куда мы переехали; несколько девочек с работы, то есть учителя.
Новая территория, новая семья, новые друзья, новое время в стране – все новое.
В Подмосковье населенные пункты зачастую располагаются по сторонам от железной дороги, которая веером расходится из центральных железнодорожных вокзалов во все стороны Московской области. Города и поселки городского типа не имеют между собой границ и различаются лишь знаками на дороге и названием станций. Но это только на первый взгляд, когда едешь на электричке, а за окном одни частные дома сменяют другие, перемежаясь невысокими «хрущёвками». На самом деле, населенные пункты отличались между собой статусом своих жителей, а он, в свою очередь, формировался из предыдущей, дореволюционной истории данного места. На статус влияло наличие института, солидного градообразующего предприятия, кто именно жил в домах, кто отдыхал летом на дачах. Если в городке имелся завод, то жителями там были специалисты (в лучшем случае с десятилеткой, а в основном, закончившие ФЗУ или ПТУ), приехавшие из сел, деревень и районных центров. Москвичи пренебрежительно называли их «лимитчики». Сейчас они, уже пообжившись, считают себя коренными и сами презрительно посматривают на вновь приехавших.
Если в поселке или городе располагался научный институт, аэропорт или высокотехнологичный завод, то основная часть жителей была с высшим или техническим образованием. Это чувствовалось по поведению людей, наличию товаров в магазинах, есть ли рестораны, или все ограничивается дешевыми грязными забегаловками. Наш поселок считался одним из самых элитных в Подмосковье, сравнимый по статусу с современной Рублевкой. Мы любили его за сосновый бор, чистый воздух и тишину. Сейчас, конечно, трудно представить, что тогда, из-за обилия зелени, Подмосковье называли «легкими Москвы».
Высокий статус нашего поселка был сформирован серьезной дореволюционной историей. Это было дачное место в сосновом бору как для культурного бомонда Москвы, так и для московской еврейской буржуазии, а ещё для крутых криминальных авторитетов. Странное сочетание. Но все уживались. Евреи еще только начинали собирать чемоданы в Израиль, а с «малиной» криминального мира вообще никто не связывался. Если задуматься, эти социальные прослойки всегда существуют в связке и друг без друга скучают. Самые перспективные, молодые члены одного мира безоглядно влюбляются в самых перспективных, активных членов другого. Шекспировская история про Ромео и Джульетту – это вечная классика!
Есть вероятность, что если бы я не жила именно в этом поселке, то моя жизнь сложилась бы иначе. Но, с одной стороны, этого никто не знает, а с другой – ничего не бывает случайно. Я жила в поселке городского типа, а он, в свою очередь, территориально входил в район города, печально известный как кузница криминальных структур. Через пару лет о наших «бригадах» начали ходить легенды. Единственное упоминание имени одного из авторитетов, живших в нашем поселке, могло решить достаточно серьезные проблемы.
В мою жизнь весь ужас тех лет вошел вполне невинно: моя подруга Кира предложила мне интересную работу, к тому же рядом с домом. И я приняла её предложение… С Кирой меня познакомил муж, сначала это было из серии «нужные связи». Кира заведовала крупным овощным магазином и, естественно, это было «нужное» знакомство – овощи я покупала не полусгнившие (только такие и были в открытой продаже), а только что привезенные, свежайшие, они были в подсобке и до прилавка не доходили. Спустя некоторое время мы выяснили, что живем в одном подъезде нашего дома. Эта новостройка тоже многое говорила о социальном статусе жильцов. На тот момент – единственный современный высотный четырехподъездный дом, да еще и кооперативный.
Простые люди в нём не жили, и с любой семьей можно было смело заводить знакомства. Как говориться, не выходя из дома можно было решить практически все житейские вопросы. Если я новенькая, то откуда квартира в таком доме? Отец мужа был известным на всю страну военным летчиком-испытателем, и он купил это жилье для сына и его первой семьи. Мы прожили там около года, потом квартиру пришлось разменять, и мы переехали в однокомнатную «хрущевку». В те времена жить отдельно от родителей, иметь свою квартиру со всеми удобствами – это было очень круто. Я считала себя счастливой женщиной: жить своей семьей, быть хозяйкой, делать так, как считаешь именно ты, без указок и наставлений. Вау!
Кира была всего на пару лет моложе меня, мы быстро сблизились, начали дружить семьями и по вечерам часто забегали друг к другу в гости, попить чаю и поболтать. Мы были совсем разные – и внешне, и внутренне – но своей непохожестью мы, кажется, дополняли друг друга. Кира казалась хрупкой: тонкая изящная фигура, средний рост. Шатенка с карими глазами и правильными чертами лица. Но хрупкость эта была только внешней. У нее был характер, внутренняя сила, жизненная хватка и пламенная страсть к материальным ценностям. Я её называла «наша Коробочка». Она любила золото, меха, драгоценные камни. Кира твердо стояла на ногах, точно зная, что хочет, и добивалась желаемого всеми возможными способами.
Я была на голову её выше, хоть и стройная, но, как говорят, широкая кость. Внешне выглядела более земной, чем Кира: русые волосы, миндалевидные серо-зеленые глаза, крупные черты, серьезное выражение лица. А внутренне – наоборот. Я чувствовала себя зависимой от мужа, мягкой, деликатной, чуткой. Жизнь не всегда казалась мне понятной, совпадающей с миром героев моих любимых романов. Я мечтала, витая в облаках, и не замечала, что творится вокруг. Так получилось, что самые близкие мои подруги были намного ближе к реальности, чем я. Они поддерживали меня, советом или действием, чтобы я окончательно не улетела в красивый мир иллюзий. Иногда, когда у меня случались совсем уж сложные ситуации, они печально смотрели мне в глаза, не понимая, как я могу, вроде такая умная, не видеть и не понимать очевидных, простых дел, которые творятся прямо у меня под носом.