Тайны Эдема

– Ты упомянул банковскую ячейку, – напомнила Лисовскому Нина. – Возможно, ее содержимое прояснит ситуацию?

Адвокат с ответом замешкался. Стелла хмыкнула ехидно:

– Что, Давид тебя и в это не посвятил?

– Странно, что тебя во что-то нужно посвящать, дорогуша, – не сдержалась Ольга. – В твоем хрустальном шаре и так все должно быть видно.

– Вы правы, – чуть повысив голос и, вновь приобретя привычные интонации, сказал адвокат. – Содержимое ячейки, как и завещания, мне не было известно заранее. Давид всю жизнь провел за кулисами и на съемочной площадке. Его склонность к эффектным поворотам сказалась и сейчас. Нам остается лишь следовать созданной им интриге. Как бы то ни было, такова воля покойного.

Лисовский поднялся и попросил присутствующих:

– Пройдемте со мной. Ячейка может быть открыта только когда все мы в сборе. Остается спуститься на первый этаж, где находится хранилище.

– Давид учел все детали, – хмыкнула Ольга. – Даже ехать никуда не придется.

Комментировать ее слова желающих не нашлось. Геннадий, Юрий и Наташа с Любой ушли вслед за Аркадием для оформления документов. Я хотела было последовать за ним, но Лисовский меня остановил:

– Не спешите, Лиза. Вам придется пройти с нами.

Я растерянно посмотрела на Нину. Она кивнула. Пришлось повиноваться. Прескверный день. Скорее бы он уже кончился.

В полном молчании мы гуськом спустились вниз с третьего на первый этаж. Смутив охрану банковского хранилища своим количеством, мы были допущены в святая святых. По очереди расписались в нужных документах и, покинутые сотрудником банка, остались одни в душной тесной комнате, все стены которой были заставлены небольшими пронумерованными ячейками.

Ячейка Давида значилась под номером сто семьдесят один. Как и все, она открывалась двумя ключами. Банковский ключ торчал из ячейки – клерк сделал свою часть работы перед уходом. Второй оказался в руках Владислава Викторовича.

– Давай, Влад, – велела Ольга. – Не тяни.

Под прицелом взглядов полный достоинства Лисовский открыл ячейку и, аккуратно придерживая ее, положил на стол. Едва не треснувшись лбами, вдовы тут же склонились вниз.

– Дамы, – укорительно произнес Лисовский и наконец поднял крышку.

Тишина стояла хоть ложкой ешь. Все таращились на конверты из плотной бумаги, перевязанные бечевочкой и запечатанные сургучной печатью с инициалами Давида.

Мне вдруг стало очень страшно. Ведь именно такой конверт я намедни передала на кладбище. До этого момента происходящее казалось мне очередной причудой Давида. Он попросил меня об услуге за несколько дней до смерти. Я все списала на присущий ему романтизм, не веря всерьез, что когда-нибудь возьму врученный мне в руки конверт.

Но Давид скончался, и его просьбу необходимо было исполнить, что я и сделала. И только сейчас, так непоправимо поздно, я стала осознавать, что все не так просто, как я считала. Его завещание, такое ни на что не похожее и запутанное, эти конверты…Все было не просто так. Он никогда и ничего просто так не делал. Чего же желал он, покидая этот мир?

На каждом конверте каллиграфическим почерком Терновцов вывел имя адресата. Хмурый и озадаченный Лисовский вручил их нам по очереди. Лена попыталась сорвать печать, но Лика тут же ухватила ее за руку. Смотря на нас с вызовом, сказала:

– Вскрываем либо вместе, либо никто не узнает, что Давид оставил мне и сестре!

– Идет, – кивнул Глеб. Он заговорил впервые за все время. Звук его глубокого чуть хрипловатого голоса производил магнетическое действие.

Не дожидаясь чужой реакции, он направился обратно в офис. Легко перескакивая через две ступеньки, поднялся на третий этаж. По-хозяйски вошел в переговорную и сел на свое место. Конверт положил на стол прямо перед собой.

Следом изрядно запыхавшись, ввалились вдовы. Я замыкала строй. С той минуты, как я увидела конверты в ячейке, тревога, словно заноза, засела где-то меж ребер и ныла все сильнее с каждым ударом сердца.

Галантно придержав мне дверь, Лисовский пропустил меня в комнату. Я плюхнулась рядом с Ниной. Адвокат занял прежнее место. Поправил очки. Все ждали от него некоего озарения. Но Владислав Викторович был запутан и смущен не меньше нашего. К тому же, он и Русик – единственные, кому конверт не достался. Похоже, это их задело.

