Исповедь Идиота 2. Избранное

Знали ведь, что они без меня никто, без меня они никуда, – ненавязчиво подчеркнул свою значимость в коллективе Николай Петрович, продолжая свой рассказ:

– Так вот, иду и думаю: « С какими же я хорошими людьми работаю». Но тут у меня мысль появилась: ведь это не хорошо с утра выпивать без закуски, надо бы к Васильевичу на участок готовой мясной продукции зайти, его проведать и за одно колбаски прихватить.

Он там хоть и начальником участка был, но тоже иногда моими услугами пользовался. Когда на него со стороны смотришь, то он начальник не приведи господь, зверь-зверем, а как ему какое нибудь доброе дело сделаешь, да потом ещё с ним это дело и обмоешь – глядишь, оказывается душевный человек. Он ведь в тот вечер тоже с нами в самом начале посиделки был, одно общее дельце обмывал, но у него ума хватило пораньше домой уйти. Мы же с моим корешем Андреем до утра задержались, бухали пока дно бутыля не увидели.

Подымаюсь к Васильичу наверх, дверь в кабинет дёрнул, а она открыта, захожу, а внутри никого нет. Тут до меня только дошло, ведь сегодня же понедельник, а в этот день он с утра у директора на планёрке околачивается. Видно Васильич туда так бежал, что даже с похмелья дверь за собой на замок забыл закрыть.

Смотрю, а у него на столе палка Докторской колбасы лежит. Трогаю, ещё теплая, видно только с конвейера. Наверное, ему кто-то с ночной смены, с той партии, что делали «для своих», на пробу принёс, и не дождавшись его, ту колбасу на видном месте оставил.

Ну, думаю, на ловца и зверь бежит, видит Бог моё желание, и закуска сама ко мне в руки пришла. А Васильевич обойдётся, с него не убудет, ему ещё принесут. Мне ведь она сейчас нужней. Да и вообще, кто такой Васильевич? Ведь без меня он никто, без меня он никуда, – подчеркнул свою значимость для начальника участка готовой продукции Николай Петрович.

Видя, что не все присутствующие прониклись понятием «для своих», он со знающим видом наставника с расстановкой начал объяснять:

– Для «Них» – это для высшего руководства.

После этих слов рассказчик прервался и со значимым видом ткнул пальцем в потолок.

А для тех, кто не понял, он таинственным шёпотом начал более подробно разъяснять:

– Для Кремля – это у нас специальная смена делала. Для Своих – это для начальников цехов, мастеров, их родственников и других приближённых лиц, мы делали в зависимости от рангов. Какие ранги – такое и качество. А для Себя, – он уважительно ткнул пальцем в свою грудь, – Каждая смена делала, – казалось бы уже закончил свои пояснения Николай Петрович.

Но наслаждаясь самим собой, он переведя дух, опять продолжил свою колбасную тему:

– У нас ведь на каждом предприятии для Своих и для Себя что-то делали. А такая честь, как изготовлять для Них не каждому предоставлялась. Её надо было ещё заслужить. Так мы бывало с теми организациями, что для Себя и Своих что-то делали, товарообмен производили. Они нам свою продукцию для Себя и Своих, а мы им свою. И всем от этого хорошо было.

Ну, а после того как мы все эти колбасы сделаем, народу изготовляли из того, что осталось. Одним словом, из объедков. Я такую сам не ел и своим домочадцам строго запрещал. Раз попробовал – такая гадость! У меня даже кошка с собакой её есть брезговали. Подойдут, понюхают, покривятся и уходят – чувствуют что-то не то. А народ ел, а куда ему деваться, если на прилавках другой нет.

Колбасу для «Них» у нас специальная смена из отборного сырья строго по технологии изготовляла. Я ведь там всё время при этих делах был: на разделке туш и отборке мяса работал. Ведь без меня они никто, без меня они никуда! – подчеркнул повышенным тоном голоса свою государственную значимость Николай Петрович.

И он уже с государственным значимым видом, продолжил свой рассказ:

– Были, конечно, у нас молодые специалисты, которые приходили сразу после техникумов да училищ, но куда им до меня. Негибкие они какие-то, заторможенные. В таком деле талант и полёт мысли нужен, а они лишь только по книжкам колбасу делать умеют. Одним словом, зубрилы и никакого творческого подхода к делу у них нет, не говоря уж о фантазии.

