Самоходчики

А ничего. Стояли мы немного в обороне, а у нас два командира были, которые учились на самоходчиков. Они закончили самоходное училище и рассказывали как с закрытых огневых позиций стрелять, как панорамой пользоваться – артиллерийская панорама стояла. А так-то техника та же самая: двигатель, коробка, фрикционы – главный, бортовые – все. В обороне мы стояли до 15 июля под Понырями, совхоз «1 Мая». Полк был включен сначала в состав 13-й армии генерала Пухова. Полк был отдельный и в обороне стояли апрель, май, июнь. Стояла 128-я бригада танковая рядом, но очень слабенькая – там один батальон был «тридцатьчетверок», а остальные – легкие танки Т-60, Т-50. Они чего могли «сорока-пятками»; у Т-60 двадцатимиллиметровая пушка – ничего они не могли, но оборону держали нормально. Правда, что было плохо – у нас были гаубицы, у которых не только подкалиберных снарядов не было, но и бронебойных, а только осколочно-фугасные. Мы ими стреляли по танкам с колпачков и полным зарядом. Выводили из строя, не поджигали, потому что не могли пробить броню. Гусеницы сбивали, по башне били, – а снаряд-то был тяжелый 21,76 кг, – бахнет, так чувствуется там.

Как для Вас началась Курская битва?

Залпом наших орудий за час до наступления немцев. Мы радовались конечно, что наши бьют. А потом немцы себя в порядок привели и по нам. Наши открыли контрбатарейную стрельбу, в которой наш полк не участвовал. У нас было 28 снарядов в боекомплекте и мы стояли в первом эшелоне. Нас сразу включили в 9-й отдельный танковый корпус, он потом стал называться Бобруйско-Берлинским. Начиная с 5 июля на нашем участке отступления не было, только немцам удалось занять половину Понырей, северную окраину. Они заняли ее где-то 7 июля и мы нанесли контрудар, в котором участвовал наш полк, 73-я дивизия и 75-й гвардейский танковый полк. (Вероятно, ошибка. Правильно: 27-й гв. танковый полк. – А. Б.) И мы их выбили, а в целом они на отдельных участках вклинивались между 13 и 70-й армиями на 10–12 км. А больше не могли.

15 июля мы от Понырей пошли в юго-западном направлении, занимали много с ходу, так как немец отступал. Занимали крупные населенные пункты – станцию Усмань, город Усмань, потом Посадку заняли, Ярославец, а 1 сентября взяли Кролевец.

За это время боев Вы почувствовали разницу между КВ и самоходной установкой?

Самоходка быстроходная была – скорость 55 километров, а КВ-35, вот это мы почувствовали. А в основном, бой есть бой. Когда в обороне стояли, то мы только по танкам огонь вели. По пехоте не стреляли, так как мы экономили снаряды. А, кстати, я прихватил трофейный станковый пулемет МГ-34 и он мне здорово помогал, по пехоте стрелял. Немцы драпанули, а пулемет оставили. У меня был замковый в экипаже, старичок 97-го года рождения из Саратовской области: «Вот, товарищ лейтенант, надо взять пулемет». Я согласился: «Конечно, надо взять». Он нас здорово выручал, а потом всю войну я возил на самоходках, на которых воевал, пулемет МГ-42. Отличный пулемет, по немцам отлично бил – у него ленточное заряжание, воздушное охлаждение и 250 патронов в коробке металлической. Мы коробок десять прихватим и бей. А вот когда фаустпатроны появились у немцев, то они стали для нас опаснее танков и штурмовых орудий. Когда идем где-то по лесному массиву или в город заходим, то сначала из пулемета прочесываем все, а потом уже входим. А то они могут из него с близкого расстояния из подворотни, из-за куста по нам выстрелить. Они были для нас очень опасны.

Где наиболее вероятные места их нахождения?

Они могли из какого-то этажа сверху, а больше-то из подвалов. А иногда они маскировали бочку металлическую: ну, бочка и бочка, а там сидит истребитель с гранатой или фаустпатроном. А мы догадывались и даже снаряда не жалели, чтобы по ней ударить.

Насколько эффективен был фаустпатрон в борьбе с нашими танками?

Здорово, они пробивали до 240 миллиметров броню.

У Вас в полку какие были потери от фаустпатронщиков?

Пожалуй, я что-то и не помню такого.

Я знаю, что Вы после СУ-122 воевали на СУ-85. Когда это произошло?