Глеб вновь взял штурвал на себя:

– Открываем на счет три.

Треснул сургуч, зашелестела бумага и Ольгино «что за хрень?» выразило всеобщее недоумение.

Следуя примеру Глеба, каждый вытряхнул содержимое конверта на стол. Завещание Терновцова составило: ключ замысловатой формы для его сына; открытка для сестры; Юльке досталась бритва, что когда-то была в ходу у брадобреев; Ольге – старинная монета; Стелла брезгливо изучала Ветхий Завет, явно сочтя сей дар насмешкой над ее ценностями; Лена вертела в руках дивной красоты флакончик с непонятным бурым порошком внутри; а ее сестра пыталась сдержать слезы, рассматривая порванную нитку бус перед собой.

В моем конверте была толстая тетрадь и несколько листов бумаги. Проигнорировав последние, я взяла в руки тетрадку. Изумительная работа. Кожаный переплет пухлой тетради был покрыт орнаментом невероятной красоты. Плотные листы шелковой бумаги сияли белизной, а по кончикам были позолочены. На первой странице красивым почерком Давида было выведено: «Глава 1. Путешествие начинается». На какую-то долю секунды, сердце мое запело, мне почудилось, что я вновь в его кабинете, а он, усевшись в любимое кресло, рассказывает мне очередную байку…

Но нервный возглас Русика безжалостно вернул меня к действительности:

– Что в этих бумагах?! Читай вслух!

Нина подняла бровь и спокойно поправила:

– Пожалуйста.

– Что?!

– Читай в слух, пожалуйста.

Русик нервно заерзал на стуле. Будь перед ним кто другой, он бы непременно сорвался. Но Нину боялись и уважали все. Оттого ему пришлось заткнуться.

– Это дарственная на Эдем, – вернув документы мне, сказала Нина. – Особняк и все, что в нем находится, включая антиквариат и картины, полный перечень прилагается… Все принадлежит Лизе.

Что тут началось… Вдовы повыскакивали со своих мест и, во главе с грозно размахивающим руками Русиком, ринулись на меня. Инстинктивно я тоже выпорхнула из кресла. Признаться, хотела ринуться за дверь. Но уперев руки в боки, путь преградила Ольга. Она так громко закричала, что я невольно попятилась назад.

Во всеобщем гомоне попытка Лисовского всех утихомирить провалилась безвозвратно. Толпа одуревших наследниц надвигалась на меня словно волна цунами на крохотный остров, при этом никто из них даже не попытался меня услышать. Даже слово мне не позволили произнести.

Я пятилась к стене и налетела на известно откуда взявшегося Глеба. Затравленно обернулась и встретила его спокойный мирный взгляд. Руки его оказались на моих плечах. Склонившись ко мне, ибо иначе я не услышала бы его, он сказал:

– Уходим.

Резко взял меня за руку и потянул за собой. На ходу кивнул Нине, та тут же поспешила следом. Ругательства сыпались нам в спину, но никто не попытался остановить наше трио.

Оказавшись на улице, я жадно вдыхала воздух и пыталась успокоиться. Меня трясло и руки ходили ходуном. Глеб хмурился. Нина посмотрела с жалостью.

– Лиза, нельзя все воспринимать так близко к сердцу.

– Нина, я ничего не просила и не знала, и…

Она коснулась ладонью моей щеки, призывая к спокойствию. Сказала вкрадчиво:

– Не оправдывайся. Не надо. Это его решение. И мы, я и Глеб, принимаем и поддерживаем его.

Глеб кивнул, поддерживая тетку. Но мне отчаянно хотелось убедить их, что я не должна быть в завещании Давида, что мне ничего не нужно.

– Жены, они считают, что…

– Не им судить, – отрезала Нина, и в голосе ее зазвучал метал. – Это дело семейное. И только. Ни одна из этих вопящих женщин не носит фамилию моего брата. Значит и правом голоса не обладает.

– Но…

– Больше никаких «но». Тебя подвести до дома?

– Нет, я на машине. Я бы хотела вернуться и объяснить…

В этот момент на третьем этаже распахнули окно. Я заметила рассерженного Лисовского. Похоже, обстановка накалилась настолько, что в комнате стало нечем дышать. Крики женщин разлетались по улице, привлекая внимание прохожих.