Помню, тогда наше руководство та молодёжь здорово раздражала. Так оно ко мне на первое время этих молодых приставляло, чтобы я научил их как надо правильно работать. Начальство так мне и говорило: «Что с этих молодых взять? У них ведь только ноги, чтобы бегать, а у тебя Петрович голова, чтобы за них думать. Так что надежда Петрович только на тебя». Понимали ведь, что без меня они никто, без меня они никуда! – подчеркнул интонацией свою значимость для начальства Николай Петрович.

Поняв, что его в этом рассказе сильно занесло в сторону, он на время притормозил своё повествование и вспомнив, на чём остановился, продолжил:

– Взял я тогда ту палку колбасы да сразу за пазуху к себе положил и в свою каптёрку пошёл. Душа ведь горит, а тело просит.

Прихожу туда и тут же бутылку с самогоном проверил. Мало ли что, может без меня кто-то её из моих забулдыг спёр? Рукой трогаю, чувствую – стоит моя родная, никто не тронул, знают, что дело со мною будут иметь. Понимали ведь: без меня они никто, без меня они никуда, – гордо подчеркнул свою значимость для своих корешей Николай Петрович.

И уже не обращая на нашу реакцию никакого внимания, его понесло:

– Ну я дверь изнутри на замок закрыл, колбаски быстренько нарезал и полстакана своего спасательного лекарства налил. Смотрю, а ведь стол у меня царский получился: самогон, колбаса и хлеба кусок. Что ещё нормальному человеку для полного счастья надо?

А жажда всё мучает, ведь организм не железный, своё требует. Так я, чтобы его долго не томить, те полстакана, залпом сходу взял и опрокинул. Сколько же можно над собственным организмом издеваться?

Самогон сразу, как родной пошёл. Я колбасой закусывать, а она не идёт. Не лезет в рот и всё, хоть убей. Я вторую дозу своего лекарства наливаю, но уже пополнее. Опять такая же ерунда. Самогон бальзамом аж до души добрался, а колбаса поперёк горла встала. Что за хрень такая, чтобы колбаса «для Своих» да в рот не лезла, никогда такого не было?

Закурил я, сижу и думаю: « С чего бы это? Может, кто вздумал мастера Васильевича отравить, а я её с дуру взял и схватил? Надо бы, проверить».

Взял я один кусок той колбасы и своей любимице крысе – Ларисе Николаевне кинул. Она у меня там в углу под полом жила. Я ту крысу в честь нашей директрисы мясокомбината так назвал, уж очень они были похожи, словно сёстры родные.

Обычно Лариса Николаевна на мои угощения быстро реагировала, а тут вышла, понюхала, носом поворотила и обратно к себе домой, в дырку. Значит, думаю, и ей что-то не понравилось. Видно точно кто-то решил Васильевича отравить.

А тут вдруг моя Лариска опять вылезла, тот кусок колбасы хвать и к себе затащила. Не пойму, что же сегодня за хрень такая творится? Ну я тогда ещё полстакана своего лекарства выпил, но заел только лишь хлебом. Мало ли что?

И тут на меня прозрение нашло, словно с небес озарило: ведь сегодня же пост начался, а я грешу – колбасу ем. Видно долго боженька за мной наблюдал да терпел, но в конце-концов даже у него терпение лопнуло, и он, не выдержав, лично сам взял под контроль эту ситуацию. Ведь Бог всё видит.

Так я, то ли в связи с этим обстоятельством, толь со злости, остаток той колбасы своей крысе в угол взял да швырнул. Ведь столько своего драгоценного времени на неё потратил и организм свой зря мучил. Может хоть Лариска её съест, ей же пост по барабану. Хотя, кто его знает, ведь крысы – твари умные да хитрые? Не зря же я её в честь нашей директрисы назвал?

После того как я ту колбасу крысе бросил, у меня аж на душе полегчало, как будто гора с плеч. Так не дал мне боженька тот страшный грех свершить. Ведь он есть, и всё видит.

После этого мне так хорошо стало, что я лёг на часок отдохнуть да так, как младенец, до обеда и проспал. Проснулся, как новорождённый. Правда работал кое-как: видно измотался весь со всеми этими проблемами, но тем не менее про свою Люську с охраны не забыл. Я ей хорошую вырезку сразу отложил, чтобы за текущими делами не забыть.

Так помню мы с ней в тот вечер хорошо посидели, но без мясного, ведь пост же. Зачем лишний раз грех на душу брать. Я тогда до поздней ночи у Люськи задержался. Что сделаешь – помоложе был, не то, что сейчас.