Это в сентябре 43-го года, мы до Нежина дошли и нас по зеленой улице в тыл отправили по приказу наркома. Опять на станцию Пушкино и в этот же 1454-й полк мы получили новые самоходки СУ-85. Самоходки хорошие, прямо скажем. Я в конце войны воевал на Т-34-85, так самоходка эта лучше была, чем этот танк. Пушка одинаковая, скорость одинаковая, но самоходка на полметра ниже и на полтонны легче, а это что-то значит. У нас все было засекречено, кто что может пробить. Но я лазил в трофейные «Тигры» и «Пантеры» и видел: у них броня вот такая – 100 мм., а у нас – 45. А у нас скрывали это все и не очень поощряли любопытство на этот счет. А если кто-то скажет, что немецкий танк лучше нашего – штрафной батальон будет обеспечен. Нельзя было хвалить немецкую технику – наша лучше, и никаких гвоздей!

Наши танки хуже были, чем эти новые немецкие. В двух словах про Прохоровское сражение. У нас некоторые ретивые политики твердят: «Разгромили»! Да не разгромили, остановили кое-как.

Можете рассказать, за что была первая боевая награда?

Первая была – орден Красной Звезды. На нашем участке наступало порядка сотни танков, но на широком фронте. На мою машину шел «Элефант», у нас его почему-то называют «Фердинанд». А Фердинанд – имя его конструктора Порше. Идет, а у него броня-то 200 мм; я знал, что я своей пушчонкой ее не пробью. Я тогда был на СУ-122, где стояла гаубица. Сбили гусеницу и он остановился. Он как вожак у них был. Мне в Кролевце и вручили орден Красной Звезды. Это было в 43-м году, когда мы освободили Глухов, первый украинский город, потом Ярославец, после Кролевец.

Вы не могли бы рассказать о бое на Брестском шоссе?

Это было в Польше. Полк остановился в лесу. Меня вызвал начальник штаба майор Шулико в штабную машину, разложил карту, показал мне населенный пункт (Стулино. – А. Б.). Дали мне батальон десанта, я послал разведдозор вперед и идем вперед на малых оборотах, чтоб не шумели, не гремели, даже крик филина мы слышали.

На рассвете подошли к Стулино, развернулись в боевой порядок и немцев атаковали. Но надо отдать должное – они быстро мобилизовались и открыли ответный огонь. Тем не менее мы захватили населенный пункт, пленных захватили, но они успели подбить три самоходки из пяти. Не подожгли, а подбили. Я доложил в полк, что приказ выполнен, высылайте срочно ремонтников – три самоходки подбито. И мне сразу Шулико дает приказ по кодированной карте прибыть на передовой командный пункт 165-й дивизии и выполнять приказы командира дивизии. Я двумя самоходками и пошел, быстро нашел командный пункт. Командир дивизии говорит:

– На Брестском шоссе находятся крупные склады. Надо их захватить и удержать до подхода наших главных сил. Я Вам даю на усиление взвод станковых пулеметов «Максим» – два пулемета. Понятна задача?

– Понятна.

И мы пошли по просеке, заросшей мелколесьем 4–5 метров высотой, сосенки и елки. Я почувствовал, что немцы рядом седьмым чувством каким-то, остановил самоходки, взяли механиков-водителей, офицеров и пошли к шоссе с автоматами, гранатами. Смотрим – немцы полным ходом идут: бронетранспортеры, артиллерию тянут, мотопехота на машинах. Я принимаю решение атаковать. Мою самоходку разворачиваю влево против хода движения, а Павлика Ревуцкого вправо по ходу движения. Мы молотили – у меня механик был наверное самый опытный в Вооруженных силах Яков Петрович Михайлов, он потом после меня погиб – одну машину в правый кювет, другую машину в левый кювет сталкивал. Мы прошли километров десять, лес кончился и один немец нас все-таки обманул. Километра за два он понял в чем дело, встал на крыло и машет: не стреляй мол. Я-то думаю – пусть немца упущу, но чтобы своего не расстрелять. Я разворачиваюсь и даю команду Ревуцкому: «Возвращайся».

Мы у просеки встретились, он-то прошел километров двадцать, так как догонял. А там переполох – можно себе представить состояние немцев! Танк гонит колонну! Немцы ничего не успели сделать, мы им не дали. Кто-то успел спрыгнуть на сторону – спаслись, а остальных подавили. Вернулись и командир дивизии таким ужином накормил, по стакану водки выпили и самоходки три подошли.

Насколько часто на самоходках стреляли с закрытых позиций?