Нина ухмыльнулась и посмотрела на меня насмешливо. Желание возвращаться растаяло вместе с храбростью. Отчаянно захотелось зареветь.

Прекрасно понимая, что теперь я точно никуда не вернусь, Нина протянула мне мою сумку (спасаясь бегством я про нее и думать забыла, а она взяла). И вложила конверт в мои руки.

– Все именно так, как и должно быть. А теперь езжай домой. Всем нам необходимо отдохнуть и подумать.

У каждого свой способ привести в порядок нервы. Я находила умиротворение в кулинарии. Оттого, накупив снеди на целую роту, я кое-как дотащила пакеты до кухни и принялась творить и успокаиваться.

К вечеру заметно устав и наготовив блюд на целый пир, я сумела навести порядок в своих мыслях и вытряхнуть как сор ненужные эмоции.

Поставив чайник, я присела отдохнуть. В духовке румянился пирог с вишней, планшет играл грустную песню о вчерашнем дне.

Вдыхая воздух из открытого окна, я пила чай и пыталась направить свои мысли в противоположное от текущих проблем направление.

Во двор заехал «Порш» бирюзового цвета. Я обреченно вздохнула. Почувствовав мой взгляд, Юлька задрала голову и помахала рукой. Я ответила тем же. Чертыхаясь, пошла открывать дверь. Началось.

– Судя по ароматам, стресс ты снять успела, – чмокнув меня в щеку, хмыкнула Юлька.

– Судя по тому, что ты здесь, все усилия напрасны – грядут испытания.

– Вдовы еще не навестили?

– Ты первая.

– Я всегда первая.

Юлька обожала соревнования. Она ввязывалась в любую эстафету, любой приз и победу была готова добывать любыми усилиями и, увы, не всегда праведной ценой.

Сработал таймер духовки, и я помчалась доставать пирог. А поставив его на плиту, поморщилась. Вернулась в коридор и в подтверждение своей догадки, обнаружила свой конверт в Юлькиных руках.

– Не стыдно?

Юлька посмотрела на меня своими огромными голубыми глазищами и улыбнулась, словно мальчишка-сорванец:

– Нисколечко.

Я протянула руку и попросила:

– Верни.

Не споря, она протянула конверт. Я унесла его в комнату, для верности спрятав под подушку. Собственно, в том, что он кому-то понадобится я сомневалась. Но и раскидываться больше не собиралась.

Не дожидаясь приглашения, Юлька взяла тарелку и принялась накладывать себе еду. Поскольку моя кухня превратилась в шведский стол выбрать было из чего.

Я села в уголок и, допивая чай, ждала не мешая. Периодически она тыкала ложкой в какое-нибудь блюдо и спрашивала:

– А это что?

– Кус-Кус.

– Круто! Это?

– Здесь кинза, ты ее не ешь.

– Фу. А вытащить нельзя?

– Нет, она же мелко порезана.

Наблюдая за ней, я в который раз подумала, что Юлька красавица. Высокая, подтянутая, она обожала спорт. В свои тридцать четыре она собрала целую коллекцию разномастных медалей и кубков. Вместе с дипломами, грамотами и грудой статуэточек, призванных подчеркнуть ее вклад в то или иное дело, они украшали холл ее квартиры. Человеку, впервые увидевшему этот парад достижений, всегда становилось дурно и некомфортно, ибо собственные заслуги, вне зависимости от их величины, меркли тотчас. Я же предпочитала ей гордиться, а не перебирать в уме свои недостатки и успехи. Так и мне спокойнее и ей приятнее. И, судя по тому, что она зачислила меня в список своих подруг (состоявший из единственного имени), тактика была правильной.

Пару недель назад Юлька обрезала свои пушистые каштановые волосы чуть выше плеч. Новая длина все еще была ей непривычна, оттого она частенько касалась волос. Вот и сейчас, поправив завитые еще утром кудри, убрала их за уши и плюхнулась за стол.

Хитро прищурилась и спросила:

– Ну?

– Что «ну»?

– Какого это в один миг стать миллионершей?

– Слушай, -поморщилась я. – Я не собираюсь претендовать на Эдем и…

– Ты что, собираешься отдать его этой белобрысой врунье? Она ему даже не жена! Как оказалось…

– У Давида еще есть сын и сестра, -напомнила я.

– И оба баснословно богаты, – в свою очередь напомнила Юлька. – Им эти деньги, что мне пара сотен.

– Эдем – не мешок денег.