За всю войну один раз, но несколько дней вели огонь. Полк стоял возле Ковеля, крупного узла шоссейных и железнодорожных дорог, стратегический пункт. Его брали два раза. У нас в литературе уходят от этого: его первый раз освободили в марте 44-го года. Напились, заснули, немцы бросили один батальон и взяли. Там костел в центре города. Вот по нему мы и били с закрытых огневых позиций. Там у немцев был командно-наблюдательный пункт по нему били и не сбили. Попаданий много было, а он стоит хоть бы что – кладка-то раньше была какая, не то что нынешняя.

Как чаще всего применялись ваши самоходки?

Чаще применялись вместо танков. Противник где-то прорвался – нам приказ – занять оборону и мы останавливаем. А в целом 50 % ходили в атаку вместе с танками. Танки немножко вперед, а мы уничтожали цели, которые мешали им продвигаться. В основном это были противотанковые пушки.

Приходилось ли Вам воевать на танках в городах и как это происходило?

Танки должны были действовать в составе штурмовых групп вместе с пехотой. Артиллерия может подойти, может не подойти – без нее можно. Задача пехоты, чтобы не допустить противотанковые средства, которые из подвалов и окон стреляют. Вот они и мы из пулеметов впереди бьем по тем объектам, где могут находиться истребители танков.

Во время боев в городах закрывали верхние люки?

Да, закрывали всегда. Открытыми их не держали. А вот на поле я всегда с открытым ходил.

Не боялись?

Нет, не то что не боялись, а то, что я лучше обозреваю. Прибор прибором, а тут я сразу голову повернул и все вижу. Прибор был хуже, так как он ограничивал каким-то углом – крутить его, а тут…

Пока Вы с фаустпатронщиками не встретились, кто был самым опасным противником?

Наиболее опасны конечно «Пантеры» и «Тигры». Артиллерия менее опасна была, так как я учил механиков-водителей ходить в атаку зигзагами. В училище нас этому не учили. Никто нам это не рассказывал и не показывал. Жить захочешь – начнешь думать как электронная машина, научишься. Наступали на высоту 190,2, где «Тигры», «Пантеры», противотанковая артиллерия – и кому в голову взбрело взять эту высоту. Первую атаку немцы отбили, мы потеряли много танков. Только заправили боеприпасы и во вторую атаку пошли.

Моя батарея уцелела, все пять самоходок. Я начальнику штаба майору Шулико говорю: «Поставьте батарею на левый фланг – там артиллерия. Я ее возьму и обойдем немцев, нанесем удар с фланга и тыла». Он согласился. Я батарею перегнал туда, офицеров собрал:

– Я иду одной самоходкой в атаку, а вы меня поддерживаете с места. Поняли?

– Поняли.

Экипажу говорю:

– Ребята! Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Яша, зигзагами пошел!

Яша столько часов практики вождения имел, он самоходку как игрушку водил. И понеслись мы по полю – тридцать два удара я насчитал рикошетных и тридцать третий был метров за 50 до артиллерийских позиций. Все расчеты сбежали, один видимо остался и их снаряд пробил лоб, попал в правый топливный бак и там взорвался. Сам-то бак из стали да жидкость в нем как-то заглушили силу удара, правда, Сергею Мозалевскому несколько осколков попало в мягкое место, а пушки мы подавили.

Какая длина зигзага? Метров 60, 30?

Зигзага-то? О, нет, наверное метров по 20. Только успеет навести немецкий наводчик и увел самоходку.

А немцы такую тактику применяли в наступлении?

Нет. У них взаимодействие было высочайшего класса между родами войск. Сначала разведка авиационная, «рама» «Фокке-Вульф» пролетит, сфотографирует всю оборону, потом самолеты прилетят и начинают бомбить. Отбомбили, потом проводят артподготовку; артподготовку капитальную сделали, потом уже идут танки. А у нас как было, особенно в 41 да и в 42-м году? Надо атаковать, нанести нашим войскам контрудар – бросают корпус. А у немцев в обороне даже танков нет, но пушки стоят наготове – они уже знают, когда и где будет наш контрудар. В конце концов корпус окружают и уничтожают. У нас взаимодействия не было, связи-то не было. У нас в бригаде, скажем, три батальона, где танки разные и радиостанции разные. Командир бригады в результате может управлять только одним батальоном, а не тремя. Вот такая чехарда.

Насколько эффективна была немецкая авиация в борьбе с нашими танками?