Юлька посмотрела хмуро. С этим даже она спорить не могла. Дом Давида был чем угодно, но не клочком земли к продаже. Он был символом, местом паломничества, приютом, тихой гаванью, бойцовским рингом…Чем угодно. Но не объектом недвижимости.

В надежде на то, что она умнее меня, я спросила:

– Зачем мне яхта, Юль?

– Чтобы вести судовой журнал, – лучезарно улыбнулась она.

– Какой еще журнал?

– Ту тетрадку, что была в конверте. Разве это не он? Дневник путешествий по морям и океанам.

Эта мысль не приходила мне в голову. Я посмотрела на нее с уважением. Но радости все же не почувствовала.

– Не парься, яхту уж точно можно продать без зазрения совести. И поверь мне, эта посудина вполне может обеспечить тебя на ближайшие лет десять. А с твоим никудышным аппетитом и на все двадцать.

– Тебе не кажется это странным?

– Ты про все эти тайны и пляски вокруг завещания? Странность немного не то понятие в данном случае. Давид сидел на лекарствах, похоже, они дали о себе знать столь причудливым образом. Одни эти конверты чего стоят…

– Он был болен, но не безумен, – отрезала я. Юлька поникла.

Но тут же шустро подскочила и принялась заглядывать в кухонные шкафы. При этом хмурилась и вид имела очень деятельный.

– Может, я тебе подскажу, где искать?

Обернувшись, она ничуть не смутилась. Кивнула, соглашаясь с тем, что так будет быстрее. Вытащила бокал с одной из полок и, взглянув на него выразительно, сказала:

– Надо бы наполнить.

– Есть красное вино. Осталось от соуса. И коньяк.

– Для соуса?

– Для бессонницы.

– Вино. В нем ведь истина, не так ли?

– Скорее беда, – наполняя бокал из тонкого стекла красным как кровь напитком, заметила я.

На втором бокале Юлька вернулась из мира собственных мыслей ко мне. Сказала, мерцая голубыми глазищами:

– Думай, что хочешь. Но я предпочту поверить в то, что Давид спятил, чем в то, что он поступил так с нами.

– Терновцов – выходец из семьи скромнейших инженеров. Все, чего он добился – исключительно его заслуга. И счастливый случай, конечно, тоже.

– Слушай, – поморщилась Юлька. – Не втирай. Я помню, что именно тебе он диктовал свою биографию, но мне пересказывать ее не надо.

– Не злись, – попросила я. – Мне ничуть не проще твоего.

Юлька посмотрела на меня внимательно и неожиданно расхохоталась. Громко, звонко, до слез. И от этого смеха мне стало жутко.

– Даже не сравнивай, – зло прошептала она. – Ты понятия не имеешь, каково это быть с ним и потерять. Тебе неведомо, что значит быть его женщиной.

Она резко отвернулась и замолчала в досаде. Я тихо ждала, давая ей время усмирить вырвавшиеся чувства.

– Мне было двадцать шесть, когда я устроилась простым пиарщиком на киностудию, – заговорила она, и голос ее чуть дрожал. – Через месяц после того, как он впервые увидел меня, мы стали любовниками. Родители были в шоке. Такая разница в возрасте…Мне было плевать на их мнение. Давид даже на смертном одре был красив как бог. Или дьявол. Не знаю уж… Все те сопляки, что были у меня до него и в подметки ему не годились. Я влюбилась в него, как кошка. Чертова мартовская кошка! Мне казалось, он вечно будет со мной. Только со мной. Что я – не те идиотки, что были у него до меня… Дура!… Я хотела забыть его. Не вспоминать. Но не смогла. А со временем привыкла быть одной из…Когда-то я боялась уподобиться Стелле или Ольге, презирала их за то, что они не живут своей жизнью. Что вцепились в него, как клещи. Но потом поняла…И все же, быть как они было невыносимо. Я хотела быть незаменимой для него. И стала. Не в жизни. Не в постели. В бизнесе. Пусть так, но зато мне не было равных… Давид часто повторял, что я должна быть «умной девочкой». Создать семью, родить ребенка. Он винил себя в моем выборе. Особенно последние годы. Великий Терновцов был не способен осознать элементарного – я не желаю никого иного. И другая жизнь, жизнь, где нет его, мне не нужна…Я пыталась притворяться. Даже замуж вышла. Но себя обманывать – дело пустое. Я научилась наслаждаться обществом мужчин, их вниманием, поклонением…но ни к кому из них сердце не лежит.

Юлька посмотрела на меня полными слез глазами и спросила, пытаясь улыбнуться:

– Как думаешь, может, я однолюб?

– Почему бы и нет?

– Я бы предпочла верить, что мой шанс еще впереди.

Юлькины слова разбередили и мою рану. Я тряхнула головой, отгоняя непрошенные воспоминания. Любое настоящее мне было предпочтительнее прошлого.

– Все же давай придерживаться фактов, – предложила я. – Давид не был безумен.

– Факт номер один.

– Но все же затеял непонятную кутерьму с завещанием. Он отблагодарил верных ему людей щедрыми подарками и отпустил с миром, вычеркнув их из дальнейших событий.

– Факт номер два.

– Однако все близкие ему люди… За исключением меня, пожалуй…

– Не приуменьшай. Исключений нет. Все близкие ему люди попали в какой-то отдельный список и получили по непонятному конверту с еще более непонятной хренью.

– Факт номер три.

– Вполне очевидно, что свое завещание, а также процедуру его оглашения, Давид продумал до мельчайших деталей. При этом, распоряжений касательно своего многомилионного состояния он не оставил. Особняк и лодка не в счет – они капля в море. И это факт номер четыре.

– Почему мне кажется, что Давид оставил нам ребус, который волей-неволей придется разгадать, или жизни не будет?

– Тебе не кажется. Факт номер пять.

Я устало потерла ладонями лицо и буркнула недовольная всем светом:

– Я ничего не понимаю!

– Что-то мне подсказывает, что Давид оставил нам еще множество подсказок. И ждать себя они не заставят.

– Я ничего не хочу разгадывать, – взвилась я. – Меня вообще ничего здесь не держит. Уже завтра же я могу сесть на самолет и умотать хоть…хоть… в Австралию!

– Далеко…А сможешь?

Юлька хитро прищурилась. Я же закусила в досаде губу. Гораздо позже, вспоминая этот разговор, я отдавала честь и костила на чем свет стоит прозорливость Давида. Он знал всех нас лучше нас самих. Многое из того, что произошло дальше было просчитано им заранее. Увы, не все. Он все же был идеалистом и думал о людях куда лучше, чем мы есть. В этом была его самая главная ошибка, приведшая к непоправимым последствиям.

Понаблюдав за мной, Юлька прищурилась и заявила:

– Мне нужна твоя помощь.

– В чем? – встревожилась я, ожидая подвох. И не зря.

– Я хочу разгадать головоломку.

– Или утереть нос вдовам?

– Не без этого.

– Это плохая затея.

– Зато куш хорош.

– Меня не интересуют деньги.

– Помню. В какой семье без дурочки?

– Я тебя сейчас выгоню.

– Не-а. Ты же еще и добрая. Гремучая смесь.

– Не испытывай мое терпение.

Юлька усмехнулась. Похлопала красивыми глазками и вытащила козырь из рукава.

– Ты перед ним в долгу, не забывай.

– Это низко. Напоминать мне об этом сейчас.

– В любви и на войне…

– Любовью здесь и не пахнет. А о войне речи не идет.

– Как сказать… Никто из нас не получил Давида. Но! Та, что получит его деньги, в итоге станет победительницей в этой бесконечной войне за его сердце.

– То, что ты говоришь ужасно. Вы все спятили.

– Причем давно. И в этом только его вина.

– Давид никого не держал силой.

– Конечно, нет. Только вот без него все становилось не в кайф.

– Юля, послушай…

– Нет, – отрезала она, и в глазах ее блеснула сталь. Та самая сила, невероятная упертость, что приводила ее к победе. – Давид помог тебе. Долг платежом красен.

– Если я и должна что-то, то не тебе. Не бери на себя слишком много.

– А речь и не обо мне. Только о Давиде и его загадке. Мы должны ее разгадать.

– А мы, это ты и я, надо полагать?

– Умница. Светлая голова.

Я задумалась. Ничто не мешало мне послать Юльку к черту. Но слова ее задели за живое. Она права, Давид что-то затеял. Все это не просто так.

И я действительно в долгу перед ним. Отрицать бессмысленно.

Но, что важнее всего, я сама хочу понять, что происходит. Что он придумал? Почему это было столь важно для него? Чего ждал от меня, включая в список адресатов?

– Что делать будем? – поразмышляв еще некоторое время, спросила я.

– Сначала скажи, ты на моей стороне?

Я нахмурилась. Вот только строительства баррикад и разделения на «своих» и «чужих» мне не хватало.