Здорово, у них противотанковые бомбы были – авиация наверное половину наших танков сожгла.

Как поддержку нашей авиации танкам оцениваете?

Мы радовались, когда штурмовики Ил-2 пошли штурмовать, это мы очень приветствовали, аплодировали даже. Они хорошо работали, наносили большой урон. На них ведь «катюши» стояли кроме бомб.

В каких случаях стреляли с ходу и стреляли ли вообще с ходу?

Редко так стреляли и результат был плохой. Методика была такая: я даю команду «С ходу огонь», механик видит какая впереди местность, дает команду «Дорожка», а наводчик в это время должен выстрелить. Дорожка – это ровное место, с которого можно стрелять. Цель наводчик выбирает и старается держать ее, а иначе не успеть.

Можете ли рассказать о хитростях, уловках, которые помогали выжить танкисту?

Я считал – немцы дисциплинированный очень, шаблонный народ и какое-то решение нужно принимать абсурдное, чтобы не укладывалось у нормального человека. Вот самый лучший козырь! Маршал Богданов воспользовался этим методом и я попер по кустарникам немцам навстречу, когда мы уничтожили 8 «Тигров». Это единственно правильное было решение. Отступать было нельзя, свои расстреляют за трусость. Не идти на немцев – они тебя сожгут. Так что нужны были нестандартные решения.

Я знаю, что в наставлениях рекомендовалось уклоняться от встречного танкового боя. Вы следовали этой рекомендации?

Нет, не уклонялись, даже понятия такого не было. А немцы уклонялись, они знали где КВ и «тридцатьчетверки» и старались не вступать в бой. У нас пока Сталин в Москве решение принимает, пока командующий его передает, доходит до командира и корпус удар наносит по пустому месту. Немцы ушли из него за сто километров давно.

Как вы можете прокомментировать высказывание, что танки воюют только вдоль дорог?

В принципе-то для быстроты переброски танков дороги нужны. А воевать? Смотря куда и где выбирают исходные позиции. Тут дороги ни при чем. Дороги и дороги. Дороги, как правило, все пристреляны, когда в обороне стоят. По ним даже опасно наступать. Значит, надо по бездорожью.

Расскажите о Вашем отношении к старшим командирам?

Скажу о командовании одного полка, в котором я воевал. Люди воевали, дрались в пекле боя, а они в это время трофеями занимались – командир полка и замполит. И вот из тех двенадцати «Татр», которые мы перехватили в районе Киловки – Котлярки, они оказались в полку. А «Татра» – это вагон целый; они их загрузили коврами, фарфором, часами, ружьями, ну, в общем, ценными трофеями. Эта машина ночью сгорела. Искали-искали, кто поджег, контрразведчика подключили, а не нашли, кто поджег. Проходят годы, мы на одной встрече в ресторане на прощание выпили и Глуховцев Петр Матвеевич говорит: «Поехали ко мне в Ивантеевку»! Поехали – мы такси взяли «Волгу-пикап» и набились там человек восемь наверное. Приехали в Ивантеевку, жена Глуховцева Софья Николаевна стол накрыла, коньяк поставила. Мы выпили, а Василий Георгиевич Поршнев, комбат, пел хорошо и Василий Васильевич Тишкин пел хорошо – они пели! Песни попели, потом еще выпили, а Василий Георгиевич говорит: «Ребята, сядьте, держитесь, чтобы не упасть – я вам сейчас такое расскажу»! И рассказывает: «Я поджег»! Мы часа два хохотали, а что – времени много прошло, чего бояться-то.

А Мельников, командир полка, догадывался, что это он сделал, так он ему мстил все время. Вот как тот два ордена имел, он больше ничего ему не дал, ни медали, ни ордена. И когда форсировали Пилицу в Польше, это речушка-то маленькая. Машина Поршнева первая форсировала &nsh; лед там шел. Так Героя присвоили механику-водителю, а не Поршневу.

Как Вы относились к тому, что у вас в полку, в армии было много женщин?

У нас много не было. Их доля незавидная была. Вот была у нас в полку 1295-м одна девушка, где командиром был Либман, еврей. Он некрасивый, маленький, страшный, тупой еще вдобавок. А машинисткой была Аня Майорова – красавица, я мало таких женщин встречал. Она спустя какое-то время его пребывания в полку пошла с Мишей Зотовым в лес стрелять. Я смотрю они мишень самодельную понесли, я сидел на башне. Немцы обстреливали, настроение плохое было, я письмо родителям писал, не стал даже прятаться. Они прошли, а минут через пятнадцать Аню на носилках несут. Оказывается – Миша первый стрелял, мишень сбил, пошел поправлять и тогда она в себя выстрелила. Ее отправили в медсанбат 156-й дивизии, пулю вырезали из спины. Все думал и – гадал и, почему она это сделала. А Люба у нас была молоденькая, семнадцатилетняя девчушка, она по секрету сказала. Раньше позор был – девушка родила ребенка. Теперь это в порядке вещей. Она говорит: «Не хочу родить евреенка». Она уже почувствовала, что забеременела. Ее в тыл отправили после ранения.

Я промашку сделал. Как-то ездил в Горький еще на профсоюзную конференцию и мы обедали в ресторане. Что-то мне пришло в голову, я посмотрел – буфетчица. Потом, когда уже уехал, вспомнил – это же Аня! Подошел бы поговорить, много бы интересного могла рассказать. Вот такие вот дела у женщин.

Что значит, доля женщин на войне была незавидная?

Не женское дело война. К ним, во-первых, приставали все чиновники. А меняли как? Приехал командующий фронтом в армию, о, машинистка красавица! Он сразу адъютанту приказ, ее переводят туда. Вот так передавали из рук в руки. Это нехорошо конечно было. Но в целом, конечно, женщины большую роль сыграли. Четыре авиационных женских полка были, в танковых войсках десять механиками-водителями были, пять – командирами танков и четыре – командиры подразделений.

Где Вы любили во время марша находиться? Какое место танка выбирали?

Я сидел возле люка механика-водителя как правило. На КВ и на самоходках тоже, чтобы ему показывать.

Он плохо видел?

Нет, он видел хорошо, но надо решение принимать. Покажу вправо и он плавно идет вправо. Во время марша обстановка такая, что надо улизнуть под кроны деревьев, я ему сразу даю команду. Все, видимо, как начинается бомбежка, разбегаются до поры до времени, потому что никому не хочется попадать.

Вы в заправке танка участвовали?

Нет, я следил только. Механик-водитель и заряжающий это делали. А заряжающий считался вторым механиком-водителем.

И в окапывании танка тоже участия не принимали?

Нет, вы что! Все работали – у меня мозоли не сходили с рук. Хорошо, когда мягкий грунт попадется; только успели выкопать окопы – приказ «Вперед». А там на новом месте опять надо рыть. Это тридцать кубометров, да еще каменистый грунт попадет или глинистый, это сверхтяжелая работа. А надо.

Были ли у вас иностранные танки?

Нет. В боях за город Попельня у нас были английские танки, это в Украине. Там были «Валентайны». Это слабые танки: у них броня-то 50 мм., пушка – сорокамиллиметровая, скорость – 25 км/ч. Ну что это за танки! Они были в 71-й мехбригаде. Мы с танкистами не говорили про них, но мы видели, как они горели хорошо и ничего не могли сделать против немецких танков.

Крысов В. С. и Ваулин К. П. 1944 г.

Какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке – страх, возбуждение?

Страха я по существу не чувствовал, в экстазе таком был. Соображал как нанести удар, выполнить задачу. А страх это опасное дело, кто боится – тот примет неправильное решение. Я в этом был убежден, поэтому не думал. Опасность была в плен попасть – это хуже чем погибнуть; поэтому надо было драться бескомпромиссно.

Если танк подбили, чтобы его покинуть, он должен загореться?

Да, если он разбит, стрелять из него нельзя, ходить он не может – тогда с опаской покидали, а то могли приписать трусость. Если он не загорелся, может стрелять – он должен стрелять. Немцы покидали, даже когда их танк не загорелся, а только сильно ударило по нему. Мы не покидали.

Как Вы сейчас к этому относитесь?

У нас танки ценили выше, чем людей. Некоторые по своему патриотизму не бросали, оставались, а некоторые из-за боязни. Когда мы с Валерием Королевым разгромили громадную колонну «Татр», то на последней машине самоходка стукнулась о шоссе, двигатель заглох и не заводится. Я ему говорю: «Садись на место механика-водителя». Я быстро снял моторную перегородку: «Нажми стартер». Он нажал, я посмотрел – топливо бьет из трубки низкого давления от ручного подкачивающего насоса в фильтр тонкой очистки – я обрадовался. Сомкнул обломанные концы, замотал черной изолентой – такие же черные круги, как теперь. Выкачали воздух из системы питания через этот насос НК-1 и завели двигатель.