– Ни на чьей, – отрезала я. – Я попытаюсь разобраться с загадками Терновцова. Если будет с чем разбираться! Но не более того. Если ты и вдовы затеете междоусобную войну – я пас.

– Ты забыла про блудного сына и младшую сестрицу. Они ведь тоже в его списке. И, как мы понимаем, не просто так.

– Повторяю. Если есть загадка, которую Давид завещал нам разгадать – я сделаю все от меня зависящее, чтобы его последнюю волю исполнить. Какой бы дурацкой она мне не казалась. Но участвовать в семейных дрязгах и бабьих разборках не стану. ТЧК.

Проигнорировав мои уговоры вызвать такси, Юлька загрузилась в свой «Порш» и отбыла в неизвестном направлении. Но едва закрыв за ней дверь, мне пришлось открывать ее вновь. За порогом стояли Ольга и Русик.

Всегда готовая к войне Ольга попыталась войти. Я не позволила. Кивнула на ее сынка, пялящегося на меня сальными глазками, и сказала строго:

– Он останется на лестнице.

Русик вспыхнул и собрался возопить. Но мать подняла бровь, и он заткнулся. Я пропустила ее в квартиру.

Она шумно вздохнула, набирая воздуха для очередной громогласной арии. Я сказала без намека на любезность:

– Будешь орать выставлю. Выбирай.

Ольга осеклась и слегка покраснела от гнева. Однако совладать с собой сумела. Прошла следом за мной на кухню и уселась на стул, который только что покинула Юлька.

– Вижу, пигалица уже успела у тебя побывать?

За годы бесконечной вражды вдовы успели обрасти множеством ритуалов и процедур на все случаи жизни. Словарем взаимных оскорблений и обидных прозвищ тоже обзавелись.

Часто мне казалось, что их вражда друг другу подменила даже чувства к Давиду. В какой-то мере это было правдой. Все они, как одна, были лидерами по натуре. Обладали недюжинным умом и талантом (но распоряжались ими по-разному и часто топили в дрязгах и собственной лени).

Следуя лучшим практикам военного дела, они также частенько организовывали союзы, существующие до той поры, пока тема конфликта себя не исчерпывала или приз не доставался победителю. Похоже, сейчас как раз настало время формирования альянсов. И по неведомой причине вдовы решили, что я могу быть им полезна. До какого-то времени, конечно же. Потом мне, словно глупому цыпленку, надлежало свернуть шею легким движением изящной ручки.

Я почесала нос и в стотысячный раз задумалась, как слепы бывают мужчины… Вся эта бесконечная междоусобная война происходила под самым носом Давида. А он с наивностью школьника верил, что его любовницы столь чисты душой и помыслами, что вполне мирно уживаются друг с другом. А возникающие то и дело стычки – часть женской натуры. Их стоит простить и не обращать внимания.

Я села напротив, давая Ольге возможность высказаться первой. Она обвила взглядом кухню и спросила с усмешкой:

– Не предложишь мне кофе?

– Ты пришла не за ним.

– Мне всегда нравилась твоя прямолинейность.

– Она бесила тебя не меньше, чем я сама. Как все вокруг. Итак, зачем я тебе?

Ольга ухмыльнулась. Побарабанила острыми ноготками по столу и, решившись, сказала:

– Я предлагаю тебе тридцать процентов.

– От звездного неба?

– Лучше, – улыбнулась она, и в глазах ее вспыхнула злость. – От наследия Давида. Всего наследия. Киностудии, всех счетов, авторских прав, недвижимости и так далее, и так далее, и так далее…

– Щедро.

– По рукам? –оживилась она. Я покачала головой.

– Ты обещаешь то, чем не владеешь.

– Только пока.

– Разве? Ты ему не жена, не родственница. Наемный сотрудник. Не больше. И оставил он тебе…Что? Ах, да…непонятную монету. И любой адвокат-недоучка скажет тебе, что ни на что другое ты претендовать не можешь.

– Вопрос времени.

– Частный случай «никогда».

– Ты стала на редкость разговорчивой, – хмыкнула Ольга.

Я перегнулась через стол и сказала тихо и оттого особенно внушительно:

– Приходи, когда тебе действительно будет что мне предложить. И тогда, вполне возможно, я поддержу тебя. Ну а пока, твое предложение мне нисколько не интересно.

Следующей была Стелла. Переступив порог, она громко чихнула. Поморщилась и заявила недовольно: